Через воды, через волны

Оглядываясь на далекое мрачное прошлое, в котором приходилось убивать и сражаться с драконами, Иккинг уверенно может сказать, что сейчас наступили лучшие дни Олуха: теперь, когда на их стороне несколько сотен огнедышащих ящеров во главе с вожаком, любой на Архипелаге и за его пределами побоится бросить им вызов. Остров процветает: торговля идет полным ходом, об Олухе говорят на дальних островах где-то за горизонтом — сколько Иккинг себя помнит, впервые наступили мирные деньки. Иккинг с недавних пор стала часто с высоты смотреть на Олух: там, внизу, ее народ наслаждается жизнью, веселится, радуется — и речь не только о людях, драконы отныне полноправные члены их общества, и за каждого их них она в ответе, за каждого Иккинг будет бороться, будет защищать свой народ ценой своей жизни, как и полагается вождю. Иккинг смотрит на Олух с высоты и вспоминает, каким он был раньше: маленьким, неказистым, обугленным, почти разрушенным после многочисленных набегов драконов — и каков Олух теперь!.. Он разросся, стал шире, гораздо больше, теперь он не выглядит маленькой точкой в окружении серых сырых скал, нет, теперь он — один из самых сильных островов во всем подлунном мире и желанный союзник. Все это… Иккинг каждый раз смаргивает грустно-счастливые слезы от щемящего в груди чувства: все это было начато ею. Не кто-нибудь, а именно она подружилась с дракономи, доказала, что между ними и викингами возможен мир — и доказала, что способна быть кем-то большим, чем ходячим несчастьем. И даже спустя пять лет осознание своей важности заставляет ее глупо улыбаться, особенно когда она смотрит на то, что было построено с ее помощью. Стоик ею гордился, хотел назначить ее вождем — верил в нее, был уверен, что Иккинг обязательно справится. Ее недавно найденная мама гордится тем, что у нее такая дочь. Весь Олух гордится их новым вождем — и это ли не счастье? То, что когда-то ей виделось невозможным, теперь реальность. Стоик… с его гибели прошло несколько месяцев, и эта утрата до сих пор терзает сердце, потому что избавиться от мысли, что… ты виновна в его смерти … очень тяжело. Но Иккинг старается быть таким же хорошим вождем, как и он, иначе его гибель оказалась бы напрасной — теперь ее главная обязанность каждый день делать Олух лучше, чтобы нынешнее и будущее поколение жило в самом счастливом мире. Но кое-что выходит за рамки ее возможностей: да, было непросто привыкнуть к каждодневным проблемам, которые теперь связаны не только с драконами; к иногда безумно глупым жалобам, но Иккинг глубоко вздыхала и помогала каждому, кто к ней обращался за помощью. Со временем быстрый темп жизни стал обыденностью, а даже самая нелепая просьба перестала удивлять. Только оставалась одна вещь, к которой Иккинг даже спустя пять оказалась не готова. Это — ее незакрытый гештальт, который мучает ее по сей день: опустошающее чувство поселилось в ее сердце, временами напоминая о себе холодным комом где-то внутри, когда все внутренности неприятно сжимаются, заставляя вспоминать события прошлого. и всепоглощающее разочарование и темнота в пещерах и разрушающая беспомощность и застывшее в ужасе сердце — капли бурой крови на снегу… и что-то теплое в груди и невесомое покалывание на кончиках пальцев — желание броситься в пучину моря сомнений Иккинг всю свою жизнь сомневается и тогда, пять лет назад, не смогла полностью довериться человеку, который стал для нее кем-то большим, чем просто другом детства: каждый раз, когда ей хотелось это сделать, она вспоминала его предательство и с болью отворачивалась от него, потому что видела его попытки измениться — и заставляла себя не верить им, но так хотелось… Тогда, пять лет назад, племя изгоев вместе с берсерками выкрали ее и держали взаперти, за что очень сильно поплатились — их остров с помощью армады Берсерка и драконьих наездников был полностью разгромлен, а Элвин, вождь изгоев, погиб в бою. ею Она помнит ту кровавую ночь, когда загорелся остров Изгоев — и устремился ввысь огонь, поглощая все на своем пути. Она помнит, как захлебнулась в ярости и ненависти, как блестел при свете луны ее наспех выкованный меч, как громко ревел Беззубик под ней, который стремительно спикировал вниз, прямо на того человека, который причинил ей столько боли. а разве только он был виноват в том через что тебе пришлось пройти? И эта жуткая улыбка, отвратительная гримаса сменилась непониманием и неверием, когда меч вонзился в зазор между доспехами — и рука ее тогда не дрогнула, и все закончилось. Что было дальше — Иккинг не особо помнит, потому что старалась не участвовать в этом. Знает, что берсеркам удалось договориться с Олухом, и мирный договор был вновь подписан, но больше никогда у Олуха не было доверия к своему союзнику. И каждый год в день, когда берсерки приплывали, чтобы подписать договор, Иккинг не появлялась — рассекала несколько дней небо в облаках, отправлялась на соседние неизвестные острава, наслаждалась желанной свободой. ветер в волосах закатное алое солнце слепящее глаза и прохладная чешуйчатая кожа под пальцами С той битвы на острове Изгоев прошло пять лет — и