Te amo

Зоро смотрит на залитое бледным лунным светом лицо, и внутри у него все сжимается, от нахлынувшей нежности. Чувство это нечасто навещает его, и от того кажется чем-то чужим, даже несколько неправильным. Да и в самом деле, какая нежность, когда перед тобой лежит шичибукай, Величайший Фехтовальщик и один из сильнейших пиратов на всем Гранд Лайне — человек, которого ты должен победить, превзойти, а не лежать у него под боком и бороться с желанием прижаться поплотнее. Но Зоро ничего не может с собой поделать. Щемящее чувство в груди не отпускает ни на секунду, как бы он ни старался. Можно валиться с ног после изнурительной тренировки, можно до посинения ругаться с Пероной, можно напиться до такой степени, что небо и земля меняются местами, — но ни на миг Чудовище, поселившееся у него под ребрами не разжимает своих когтей. А в такие моменты, как сейчас — тихие, укромные, интимные — его хватка становится только сильнее. Лицо у Михоука холодное, отстраненное, почти мертвое. Так сразу и не скажешь, насколько горячим он был всего пару часов назад. Зоро почти бессознательно касается темных отметин на шее, и губы сами собой кривятся в улыбке. Почему это кажется таким важным, парень и сам не знает. Просто так спокойнее. Временами Михоук и правда кажется мертвым — почти неподвижный, с холодными руками и бледной кожей. В такие моменты Зоро мог часами смотреть на едва заметные движения грудной клетки — даже если это означало, что на следующий день Михоук будет недоволен его вялыми движениями и отправит спать куда раньше положенного. Иногда Ророноа позволяет себе скользнуть рукой к запястью учителя и отыскать пульс. В такие моменты провалиться обратно в сон куда проще. Зоро приподнимается на лопатки и снова оглядывает Михоука. На широкой груди — ни единого шрама, и парень с особой остротой чувствует то расстояние, которое их разделяет. Зоро пытается затолкать щенячье восхищение куда-нибудь подальше, в коробку со всеми детскими воспоминаниями и бесполезными сантиментами, но вместо этого под ребрами начинает скрести еще сильнее. Парень помнит, как впервые увидел Михоука. И боги! Как же давно это было. Еще когда Куина была жива, а сам Зоро не проиграл ей еще и трехсот поединков. Коширо тогда принес в Додзё свежий выпуск Мировой Экономической Газеты — и уже тогда с первых страниц на него смотрели эти янтарные глаза. — Ха, я до него первым доберусь, слышишь, Куина? — Зоро широко улыбается и оборачивается на подругу, но вместо ответа ему прилетает тяжелый подзатыльник. «Ты даже меня победить не можешь, о чем ты вообще думаешь?» Да уж, тогда и представить было сложно, что все так повернется. Ему даже немного стыдно перед Куиной. Он не оставил свою мечту — нет — но что-то не дает ему покоя. Смутное чувство, будто он изменил своим идеалам, с которым начинал путь к мечте. Зоро не сразу понимает, что дело в том, как он представлял путь к заветной цели. «Убить» плавно становится «победить», а «победить» плавно перетекает в «превзойти». Как если бы он торговался с собственной совестью. Но парень снова смотрит на Михоука и забывает обо всем. Лунный свет путается в смоляных волосах, аккуратные усы и бородка подчеркивают тонкие губы, ключицы едва выступают из тени, и Зоро борется с желанием уткнуться во впадинку между ними носом. Красивый. Михоук безумно красивый. Элегантный, статный, изящный. Таких обычно ищут девушки, пока не понимают, что сказки не всегда становятся былью. Зоро садится на кровати и морщится. Поясница ноет. Боль хоть и приводит его в себя, но ненадолго. В голову лезут всякие глупости. Например, жаркий шепот, пальцы, поигрывающие с сережками, губы, скользящие вдоль шрама, рассекающего грудную клетку. Зоро чувствует, как на щеки наползает румянец, и прячет лицо в руках. Как же он влюблен. Зоро будто током бьет от этой мысли, и он с отчаянием запускает пальцы себе в волосы. Осознание бьет все его тело, и парень несколько раз непроизвольно вздрагивает. Спорить с очевидным бесполезно, а Зоро не привык врать. Даже самому себе. Он и правда по самые уши влюблен. Влюблен так, что спирает дыхание, что голова идет кругом, что ожидание вечера кажется мучительно долгим. Влюблен до дрожи в коленках и трясущихся пальцев. Влюблен так, что уже любит. Зоро исподлобья смотрит на учителя и тяжело выдыхает. Перед глазами — весь год, что он провел на Курайгане. Вот первый снег, и Перона втягивает его в бессмысленную игру в снежки. Снаряды летят во все стороны, и нет ничего удивительного в том, что в какой-то момент Зоро получает целый ворох