Хаос в голове

      Мир настолько беспорядочен, что остается только недоумевать, как он вообще существует. Ее задели плечом в коридоре, а она подумала, что если бы она и тот, кто ее толкнул, были частицами, они бы прореагировали. Физически, магически, химически, термодинамически… Беспорядочное движение, размазанные по атому электроны, энтропия всегда больше нуля. Профессор Снейп после урока рявкает — «погасить горелки, хватит повышать энтропию во вселенной!» — а Драко смешно, и она послушно гасит огонь под котлом.       Энтропия — это тема. Если в ней разбираться, конечно. Хотя это больше похоже на название болезни или названия чего-то типа глобального пиздеца. Господа, мы в полной энтропии! У нее энтропия головного мозга — голова шумит, гудит и не соображает от хаоса мыслей, которые носятся, путаются и становятся громадным липким клубком из обрывков чего-то стоящего. Когда Крэбба какой-то ботан из Когтеврана назвал адиабатом, он полез драться, а Драко засмеялась. Что? — не одна грязнокровка может брать книги для легкого чтения! А магическая термодинамика — это тема. Если в ней разбираться.       Вокруг так отвратно-беспорядочно. А вот в идеальном магическом кристалле энтропия равна блаженному спокойному нулю. При нуле Кельвинов. Третий закон магической термодинамики. Прекрасно. Идеальное состояние, когда частицы застыли и не движутся. Не сталкиваются. Не влияют друг на друга. Никакого хаоса, только порядок. Драко хочет представить себя и Хогвартс при нуле Кельвинов. Блаженная застывшая идеальность и спокойствие. Нулевая энтропия. Настолько холодно, что атомы даже не колеблются. Никаких забот, проблем, шума в голове, столкновений в коридоре, когда так и норовишь выронить стопку книг.       Она их и роняет, когда заходит в кажущийся пустым кабинет. От зрелища самозабвенно сосущихся Уизли, жар бьет в голову, но первая мысль только — а на сколько во вселенной увеличится энтропия от ее горящих щек? А от этого беспредела? Мерлин… Уизли с Уизли…       Уизли поворачивают головы примерно одинаково: одинаково неохотно, с мутной поволокой в глазах, потому что вкус чужого поцелуя еще сохранялся на губах, а руки все еще обнимали. Драко подумала своей второй безумной мыслью, что сосущиеся парни теперь самое горячее, что она видела. Два совершенно одинаковых сосущихся парня. Процесс определенно экзотермический. С повышением тепла. — Здоровые на голову люди делают это в спальне, — фыркнула она, быстро подбирая книги. На каблуках неудобно вставать с корточек, парни еще смотрят, потому Драко поднимается одним слитным подконтрольным движением, чтобы выглядеть хотя бы немного грациозно. Хотя какой контроль в мире, где царит энтропия?       Она, чеканя шаг, выходит в коридор, вздернув подбородок и встряхнув локонами. А в голове гудит, шумит, как будто энтропия решила сделать ее голову и саму ее центром своего действия. Как будто Драко не хватает хаоса вокруг — внутри уж точно нет. Она бежит, едва не роняя часть ноши, когда слышит, что близнецы вдруг очнулись и догоняют. Куда добежишь на каблуках?       Хватка на руках, плечах (подскочившая энтропия от резко участившегося сердца) и она уже в кладовке. Спасибо не в туалете. Терпеть не могла туалеты. Врожденная брезгливость бурлила при каждой мысли об этом отвратительном помещении, куда, черт побери, иногда ходят толпами, а некоторые уникумы умудряются еще что-то жрать.       