все это время Иккинг упорно избегала человека, которому побоялась довериться. Тогда они с Дагуром виделись в последний раз, потому что у нее не хватило смелости на то, чтобы поговорить с ним, прямо расспросить о том, что между ними происходит — ведь тогда, в плену, и на Берсерке, на котором ей пришлось жить некоторое время, произошло слишком многое, чтобы об этом молчать, но… Иккинг сбежала — раньше это было почти единственным, что у нее хорошо получалось, и невысказанные слова не дают ей спокойно спать до сих пор. кто я тебе? почему ты это делаешь? кто ты… для меня? Что было, если Иккинг не сбежала бы? Но теперь она — вождь Олуха. Стоик сказал однажды, что наступит день, когда уже ей придется подписать мирный договор. Что ж. Через неделю наступит прекрасный день, когда Иккинг, вождь Олуха, и Дагур, вождь Берсерка, должны подписать мирный договор. *** Иккинг старательно загружала себя работой, чтобы не думать о предстоящей встрече впервые за долгое время и унять беспокойство, но с каждым днем ее тревога росла, поселилась под сердцем и мешала выполнять свои обязанности, оттого Иккинг становилась несколько нервной: движения ее были резкими, несмелыми, сама она постоянно о чем-то задумывалась и не обращала внимания на окружающий ее мир, из-за чего была неуклюжа. Иккинг была недовольна собой: подумаешь, подписание мирного договора с человеком, которого она не видела пять лет, словно ему есть дело до нее. шершавые пальцы в каштановых волосах и крепкие удушающие объятия тепло человеческого тела и ощущение чужих губ на своих… Иккинг жмурилась, отгоняя воспоминания, от которых внутри все переворачивалось и по телу разливалось приятное, мягкое тепло. Она уверяла себя, что ей все равно, что это — лишь отголоски тех чувств, что когда-то были, но почему-то в это не верилось. ты же знаешь что это ложь Все видели состояние Иккинг, но мало кто знал, какие причины такого поведения на самом деле. Точнее, только один человек догадывался, в чем проблема. Тогда Иккинг находилась в Главном зале и обедала: суп, возможно, и был вкусным, но мыслями она находилась так далеко, что этого не чувствовала. И думала о том, как все пройдет. Как она себя поведет? Как поведет себя он? И хотелось себя стукнуть по лбу, да посильнее: серьезно, Иккинг, ты победила Красную Смерть, боролась с охотниками на драконов, смогла освободить Беззубика от влияния вожака — ты через столько прошла, а тебя до дрожи пугает встреча со старым другом? другом Что ж, как оказалось, бороться насмерть гораздо легче, чем определить статус отношений с Дагуром. Молодец, Иккинг, хоть что-то со временем не меняется — по-прежнему все, что связано с взаимоотношениями между людьми, для тебя остается непонятным. И пока Иккинг размышляла над всем этим, она не заметила, как к ней бесшумно подошла Астрид, тронувшая девушку за плечо, отчего Иккинг вздрогнула и чуть не выронила ложку. — О Тор… — у Иккинг сбилось дыхание, а сердце быстро забилось, и сразу бросило в жар. — Не делай так больше, Астрид, а то придется нового вождя искать. — Она постаралась улыбнуться, но вышло натянуто — мысли все еще были о Дагуре. а должны быть о народе Иккинг слегка нахмурилась. Справедливое замечание. — Извини, — Астрид похлопала по плечу, присаживаясь рядом, — но ты какая-то рассеянная в последние дни. — Да? Разве? — фальшиво удивилась Иккинг, стараясь придать своему виду уверенность. — Наверное, устала: все никак не могу привыкнуть к новым обязанностям. Но все в порядке, правда… — Иккинг, ты всегда плохо врала, — Астрид перебила ее, ободряюще улыбаясь. — Что-то случилось? — Нет, я же говорю, все в порядке, не переживай. Ты сама как? Астрид скептически осмотрела девушку, неопределенно хмыкнув. В такие моменты Иккинг понимала, что изменился не столько Олух, сколько его жители: та же Астрид, бойкая, отважная, раньше была куда вспыльчивее и агрессивнее, а со временем стала заметно рассудительной и спокойней, но по-прежнему готовая в любой момент броситься в бой. А еще стала особенно наблюдательна и проницательна. — Слушай, — осторожно начала Астрид, понизив голос, — это связано с тем, что скоро приплывают берсерки? — Нет! — резко воскликнула Иккинг, заливаясь краской. — Почему меня это должно волновать? — она в эмоциях всплеснула руками. Астрид закатила глаза. — Иккинг… — сказала она, и голос ее был тверже стали. — О чем тут вы? К ним подошла Валка, и Иккинг чуть не застонала: хоть она испытывала к своей матери исключительно теплые чувства, но привыкнуть к ее присутствию было тяжело, а рассказать о том, что ее беспокоит — еще сложнее. Собственно, кому угодно рассказать о своих переживаниях выше ее сил. — Ни о чем, — торопливо начала Иккинг, размахивая руками. — Так, болтаем просто, — нервно хихикнула. Астрид недовольно цокнула языком. — Хватит, Иккинг, — произнесла она, скрестив руки. — Что-то произошло? — Валка отодвинула стул, присаживаясь, и сложила руки на столе, готовая выслушать. — Да ничего не произошло, мам, просто Астрид кажется, что меня что-то волнует, — постаралась заверить Иккинг, но она бы сама не поверила — положила руки на стол, чтобы не было видно, как