happy place

      — Соскучился по мне?              Итэр смеётся — коротко, но заливисто; смеётся и мгновенно покрывается багряными пятнами, стоит заметить, как сужаются светлые глаза перед ним. Смотрят пристально. Хищно.              — Да.              Смущение для него никогда не становилось проблемой, уж так повелось — Альбедо мог говорить прямо, мог же загадками, но в даже самых… грязных вещах он не видел причин вдруг зардеться и спрятать взгляд. В частности, если дело касалось златовласого юноши, в противовес ему зарумянившемуся до ушей. Очаровательный — так любил говорить Альбедо, привлекая его к себе; шепча на ухо низко и хрипло, до дрожи, до крови, кипящей в жилах.              Альбедо был гениален, умел во многом. Но, пожалуй, в умении возбудить Путешественника он преуспел больше всего — и явно этим гордился. Дьявол.              Дьявол за маской милого, безвинного алхимика. Итэр знал, как никто.              «Истинное лицо» Принца Мела, однако, ничуть не пугало его; скорее завораживало, бередило нутро до предательских мурашей, тех, что не раз отмечал цепкий взгляд. О, Альбедо любил подмечать иному глазу незримые мелочи, раздразнивал так, что впору взвыть волком, но никогда — от боли.              Так и сейчас.              — … я уверен, что ты прекрасно справишься с этим заданием. Ты всегда был талантливым мальчиком, верно, Итэр? — слова алхимика — мёд, тягучий и приторно-сладкий — обволакивают с головы и до ног, и юноша глуповато смаргивает, выйдя из комы одними усилиями пальчиков Кли: та тянет его за штанину, просияв искренней радостью предстоящему дню. Это спасает его.              Ненадолго.              — Конечно, — лопочет в ответ Путешественник, неловко подхватив детскую ручку; избегает поднимать взгляда, ведь даже так ощущает сотню чертей, пустившихся в пляс на дне ясных глаз перед ним. Больше, чем когда-либо.              Альбедо ждал непозволительно долго.              