Уизли уставили на нее палочки. Драко потрепыхалась, понимая, что руки заняты, палочку не достать, и безапелляционно пихнула оставшиеся книги в руки одного из них. Подержи. Забрал он их чисто машинально, видимо из-за какого-то врожденного рефлекса «рявкнули, чтобы взял — взял». Драко ликующе извлекала палочку, переводя кончик то на одного, то на другого. Черт. Ей нужна вторая палочка. Чтобы с двух рук. Как македонские борцы за свободу. Колдовство по-македонски…       Голова шумит, и Драко кажется, что этот бред происходит не с ней. Энтропия равна магической константе Больцмана на логарифм числа возможных столкновений — какова вероятность, что за три минуты она может столкнуться с Уизли два раза? В идеальном кристалле число столкновений равно одному, логарифм единицы равен нулю, и энтропия равна нулю. Господи. Ей достаточно одного раза, чтобы с ними столкнуться, но она столкнулась уже дважды. — Как насчет того, чтобы молчать о том, что увидела? Как насчет того, чтобы вы увеличили мою энтропию снова и пососались? Драко фыркает, но в слух произносит, как можно более небрежно и с полным возмущением, как будто они ее смертельно оскорбили. — За кого вы меня держите? Я вам Малфой, а не Лаванда Браун! Она распихивает их, не удерживая себя в мстительном удовольствии потоптаться каблуками по пальцам, и выбирается из кладовки.  — Книги, — напоминает кто-то из них. — Можешь донести до подземелий, так и быть, — бровь Драко нахально ползет вверх, а на губах тонкая едкая усмешка. Сейчас капнет кислотой — разъест многовековую плитку на полу.        Уизли переглядываются со сложным выражением на лице. Наверное, на другом конце вселенной песчинка встала не в то место, а энергетическим откликом добило до сюда, потому что в этой вселенной близнецы, скалясь и подкалывая друг друга и ее, доносят книги до подземелий. По дороге они угрожают ей пакетом мелких, но существенных пакостей, если она проболтается, задалбливают ее так, что, уже забрав книги, Драко хочется снять туфлю и запустить им в голову. *       О процессах. Процессы делятся на самопроизвольные и несамопроизвольные. Не нужно быть гением термодинамики, чтобы это понимать. Только Драко не гений, она не понимает: то что она пялится на них в Большом зале — это самопроизвольный процесс или нет?       Как они сидят рядом. Лениво переговариваясь. Незаметно лаская друг друга глазами. Как все вокруг могут быть настолько слепыми?! Это же видно! Они же вместе.       А зал гудит. Как гудит голова у Драко. Весело, ярко, как помешательство. Только помешательства ей и не хватало. У щек реакция экзотермическая — с выделением тепла — когда один из них (Фред? Джордж?) поднимает на нее глаза, а потом пихает брата в бок. И они так и пялятся через весь зал — Драко на близнецов, близнецы на Драко — секунд пятнадцать, за которые у нее в голове уже успели взорваться мини вселенные, повышая энтропию ее ужаса. Из зала она вылетает, как ошпаренная, в таком обмороке, что ей хочется ощупать себя руками — она? Не она? Она? — Не повышайте энтропию вселенной! — говорит Снейп, и это типа приевшаяся шутка, от которой Драко вздрагивает и касается щеки. Хвала всему, у них сегодня не амортенция, которая одурительно пахнет старой разношенной кожей, ранним весенним теплом и кофе.       Кофе обязательно из бумажного стаканчика с крышкой, такого, какой опешившей Драко выдали в магловской кофейне, когда она, сгорая от страха, брезгливости и позора, пошла гулять в магловскую часть Лондона. Не за чем. Потому что гудящая, неугомонная голова так захотела. Потому что когда на руке через несколько месяцев расползется чернотой метка, будет не до магловских шалостей и молчаливых бунтов против родителей, которые будут не в курсе, что был бунт. Потому что у нее только этот год — который как будто перевернулся с ног на голову, закрутился, завертелся, погряз в проклятом хаосе и беспорядке — а Драко стоит в этой катавасии, как дура, и до сих пор надеется, что это происходит не с ней.       