снега себе за шиворот. Вот только за спиной у него не девочка-призрак, а Величайший в мире мечник, кривящий губы в задиристой ухмылке. И, может, Михоук и уклонился от снежка Зоро, но снаряд Пероны попал ему прямо в бедро. А вот один из жарких летних дней, когда вместо тренировки они отправляются собирать виноград, и Зоро узнает, что Михоук не только Сильнейший фехтовальщик, но и искусный садовод и винодел. Вообще, количество умений его учителя поражает. Уж что-что, а увидеть вкуснейшие онигири на обеденном столе он никак не ожидал. А еще Михоук умеет играть на пианино. И знает ту дурацкую песню про сакэ Бинкса, которую так любит Брук. А еще у него есть надоедливый друг, который постоянно пишет ему письма и снабжает отменной выпивкой. Письма обычно сгорают в камине, но обязательно вскрытые и прочитанные, а алкоголь всегда занимает особое место в погребе. Щемящее чувство в груди становится невыносимым, и Ророноа не выдерживает. Он склоняется над Михоуком и невесомо его целует. Не так, как они целуются темными ночами — страстно, голодно, почти одержимо, так, будто секунда промедления будет равносильна смерти. Он едва касается губ мечника, но в этом кратком касании — все те чувства, все то нежно-щемящее, что мучило его последние месяцы. Весь Зоро — в этом мгновении. Ророноа откидывается на кровать и смотрит в потолок. Он никогда не замечал деревянных балок и панелей. Спроси у него до этого момента, он бы вообще сказал, что потолок в этой комнате белый. Рука, сгребающая его в охапку и прижимающая к себе, становится полной неожиданностью. Михоук прижимается животом к спине Зоро и крепко его обнимает. — Спи, — горячее дыхание обжигает шею, и Ророноа удивленно поворачивает голову. Михоук не раскрывает глаз, но по стальным объятиям, в которых очутился Зоро, становится понятно, что он не спит. Парень снова отворачивается и пытается побороть нахлынувшее смущение. Ну и дурак же он, поддался порыву чувств так просто. Наверняка, учитель теперь думает, что он наивный мальчишка, болван, каких еще поискать нужно. Михоук вытягивает шею и, оставив легкий поцелуй на затылке ученика, снова зарывается носом в основание его шеи. Рука его скользит вдоль шрама, рассекающего грудь Зоро и проходится вдоль швов, некогда стягивавших рану. Ророноа кажется, что пальцы касаются сразу его сердца — так отчаянно и счастливо оно начинает биться. Вот-вот выскочит из груди навстречу мозолистым рукам, чтобы никогда больше с ними не расставаться. Михоук это замечает, и Зоро чувствует, как он усмехается ему в спину. Мечник проводит широкой ладонью вдоль всей длины шрама и глухо выдыхает. Зоро плавится под его прикосновениями и чувствует себя до неприличия счастливым. Длинные изящные пальцы пробегают по животу, изредка останавливаясь и кружась вокруг других рубцов. Движения легкие, невинные, но они выбивают из легких весь воздух, оставляя парня опустошенным и отчаянно желающим большего. — Te amo, mi pequeño guerrero*, — шепчет Михоук, и Зоро многое бы дал, чтобы понять, что это значит. «Te amo, chico estúpido**», — качает головой его учитель, когда Зоро теряется в бесконечных коридорах замка. «Te amo», — когда они любуются закатом на Курайгане. «Te amo», — когда Зоро засыпает в самых необычных местах, а Михоук думает, что его не слышат. «Te amo», — когда мечнику приходится самому накладывать повязки на вздорного ученика. «Te amo, Roronoa Zoro», — когда они оба на пределе, и Зоро может думать только о накрывающем его удовольствии. «Te amo» — в моменты захлебывающейся нежности, как сейчас, когда мысли путаются, а все нутро пропитано таким простым и всеобъемлющим счастьем. Михоук произносит эти слова на одном дыхании; так, будто они позволяют освободить внутреннее напряжение, облегчить тянущую боль, мучившую его уже не одну неделю, выпустить то, что никак не могло оставаться внутри. Но Зоро может только гадать, что они значат на самом деле. Может, учитель им недоволен, разочарован? Или наоборот, наслаждается моментом? Ответ летает где-то рядом, и Ророноа пытается найти его в глазах учителя, в движениях широких ладоней, в горячем дыхании у себя на шее. Но Михоук — загадка, тайна, которая манит Зоро, но остается неразгаданной. — Te amo, — механически повторяет Ророноа, и руки учителя на мгновение замирают у него на груди. Сердце бьется прямо напротив холодной ладони, стремится пробить ребра, разорвать смуглую кожу и оказаться зажатым меж длинных мозолистых пальцев. Михоук смеется, и в голосе его Зоро чудится горечь. — Спи, — повторяет мечник и отстраняется от