они дрожат. Глубоко вздохнула. все в порядке все в порядке успокойся Валка нахмурилась, смотря на взволнованную Иккинг, которая не знала, куда себя деть. Весь ее вид говорил о том, что ей неловко: как она неуверенно поджимала губы, какой напряженной была ее спина и беглый взгляд — Иккинг смотрела то в пол, то куда-то собеседнику за спину. — Астрид? — Валка повернулась к упомянутой девушке. — Астрид, молчи, — шикнула на нее Иккинг. Та переводила взгляд с одной на другую, думая, кого же послушать. — Иккинг переживает из предстоящего приезда берсерком в честь ежегодного подписания мирного договора, — все же сказала Астрид, обращаясь к Валке, но смотря на Иккинг, которая от возмущения почти задохнулась. — Не думаю, что для тебя это станет проблемой, — сказала Валка, — ты же видела, как все происходит… — Мне это не волнует, просто… — Иккинг прикрыла лицо рукой. — Долгая история, но переживать не о чем. — Я готова слушать, — Валка мягко, по-матерински улыбнулась, и Иккинг неосознанно расслабилась от такого теплого взгляда. — Ну, — хотела было рассказать Иккинг, но осеклась, — так, ладно, у меня работы много, а я тут сижу, пойду-ка лучше… Иккинг уже почти встала из-за стола, но крепкая рука Астрид усадила ее обратно, и девушка поморщилась — было больно. — Ай, зачем так сильно… Да все-все, — сдаваясь, произнесла Иккинг, когда Астрид угрожающе нахмурилась. — Просто… — слова давались тяжело, а в голове сразу стало пусто, только поцелуи на костяшках рук и замирающее от чувств сердце Иккинг мотнула головой. — Просто когда-то вождь берсерков заключил договор с изгоями, чтобы похитить Покорителя драконов, ну а тот как бы… — Иккинг неопределенно взмахнула руками. — Понятно, в общем. Берсерки одумались, вместе с Олухом победили изгоев, вот и все. — Освальд пошел на такую низость? — удивленно осведомилась Валка. — Не Освальд, — Иккинг поджала губы и почти что сплюнула следующую фразу. — А его сын. — И ты пять лет его избегаешь, — дополнила Астрид, недоверчиво смотря на Иккинг, но в глазах ее читалось волнение за подругу. — А, — протянула Валка. — Я поняла, кажется. Все сложно? Иккинг застонала, положив голову на сложенные на столе руки, что-то промычала, подтверждая: все действительно сложно — все равно она бы не смогла озвучить это вслух. Валка нежно рассмеялась, и Иккинг слегка приподняла голову, смотря на мать, чуть вскинув брови. — Все хорошо будет, — Валка поддалась вперед и успокаивающе сжала ладонь дочери. — Но, думаю, придется поговорить, иначе тебя будет разъедать чувство несказанности. Иккинг устало вздохнула, выпрямляясь. Она прекрасно знала, что это такое, ведь живет с этим ощущением уже пять лет. что было, если бы она не сбежала? что было имеет ли это значение теперь? — Я понимаю это, — потерла переносицу, все же вставая из-за стола. — На самом деле, у меня действительно много работы, еще нужно проследить, чтобы все было подготовлено к торжеству. Так что встретимся позже. Иккинг спешно вышла из зала, чувствуя на себе провожающие взгляды. Валка права: все будет хорошо, Иккинг просто встретит берсерков, подпишет с их вождем мирный договор, отпразднует вместе с народом, а потом гости уплывут — и ничего не случится. Она постаралась улыбнуться своим мыслям, но ничего не вышло — только рвано и горестно вздохнула. Горизонт был чист, но через несколько дней там появятся корабли берсерков, и Иккинг очень боялась, потому что да, пришлось признать, что ей не все равно, что жалеет о столь долгом молчании, а еще она не понимает, как вести себя и… тебя тоже это волнует? «Все будет хорошо», — уверенно подумала Иккинг, сжимая кулаки. все будет хорошо *** Ничего хорошего не будет! Иккинг ясно это осознала, когда стояла на пристани, а корабли берсерков все приближались, гонимые ветром, что раздувал паруса с изображением Скрилла. Вот она — долгожданная встреча, но от волнения дрожали руки и крутило живот: она по-прежнему не знала, как себя вести, как себя поведет он (и даже в мыслях ей было неловко называть его по имени). Иккинг чувствовала себя так, словно ей снова пятнадцать — настолько яркие и знакомые, но уже забытые, ощущения захлестнули ее с головой. Последние несколько дней Иккинг загружала себя бесконечной работой, чтобы отвлечься, но это почти что не помогало, а время шло издевательски медленно: с одной стороны, она рада этому, но с другой — ей хотелось поскорее со всем этим покончить. Беззубик почти невесомо ткнулся носом в ладонь, и Иккинг отвела взгляд от кораблей, еле-еле улыбнулась, ласково почесала морду, на что дракон издал утробный тихий звук — она пальцами почувствовала легкую вибрацию. Дрожь в руках получилось унять, но каких усилий стоило не упасть — колени в любой момент могли подогнуться. Чтобы хоть как-то отвлечься, Иккинг вгляделась в темное, бездонное море: набегали раз за разом бьющиеся о скалы волны, взбивая белую морскую пену. Ей хотелось нырнуть, броситься с головой в черные воды, уплыть отсюда подальше, но вождю не подобает так себя вести. К тому же Иккинг знает, что от себя никогда не убежишь. Наблюдение за почти что тихой ровной гладью оказалось весьма медиативным