И уже теряет надежду однажды получить ответ.
Она рассказывает — просто рассказывает о том, как прошёл их с Лилит день, как накануне к ним заходил Кинг, как они пытаются найти решение. Найти способ спасти всех. Найти способ вернуть Рейн. Иногда она делится своими размышлениями о конкретном моменте. Насколько нелепо вслух рассуждать об абсурдности собственных разговоров с молчащей куклой? Наверное, весьма нелепо — не скажешь наверняка. Но, пожалуй, нелепее и больнее понимать, что эта кукла некогда была живой. И ты любишь того, кем она некогда была. Бывают времена, когда Ида предаётся воспоминаниям — и это ужаснее всего. Эти моменты — те самые краски, которые превращают простой неприятный сон в ужасающий и душащий кошмар. Это то, что пронзает тебя заточенным лезвием, но при этом не может убить насовсем. Это то, к чему у тебя выработалась зависимость.прошлое
Ох уж это бесконечное пережёвывание былых дней. От и до, вдоль и поперёк. Беззаботные годы юности, которые почему-то со временем становились всё мрачнее. Школьное время. Знакомство с Рейн. Если бы в жизни можно было выделить ключевые повороты — этот момент был бы самым главным из них. Тогда, казалось, всё вокруг заиграло новыми красками, новыми ощущениями — яркими, невероятно сильными и поистине волшебными. Спустя какое-то время как гром посреди ясного дня пришло осознание того, что для Иды это не просто дорогой человек. Она по уши влюбилась. Влюбилась в их улыбку, в их манеру речи, в их запинки во время необходимости публичных речей, в их игру на скрипке, в их нежные мягкие руки, в их шелковистые волосы цвета ясного неба, в их невероятно глубокие глаза, в которые хочется зарываться как в заросли густой травы солнечным днём. Идалин потеряла голову и, кажется, частичку себя — отдав её им. В какой-то момент — великий Титан — оказалось, что Рейн любят её в ответ. Они были молоды и счастливы. Нежные касания, поцелуи украдкой, бесконечные разговоры о чувствах друг друга, долгие взгляды и несметное количество счастливых воспоминаний: словно звёзды на небе. Сколько безумных выходок они совершили вместе, сколько раз вместе отбывали за них наказание, сколько тихих вечеров было проведено за разговорами, сколько было ночных побегов и долгих прогулок вдвоём, сколько часов было проведено за тем, чтобы научить Иду игре на музыкальном инструменте, а после сколько было посвящено совместной игре, сколько невероятных свиданий было устроено, сколько глотков яблочной крови они разделили в компании друг друга — не счесть. Да и не было в этом необходимости. Кого волнуют глупые цифры? Дома было хорошо, дома её любили. Но настоящий дом она смогла обрести только в их присутствии.А потом всё пошло наперекосяк — Идалин прокляли.
Это было ужасно. Ужаснее всего была неизвестность и всеобщее бессилие — кого бы не привлекала мать Иды к этому вопросу, никто не знал, что делать. А Иде было больно и страшно. Она буквально превращалась в зверя и никак не могла это контролировать. Часто приходилось ловить на себе косые взгляды знакомых. А Рейн никогда не отворачивались от неё. Они всегда готовы были поддержать её, всегда успокаивали, всегда отвлекали, если это было нужно. Рейн были рядом, несмотря ни на что. Рейн не разделяли самого сильного страха Иды — страха перед ней самой. Очередным сломом стал момент, когда зверь в очередной раз прорвался наружу, но в этот раз с последствиями, оставив жуткие шрамы отцу Иды. В том вечере было и приобретение в виде двери в иной мир. Впоследствии Ида часто сбегала туда от своих страхов, от своей жизни, от себя самой. Короткие яркие ощущения дурманили и позволяли хоть немного ощущать себя лучше. Она никому не рассказывала об этих вылазках.она замкнулась внутри себя, боясь вновь ранить близких. начала прокапывать бездонный ров и строить стену в небо.