***

             — Ох?              Он даже не пытается представлять насколько нелепо выглядит сейчас, застыв каменным изваянием пред юношей на пороге. Тот же только приподнимает бровь в ответном вопросе, поудобнее перехватив художественный инвентарь.              — Ты позволишь?              — Конечно, я… — Итэр отступает на несколько коротких шажков, позволяя алхимику войти в скромные гостевые покои, — А ты разве-              — О, Кли захотела остаться с Ёимией, — прежде вопроса отвечает Принц Мела, — Они хорошо поладили. И вместе с тем позволили мне провести немного времени с тобой, прежде чем наши пути вновь разойдутся. Я скучал по тебе.              Он касается самыми кончиками пальцев, сейчас свободных от извечных перчаток; оглаживает плечо, задевает пряди распущенных к ночи волос — улыбается мягко-мягко, и юноша вдруг хочет провалиться сквозь землю: под взглядом, исполненным любви и тепла, он ощущает себя нагим. Да, это просто смешно — не им стесняться подобного, не спустя столько времени, но…              — Ты принёс мольберт? — туповато вопрошает Итэр, ведомый саднящим в груди волнением. Впрочем, ни это, ни следующий за словами нервный смешок ничуть не конфузят Альбедо, тихо хохотнувшего в ответ.              — Ты как всегда наблюдателен, мой милый мальчик.              Путешественник задыхается. Принц Мела продолжает.              — Мне удалось почерпнуть вдохновения больше, чем того требовала работа. Оно и не удивительно, когда рядом приятно греет столь нежное солнце.              Его глаза — манящий, обманчиво тихий омут, и взгляд их прикован к одному только юноше, что спешит вновь покрыться неровным румянцем, вяло махнув рукой.              Шаг — и дыхание обжигает ухо. До кома в горле. До дрожи.              — Я бы хотел запечатлеть это солнце. С его позволения.              Итэр выдыхает шумно, чудом избежав постыдного стона.              — … н-не зови меня так.              И разумеется лукавит, создав впечатление, что дело только в словах.              Альбедо смотрит пристально, его взгляд обжигает; он ступает мягко, точно хищник, и юноша с трудом припоминает как вообще занял нехитрое ложе — нервозно ёрзает, покуда алхимик подготавливает место и краски к работе.              — Мне стоит собрать волосы. Да, определённо стоит…              — Оставь, — на корню пресекает порыв подняться Принц Мела, — Пожалуйста.              А щёки вновь заливает краска. Неловко, и никак не понять отчего.              Сколько ночей они проводили вместе? Сколько видели друг друга самыми разными, сколько касались и… может, всё дело в неожиданности? Или же в совершенно новом опыте, в беспокойстве, что не сумеет претворить в жизнь задуманное; что разочарует, возможно, слишком сильно. Бесповоротно. А может, он попросту слишком устал и нагнетает зазря. Глупый мальчишка.              — Итэр, — голос алхимика звучит негромко и ласково, — Посмотри на меня.              Он смотрит. Светлые ресницы дрожат, язык обводит вмиг пересохшие губы — те поблёскивают в тускловатом свете, и Альбедо вдруг берётся покусывать собственные, сводя к переносице брови. Лёгкие, плавные движения кисти в противовес сосредоточенному лицу завораживают, приковывают внимание бесповоротно, и юноша забывает, что мгновениями прежде стеснялся. Переживал. О чём же?.. Нет, это не важно.              Не сейчас.              А Принц Мела вдруг прерывается; отстраняется от холста лишь затем, чтобы приспустить с чужого плеча одежды, обнажая тронутую солнцем кожу. Кончики пальцев оглаживают словно бы невзначай, оставляют за собой кокетливую прохладу — задевают пряди длинных волос, уже смелее касаются шеи и… столь же нежданно спешат возвратиться к холсту.              Только тогда Итэр понимает: всё это время, ненавязчиво лаская его, Альбедо не позволял себе ни единого вдоха.              Черти, что отплясывали во взгляде при их первой встрече здесь, в Инадзуме, утихли тоже — исчезли бесследно, позволив светлым глазам налиться тоской, казалось, незримой. Но только для того, кто не знал Принца Мела так близко. Для того, кто его не любил.              — Дело не только в спонтанном вдохновении, так ведь? — в повисшей тишине вдруг зазвучавший собственный голос кажется непозволительно громким, однако юноша не спешит замолчать, — Этот портрет… есть и другая причина?              Альбедо тихо смеётся, но смех этот горек.              Он откладывает в сторону кисть, поднимается — шаг, ещё шаг, прежде чем опуститься на колени перед Итэром. Тот тянется остановить, вскидывает было руку, но запястье обхватывают пальцы алхимика, и сам он льнёт холодной щекой к шероховатой ладони, более не пытаясь сокрыть печали.              — Искусство живёт вечно. Цветы, запечатлённые на холсте, никогда не завянут, никогда не погаснет солнце, нарисованное однажды ребёнком, — он замолкает, запинается, но только на миг, — И человек, что смотрит с полотна, никогда не умрёт.              Голос вздрагивает, затихает, и вместе с ним словно падает камнем вниз сердце. Юноша поджимает губы, смотрит широко распахнутыми глазами… а затем оседает рядом с Альбедо, привлекая его в кольцо тёплых объятий.              В волосах — солёный морской воздух, прохлада, вторящая прикосновениям изящных пальцев алхимика; Итэр зарывается в пшеничные пряди носом, вскользь касается шеи, опаляет рваным дыханием ухо. Нет, он не плачет, не смеет — только льнёт как можно ближе, теснее, безмолвно твердя: «Я рядом. Я здесь».              — Мир вокруг замирает, стоит тебе вновь уйти, — вдруг шепчет Принц Мела, — И с каждым разом всё нарастает страх… что если однажды ты не вернёшься?              Его губы мажут по шее, ладони — беспокойно снуют по телу, но каждый из этих жестов исполнен нежностью и волнением; Альбедо хватается за него как утопающий за соломинку, ласкает, словно желая увериться наверняка: не эфемерный образ, не пелена, застилающая истерзанное сознание. Нет, Итэр.              Настоящий. Живой. Его.              — Я всегда возвращаюсь, разве не так? — нарочито смешливо, мягким теплом у самого уха, — И продолжу возвращаться. Как я могу иначе, зная, что даже если на другом конце света, но ты ждёшь меня?              Альбедо взволнованно сфыркивает и собирается было ответить, но Итэр вдруг берёт в ладони его лицо, вынуждая заглянуть в янтарь глаз.              Сколько раз он стоял на краю, где каждый шаг грозил стать последним? Сколько бился насмерть, и казалось, что пути назад больше нет? Не счесть. Он мог сгинуть сотни, если не тысячи раз, и всё же находил в себе силы подняться; шаг за шагом, багряная капля за каплей — он знал, что должен вернуться, сколь невозможным ни показался бы путь. Это был его выбор.              Он знал, что его ждут. Что в него верят.              Губы алхимика горьковатые и мягкие-мягкие; юноша задыхается, совершенно бесстыдно взбираясь на чужие колени, и пальцы его рассеянно скользят по прохладным щекам. Принц Мела обнимает его, урчит гортанно и глухо — а затем, разомкнув поцелуй, приваливается лбом ко лбу.              — Невозможный, — говорит он, и Итэр улыбается.              Он знает, что его ждут. Знает, что в него верят. Знает, что найдёт в себе силы.              Снова и снова, столько, сколько потребуется. До тех пор, пока не гаснет свет в знакомых окнах, в глазах ясных и чистых; в сердце, не прекращающем ждать.              А на картине — отблески тёплого весеннего солнца.              И двое влюблённых, что никогда не умрут.