Слишком детально, слишком знакомо, слишком страшно, словно она знает исход…
Применение способности выкачивает слишком много сил. Когда эта партия заканчивается, Йосано готова опуститься, на заляпаны кровью пол и уснуть сидя. Исцелить семьдесят восемь человек за раз, это много, даже для её способности. Даже когда дежурство оканчивается её нет покоя, в полудреме её преследуют монстры молящие голосами солдат о долгожданной смерти. Йосано рада бы совсем не спать, но не получается.А в мыслях раздраженно вертится: «Что-то не так»
В глазах расплывается, от недостатка кислорода, раздражающий, тусклый, желтый свет убежища моргает, грозясь оставить медика с пятью медсестрами без освящения. На черные волосы тонкой струйкой сыпется серая известка. Спирта для перевязок катастрофически не хватает… Солдаты уже не преисполнены благодарностью за чудо-исцеление. Йосано не нужна их благодарность. Она хочет домой. Как и раньше работать в кондитерской и не знать о войне. Не слышать крики боли, когда в помещения затаскивают солдата с оторванными ногами. Не видеть полубезумный взгляд контуженных от взрыва пехотинцев…«Словно дежавю, словно уже было»
Бессмертный полк. Набатом звучит в голове все громче, а до разума только сейчас доходит весь ужас этого словосочетания, которое она в силу возраста не должна осознавать. Бессмертные солдаты, полностью потерявшие личность. Способные лишь выполнять приказы… Не чувствующей боли, не смеющее перечить… «Ужасный план. Отвратительная стратегия. Нельзя так с людьми» кричит собственный голос, но чересчур взрослый, глубоко в собственных мыслях. Слова дублирующие мысли почти срываются с языка, но юный врач вовремя его прикусывает, пристально, с прищуром смотря на своего сенсея. В конце концов она лишь ребенок, пусть и с незаменимой для таких обстоятельств способностью. Она пришла в армию лишь для того чтобы спасать жизни. До военной стратегии её не должно быть дела. Но все же осознание того что она играет не последнюю роль в этом ужасе, собственноручно делает солдат безвольными марионетками заставляет Йосано временами ненавидеть себя.Откуда мне знать, что это закончится плохо?
Морфия нет, бинтов тоже. Да и Мори не особо это волнует, он спокоен, слишком, считает, что все под контролем. Акико так не думает, она беспокойнее с каждым днем. Исцелять одних и тех же солдат по два раза в день. И изредка краем глаза ловить проблески отчаяния страха и ненависти. Даже она уже понимает, что нужна капитуляция. Это просто издевка над солдатами. Они уже не те, что были раньше. Они уже совсем не люди. Они бесконечное пушечное мясо. Никак иначе.«Так уже было» собственный, слишком взрослый голос в глубине головы кричит все настойчивей…
Патроны неумолимо заканчиваются, продовольственные пути перекрыты, солдат посылают сражаться чуть ли не голыми руками. Периодичность лечения достигла апогея. И ненависть тоже. Некогда прижившееся прозвище приобрел темный окрас, с появление еще одного слова. Акико совсем не нравится её новое прозвище, словно ругательство словно проклятье. Солдаты некогда называющее её сестренкой теперь называют тихо, за спиной, когда в сознание. И полубезумно шепча молитвы богам или же её самой, о кончине уже окончательной, приходя в себя, после очередной «Смерти»…Нет! Нет! Не правда! Это не может быть правдой…
Я отняла у них права на поражение Крутится в голове пока юный врач лежит очередную ночь без сна, смотря в серый, покрытый трещинами потолок, задумчива словно для успокоения вертя украшение а пальцах, бездумно очерчивая контур бабочки, она была доказательством, что когда-то солдаты её любили. Исцеления рука все еще ощущает фантомную боль от глубокого пореза.Проснись
Хватит Йосано уже ничего не хочет, она пришла что бы помогать, но в итоге стала проклятьем несчастных солдат, марионеткой, собственностью, в руках чертового стратега без капли человечности. Он доказал это принуждая её вылечить путем застрела солдата, к которому Акико испытывала особое сострадание, тот что до последнего от нее не отворачивался.Давай же!
«Твоя справедливость слишком тяжела» Слова звучат в голове подобно грому, Йосано не помнит свой истошный крик, словно и не она кричала, а кто-то со стороны. Вырезанные канзи справедливости маячат перед глазами. Зажмурить глаза, лишь бы не видеть не помогает. Бежать, не оборачиваясь, на крики позади и мольбы вокруг. Оружейное хранилище. Запереть дверь. Взрывчатка. Все как в бреду, обрывки, нет полной картины, перед глазами, лишь канзи «Справедливость» и отчаянье с одной, лишь мыслью «Мы должны проиграть только так прекратится этот ад!» Последний отсек. Ниже некуда. Йосано надеется, что силы взрыва хватить на то, чтобы пробить дно. И затопить этот корабль. Пусть они пойдут на дно, пусть они умрут. Пусть она умрет и все прекратится. Война прекратиться.Это всего лишь сон!
Пальцы дрожат как при лихорадке зажечь спичку кажется непосильной задачей, но юный медик с отчаяньем и слезами на глазах чиркает ими. Дверь позади вышибают. помещение наполняют гневные голоса военных. «Ну же!» Две секунды и её руки выкручивают, а перед прояснившимся на секунду взглядом студента-стипендиата предстают холодные, фиолетовые, словно у нее самой глаза, сержанта подразделения 356. а его холодные как у трупа пальцы хватаются за её лицо. — Что же ты делаешь моя милая Йосано? Акико подскакивает на постели с тихим испуганным вздохом. В ушах все еще гремит собственное сердце. — Всего лишь чертов кошмар, — заверяет врач тихо сама себя. Голос хриплый после сна, в горле сухо, хочется пить, будильник показывает 3:15 ночи. Акико закрывает лицо руками, и падает на постель, бесцельно смотря в белый потолок, зная что не сможет уснуть. Тяжело вздыхает, прикрывая глаза. В ней борется желание подняться с постели, выйти и закурить или остаться на месте и попытаться уснуть. Первое все же побеждает. Ночная прохлада приятно холодит разгоряченную кожу и приводит мысли в порядок. Клубящийся сигаретный дым с запахом вишни медленно, но верно прогоняет запахи пороха и крови, звуки порта вытесняют автоматные очереди, взрывы бомб и крики солдат. Йосано медленно выдыхает никотиновый дым, слепо смотря куда-то вдаль, словно пытаясь рассмотреть остров, что стал её личным адом. Она пробудет здесь, приводя мысли в порядок ветром и сигаретами пока не прозвонит будильник. До рассвета еще три часа.