Возвращаться домой имело смысл только по одной причине. Рейн Уисперс. Настоящий дом, где было хорошо. Но и там не уходил страх, что она в очередной раз потеряет контроль — и что тогда? они сидят дома у Рейн, сочиняя новое произведение. в комнату попадают мягкие лучи заходящего солнца, окрашивая всё пространство в золотистый свет. Рейн на лоб падают волосы, и Ида отрывается от игры, чтобы увести непослушную прядь им за ухо. ловит нечто более яркое, чем солнце — улыбку любви всей своей жизни. в очках Рейн бликует её собственное отражение. Иду утягивают в поцелуй, и она теряет ощущение пространства и счёт времени. ночной город. они сидят на какой-то крыше и потягивают яблочную кровь — это один из первых разов, когда в бутылке не адаптированный для детей безалкогольный вариант. внизу по улице то и дело мелькают ненадёжные ночные проходимцы. голова Рейн на плече Иды, а их руки крепко переплетены. кажется, будто они проживают свою, далёкую от всего мира и доступную им одну, реальность. реальность, в которой нет страха, боли, гнева и уродства, есть только их чувство и они сами. Ида тихо смеётся, похрюкивая. они спят в одной кровати. тепло чужого тела. нежность. безопасность. Ида не может уснуть и сидит рядом с тем, кто ей в этом мире дороже всего. она боится в очередной раз проснуться от кошмара, поэтому и засыпать не видится смысла. она не может отвести взгляд от Рейн — их лицо кажется таким спокойным и умиротворённым, они так безмятежно спят, тихо посапывая и изредка что-то бормоча. Ида вздыхает и слышит тихое «всё в порядке?» — Рейн проснулись. её гладят по щеке, ей заглядывают в глаза, а после укладывают рядом с собой и загребают в объятия. сегодня ночь без кошмаров. голова Иды на плече Рейн. те нежно перебирают её густые рыжие волосы и одаривают взглядом, полным любви. в какой-то момент Рейн меняют позу и склоняются к плечу возлюбленной, осыпая веснушчатую кожу поцелуями — платье сползло вбок, оголив этот участок тела. каждое касание чужих губ как рождение новой жизни, как начало цветения невиданных цветов, как росчерки алой краски. Ида прижимается ближе и чуть ли не плачет. от счастья. тёплый вечер в поле. Рейн буквально сбежали с выступления, выбрав вместо этого компанию возлюбленной. нежные неловкие касания. Ида касается струн и начинает наигрывать уже ставшую родной мелодию, звуки рождают магию, и место, в котором они находятся, становится поистине невообразимым — вокруг разливается тёплый свет, опавшие на землю цветы поднимаются воздух и парят вокруг любовников. Рейн замирает в немом восхищении и порыве нежности. «знаешь,» — параллельно начинает Ида. — «ты не можешь всю жизнь убегать от своих страхов. поэтому остаётся только столкнуться с ними лицом к лицу и накинуться на них». кажется, это то, что нужно было сейчас услышать им — да и самой Иде тоже. Рейн мягко улыбнулись. потеплело. Греющие душу обрывки воспоминаний. проблема была только в том, что параллельно Идалин трескалась и крошилась. Снова и снова находила себя в компании пустых бутылок яблочной крови. Снова и снова сбегала в человеческий мир — хотя бы на пару часов. Снова и снова рыдала в своей комнате после того, как не смогла удержать внутри себя зверя — своё проклятье во всех смыслах этого слова. Снова и снова топила саму себя в вязкой жиже ядовитого болота. С Рейн было хорошо, без них — невыносимо. Но даже в их присутствии Ида со временем перестала чувствовать себя в безопасности. Ей необходимо было постоянно контролировать себя и ситуацию — она бы не простила себе шрамы на коже любимых по своей вине. Отцовские шрамы она не смогла себе простить. Попытки постоянно делать вид, что все в порядке, подтачивали изнутри. Да и — самое ужасное — она видела, как Рейн чувствуют её ложь. Но не могут ничего изменить. Утайки и замалчивание раскалывали всё, построенное годами, на мельчайшие жалкие крупицы. Пролёгшая между любовниками трещина все больше расширялась, и через некоторое время она стала походить на бездну. Иде казалось, что она защищает Рейн — от себя. Откровенно говоря, получалось паршиво. «я как будто совсем не знаю тебя,» — эти слова пулей стучат по стенкам черепа, отскакивая туда-сюда и причиняя невыносимую боль. они заполняют собой всё вокруг, стирают время и пространство, превращают реальность в назойливый шум и ложатся петлёй на шее. страшно слышать продолжение, страшно двигаться, страшно осознавать, что это уже не один из нескончаемых кошмаров.«мне жаль, Ида. всё кончено»