ученика. Ророноа чувствует острое разочарование, и холод — не физический, но душевный — который заползает в душу и выжигает на своем пути ледяные тропы. Он вдруг чувствует себя одиноким и виноватым. — Михоук, — зовет Зоро в отчаянной попытке вернуть момент, но отвечает ему лишь пустая тишина. Михоук все еще здесь, но он снова похож на живого мертвеца, убаюканного лунным светом. На лице у него не дрожит ни единый мускул, глаза плотно закрыты, а руки сложены на груди так, будто и не касались секунды назад Ророноа. Михоук снова кажется неживым, восковым, отринувшим эмоции, мечты и желания ради непроницаемой ледяной маски. — Михоук, — снова шепчет Зоро и, упершись руками по обе стороны от мечника, повисает над ним. Михоук открывает глаза и хмурится. Он уже открывает рот, чтобы охладить пыл ученика, но Ророноа осторожно касается его рта и проводит пальцами по тонким губам. Он не может сбросить с себя наваждение и поддается порыву. — Я понятия не имею, что значит «Te amo», но… Зоро внимательно всматривается в глаза наставника. Ему кажется, что ничего красивее он в жизни не видел. Яркая радужка почти светится в ночной мгле, рисунок на ней кружевной, узорчатый, а слева — Зоро скорее помнит, чем видит — пара едва заметных пятен. Будто кто-то обронил пару капель акварели. Михоук смотрит на него строго, но сквозь напускную суровость проглядывает нечто иное, как если бы мечник не понимал, к чему клонит Зоро. — Но знаешь… — Ророноа проводит рукой по подбородку Михоука и плавно опускает ладонь ему на грудь — туда, где должно находиться сердце. Злые языки могут сказать, что его у мечника нет, но Зоро знает, каким страстным и горячим оно может быть. Знает по тем ярким всполохам пламени, что изредка прорываются сквозь маску отчуждения. Знает, что где-то там, под толстой броней и гордыней, бушует адское пекло, в котором Зоро хочет сгореть. И просто отказывается верить, что под этой дурацкой коркой льда нет сердца. — Только не злись, пожалуйста. Эти слова, сказанные с почти детской непосредственностью, ломают что-то в Михоуке. Зоро видит, как по суровому лицу проходит трещина, а жесткие черты лица снова смягчаются. Ророноа не может ничего поделать и улыбается, посмеиваясь сам над собой. Ну и выдал же он. Вот дурак. Уголки рта Михоука поднимаются вверх, и с его губ срывается тихий смех. Мечник переплетает пальцы с ладонью Зоро, лежащей у него на груди, и продолжает едва заметно улыбаться. — Спи, я не буду жалеть тебя завтра, — шепчет он, и Зоро щурится, греясь в лучах заботы, которой пропитан его голос. — Я просто хотел сказать, — парень запинается и выдерживает паузу. Он не знает, как отреагирует на его слова учитель. Может, и правда разозлится, может, накричит на него. Может, отстранится и снова закроется. Последнего Зоро боится больше всего, но все равно набирает в легкие побольше воздуха и произносит. — Кажется, я тебя люблю. Ророноа ждет ответа, реакции, но Михоук только отводит взгляд и смотрит в потолок, словно раздумывая о чем-то своем. Зоро не знает, что хочет услышать, но проходит минута, две, а в комнате все еще стоит тишина. Он выпутывает ладонь из рук учителя и ложится обратно, все еще не спуская глаз с лица Михоука. Красивый. Зоро не жалеет о том, что сказал. Просто ему немного больно. Но это пройдет, наверное. Парень закрывает глаза и теперь уже по-настоящему пытается уснуть, но чья-то холодная ладонь касается его щеки, и Ророноа чувствует на себе пронзительный взгляд. — Ты сказал, что не знаешь, что значит «Te amo», — начинает мечник, и Зоро чувствует, как чужие пальцы снова переплетаются с его собственными. — Это значит «Я люблю тебя», глупый мальчишка. Голос у Михоука уставший, будто он устал бороться с самим собой и наконец сдался. Зоро заглядывает ему в глаза и не видит в них больше льда. Только теплоту и что-то еще, похожее на то, что терзает его собственное сердце. Ророноа снова прижимается к широкой груди и, уткнувшись лбом в чужие ключицы, счастливо улыбается. Он понятия не имеет, что со всем этим делать, что будет, когда его время на Курайгане подойдёт к концу или когда они вновь сойдутся в финальном поединке. Он не знает. Но сейчас это и не важно. Важно то, что от Михоука пахнет вином и хвоей. Что руки у него холодные, а грудь горячая. Что смех у него бархатистый, а дыхание ровное и спокойное. Важно то, что он кладет подбородок Зоро на макушку и прижимает его к себе. Важно то, что рядом с ним спокойно и тепло, а в животе летают бабочки. Важно то, что они друг друга любят, а с остальным они как-нибудь разберутся.