Чужой

Этот город принадлежит им. Это странно. И даже нельзя сказать, чтобы такого не бывало раньше. Только это были другие города. Обшарпанный Мальмё. Туманный Амстердам. Солнечный Милан… Барселона разная. Барселона солнечная днём, туманная вечером. Обшарпанная по бокам, парадная по центру. Красивая, пугающая… Здесь тепло душе, здесь оттаивает сердце. Здесь хочется влюбляться, и именно это удаётся с успехом. — Что бы сказал Макс, если бы узнал? Он тянется, заставляя плотную гладкую кожу прийти в движение. Ни единой татуировки, идеальное тело в своей первозданной чистоте. — Он сказал: «Приползёшь назад — не пущу»… — большая сухая ладонь с длинными сильными пальцами проходится вдоль грудины снизу вверх… и неожиданно фиксирует в тисках горло. Не душит, только намекает: — И для тебя он — Максвелл. Жерар осторожно высвобождается. Златан убирает руку. Душить любовника нет никакого желания, хоть и может. Мальчик из более чем приличной каталонской семьи и полукровка из гетто. Защитник с кристально-голубыми глазами и темноглазый нападающий, от которого инстинктивно всегда ждёшь подвоха. Картина полных противоположностей, которые не просто притянулись, а заполнили и дополнили друг друга как детали паззла. Почти одного роста и уровня силы, они не создавали ощущения гармоничной парочки, но искра между ними промелькнула тогда, несколько месяцев назад, сразу и продолжала бить током до сих пор. Не удивительно, что послушный и деликатный Макс как всегда спокойно сделал шаг назад. И даже был готов, в случае чего, простить друга и вернуться к нему, хоть и говорил совершенно обратное. — Ты так напряжён, что я предложил бы тебе выпить, если бы не знал, что ты откажешься, — говорит Жерар, садясь и прикуривая. Его гостю хватает мудрости и выдержки не реагировать на эту губительную привычку. Он только переворачивается на бок, смотрит на свои руки через пелену разметавшихся после бурной ночи волос. Волосы у него растут на удивление быстро. Ещё недавно он щеголял чуть ли не бритым черепом, а теперь и широкое очелье не справляется на поле с отросшей чёлкой. Он действительно напряжён, и любая минимальная мысль о предстоящей игре заставляет мышцы напрягаться ещё больше, вызывая судороги глубоко внутри. Предположительно, в районе сердца. Если оно у него, конечно, есть… — Это тебе нечего бояться, — отвечает Златан совсем тихо. Звучит как признание в бессилии перед совершенными ошибками. — А я вчера орал на Пепа. Он в праве мне отомстить теперь. — Он не будет этого делать, — Жерару смешно от одной мысли о том, что его любимый футболист детства и обожаемый тренер в одном лице может сделать что-то, что причинит вред его родному клубу. — Он не поставит под угрозу победу! «Златан, — почти сквозь зубы поговорит Хосеп, отозвав взмокшего на утомительной силовой тренировке футболиста в сторону, — мне казалось, когда я приглашал игрока из «Аякса», что я буду работать с человеком, понимающим принципы тотального футбола и способного вписаться в квадрат». Златан смотрит на него с ненавистью, а глубоко внутри испытывает чувство, которое раз за разом преследовало его везде, начиная с «Балкона»… — Я не понимаю, как вы можете играть всю жизнь за один клуб, — озвучивает он свою мысль, тоже садясь, откинув волосы и от лица. Смотрит, как Пике тушит в пепельнице окурок, моргает пару раз, встаёт, чтобы налить себе из графина разбавленного сока. — Я здесь лишний. Я чужой… Только в одном месте на Земле это чувство не мучило его и не грызло сердце. Только в одном городе мира, стрельчатом как Барселона, но более древнем, изгрызенном когда-то фашистами, разорённом неумелой властью, но будто Феникс восставшем из пепла и руин… Только в Милане. Только «Интере». Только в сине-чёрной форме легендарных «змей» он чувствовал себя почти что дома… Но именно это и гнало оттуда. Ведь дома, это то место, где нет еды, но есть ненавистный алкоголь. Где не стреляют за окнами, но бесконечно палят по телевизору. Где никто и никогда не скажет «Ты что так долго? Мы волновались! Мы ведь любим тебя!»… и возвращаться туда, значит, раз за разом расписываться в своём бессилии и невозможностью что-то изменить в своей жизни. — Да брось! — Жерар, напротив, растягивается на кровати, водрузив на живот подушку, наблюдает за гостем в зеркальную дверь платяного шкафа. — Кулес однажды — кулес навсегда! Мы действительно семья, но ты впишешься! Я уверен, ты ещё станешь важнейшей деталью машины Пепа Гвардиолы по взятию требла! А семья?.. Это ты, мальчик из хорошей семьи, приходишь домой, обнимаешь брата, а мама зовёт тебя ужинать, а вечером папа рассказывает, как дела на работе. Это тебя, потомка Бернабеу, взяли в этот мир и приняли в эту семью по праву рождения… «У вас есть, что поесть?» — без приветствий и улыбок. «Я сварила макароны, — равнодушный голос сестры. — Что