Fever

Подушечки пальцев боязливо касаются кожи лица. Прекрасного. Совершенного. Любимого. Гладят легким движением гладкую кожу щеки, рисуют линию скулы бережно и прикасаются к алым губам, что немного распахнуты. И это простое движение одновременно парализовывает их обоих: и художника, оставляющего на чужом лице невидимые узоры своими тонкими пальцами, и того, чей лик стал вдруг холстом. У Джея спирает дыхание. Парень замирает, не находя в себе сил на то, чтобы оторвать от желанных губ своего голодного взгляда, не позволяя пальцам оставить их… собственные губы распахиваются совершенно неосознанно, желая отведать чужие, испить из них поцелуй и напиться им, вдоволь насытиться… но нельзя. Парень нервно сглатывает, неотрывно глядя на распахнутые уста, и невольно делает шаг вперед, чтобы пространства между двумя парнями осталось меньше, и оно насытилось неловкостью и трепетом сердец. Двух сердец, что мчатся куда-то так резво… друг к другу стремятся, ломая грудные клетки. Хочется просто позволить им оказаться рядом. Хочется к Чонвону ближе быть… Восхищенный взгляд потерянного в дебрях чувств к его однокурснику Джея стремится к его глазам. Парень тонет в них, не сопротивляясь, ощущая, как внутри всего скручивает и ломает, ставя его — твердого и холодного, несгибаемого — на колени. Он почти что не против стоять перед ним на коленях… брюнет только за то, чтобы поклоняться ему — синониму превосходству. Глаза напротив бегают, в них столько непонимания и удивлений… они до глубины своей прекрасны, но взгляд Джея отрывается от них, чтобы снова вцепиться в губы, невероятные губы, что с каждой секундой манят все больше. Большой палец рисует легким мазком по нижней губе Чонвона, и тот вздрагивает, распахивая уста шире. Пак не выдерживает и подается вперед, чтобы смять эти уста, наконец-то, позволить себе насладиться их сладостью… собственный палец ничуть не мешает целовать само совершенство, но хочется больше пространства для поцелуев и прикосновений, хочется смять, сжать, оголить, погладить… хочется расцеловать, разрисовать бесцветными узорами тонких пальцев. Нежным хочется быть с этим невероятным произведением искусства. Джей будто всю жизнь копил нежность для этого мига. Был резким с другими и требовательным, жадным и властным… чтобы сейчас себя вывернуть наизнанку и всего посвятить ему, отдать ему все свое понимание и заботу, все хорошее, что не тратил ни на кого в своей жизни раньше. До сейчас. И он нежен — настолько же нежен, насколько жаден и ненасытен. Не может перестать прикасаться и целовать, оттягивать зубами губы и шептать в них неразборчивые для затуманенного разума Вона признания. Джей пьянеет сам и пьянит, прижимая ближе, целуя все ниже по шее, ладонями своими трясущимися под одежду проникая, и режется бархатом кожи, из собственной груди вырывая стон. Чонвон такой теплый и нежный… такой податливый. Парень цепляется пальцами за чужие плечи и поначалу не решается позволить себе большего. Стесняется собственных чувств и краснеет от сладких поцелуев и неуверенных, но совсем нескромных прикосновений. Млеет в руках брюнета, дышит слишком тяжело и поверхностно, сходит с ума… и нуждается в большем, поэтому не сопротивляется, когда с его тела исчезают постепенно вещи, и берется дрожью, когда красивое и очень горячее тело Джея, обнаженное в той же степени, что и его собственное, прижимается тесно, будто Пак мечтает стать с ним одним целым. Чонвон мечтает об этом же, кажется. Им не до разговоров, парни лишь позволяют себе и друг другу смотреть пьяно и многозначительно, прикасаться робко и бережно к оголенным телам друг друга и почти не дышать, вновь и вновь стремясь слиться в долгом и жарком поцелуе. Чонвон сладко стонет в чужие губы, нечаянно прикусывает язык парня, когда тот не сдерживается и вжимает в себя его тело, сминая со страстью тонкую талию. Джей за укус не злится и лишь толкается глубже в чужой рот, подхватывает, как давно мечтал, на руки и укладывает, держа под бедра и голову, на парту. Как много раз он мечтал это сделать, а сейчас себе может позволить не только это в огромной комнате для аудиторных занятий. Как хорошо, что здесь кроме них никого… В его волосах путаются чужие пальцы, и это так приятно, что почти что не хочется чего-то еще… только практически. Чонвон стонет от холода