контрольный выстрел. здесь-и-сейчас больше не существует — существует только бесконечное пронзительное чувство боли, которое проделывает дыру в груди и ползёт по венам всё дальше, поражая всё тело. кажется, Ида теряет контроль. совсем. руки вновь покрываются перьями, тело подёргивают неприятные ощущения, в голове шумит. сквозь этот шум эхом доносятся слова Рейн: «ты в порядке? это проклятие?»я в порядке, всё нормально. ты можешь идти
ложь. ложь, цена которой — агония и одиночество. они всё-таки уходят. Ида положила последний кирпич в стене крепости, прячущей её от остального мира. защищающей этот мир от такого чудовища. Ида бесконечно убегает. Убегает из дома, обрывая контакты с родными, убегает от стражей после очередного преступления, убегает от новых знакомых, убегает от ответственности, убегает от себя. В какой-то момент она находит себя в новообретённом доме (единственное место, откуда она пока что не бежит) в ванной после очередного обращения в зверя. Нестерпимо — сколько бы она не пыталась уйти от этого, всё безуспешно. Помогает только случайно найденное зелье, но и его нужно успеть выпить вовремя: в этот раз она не успела. Идалин устала. Она устала создавать иллюзию того, что справляется, устала играть на публику, устала давить из себя последние силы. Внутри начинало бурлить нечто — то ли злоба, то ли просто порывы возмущения по отношению к происходящему. Это было несправедливо. Жестоко. Обидно. Ужасно. Ида не заслужила подобного. Хотелось срочно выплеснуть на что-то или на кого-то всё то варево, которое уже начинало закипать и зловонным паром атаковать глотку и нос. На глаза попались ножницы. После — характерный хруст отрезанных волос. С каждым звяканьем и последующим хрустом пол всё заполнялся и заполнялся рыжими прядями, пока они не закрыли его полностью. Будто бы Ида стояла посреди моря лавы, в некоторых местах которого эта лава серебрилась седыми прожилками. На голове — неприятный остриженный хаос. Проще не стало. Но так хотя бы шея будет меньше затекать. Да и меньше мусора будет цепляться за вездесущие космы — они сами стали мусором. Она уберётся, но чуть позже. Сейчас надо выпить. А потом в какой-то момент появился Кинг, и Ида задышала. Она понимала, что её с огромной натяжкой можно назвать ведьмой, которая способна заботиться о ком-либо — она и себя-то еле как держит на ногах. Однако она не смогла бы бросить этого зверёныша посреди руин. И отдать его кому-то ещё тоже не смогла бы. Его присутствие заземляло. Теперь у Идалин были обязанности. Нужно было кормить, растить и любить нового жильца её дома. Частично с этим помогал домовой демон — надоедливый Хути. В основном в моментах защиты. В остальном Ида справлялась сама — как минимум, пыталась. Пыталась реже пить, пыталась хотя бы условно честно зарабатывать, пыталась быть осторожнее во время очередной вылазки, удерживала себя от того, чтобы пуститься во все тяжкие. Появление Кинга было как благословение Титана. Не прошенное — разве позволит гордость и страх попросить о чём-то? — но столь необходимое. Как глоток воды в жаркий день, как свежий воздух после многочасового пребывания на помойке, как свежая еда после месяца питания чем-попало, как успокаивающая мазь на ожог, как елей на растерзанную душу. Появление Кинга облегчило и разнообразило жизнь Иды. Появление Луз изменило её окончательно. Ида нашла то, ради чего есть смысл бороться и продолжать идти. Ида начала попытки переставать убегать от всего на свете. Ида начала прощать и принимать себя. Камень с грохотом летит вниз и ударяется о дно рва. Первый. Ида вновь встретилась с Рейн. Годы поменяли что её саму, что их. Но не настолько, чтобы чувство могло угаснуть. Ида поняла это тогда, когда впервые услышала их голос. Голос, родной настолько, что она сможет различить его в кричащей толпе. Ида растаяла как шестнадцатилетняя наивная девочка — хотя ей уже давно в разы больше. Крепость сыпется, вокруг Иды каменный дождь. Она готова пойти на столь жуткий шаг — почувствовать себя уязвимой. Подпустить другое существо ближе к себе. Она не готова снова потерять их.треск. потеряла.