занятием, и впервые за много дней в голове было по-приятному пусто, и Иккинг могла вздохнуть хоть ненадолго свободно, полной грудью: постоянный шум из мыслей отягощал и утомлял ничуть не меньше, чем физический труд. Кто-то положил руку на ее плечо — она вздрогнула от неожиданности. Повернувшись, Иккинг увидела Астрид. — Если что-то пойдет не так… — сказала она заговорщическим тоном, ударяя кулаком по ладони. — Да брось, ничего не случится, — отмахнулась Иккинг, почти поверив себе. Корабли подплывали все ближе и ближе. — Почему ты так думаешь? — Астрид, серьезно, он ведь нам помогал тогда — мне, пленнице, и когда мы сражались на… — Нет, — Астрид отрицательно покачала головой, перебивая, — я тебя знаю, у тебя другие причины так говорить. Иккинг все смотрела на корабли — с ощущением приближающегося конца света. — А почему я подружилась с драконом? — не поворачиваясь, бросила Иккинг — так, что сразу стало ясно: разговор закончен. Астрид, чья рука все еще лежала на плече девушки, чуть сильнее его сжала и отпустила. — Если что, я буду рядом, — и ушла с пристани. Через пару мгновений появилась Валка, вставая по левую сторону от Иккинг. — Готова? Корабли вот-вот пристанут к берегу, а она все продолжает на них смотреть, не в силах отвести взгляд, готовая прямо здесь, перед берсерками, упасть от переизбытка чувств, но в который раз Иккинг повторяет себе за эту неделю как мантру: я — вождь. и жар чужих ладоней в своей руке и взгляд полный восхищения Ей давно уже не пятнадцать, хватит. Иккинг повернула голову в сторону Валки. — Готова, — решительно, как никогда. И на пристань опустился трап. На мгновение затихли все звуки: ветер перестал трепетать паруса, волны остановились, готовые вот-вот удариться о камень, и даже шум деревни с ее многочисленными особо шумными жителями позади смолк — всего на несколько секунд, но весь мир остановился, когда Дагур ступил на трап. И он сам замер — на ничтожное время — в неверии и удивлении, а затем в лице его что-то мелькнуло —нечто светлое, полное восхищения и нежности, и вся смелость от этого взгляда куда-то улетучилась, оказавшись всего лишь бравадой. Иккинг перевела взгляд ему за спину — позади него стояла его младшая сестра Хедер, которая кивнула ей в качестве приветствия, как только заметила ее внимание на себе. Словно через воду доносились возвращающиеся звуки: глухо скрипел корабль, качаясь на волнах, и невесомо натягивались паруса от дуновения ветра, и как будто издалека стал слышаться беспорядочный гул голосов. Мир на несколько секунд сдвинулся, накренился — и встал на место. Надо что-то сказать? Иккинг хотела поежиться от сквозящего ветра и липкого ощущения, что на нее все смотрят и ждут ее слова: будучи вождем, это нормально, но сейчас почему-то стало неуютно под натиском нескольких взглядов. Она прочистила горло, напустила на себя беспечный вид, скрывая неуверенность и волнительную дрожь за стеной сарказма — рабочая стратегия, которая ни разу не подвела. — Я, вождь Олуха — Иккинг Кровожадная Карасик III, — о всеотец ну и имя, — приветствую верховного вождя славного племени берсерков, Дагура Остервенелого, — почти запнулась, — и его сестру Хедер. Пока Дагур медленно ступал по трапу, явно пораженный их внезапной встрече, Иккинг внимательно следила за ним, еле сдерживая себя, чтобы порывисто не задышать. Он и раньше был ходячим орудием для убийства, но спустя пять лет — ну куда уж сильнее? Дагур стал выше, заметно шире в плечах, и под доспехами перекатывались при ходьбе мышцы тверже самой прочной стали, и Иккинг старалась не задерживать на этом действии свой взгляд — словно наблюдаешь за пожирающим все пожаром: странная смесь необъяснимого восхищения и праведного ужаса. Дагур остановился прямо перед ней, то открывая, то закрывая рот, как выброшенная умирать на берег рыба, не в силах найти то самое верное слово, которое нужно сейчас сказать. Иккинг посмотрела ему в глаза — и пропала. Первое, что почувствовал Дагур, увидев Иккинг, — небывалый шок, а затем на него накатила огромной волной вся гамма возможных (и невозможных) чувств: радость, смятение, страх — и что-то яркое и горячее, как расплавленное железо, захлестнувшее его, поглотившее все тело, однако ощущения были… такими приятными. Это уют, это эмоции, когда возвращаешься после долгой разлуки домой, в родные края — это самое светлое чувство, которое можно испытать. Но годы научили его не поддаваться — только ненадолго — чувствам, поэтому ему пришлось сдержать себя, чтобы не… как же хотелось ее крепко сжать в объятиях и Как же она изменилась… Раньше Иккинг едва доходила ему по плечи, а теперь была лишь чуть более, чем на полголовы ниже. Волосы стали короче и словно темнее, но по-прежнему были заплетены в растрепанную косу. Теперь она походила на более-менее достойного противника: ее стан все так же оставался тонким, но не было боязно смотреть на нее — словно только от одного взгляда она может разбиться. Но самое главное — это взгляд, лишенный слабости и страха, гордо устремленный прямо на него, с вызовом, с легкой (и почему-то возникло ощущение, что нервной) улыбкой; и зелень изумрудных глаз