Я вернусь призраком

Они находят его, когда уже кажется, что все получилось. Цзян Чэн придет позже, а ему просто надо немного подождать — и небольшой поселок у склона гор подойдет как нельзя лучше. Спрятаться, отдохнуть, привыкнуть. У него есть еще несколько дней: Цзян Чэн будет спать дольше, пока не срастутся меридианы, совсем не исчезнет след от разреза. Не должно остаться ничего из того, что поможет ему узнать правду. Он очнется здоровым, целым. Но без меча он тоже не сможет быстро дойти сюда. Время еще есть. Ладонь Вэнь Чжулю бьет в живот, где под одеждой до сих пор ноет заживающий шрам — почти незаметный, даже без ядра мази делают свое дело, да и Вэнь Нин зашивал аккуратно, осторожно, смотрел с сочувствием — так же как пока он вырывался, бился на походной кровати, крепко привязанный за руки и за ноги, не осознавая уже себя от боли. Остальные никогда не узнают, и жалости в их взглядах не будет. Но все-таки даже не самый сильный удар валит его на пол. — А кто у нас здесь? — спрашивает знакомый противный голос. За волосы дергают, заставляя поднять голову. Вэнь Чао и его девка, кто же еще. — Отрубим руку и сожжем ядро? — На лице Ван Линцзяо читается такое нетерпение, что Вэй Усянь едва удерживается, чтобы не рассмеяться горько и нервно. По крайней мере, с одним они точно опоздали. — Давай, пытай меня! Когда я умру, вернусь за тобой призраком. Буду преследовать орден Цишань Вэнь, пока в нем остается хоть один человек! Не придется ничего скрывать, притворяться перед Цзян Чэном и шицзе — пожалуй, это не такой уж плохой выход. Кажется, Вэнь Чао верит: отпускает волосы, бьет — и боится. И Вэй Усянь чувствует, что добился своего. Его убьют быстро, возможно, уже сейчас. Он заставляет себя не закрываться от ударов, но Вэнь Чао вдруг останавливается, и остальные адепты тут же отступают в сторону. — Привяжите его, — приказывает он, ухмыляясь как будто с предвкушением, и они подхватывают Вэй Усяня с пола, бросают грудью на ближайший стол, приматывают за запястья. Ощущение веревки на руках напоминает о недавнем кошмаре. Вряд ли они смогут сделать с ним что-то хуже, чем то, что уже было сделано по его воле. — Решил все-таки проверить? Давай. Чем хуже будет смерть, тем более озлобленным вернется призрак. — Ты не сможешь. Оттуда, где ты окажешься после, никто не возвращается. — Пытаясь понять, что он имеет в виду, Вэй Усянь ненадолго умолкает, неосознанно проверяет веревки на прочность — бесполезно, с такими он бы и раньше не справился. — Где прячется Цзян Чэн? Ты ведь наверняка знаешь. Так вот в чем дело. — Не знаю. А если бы знал, то не рассказал. Убивай меня уже. — Успеется. Ты не удивился, когда я сказал про его выжженное ядро, значит, уже видел его. — А я смотрю, ты не такой идиот, как кажешься. Вэнь Чао снова хватает за волосы, бьет головой о затертую рукавами многих посетителей столешницу — к сожалению, недостаточно сильно, чтобы вырубить. Из-за того, как они его привязали, его теперь и не ударить нормально — странная поза, зачем они сами усложняют себе работу? — Так вот, — продолжает Вэнь Чао, и его голос доносится чуть глуше из-за шума в ушах, — благодаря Вэнь Чжулю у Цзян Чэна теперь нет ядра, он больше не заклинатель, хуже, чем калека. Даже если выживет и спрячется достаточно надежно, чтобы его не нашли. Слышал бы ты, как он кричал. Вэй Усянь стискивает зубы, старается не думать и не представлять. У Цзян Чэна теперь есть ядро, с ним все будет хорошо. — Врешь. Но за эти слова я лично вырву твое ядро голыми руками. Вэй Усянь с трудом поднимает голову, смотрит в глаза Вэнь Чао — и снова чувствует его страх. Но в этот раз успокаивается он быстро: похоже, у него действительно есть какой-то план, в котором он не