Это не она едва не обваривает пальцы в зелье, это не она едва не убивается на тренировке, когда почти влетает отвесно в грунт, но взмывает в последний момент. Флинт орал на нее благим матом, держа за грудки, а в голове шумело, а мысли быстро-быстро отстукивали пугливой азбукой морзе: это не она, это не она, это не она…       В раздевалку влетает тоже не она. Мужскую. Два смеха сразу замолкают, а Драко кажется, что она все-таки вмазалась в землю, и у нее теперь двоится в глазах. Рыжие. Одинаковые. Смотрят. На пороге она остановилась, мучительно медленно думая, но обрывки мыслей сходиться не хотели. Если лигилимент сейчас заглянет к ней в голову — сдохнет от разорвавшихся барабанных перепонок. Потому что в голове у нее не просто шумит — там визжат на ультразвуке и окровавленными ногтями раздирают стекло. И мечется что-то, выламывается в клубке — если бы у энтропии было физическое воплощение, оно бы жило у Драко в голове, свило бы гнездо и паразитировало бы дальше, даже дало бы потомство с ее прогрессирующей истерикой. — Кто из вас Фред, а кто Джордж? — брякает она не думая, а близнецы почти с идентичным охреневанием моргают и переглядываются. — Он Фред, — выдают они хором и при этом указывают друг на друга. Потом переглядываются и, снова тыкая друг в друга пальцем, уточняют, — Он Джордж.       Драко почему-то кивает, хотя вообще не понятно, где кто. Ее потряхивает после своего недосуицидального пируэта, адреналин еще шмаляет, как косой снайпер по мишеням, и на задворках — стойкое желание творить хуйню. Точно кто-то гнездо свил. — Хорошо. Фредоджордж. Как Котопес только Фредоджордж. Фредоджордж смотрит на нее, не отрываясь. А голова кружится. *       Когда через неделю Драко их целует, в голове у нее разрываются фейерверки. Она. Целует. Уизли. Двоих. По очереди. Засасывает, мягко обводя языком нёбо, пока ее не зажимают с двух сторон так, что хочется кричать от какого-то нереального экстаза. Но она только едва слышно стонет. Просто потому что ее обняли, сильно стиснув в руках — Драко никогда не думала, что у нее настолько сильный тактильный голод.       Охренеть. Она и Уизли — где-то в другом конце всего сущего похоже что-то взорвалось, как у нее в голове, энтропия подсуетилась и образовалась новая вселенная из огня, газа и камней.       Драко охеренная молодец, Драко двигатель, создатель новых вселенных, Драко жадно смотрит, как Фред и Джордж целуются, прямо перед ее лицом, и возбуждение сворачивается тугой горячей пружиной и бьет прицельно в голову. Она так восхитительно кружится.       Они лениво целуются до отбоя, пытаясь тщетно не сорваться в петтинг или типо того, так что, до подземелий Драко доходит встрепанная, на негнущихся ногах, но с таким одухотворением на лице, что мужское общество распахивает рты, а Панси проводит странным покровительственным и слегка завистливым взглядом. *       Выручай-комната подстраивается под них, гнется пространством вокруг, гнется Драко в руках Джорджа, пока Фред лениво смотрит, неторопливо поглаживая пах. Воздух вокруг медлителен и тягуч. Джордж настолько нежен, что Драко хочется закричать, расплакаться или засмеяться одновременно. У нее космос в голове. Бушующий, неспокойный, яркий, ослепительный космос, в котором броуновское движение гоняет частицы, они диффундируют, проникая везде, колеблются на месте, если не в силах двигаться. Драко колеблется тоже в чутких сильных руках. Вокруг хаос, бушует, энтропия численно зашкаливает до невероятных значений, а Драко смотрит Фреду в глаза, замечая, как у него зрачок заливает карюю радужку, и шепчет Джорджу что-то на ухо, мягко касаясь губами мочки. Тот скалится в ответ, и они плавно перетекают к Фреду и раздевают его вместе. Он смеется, подставляясь под руки и губы. Совершенно неупорядоченная система из них троих, и чем меньше неупорядоченность, тем больше столкновений, тем выше мера хаоса. Хаос мыслей, чувств, слов, прикосновений. Процесс самопроизвольный, необратимый, прекрасный, термодинамически непредсказуемый.       Голова шумит, уплывает, когда Драко жадно смотрит, как бережно и мучительно медленно Джордж растягивает Фреда, как тот поскуливает на одной ноте, а потом просит быстрее, потому что сил терпеть уже нет. Драко проводит по его взмокшей спине. Его спина, веснушчатая, конопатая, рябая — космос — почти как у Драко в голове, и она выцеловывает каждую родинку, каждое пятно, пока Фред сжимается на пальцах, распахивая рот и тяжело дыша.       