сводила с ума. полетаешь со мной? Он видел, как она скользила по нему оценивающим, но нечитаемым взглядом, и что-то было в ее глазах… такое, невозможное для объяснения, но нечто схожее Дагур видел в драконьих зрачках. В голове, как назло, не оказалось цельных связанных мыслей, лишь обрывки из фраз, которые готовы сорваться с языка. почему ты тогда сбежала? Хотелось сказать очень много тебе тоже не все равно? но вместо нужных слов вырвалось сухое: — Что случилось со Стоиком? Иккинг на секунду замешкалась, теряя уверенный вид. — Погиб в бою, — так же сухо. притянуть к себе никогда больше отпуская — Мы с Хедер сочувствуем этой утрате, — Дагур склонил голову вниз. — Стоик Обширный был прекрасным вождем и заслужил одно из лучших мест в чертогах Вальхаллы. — Благодарю, — Иккинг кивнула, принимая соболезнования. А дальше — все, ни единой мысли, за которую можно зацепиться. Только теперь, когда наступило неловкое молчание, прерываемое шумом деревни и плеском воды, Дагур обратил внимание на стоящую рядом с Иккинг женщину, которая казалась знакомой, но он ее раньше никогда не видел — только спустя некоторое время он понял, что она похоже на новоиспеченного вождя Олуха. Женщина усмехнулась, протянула руку для рукопожатия. — Я Валка, — сказала она. — Мать Иккинг. Рада познакомиться с детьми Освальда. Дагур, хотевший пожать руку, остановился, и раздалось совсем тихое «что…». Но руку пожал. Хватка оказалась крепкой. Иккинг наблюдала за этим с сокрушенным видом, а потом неопределенно махнула рукой. — Многое… — уклончиво. — Изменилось. Дагур устремил взгляд на деревню: он заприметил издалека, еще когда Олух только-только появился в поле видимости, что уж больно много построек, но теперь понял: то были насесты, на которых громоздились несколько десятков разномастных (некоторые были вовсе ему не знакомы) драконов. — Теперь у вас действительно армия, — сказано достаточно тихо, почти равнодушно, но все же в голове слышались нотки удивления. — Ну, не только же их для полетов и разогрева воды держать, — Иккинг слабо улыбнулась, явно отсылая на его первую встречу с Беззубиком. Валка удивленно свела брови, чуть наклонив голову, а Дагур невесело усмехнулся. — И именно за это тебя прозвали кровожадной? — хотелось ударить себя, потому что это совсем не то, о чем нужно говорить. блеск золота в каштановых волосах прости — Звучит более устрашающе, чем остервенелый, не находишь? — Иккинг приподняла брови, сводя руки за спину и выпрямляя спину — и сколько в этом жесте было внутренней силы!.. Дагур хотел было что-то ответить, но вперед выступила Хедер, так и не дав ему сказать. — Если традиционный обмен любезностями выполнен, может, перейдем к делу? Я бы с удовольствием послушала историю о том, как все… — она ненадолго задумалась. — Так получилось. — И то верно, — Иккинг, поправив прядь волос, отошла в сторону, приглашая гостей подняться в деревню. Когда Дагур оказался спиной к Иккинг, он услышал позади судорожный вздох. Они не виделись пять лет — и такова должна была быть их встреча? Тогда, когда все закончилось, Дагур хотел найти Иккинг и поговорить с ней обо всем, что с ними произошло — их натянутый статус «друзей» никоем образом не описывал то, что было между ними, и правда всегда лежала на поверхности, но Дагур, не привыкший к тому, чтобы разговаривать о своих чувствах, не смог начать разговор раньше — а когда решился… Иккинг уже пропала. Он надеялся, что она сама придет к нему, но шли годы, а этого так и не случилось, и все это время его съедала опустошающая тоска с истинно берсерковской яростью. На кого он злился? на себя? И, в силу своего весьма импульсивного характера, забыть о чувствах так не и вышло — временами на него накатывали столь приятные, разъедающие ненависть и успокаивающие душу, ощущения, но впечатление, что у него забрали какой-то важный кусок его самого, делало все хуже. Конечно, у него есть остров, семья в лице Хедер, о которых он должен заботиться — и никогда об этом не забывал, но рядом все равно чего-то не хватало. И вот сейчас — стоит только обернуться — потерянная частица души окажется найденной. Только Дагур не знает, каковы будут последствия. и хочет ли этого она? Не попробует — не узнает, но нужно дождаться, когда они останутся одни. Рядом с ними шла Ночная Фурия, которая искоса поглядывала на Дагура: неужели дракон узнал в нем виновника тех несчастий, которые произошли с Иккинг? Она время от времени поглаживала морду зверя, словно успокаивая его — или себя. Пока они шли по деревне к Главному залу, Иккинг рассказывала о новом устройстве жизни, показывала измененное расположение складов продовольствия и оружия — это не особо было интересно ему, хотя Хедер о чем-то расспрашивала, но Дагур молча внимал ее каждому слову (на самом деле потому, что ее не слушать было невозможно), надеясь услышать часть истории: откуда появилась мать Иккинг, как умер Стоик, и почему каждый дракон уважительно скланивал голову перед Ночной Фурией? как перед вождем Торжество было поистине масштабным: можно сказать, что праздновали пятьдесят пять лет мира между племенами, но горечь ошибок неприятно сжимали