сомневается. Усмехнувшись, Вэнь Чао отходит от стола, устраивается в кресле чуть в стороне, и Ван Линцзяо тут же оказывается рядом с ним. — Можете пока развлечься, — кивает он адептам, словно дарует милость. — Я пока посторожу снаружи, — говорит Вэнь Чжулю, и Вэй Усянь понимает, что речь идет о каких-то пытках: тот и раньше избегал неприятных сцен. Но другие остаются, подходят ближе. Разумеется, главным развлечением здесь будет он. Сзади вдруг облапывают чьи-то руки, и Вэй Усянь, извернувшись, бьет ногой — судя по сдавленному воплю, попадает. От резкого движения снова начинает ныть шов, от очередного удара в бок — ребра; приходится стиснуть зубы, чтобы не застонать. Под коленями обжигает плетью, ноги подкашиваются, и он снова навалился всем весом на стол, пытаясь отдышаться. Не дожидаясь, пока он поднимется, подол тут же закидывают на спину, на удивление ловко сдергивают штаны, оголяя зад. Пороть они его что ли собираются? Вряд ли, это было бы слишком несерьезно. Он снова пытается пнуть тех, что стоят позади него, но сползшие штаны мешают, удар выходит несильным, вскользь, и явно не таким удачным. — Да привяжите уже ему ноги! Справляются они не сразу, Вэй Усянь не собирается уступать так просто, даже понимая, насколько это бесполезно. Широко расставленные ноги оказываются примотаны к ножкам стола так же крепко, как запястья, и пошевелиться не получается вовсе. Теперь чужие руки ощупывают настойчивее, и Вэй Усяня передергивает от отвращения. — Тесный какой. — Цзянский щенок тоже был таким сначала, но ничего, это мы исправим быстро. Пальцы забираются глубже, и это неприятно и стыдно, там его не трогал еще никто и никогда. Даже не понимая, зачем они это делают, Вэй Усянь уверен, что явно не из хороших намерений. Он напрягается, стараясь вытолкнуть, дергает бедрами. — Смотри, как зажимается, — хохочет кто-то сверху. Зад крепко прихлопывает ладонью, заставляя вспыхнуть от возмущения, а потом вместо пальцев внутрь толкается что-то другое — твердое, холодное. Вэй Усянь не знает, что это может быть, но оно легко преодолевает сопротивление. Боль медленно доходит до сознания, но когда предмет вытягивают из него и сразу проталкивают внутрь снова, он уже чувствует ее в полной мере, на следующем рывке — тоже. Приходит мысль, что все-таки он проиграл. — Эй, не увлекайся там! Растянешь сейчас, и как потом ебать? — Да я чуть-чуть. — Это он так говорит, а Вэй Усянь чувствует, что шурует тот так глубоко и резко, что к горлу каждый раз подкатывает тошнота. — Все, готово. Внутри становится пусто, и Вэй Усянь сжимается на пробу: теперь это сделать сложнее, мышцы не слушаются, ноют. Он надеется, что щекотно пробежавшая между ягодиц капля — пот, а не кровь. Лоб тоже взмок, как будто и этого короткого напряжения хватило, чтобы устать. А еще ему страшно — несмотря на то, что был уверен: больше ему бояться нечего, все самое плохое уже случилось. Оказывается, не все. После слов того адепта с низким голосом и грубыми руками он догадывается, что будет дальше. Что бы в нем ни побывало до этого, член все равно оказывается больше, входит трудно — кажется, сунуть его рывком не решается и сам хозяин, и Вэй Усянь не собирается ему в этом помогать: снова напрягается, елозит животом по столу, пока бедра не ловят цепкой хваткой, удерживая на месте. Раньше Вэй Усянь не думал, ни что там может поместиться член, ни что кому-то может прийти в голову сделать это. Да и с чего бы: весенние картинки, которых он перелистал гору, были о любви, а это к любви явно не имеет никакого отношения. Только унижение и боль, да и та не настолько сильная — Вэй Усянь ожидал более страшных пыток. Пусть медленно, но член все-таки оказывается в нем полностью. — И не с такими