О манере Арамиса упирать руку в бок

В самом начале их знакомства Атоса забавила манера Арамиса важно подпирать бок рукой, но со временем он рассудил, что в этот проем — между приглашающим сгибом локтя и стройным торсом — в этот проем, который образуется всякий раз, когда его друг принимает свою излюбленную и до смешного наивную позу гордеца, ему будет очень удобно просунуть руку и, ловко обернув вокруг, притянуть Арамиса за талию к себе в объятия. А потом поцеловать в удивленно приоткрытые губы под светлыми аккуратными усиками… Первоначально это была только случайная мысль, возникшая в очередной раз, когда Арамис приосанился, неминуемо выгибаясь при этом в пояснице, и по привычке расположил руку у себя на бедре, создавая локтем, как обычно, тот самый соблазнительный угол. Мысли этой Атос удивился, и сперва даже недоверчиво ей про себя улыбнулся, но со временем эта идея, чем больше возникало таких провокационных ситуаций, тем более стала приобретать определенно навязчивый характер… …Спустя месяц Арамис уже называл сию беспардонную манеру Атоса мешать ему красоваться «хозяйскими объятиями» — называл чуть ли не с гордостью и легко выдавая свое явное удовольствие милым румянцем, и не возражал, когда тот, точно внезапно соскучившись, под влиянием сиюминутного каприза вдруг привлекал его к себе, обвивал рукой его талию и ладонью с широко расставленными пальцами удерживал возле себя — ладонь была горячей, и Арамис чувствовал ее тепло даже через два слоя ткани. Он мягко накрывал руку на своем животе своей осторожной рукой и сквозь это соприкосновение их рук ощущал, что Атос улыбается. Повернувшись к нему лицом, он всегда видел эту улыбку в синих глазах, (строго блюдя свою невозмутимость, наружно Атос улыбался редко), и тогда, послушный указанию их повелительного взора, Арамис слегка склонялся и, подставляя губы, позволял себя целовать — как и сколько ему было угодно. Мысль о том, чтобы перестать провоцировать Атоса на такие порывы, Арамиса никогда не посещала, и потому этот жест никогда не выходил у него из обихода и продолжал соблазнять Атоса нарушить негласное правило и заключить его в «хозяйские объятия» на публике — особенно, когда Арамис вел беседу с кем-то малознакомым и определенно проявляющим к нему интерес. Но он сдерживался, поскольку верил Арамису и знал, что эти, порой откровенно ревнивые страдания окупятся ему с лихвой — когда вечером, после долгого дня службы он и Арамис, наконец, останутся вдвоем.