Когда она перекатывается под Фреда, а Джордж заменяет пальцы членом, они превращаются в движение — слитное, мощное, чудесное — от которого темнеет в глазах, поджимаются пальцы на ногах, сбивается дыхание. Когда их выламывает в удовольствии, растаскивает, распластывает между собой, тяжело дышащая, кричащая на пике Драко могла бы поздравить себя с созданием новой маленькой вселенной. *       В Большом зале Драко им завидует, что они сидят вместе. Она бы примостилась рядом, или между, или напротив, чтобы смотреть на них исподтишка, пока они едят. Второй мыслью стало — а какими могут быть их дети?       Видимо на другом конце вселенной снова сдвинулась какая-то неугомонная частичка в какую-то запредельную сторону, раз уж Драко Малфой задумалась о детях и (тем более!) от Уизли. Люциус побреется налысо и уйдет в монастырь, когда узнает. Хотя, если это спрячет его от Темного Лорда, Драко сама готова взять бритву. Но от Темного Лорда негде прятаться.       Хотя детишки будут хорошенькими. Егозистыми и умными. И рыжими. Тут Драко встряхнулась и решительно подумала, что будет рожать до посинения, пока не родится беленький. Хотя Нарцисса будет рада — хватит ей нянчить и тискать павлинов. * — Фуу, а другого места найти нельзя было?       Драко морщит хорошенький носик, когда Фред трансфигурирует толстенный плед из носового платка, и бросает на кафель. Прямо в паре метров от кабинок с унитазами. Почему-то едкие привычные шпильки, что Уизли, должно быть, не привыкать к обстановке, встают поперек горла, и Драко горестно вздыхает и чинно присаживается с краю, подальше от кабинок, облокачивается на стену спиной. — Зато здесь хорошая вентиляция, — глубокомысленно поднимает палец Джордж и плюхается рядом. За ним и Фред.       Туалетом правда не пахнет, только хлоркой и чистотой. Драко вытягивает ноги и смотрит, как блик закатного солнца из окна играется на ее лакированных туфлях. Джордж белозубо скалится и чуть пихает ее своей лыжней в старом кроссовке. Драко шипит и поджимает ноги, сгибая колени. — Ты хоть представляешь, сколько стоят эти туфли? — не выдерживает она, и Джордж тихо выдыхает ей в волосы: «Злюка».       Фред долго копается в сумке, потом извлекает что-то похожее на самокрутку, но когда прикуривает ее, запах идет совсем не табака. Драко ведет носом, с любопытством смотря, как самокрутка переходит к Джорджу, а Фред расслабленно откидывает голову и жмурится, как довольный кот.       Когда Джордж протягивает ей, Драко сначала нерешительно пялится на него и думает, насколько оно ей надо. Блейз, любитель подобных штучек пару раз устраивал веселые вечеринки в общей гостиной. Но накуриваться с этой слизеринской сворой Драко себе позволить не могла. Даже пила всегда с осторожностью, не давая себе расслабиться.       С близнецами оказалось по другому. Чувство безопасности вспыхнуло, накрыло, будто мягким одеяльцем, и Драко потянулась к косяку, придерживая запястье Джорджа, и затянулась прямо из его рук. Он тяжело сглотнул, прикрывая глаза. Уложив подбородок на его плечо, присвистнул Фред. Драко самодовольно выпустила густой дым. В мозги ударило почти сразу, и, и без того плывущая голова, поплыла еще активнее. Все взрывы и шумы резко замедлились и теперь неторопливо сворачивались в пестрые спирали слишком тягуче, как будто завязли в смоле. Медленно-медленно вращались во вселенной звезды и туманности, поля астероидов, разноцветные планеты с их спутниками, медленно-медленно. Драко сама чувствовала себя так, будто тоже увязала в смоле. Нет в янтаре. Таком темно буром, рыжеватом янтаре.       Драко повернулась чуть на бок, и Джордж, не выдержав, ее поцеловал. Фред затянулся, а потом, перегнувшись через брата, выдохнул Драко в рот, передавая неопределимого вкуса дым, который мягко распластался по губам и нёбу.       