справлялись, — насмешливо звучит все тот же низкий голос, переставшая стискивать бедро ладонь похлопывает одобрительно, будто скакуна, подчинившегося узде. — И как тебе? — Не хуже, чем в цветочном доме, даже потеснее будет. — Да и на лицо получше большинства шлюх. — А толку, если не видно? Они смеются, перекидываются грубыми шутками, и Вэй Усянь еще никогда не чувствовал себя так мерзко. Кто они, эти пять человек? Наемники? Вряд ли уважающие себя заклинатели стали бы заниматься подобным. — Пусть посмотрит на меня, — прерывает их разговор Вэнь Чао, и его снова тянут за волосы, запрокидывают голову так, что напрягаются мышцы шеи. Вэнь Чао разглядывает его с явным удовольствием, рука Ван Линцзяо успела забраться к нему под одежду, поглаживает в паху. — Что, эта девка уже не справляется с тем, чтобы разжечь твое желание? — с трудом выплевывает Вэй Усянь, и тут же получает по лицу раскрытой ладонью от одного из адептов. — Господин, он еще смеет вас оскорблять! — Ван Линцзяо кривится от злости, но Вэнь Чао только смеется. — Проверим, на сколько тебя хватит. Твой дорогой Цзян Чэн тоже поначалу пытался что-то из себя строить, а выдержал только четырех, Ван Саньцзы уже пришлось довольствоваться бессознательной куклой. Что, об этом он не рассказывал? Доходит то, на что не обратил внимания сразу, пусть и говорили: они сделали то же самое с Цзян Чэном. Кажется, будь он уже призраком, его ярости хватило бы, чтобы уничтожить разом всех, находящихся в этой комнате. — А за это я заставлю эту девку сожрать твой член. Ухмылка исчезает с лица Вэнь Чао, он хмурится, и, подчиняясь его жесту, пальцы в волосах разжимаются, ладонь давит на голову, прижимая щекой к теплому дереву. Притерпевшееся было нутро снова тревожит, когда член сначала вытягивают из него, потом вталкивают обратно — и уже больше не останавливаются. Дыхание сбивается, воздух приходится хватать урывками, пользуясь короткими моментами между движением, которому никак не удается ни противиться, ни подстроиться под него. Вэй Усянь даже рад, что почти ничего не ел последнюю неделю: внутри крутит и тянет, он наверняка бы не удержал, будь там что сейчас. Хотя, возможно, тогда его бы оставили в покое… — Что, я у тебя первый? — За спиной издевательски ржут. — Запомнишь меня? — Запомню. — Слова вырываются короткими хриплыми выдохами. — А потом приду за тобой и уничтожу. — Да ну? — Движение внутри ускоряется, словно его беспомощные угрозы только возбуждают еще больше. Возможно, Цзян Чэн тоже обещал им отомстить. Возможно, не только он. — А еще что расскажешь? — Хватит с ним уже болтать, делом занимайся! Мы тоже ждем! Вэй Усянь уже сейчас уверен, что, пусть и не рассмотрел их лиц, по голосам сможет узнать каждого, не забудет даже в посмертии. — А чего ждешь? У него как раз рот свободен. Адепты хохочут, но, заметив движение сбоку, Вэй Усянь угрожающе клацает зубами. — Попробуй, и останешься без него. Вэй Усянь не обольщается: скорее всего, отходит тот только потому, что стол слишком широкий и спереди к нему подобраться сложно. Но все равно чувствует облегчение. — Какой грозный. Может, тогда кляп засунуть, чтобы заткнулся? — Не надо, пусть говорит, так веселее. От коротких сильных рывков мотает по столу и приходится приподнять голову, чтобы не тереться об него лицом. Держаться на ногах он давно уже даже не пытается — все равно бесполезно. То, что первый из вэньских псов излился в него, Вэй Усянь понимает, только когда тот вдруг замирает, глухо стонет. Он отодвигается, но лучше не становится: внутри пусто, странно, никак не получается отделаться от мысли, что стоит расслабиться хоть на миг, и то, что теперь находится внутри него, потечет по ногам. Хочется заплакать от обиды и