Сначала после той неудачной попытки разобраться с кознями Белоса, когда Рейн не дали ей пожертвовать собой. Они были чертовски правы, но Ида была настолько испугана вновь остаться без них, что была готова умереть прямо на месте — лишь бы с ними. Она не брала в руки инструмент десятилетиями, потому что это напоминало о них. Сейчас она вцепилась в него и даже при сильнейшем волевом усилии не могла бы убрать его вновь. Рейн спасли её, а она потеряла их. Не будь у неё детей — потеряла бы и саму себя в бездне, которая так и маячила в поле зрения, поддразнивая. Она вновь нашла их, вновь была рядом, вновь была готова умереть подле своей самой сильной любви. И вновь они спасли её, а не она их. Осознание этого уничтожало. Ей было максимально плевать на потерянную руку, на полуразрушенный дом, на угрозу своей жизни. Единственное, что её волновало — ужасающая боль, как если бы её облили расплавленным металлом, и невозможность быть с Рейн. Она приходит к ним, гладит отполированную деревянную поверхность, которая когда-то была нежной, мягкой и тёплой кожей и проживает всё это вновь. Иногда Ида позволяет себе рыдать навзрыд, разрывая глотку и срывая голос — всё равно этот огромный замок съедает всякие звуки, в нём нет места живому. Всё равно вокруг неё лишь бездушные куклы. Всё равно ей никто не поможет. Ида цепляется за неживые пальцы и утыкается лбом в жёсткое плечо. Ида трётся щекой о лакированное дерево. Ида пытается разглядеть в бездумных глазах хоть какой-то намёк на них. Ида не может поверить в то, что она не сможет снова вернуть их — неужели столько лет тоски и тягот стоили краткого мига эйфории, за которым её ждали только адские муки, будто она уже отбывает наказание за все свои грехи. Её старания оказались напрасны? Иногда ей хотелось так же обратиться в куклу без разума и души: лишь бы не думать, не чувствовать. Однако она понимала, что в таком случае некому будет позаботиться о её ребёнке и некому будет спасти её любовь. Она не сдастся. Она сделает что угодно, лишь бы, Титан побери, её близкие были счастливы. Идалин сойдёт в преисподнюю, поднимется до небес, вкусит плод вселенского страдания, из кожи вон выпрыгнет. Она ещё поборется за счастье.***
Закатные лучи окрашивают всё в ярко-алый цвет. Последние минуты уходящего дня — самые живые и полные. Ида звонко целует Рейн и заливается смехом, похрюкивая. Рейн крепко держат её за талию, проходятся поцелуями по её лицу, шее плечам. Ида утыкается им в шею и перебирает выгоревшие и поседевшие пряди. Трётся носом о щёку любимых. Вокруг благоухают цветы, где-то в зарослях надрывно кричит какая-то птица или, быть может, какой-то демонёнок. Рейн откликаются смехом — свежим как прохладный дождь в жару. Они продолжают обниматься и нежно касаться губами кожи друг друга — тронутой морщинами, мягкой и живой. В какой-то момент они сваливаются в траву, падение отдаётся неприятной болью в коленях и ноющим ощущением в пояснице. У Рейн укатываются очки. Ида прижимается к их груди и слушает чужое сердцебиение. По щеке прокатывается слеза радости — Рейн стирают её своими нежными пальцами с мозолями от постоянной игры на скрипке и трепетно целуют в макушку. Ида больше не будет пить — никогда.Впереди ещё целая вечность вдвоём. Без утаек, страха и побегов. Наконец счастливая вечность.