горло — из-за него бы этого мира вовсе не было. И последствия неправильных поступков Дагур ясно видел: каждый взгляд в сторону берсерков наполнен недоверием и ожиданием какой-то подлости, что вызывало жгучее желание кого-нибудь ударить в порывах злости — они ведь доказали, что не враги Олуху! Но отголоски саморазрушительных мыслей подсказывали: у них есть причины так вести себя. Как и у Иккинг — после всех его промахов ее бегство понятно, но все равно до одури обидно. Главный зал встретил гостей толпой уже подвыпивших викингов — праздник все же, даже если он связан с предавшим Олух когда-то племенем. Иккинг с Дагуром сели рядом, и когда на их месте сидели Стоик с Освальдом — как же быстро идет время: казалось, только вчера они были детьми и играли в совсем недетские игры. свист ножа который всегда попадал в цель А теперь… вожди сильнейших племен — и Дагур не сомневался в своих мыслях. В зале раздавались отовсюду пьяные песни, от чего начинала болеть голова, а особо фальшивые голоса раздражали своей… фальшивостью. Логично. Чтобы не устроить новую войну из-за того, что один некий могучий берсерк проломил одному из горланящих пьяниц голову, Дагур стал нервно выстукивать несвязный мотив по столу. Иккинг полуобернулась к нему, услышав звук, проследила, не мигая, за движением его рук, а затем поспешно отвернулась. Тяжело вздохнула, что-то пробормотала, чего она сама не поняла из-за хаотичного набора звуков вокруг. Взяла кружку и встала из-за стола. Иккинг подняла руку, призывая к тишине — все равно перекричать это сборище она не в силах. Дагур хотел было сказать, что ничего не выйдет, но постепенно, замечая жест вождя, каждый в зале смолк. Вот это влияние. Дагур добивался такого авторитета куда дольше — насилием, жестокостью и смертью, а Иккинг за несколько месяцев смогла это сделать абсолютно миролюбиво. Видимо, в ней действительно была особая способность, с помощью которой успокаивались не только драконы, но и люди. — Спасибо каждому за присутствие в этот вечер, — воодушевленно начала речь Иккинг. — Сегодня мы отмечаем пятьдесят пять лет мира между племенами островов Олуха и Берсерк. И хоть между нами были в прошлом крупные разногласия, важно, что теперь мы по-прежнему союзники! — заканчивала она под аккомпанемент аплодисментов и выкриков. были ли это ее тайные мысли? Дагур поднес кружку ко рту, думая, что в ее словах звучала речь Стоика — и Иккинг станет одним из лучших вождем за всю историю. Не лучше него самого, конечно же. — Так все же, — обратился он к Иккинг, заталкивая поглубже не вовремя возникшие нужные слова. самая очаровательная улыбка обращенная ему и блестящие доверием глубокие глаза Дагур кашлянул, продолжая свой вопрос: — Как так вышло, что теперь ты вождь? Он не хотел говорить «как так вышло, что умер Стоик», потому что это было неправильно. Хедер, сидящая рядом, прислушалась к разговору. Еще неделю назад она настояла на том, чтобы вместе с братом отправиться на Олух, и тот не смог ей отказать — впрочем, никогда не мог. Иккинг щелкнула по кружке. — Ну, я с Астрид наткнулась на группу драконьих охотников, — она замолчала, проверяя, нужно ли объяснить, кто это такие, но Дагур кивнул: да, он был наслышан о них. — Узнали, что какой-то Драго Блудвист собирает драконью армию, а я, — Иккинг скривилась, — ты знаешь, я всегда пытаюсь поговорить. До него я так и не долетела, потому что меня вместе с Беззубиком похитил другой человек на драконе, — она посмотрела на Валку, — так и познакомилась с мамой. — А что она с драконом делала? — уточнил Дагур. — Я слышал, она умерла. — Оказывается, любовь к драконам и неспособность их убить — это семейное, — Иккинг усмехнулась. — А потом… появился Драго с огромным драконом под боком, чтобы убить главного вожака. — Вожака? — поинтересовалась Хедер. — Да, у драконов есть вожак, которому они полностью подчиняются, — Иккинг объяснила и продолжила. — Вожак был убит, и Драго приказал своему, чтобы… — она вздохнула. — Чтобы тот внушил Беззубику мысль убить меня, но отец загородил меня от выстрела. Иккинг неосознанно посмотрела на Беззубика, который лежал рядом с ней на полу, и выглядела такой потерянной и опустошенной, что Дагуру хотелось просто ее за руку, как-то поддержать, но он не знал, есть ли у него на это права. — Всех драконов пленили, но, — Иккинг заметно повеселила, — дружба и доверие оказались куда сильнее, чем воля вожака. — Она наклонились, чтобы почесать голову дракона. — Он пытался меня убить, а Беззубик бросил ему вызов и… победил. Дагур почти что присвистнул: конечно, Ночная Фурия — это поистине уникальный дракон и… стоп. победил? Хотя это даже не так уж и неожиданно. Иккинг продолжала гладить Беззубика, и даже в таком шуме Дагур услышал ласковое драконье рычание. — И вожаком драконов стала Ночная Фурия? Иккинг недовольно поморщилась от того, как он назвал ее дракона. — Ну да, — усмехнулась она. — А ты спрашивал, зачем мне калека-дракон. Дагур стушевался и отвернулся: подумаешь, катается на вожаке драконов, но внутри он испытывал невероятную… гордость? Уважение? Восхищение? Наверное, все сразу, потому что девушка, сидящая рядом