бессилия, но Вэнь Чао наверняка наблюдает за ним, а доставлять ему такую радость Вэй Усянь точно не собирается. Заставляя вздрогнуть от неожиданности, на бедра ложатся другие руки, стискивают так же крепко. Этот уже не медлит, входит одним рывком — и растянутое нутро впускает болезненно, но легко. Его снова тянут за волосы, заставляя посмотреть на Вэнь Чао. Похоже, это какая-то извращенная прихоть: разговаривать с теми, кого насилуют у него на глазах. Ван Линцзяо уже успела устроиться у него на коленях, движения рук под одеждой стало еще раскованнее. Раньше Вэй Усянь бы смутился, почувствовал бы неуместность своего присутствия рядом в такой момент, но то, что делают сейчас с ним самим гораздо более непристойно, наверное, это при виде него все должны отводить взгляды. Вэнь Чао рассматривает его лениво, не скрываясь. — Что, уже не такой болтливый? — тянет он насмешливо. — У тебя слишком скучные и однообразные пытки, я чуть не заснул. Второй адепт даже не думает остановиться, продолжает вбиваться в него размеренно и глубоко, поэтому вряд ли его слова звучат хоть сколько-нибудь убедительно. — Это не пытки, ребята просто развлекаются. Да, ускорьтесь там, видите, гость уже спит. Под услужливый смех его снова прижимают к столу, рывки становятся резче и быстрее, но от этого мало что меняется: боль внутри уже слилась в сплошной ком, не прекращается, но и не нарастает от их усилий, разве что сделать вдох и удержаться на месте теперь еще сложнее. Пытаясь отвлечься, Вэй Усянь монотонно перечисляет, что сделает с каждым из них после того, как вернется призраком. Почти медитация, где слова приходятся на выдохи между толчками, когда чужой член на миг замирает в глубине, чужие бедра прижимаются к голому заду. Время между вторым и третьим он тратит на то, чтобы отдышаться, проверить свое состояние. Все тело дрожит от напряжения и ненависти, внутри судорожно поджимается от непривычной пустоты. Кажется, по ногам все-таки течет. На Вэнь Чао он не смотрит, но их возню с Ван Линцзяо слышит слишком хорошо, и когда тот достигает своего сияющего пика, зажмуривается, жалея, что не может закрыть уши. Голоса у адептов разные, а руки почти одинаковые: хватают, удерживая на месте, тянут за волосы, иногда шлепают или царапают, чтобы добиться от него реакции. Но в основном его просто берут торопливо и грубо, почти не отвлекаясь на разговоры и шутки — возможно, им тоже уже надоело. Выныривая ненадолго из накатывающей волнами дурноты, Вэй Усянь не всегда понимает, что происходит и сколько их уже было. Все еще третий или уже четвертый? Чем дальше, тем меньше это имеет значения. Он надеется, что, впадая в забытье, хотя бы не стонет, не просит о чем-то невнятно — и без того хватит с него унижений. У следующего адепта руки неожиданно мягкие и слишком бесцеремонные: первым делом проводят между ягодиц, погружаются пальцами внутрь, выгребая оттуда семя, и под смех адептов Вэй Усянь рывком приходит в себя, вскрикивает и безуспешно пытается свести ноги. Эти ладони мнут зад, забираются на поясницу и выше, вызывая мурашки, их прикосновения снова пробуждают утихшую было брезгливость. Когда одна из ладоней пробирается между ног и ощупывает его там, Вэй Усянь все-таки не выдерживает: — У тебя что, члена нет, только руки? — А тебе так не терпится? — Они снова смеются, голос Вэнь Чао присоединяется к ним. Волосы чуть натягиваются, и Вэй Усяня передергивает, когда он понимает, что о них вытирают руки. — Ладно. Член у этого адепта все-таки имеется — такой же, как у всех. Но вернуться к тому почти приятному равнодушию, от которого было хотя бы немного легче, больше не получается. Снова приходится кусать губы, пытаясь успокоиться, давить короткие стоны и набегающие на