Она улыбнулась, проводя по его щеке, взлохмачивая рыжие волосы, а Джордж обхватил Фреда за шею и потянул к себе за поцелуем тоже. Круг замкнулся.       После еще пары затяжек и ленивых поцелуев Драко переползла к Джорджу на колени, и тот сразу огладил ее бедра и нырнул под юбку, сжимая ягодицы. Фред одобрительно хмыкнул и, клюнув брата поцелуем в скулу, шею, висок, перетек Драко за спину, собирая ее волосы в хвост, натягивая как поводок на себя, и Малфой простонала так сладко, запрокидывая голову, что в животе свернулась горячая спираль и стекла в пах. — Любишь, когда таскают за волосы, да? — бархатно усмехается Фред на ухо, но Драко только распахивает рот, когда Джордж накрывает губами открытую шею и проводит языком от ключиц до подбородка, чувствуя, как сокращается ее горло от тяжелого дыхания.       Секс под кайфом, такой кайф. Если не начать хихикать. Хотя, когда тебя передают с члена на член, не давая кончить, не до смеха — тут уж как окончательно не потерять голову в тягучем, как патока кайфе и хаосе. Том хаосе, когда пальцы скользят по плитке, а ноги дрожат, но сильные руки не дают распластаться на Джордже окончательно, держат — и кажется, что всегда будут держать. Когда остаются они трое. А остальной мир пропадает. …они валяются, переплетаясь конечностями еще долго. За окном стемнело, и туалет погрузился в темень, и Фред наколдовал светлячков, которые теперь суетились под потолком как флуоресцентные частицы. Драко залипала на их торопливые зигзаги и легкое желтовато-зеленое свечение и вздыхала. Джордж поглаживал ее бедро и ягодицу под задранной до пояса юбкой. С другой стороны Джордж обнимал Фреда, который тоже, почти не мигая, пялился в потолок. Когда после официального отбоя прошло много времени, им стало холодно, и они лениво засобирались. Расходиться не хотелось. Хотелось завалиться всем троим сразу в мягкую постель и проспать до обеда. — До кого ближе? До подземелий, башни или выручай-комнаты? — До башни ближе.       До Гриффиндорской башни они шли такими круголями, глупо хихикая и наваливаясь друг на друга, что дошли до подземелий, вспомнили, что собирались в башню и повернули обратно, только чудом не нарвавшись на патрулирующих преподавателей.       Поэтому первое, что видит на следующий день Драко, это мягкий уютный полумрак под чуть подсвеченным красным пологом. Она медленно поднимается, пытаясь понять, почему в голове слегка свистит, как после бурной ночки. Расхристанный Джордж, в недоснятой штанине, лежит по диагонали, и Фред в одном носке дрыхнет, устроившись на его животе, как на подушке. В руке он почему-то крепко держал ее лифчик, и как бы Драко не пыталась, разжать хватку не удалось. Плюнув на это дело, она осторожно перелезла через них, хотя могла бы спуститься с другой стороны, и выглянула из-за полога. На соседней кровати замер Оливер Вуд, уставившись на нее, и его челюсть неспешно отвисла. Они пялились друг на друга, Оливер — охреневая, Драко — осоловело, попутно радуясь, что выползла не голой, пока она не задумалась и не спросила, слегка туго соображая после сна. — Где мои туфли?       Оливер закрыл рот, снова открыл, снова закрыл, и Драко, не дождавшись, хмыкнула и опустила голову, заглядывая под кровать. Ее кудри мягко расстелились на полу, пока она там шарила, а потом ликующе извлекла туфлю с внушительным каблуком. Вторая туфля оказалась на тумбочке, и Драко, прихватив обе, бережно задернула близнецам полог, и, не обращая внимания на все еще охренивающего Оливера, прокралась на выход.       Времени было — часов шесть, и башня оказалась блаженно пустая. По мягкому красно-золотому ковру босиком было идти потрясающе приятно, и Драко даже было немного жаль уходить и потом идти по студеным камням хогвартских коридоров. В туфлях она бы уже давно навернулась.       