с ним, вызывала только самые яркие и положительные чувства. Они еще пару раз перекидывались фразами, но полноценного диалога не вышло: Иккинг спросила, как дела на их острове, поспрашивала про ситуацию с драконами, и на том разговор закончился. Между ними повисло чувство неловкости, и дальше Иккинг разговаривала больше с Хедер, чем с ним: за то время, что девчонка провела на Берсерке, она успела подружиться с его сестрой и они неплохо ладили. Оставшийся вечер прошел быстро — за распитием не самого лучшего спиртного, но Дагур не позволял себя много пить, потому что хотел сохранить остатки адекватности для разговора с Иккинг. Он обязан с ней поговорить — за пять лет накопилось слишком много. Так будет правильно. И, может быть… все закончится не так плохо, как в его мыслях. По крайней мере, Дагур очень хотел в это верить. Когда уже все стали расходиться, Дагур обернулся к тому месту, где должна быть Иккинг, но… она вновь пропала. И Дагур злился на себя — позволил глупому воодушевлению и атмосфере праздника приступить его инстинкты и не заметить, как Иккинг ушла. Он сжимал и разжимал кулаки, глубоко, медленно дыша, чтобы успокоиться — сейчас ни к чему лишние эмоции. Дагур шел под лунным светом вдоль домов, направляясь к докам: его сестра уже была там и, скорее всего, давно спала, и он собирался последовать ее примеру, но услышал шелест крыльев неподалеку и мягкое приземление, а затем раздался знакомый голос. Вот он — шанс. Исправь же все. Дагур стремительно направился в сторону, ориентируясь на звук и свои инстинкты. Он прошел между домами, выходя на небольшую площадь, на которой находилась Иккинг с Ночной Фурией. Дагур хотел уже было окликнуть ее и выйти, но увидел, как та разговаривает с матерью, а потому затаился в тени. Фигурально, он даже не подслушивал: говорили они тихо, и донеслись до слуха лишь последние фразы: — Ты хорошо сегодня справилась, — Валка ободряюще улыбнулась. — Лучше, чем я представляла, — Иккинг беспечно пожала плечами. — Иди без меня, я пока еще полетаю, раз выдалась такая возможность, — Беззубик радостно заурчал, подпрыгивая на место. — Ну что ты, брат, оставь свой запал для полета. — Хорошо, удачи, Иккинг, — Валка обняла свою дочь и оставила на лбу невесомой поцелуй, а затем ушла. Теперь, когда рядом никого не было, Дагур, вздохнув полной грудью, вышел на свет. — Иккинг, — та вздрогнула и в негодовании обернулась, но ее лицо сразу же расслабилось, когда она увидела Дагура. — А, это всего лишь ты… — она стояла несколько растерянно, блуждая взглядом по верхушкам домов, но на него старалась не смотреть. Беззубик недовольно фыркнул на Дагура, когда тот подошел ближе. — Он что, меня еще помнит? — обходя Ночную Фурию, спросил Дагур и приблизился к Иккинг. — А как забыть-то, — глухо отозвалась она. — Слушай… — Надо поговорить, — воззразил Дагур, хватая ее за запястье — не сильно, но так, чтобы она не сбежала. Иккинг со странным выражением лица посмотрела на их руки и сглотнула. — Прежде чем ты улетишь, выслушай меня, — затараторил Дагур. — Мы ведь тогда не поговорили и… мне есть что тебе сказать. Я понимаю, что часто подводил тебя, а во многих твоих бедах виноват исключительно я, но… Иккинг остановила его, подняв руку — и, удивительно, это сработало даже на него. Он запнулся на полуслове, ожидая ее дальнейших действий. Иккинг взволнованно посмотрела на него и отвела тут же взгляд, поджав губы, и в лунном свете она была особенно очаровательна, и светлая кожа ее словно сияла изнутри, а зеленые глаза почти что светились. Затем Иккинг усмехнулась, хмуря брови. — Полетаешь со мной? — и посмотрела на него. о боги Это как вглядываться в глубокое море, зная, что в любой момент тебя может затопить, но ты все равно смотришь. море в котором нет сомнений Хотя сравнение с морем не самое подходящее. Густой, ярко-зеленый, непроглядный лес, земля которого укрыта бархатным мхом — в таком впору навечно заблудиться. Мир замер для обоих. И закружился вновь. Беззубик чуть толкнул Иккинг. — Да ты… — она обернулась на дракона. — Я просто не хочу, чтобы были лишние свидетели, поэтому мы сейчас подлетим к ближайшей скале. Иккинг уже запрыгивала на дракона, тот, на удивление, не взлетел. Она мотнула головой. — Я тоже думаю, что нужно поговорить, — она приглашающе похлопала по позади себя на седле. Дракон недовольно дернулся, провожая Дагура недобрыми глазами. — Ну, ты уже знаешь, каково это, — Иккинг размянула плечи. — Держись только. Дракон, заревев, оторвался от земли и устремился в небо, набирая бешеную скорость и принимая почти вертикальное положение. Дагур, больше от неожиданности, чем намеренно, схватился за талию Иккинг, стараясь не упасть: он почувствовал, как она под его руками вздрогнула, и от этого по всему телу разлилось приятное тепло, а щеки слегка покраснели. Ощущение полета вскружило голову и сбило дыхание: стало в один момент так легко и свободно, словно вся жизнь была прожита только ради этого момента, только ради того, чтобы взирать с небес, рассекая облака на могучем ящере, на вечность — там, на земле. Все злые и душераздирающие мысли, бесконечное беспокойство — все