деревянной поверхности и глубины поцелуя, вынуждая Джея отстраниться, нависая над ним. Тот смотрит бешено и недоверчиво, восхищенно впитывает в себя каждую деталь обнаженного и отданного в его полную власть ангела и рисует… по коже его рисует губами своими и тонкими пальцами. Не пропускает ни клеточки стройного тела, ни одной совершенной неровности. Вон хнычет от удовольствия и просит прекратить его мучить… он не знает, что Джей еще даже не начинал. Но Пак бережный и нежный, он до безумия влюблен, поэтому идет на поводу уговоров и позволяет им слиться воедино. Стать одним целым. И это так прекрасно… С каждым толчком тело под ним выгибается до безобразия превосходно. С каждым толчком Чонвон стонет все выше, смелее… с каждым толчком он старается как можно ближе прижаться, а Джей просто сходит с ума, толкаясь глубже и глубже. Пальцы тонкие, бережные с силой сжимают обнаженные бедра, даря белоснежному холсту Пак Джея первые красочные мазки. А потом губы парня на ключицах Вона оставляют багровые бутоны поцелуев и шепчут в шею заклинания, подозрительно похожие на счастливое и восторженное «ты только мой». — Я только твой… Эта фраза лишает Пака рассудка и он прижимается ближе, наваливаясь на парня под собой всем телом, и толкается, толкается, толкается… а еще неустанно целует, в замки заключая пальцами чужие пальцы… ему так хорошо… им обоим так крышесносно! С каждым толчком внизу живота все сильнее тянет, жарче горит, сильнее плавит… тугими узлами завязывает внутренности. С каждым толчком Джей становится счастливее, наблюдая за смущенным румянцем своего ангела, с губ которого блаженным шепотом его короткое и простое имя. «Джей»… как превосходно звучит… — Джей…? Парень дергается, подпрыгивая на стуле, когда его плеча касается чужая ладонь. Он во все глаза смотрит на стоящего рядом Сону и несколько раз моргает, тяжело сглатывая скопившуюся во рту слюну. Друг смотрит на него уж слишком обеспокоено. — Ты в порядке? Я звал тебя несколько раз. А, правда? Требуется пара секунд, чтобы понять, что вообще происходит. Неожиданно громкой становится наполняющая аудиторию болтовня других студентов, которых здесь на удивление много. Но этих секунд не хватает, чтобы прийти в себя и тем более унять бешенный стук сердца, стереть из головы горячие картины прекрасного и избавиться от напряжения в области паха. Черт, это причиняет боль… — Просто задумался, — прочищает горло Джей, возвращая взгляд к другу, уже надев маску крутого парня. — Ты что-то хотел? — Да, не важно… Ты точно в порядке? Выглядишь не очень… — обеспокоенно подмечает Сону, разглядывая раскрасневшиеся щеки брюнета и подметив проступившую на его лбу испарину. — У тебя жар! Внутри него пожар, разумеется, щеки покраснели и кожа немного взмокла. Знал бы Сону, чему именно он помешал… все бы встало для него на места и не казалось странным. — Я в порядке, просто душно стало. Не бери в голову. Джей остается снова один через пару мгновений, вздыхает тяжело и облизывает пересохшие губы, крепко зажмурив глаза. Он определенно тронулся головой окончательно и бесповоротно. Локти уложены на университетскую парту, пальцы зарыты в разделенные надвое волосы, что отрасли уже ниже бровей. Парень предпринимает попытку привести себя в чувства, но не замечает, как взгляд летит наискось, туда, где у окна ряда на четыре впереди сидит Чонвон — причина его сумасшествия. Брюнет как и всегда в ожидании начала занятия рисует в своем скетчбуке, при этом не замечая ничего вокруг. Так сильно он погружен в свое занятие, что даже если за окном упадет самолет — он не заметит. Оно и к лучшему, ведь только по этой причине Пак Джей может и дальше дарить ему свои внимательные взгляды дважды в неделю: по вторникам и пятницам, когда в их расписании совпадают занятия. Чонвон почти всегда рисует, и рисует он хорошо… насколько может оценить совершенно ничего не понимающий в этом Джей. Его никогда не интересовала живопись, картины и тем более художники. И он никогда не любил рисовать… но Чонвона парень с удовольствием бы изрисовал своими прикосновениями и поцелуями. Прямо как только что в своей жаркой фантазии, контролировать которую становится все труднее… ровно как и влечение к милому, тихому однокурснику, который, совершенно не подозревая, продолжает заставлять Джея по нему лихорадить.