В гостиной, правда, обнаружились три не дрыхнущие головы. Рон, Гарри и Гермиона посмотрели на Драко не менее ошалело, что и Вуд, и Малфой чуть притормозила, медленно соображая, что делать. Проснулась она еще не окончательно, поэтому первой мыслью было: сбежать обратно под бочок к Уизли. Но остановила эту мысль следующая, что свалить из башни в шесть утра будет проще, чем в девять, когда здесь будет полно народу. И тогда все увидят, как Драко Малфой, пошатываясь и держась за стеночку, босиком выходит из башни Гриффиндора, а кто не увидел — тем расскажут. В подробностях. Поэтому, окатив троицу, мутным невыспавшимся взглядом, Драко собралась с мыслями и предупредила: — Меня не тут. — Мы заметили, — хмуро отозвалась Гермиона, и Драко кивнула и тронулась на выход.       Ладно. Босиком по холодному полу идти было освежающе охрененно, и Драко захлестнуло особое воодушевление. Народу было — никого. И пустынные коридоры с пробивающимися в окна лучами раннего солнца казались особенно заколдованными. В голове перестало шуметь, зато заиграла музыка, и Драко улыбнувшись, намурлыкивая мотивчик себе под нос, прокрутилась в солнечном пятне, размахивая туфлями. Как маленькая беспорядочная частичка, в огромном беспорядочном мире — по какому уравнению считать ее координату? А траекторию движения? — когда она кружится по спящему Хогвартсу, а разбуженные картины пялятся на нее со стен и даже ничего не говорят — слов не находится. Чему равна ее энтропия? Ее мера беспорядочности, когда сейчас она самое беспорядочное, беспокойное существо в мире? Драко кружится, должно быть, счастливо — но это отчаянное счастье. Она кружится. Хогвартс спит. В ее голове вращаются глубокие туманности под бодрый марш. Послезавтра ей принимать метку. Драко кружится. *       Когда она заходит в выручай-комнату, там должна быть зала с вещами, хранилище времени и чужих воспоминаний, сломанный исчезательный шкаф — но оказалось пусто, стены в мягкой обивке, и мягкий пол проминается под каблуками. Комната всегда дает то, что нужно? В голове извергается вулкан, грохочет как в аду, а лава разбрызгивается вокруг, попадает на стенки черепной коробки и шипит. Огромный шар из огня и газа набухает энергией, трещит, пульсирует в ее голове, а потом сверхновая детонирует так, что у Драко изнутри выжигает глаза, и она слепнет. В комнате с белым потолком Драко кричит. *       Кванты света проносятся мимо, устремляются куда-то, куда им нужно, взрываются сверхновые, рождаются, умирают звезды. Расстилается бесконечная, если верить Аристотелю, вселенная. Если не поверить, то все равно обратимся ко вселенной — конечной, основанной на абсолютном пространстве, о котором говорил Ньютон. У всего конечного должен быть центр, который иногда может быть и не в центре, но сейчас — им казалось, что они и есть центр. Три точки во вселенной, соединенные вместе.       В пахнущем цветами и свежестью саду, волосы Драко пропахли дикими колокольчиками. Джордж сжимал ее в объятиях крепче и иногда опускал голову и втягивал запах с ее макушки. А она перебирала волосы Фреда. Тот спал, уложив голову на ее колени, и Драко прислушивалась к его мерному сопению. Не так, как это делала в Хогвартсе после битвы, когда каждый его слабый вдох казался последним, и Малфой не могла заснуть, смотря на бледное, будто выцветшее лицо Фреда воспаленными глазами и считая, считая его слабые вдохи и выдохи. Сейчас по-другому. Больше не нужно было считать.       Безбожные повышатели энтропии во вселенной! Они так счастливы. Что счастье струится между ними, как какой-то вихрь. Кружится будто пыльца и пушистые семена одуванчиков на ветру.       Драко мягко улыбается одними уголками губ. Пропускает жесткие рыжие волосы между пальцев. Запрокидывает голову, чтобы заглянуть в глаза Джорджа. Где-то в другом месте вселенные взрываются, рождаются, уничтожаются, переливаются сверкающими звездами. Энтропия зашкаливает. Процессы самопроизвольные, необратимые. А лучи солнца кружатся в отравленном счастьем воздухе. В голове у Драко — покой.