пропало, как только Дагур ощутил свист холодного ветра, как он перебирает его короткие волосы; осталось лишь чувство сладкой свободы и чего-то куда более сложного, что словами просто не объяснишь — и это пьянило еще сильнее, чем самая крепкая медовуха. Остров внизу — пятно на фоне почти бескрайнего темно-синего полотна, мерцающего в свете белой луны: сотни бликов отражались от водной глади. Мир с высоты такой маленький. Дагур резко оторвался от созерцании красот, понимая, что дракон снижается, готовясь приземлиться. Когда Иккинг слезла с Беззубика, дракон жалобно заскулил, потерся мордой об нее. Она ласково обняла его за голову, посмотрела в глаза. — Потерпи несколько минут, хорошо? — прижалась лбом к его лбу. — Вся ночь еще впереди. Пока Иккинг разговаривала с драконом, Дагур осмотрелся: они приземлились на горизонтальную поверхность скалы, и отсюда открывался вид на весь Олух. Да уж, тут действительно никаких свидетелей не будет. Он повернулся к ней — как раз в тот момент, когда она подходила к самому краю, и первым порывом было оттащить ее оттуда, чтобы ненароком не упала, но он лишь встал рядом с ней, неловко сжимая кулак — хотелось взять ее за руку. — Давай я начну, ладно? — она развернулась к нему, выставляя руки вперед. — Но не перебивай. Она медленно вышагивала по камню, слегка прихрамывая. На деле Иккинг пыталась унять волнение и дрожь в коленях, чтобы не упасть прямо здесь — легче было бы сесть, но в движении ей гораздо легче было сосредоточиться. В голове некстати вспомнилось, как минутами ранее его руки обхватили ее талию, и это было так нормально. — Да, я сбежала тогда, — Иккинг завела руки за голову, взъерошила волосы на затылке. — Хоть мы через многое прошли, а ты не раз спасал меня, я так и не нашла в себе сил довериться тебе. Постоянно думала, что ты опять предашь, и… В общем, я понимала, что разговора не избежать, но боялась, что ты скажешь, что тебе больше не нужно мое общество, а я… — она тяжело вздохнула, подняв голову. — Очень сильно ривязалась к тебе? Даже несмотря то, как ты ко мне раньше относился, — Иккинг со свистом вдохнула воздух через нос. — Я жалею о том, что сбежала — недосказанность часто мучила меня, поэтому… надеюсь… мы снова друзья? Она подошла к нему, скованная в своих движениях, неуверенно протягивая руку, и ее образ в ночном сумраке, когда облака закрыли луны, так разительно отличался от того, что он видел сегодня, спустившись с корабля, в Главном зале, когда она произносила тост, и от осознания того, насколько она хрупкая перед ним, сдавливало ребра в истоме. Дагур медленно подошел к ней, смотря на протянутую к нему ладонь, от чего Иккинг занервничала, переступая с ноги на ногу. — Ох, милая Икки, — он отодвинул ее руки, порывисто сжимая в объятиях, раскачиваясь из стороны в сторону, все сильнее стискивая ее в своих руках. И в мыслях было лишь не отпускать. Иккинг сначала издала тихий хрип, но ответила на объятия, прижимаясь к крепкому телу. — Прости, что заставил тебя так думать. — Прощу, если ослабишь хватку, — сдавленно прошептала Иккинг, и Дагур расслабил объятия. Она по-глупому хихикнула, утыкаясь в лбом в его плечо, покрытое доспехами. Они простояли так некоторое время — молча, впервые за столько лет чувствуя себя так спокойно, вслушиваясь сердцебиения друг друга. Дагур мягко отстранился от Иккинг, заглядывая той в глазах, ища что-то в них; и сверкали они доверием — и чем-то гораздо большим. Одним движением, стараясь не сделать больно, он обхватил ее лицо ладонями, притянул к себе и прикоснулся губами к ее — легко, почти не касаясь, но даже от этого столь незначительного жеста внутри словно все взорвалось. Это был короткий, почти ничего не значащий поцелуй, но только он мог передать то буйство чувств, которое Дагур испытывал к Иккинг. Он чувствовал, как она вздрогнула, но не отпрянула от него, а наоборот — прильнула, вкладывая в этой поцелуй свою горечь от столь долгого молчания. Отстранившись, Дагур заметил, как сильно покраснела Иккинг, и бездумно провел большим пальцем по ее щеке. Она накрыла его ладонь своей, опуская голову. — Мне стоило сразу рассказать о… том, что я чувствовал к тебе, — шепотом, потому иначе никак. Дагур взял ее руки в свои, оставляя невесомый поцелуй на тыльной стороне ладони. — Когда я понял, что это далеко не дружеская привязанность, я не знал, как с тобой об поговорить. Тогда, на корабле, я поцеловал тебя, но ты так отнекивалась, отрицая, что это было, и я не стал давить на тебя. — То есть тот разговор про свадьбу был серьезным? — Иккинг нахмурилась, и Дагур в ответ пожал плечами. — Ну а вот если… в теории? — осторожно произнес он. — Ты бы, ну… — Я подумаю над этим вопросом, — Иккинг рассмеялась, отходя от него. — Но ответ ты получишь через несколько лет. Она вновь подошла к обрыву, смотря прямо перед собой, за горизонт. — Знай, что ты не один мучился от… чувств, — скомканно сказала Иккинг, не оборачиваясь. Дагур глупо улыбнулся, чувствуя жаркое покалывание в районе груди. Идиллию прервал раздосадованный Беззубик, который подошел к Иккинг и заскулил. — Так что, — она обернулась к нему, — полетаешь со мной?