La Vie En Rose

      Ничего не получается.       Вдохновение, что Орфей так долго искал, гуляя по парку недалеко от квартиры, которую он снимал в этом незнакомом городе, покинуло его сразу же, стоило ему сесть за бумагу. В голове бродили воспоминания последних дней: суета прибывающего корабля, неурядицы с багажом, поиски именно той квартиры, что была заказана заранее… Печаль. Он скучал по своему городу. Постоянные разъезды лишали его возможности проводить больше времени с дорогими ему людьми, пусть они и исчислялись светловолосой девочкой в красном платье, чей рисунок стоял сейчас, застекленный, на его столе. Мемори всегда отдавала ему свои любимые рисунки в дорогу, чтобы тот не забывал ее. Взгляд Орфея становился ласковым-ласковым, когда он останавливался прямо на детском рисунке. Но в этот раз он споткнулся о третью фигуру на нем.       Человечек, едва ли не из палочек сделанный, с темными волосами, в синей рубашке и комичных больших перчатках. ”Чуть смазанные завитушки у него на груди, видимо, должны обозначать ракушки.“ - Подумал Орфей, растерянно подпирая щеку рукой. Он прекрасно знал, как зовут этого нарисованного человечка, но отказывался произносить его имя в своей голове. Ведь если он вспомнит, как они гуляли по пляжу поздним вечером, обсуждая все на свете, как он раскрывал перочинным ножом ракушки для Мемори, в поисках маленьких жемчужинок, как сидели в лунном свете в лодке, держась за руки и…       Хрусть.       На ткани черного пиджака проступила алая клякса с желтой сердцевиной, всплывшая цветком бархатца. Раздраженный внезапным проявлением чувств, Романист одним движением сорвал распустившийся бутон, отбросив его в мусорную корзину у стола. Вот чем заканчиваются его размышления о Луке. Его глупая улыбка, прищур серых глаз, разболтанная походка, так ясно появившиеся в его памяти, заставляли гореть кончики ушей. Каждый раз, когда Орфей видел его рядом с собой, застенчивая натура, скрытая за вежливой холодностью, давала о себе знать бутонами и распустившимися цветами алого цвета на его пиджаке.       Хрусть. Хрусть. Хрусть. Он вспоминал теплый, будто бы всегда смеющийся голос, рассказывающий ему о том, как добывают самый прекрасный жемчуг, о том, как спокойно море, когда они выходят в плаванье… О том, как он позаботится о Мемори. Бархатцы то тут, то там, проскальзывали ароматными бутонами сквозь его блуждающие пальцы, срывающие застилающие грудь цветы. У кресла, в котором сидел Орфей, весь пол был усеян оборванными тонкими лепестками: расчувствовавшемуся мужчине не хватало рук от стыда, чтобы сорвать их все, прекратить этот поток чувств. Они не хотели останавливаться, заставляя прятать лицо в ладонях, глубоко дыша и уговаривая себя прямо сейчас написать дорогому человеку письмо, вложив в него злосчастные цветы. Ведь на языке цветов бархатцы означают верность. Орфей был верен своей любви. И каждый раз, когда его сердце пело от нежности, оно покрывало его грудь незамысловатыми алыми цветами, возвращая его в тот день на берегу моря, когда он встретил собирателя ракушек.