отец?» «Сегодня ещё не виделись, — отвечаешь ты. — Что мать?» «На работе… Садись, макароны остыли, но тебе и так сойдёт». — Я чужой везде… — хочется хотя бы одеться. А ещё лучше — уйти отсюда и больше никогда не возвращаться. Не видеть влюблённые глаза, чистые как аквамарины в ювелирной лавке, куда не пускают детей из гетто. Не слышать низкий скрипучий как ворота тренировочной базы «Балкона» голос. Не чувствовать жар, окутывающий голову, сердце, разливающееся в животе каждый раз, когда глуповатая, но искренняя улыбка обнажает кривоватые зубы, а широкая мягкая ладонь касается лица, шеи или спины… — Если завтра утром Лео скажет Пепу, что не хочет играть со мной, я сяду на скамейку до ближайшего трансферного окна, а там поеду в первый клуб, который предложит хоть какие-то деньги. Странно, но он не чувствует к Лео того, что тот чувствует к нему или любому, кто не вписывается в его маленький, тёплый, защищённый от любых внешних потрясений мир. Для Златана, Лео — гений и звезда, человек, с которым интересно пикетироваться и очень интересно играть, за которым интересно наблюдать, которого можно любить, если не как человека, то как футболиста и звезду, яркую, но далёкую, холодную, но прекрасную. Для Лео, Златан — источник стресса и проблем. Ему физически больно от того, какого сильного, умного, техничного, гибкого и дальновидного игрока взяли в команду. Они оба эгоисты, и, если для одного игра — наибольший, но лишь один из многих аспект жизни, для другого жизнь — лишь малая толика времени, не посвящённого Игре. Забить гол в матче для Златана — удача и награда за старания и неуклонную работу над собой. Для Лео не забить на тренировке — унижение и потеря веры в себя и свою полезность. Ни один ни другой не будут винить друг друга в том, что не могут сработаться, но… — Успокойся, — Жерар обнимает со спины, и сердце будто горячей рукой сжимает небывалая нежность. — Я никогда тебя не оставлю и всегда буду защищать… Защитник. С большой буквы и с большим сердцем. Человек, в которого верит вся Каталония, наследник великого Карлеса Пуйоля, потомок семьи Бернабеу. Будешь ли ты рядом, когда грянет гром? Будет ли твоё тепло со мной до самого конца? — Мы с Лео будто с одной планеты, которую и в прошлой жизни не могли никак поделить, — тихий вздох, и горячая ладонь на груди толкает на другое откровение: — Мне никто в мире никогда не был нужен кроме Макса до встречи с тобой… — Выходит, ты всё-таки гей? — Жерар улыбается в плечо. Нет, надо будет его как-нибудь потом убить. Осторожно, но жестоко, когда он уже забудет этот разговор, когда жизнь разведёт, а она разведёт, он знает точно, по разным углам и однажды больно столкнёт на поле. — Ты обещал всегда быть со мной, — игнорировать вопрос всё равно, что отвечать на него утвердительно, но Златану нет до этого дела. — Вот и будь… *** — Я презентовал свою автобиографическую книгу, и Златан пришел поздравить меня. Я очень эмоциональный человек и фотограф поймал нас в тот момент, когда я дал Златану руку, — беззастенчиво говорит в телеке парень с чистыми как кристаллы в сувенирной лавке глазами, и сердце сжимает раскалёнными клещами. Вот, значит, как… Что он должен был сказать? Рассказать о том, как безвозвратно влюбился в человека одного роста и уровня силы с ним? Что начинал отношения со всемирно известной певицей с вранья? Что думал, слушая рассказы коллег о проделках детей, о том, как бы выглядели и вели бы себя их дети?.. О том, что это фото и необходимость врать разбивает ему сердце? Кричать, как хочется сейчас глубоко внутри о том, что не виноват, что пресса ищет любой способ деморализовать его и его команду, капитаном которой он обязательно станет однажды? И потом и президентом, не будь он Бернабеу! — Это значит, всё? — голос Златана холодный, но за ним как за утренним туманом дождь, чувствуются вчерашние слёзы. Он воет глубоко внутри и истекает кровью, но внешне отвечает по телефону строго и жёстко: — Значит, всё… — Ок… — сбрасывает вызов и, не давая экрану телефона погаснуть, набирает номер агента: — Мино, позвони в Милан? — В «Интер»? — уточняет Райола. Дела до злого голоса подопечного ему на данный момент нет никакого. — Нет, — на глаза попадается последний не снятый со стены плакат с кумиром. В роскошной чёрно-красной форме, которая ему так к лицу и к стилю. — В «Милан». Златан вешает трубку и смотрит в глаза фото Роналдо на стене. Чужой везде. Он чужой рядом с человеком, которого умудрился полюбить. Что ж. Он ещё получит своё. Он сам не захочет говорить с тем, кого так горячо обнимал ещё недавно. Получит, я тебе обещаю… — Приходи ко мне домой, увидишь гей ли я, — яростное отрицание как признание. Дикая боль за зеркальными солнечными очками и никаких чувств к действительно милой журналистке, которая ни в чём не виновата. — И сестру твою приводи!