глаза злые слезы. Утешает только то, что под рассыпавшимися волосами его все равно никому не видно. — А почему теперь молчишь? Может, скажешь что-нибудь еще? — Вэнь Чао недовольно щелкает языком, судя по шагам, подходит ближе. Рука хватает за волосы, тянет вверх, заставляя поднять голову. — Ты там еще живой? Вэнь Чао расслабился, привык считать, что с такой охраной ему ничего не угрожает. Перед лицом мелькает ладонь, хлопает по щеке, пытаясь привести в сознание. Слишком близко и неосторожно, хватает короткого рывка, чтобы дотянуться, намертво вцепиться зубами, дернуть. Вэй Усянь не отпускает, даже когда на голову и плечи начинают сыпаться удары: Вэнь Чао колотит его куда попало свободной рукой, завывает так, что оглохнуть можно. Кажется, в стороне хлопает входная дверь. Сторожевой пес, как обычно, прибежал спасать своего хозяина? Вэй Усянь и сам сейчас как собака: только сильнее сжимает зубы, рвет, мотая головой. Кожа и жилы между большим и указательным пальцем все-таки не выдерживают, остаются во рту, когда Вэнь Чао с воплем отскакивает в сторону. Жаль, что не палец, но так тоже сойдет. Теперь он выпускает из зубов плоть, переставшую быть частью Вэнь Чао. Челюсть ноет, но вроде бы не сломана. — Все равно стрелок из тебя был никудышный, теперь хоть оправдание появится, — говорит Вэй Усянь, отплевываясь от их смешавшейся крови, смеется, глядя на перекошенное от бешенства лицо Вэнь Чао, прижимающего покалеченную руку к груди. Не прекращает, даже когда тот выхватывает у кого-то из адептов плеть, хлещет его по спине и бедрам. Удары госпожи Юй в тот последний раз были гораздо больнее, а к ругани Вэнь Чао он успел привыкнуть еще в лагере, за прошедшие месяцы новых слов тот все равно так и не выучил. — Смотри, как вернусь, отгрызу и пальцы. — Я же говорила, надо было сразу отрезать ему руку! — Ван Линцзяо мечется рядом, и от ее визгливого голоса закладывает уши. — Заткнись! — Вэнь Чао отталкивает ее, потом отбрасывает плеть, задыхаясь от усилий. — Что встали? Продолжайте! — Он наконец позволяет Ван Линцзяо приблизиться, и та начинает обматывать его руку лоскутом шелка, оторванного от собственного платья, шептать что-то утешительное. — Когда надоест, будете ебать черенком от метлы, пока не помрет. — Да ты извращенец, оказывается. — Вэй Усянь тоже дышит тяжело, говорит с трудом. — Из меня получится отличный призрак. — Нет. Не убивайте, — тут же исправляется Вэнь Чао. — Он должен остаться жив. Голова кружится: то ли удары не прошли даром, то ли в том, что вытекает из него, больше крови, чем он думал. А может, и это тоже проявление телесной слабости, которая теперь, когда у него нет золотого ядра, с каждым днем становится все заметнее. — Что, не рад, что приходится пользоваться после всех? — говорит Вэй Усянь, когда чьи-то пальцы разводят ягодицы, но никакого продолжения сразу не следует. — Заткнись, — отзывается адепт со слишком высоким для мужчины голосом. Интересно, остальных слова и сопротивление только веселили, а этот злится. — А это не ты случайно Ван Саньцзы? Ты всегда последний? Судя по недовольному сопению и смеху остальных — да. Вэй Усянь вполне ожидает, что он может ударить в ответ: одним синяком больше, одним меньше — какая теперь разница? Но внутрь вдруг проникает что-то заметно крупнее члена, и привыкшее казалось уже ко всему тело напряженно вскидывается, натягивая веревки. Истрепанное нутро снова сжимается, и от этого боль, давно ставшая чем-то далеким, непрерывным, опять дергает остро, как в свежей ране. То, что находится сейчас внутри него, шевелится иначе, не так, как член, заметно длиннее, и, изо всех сил пытаясь сделать вдох, Вэй Усянь чувствует подступающий ужас. Голоса адептов доносятся как будто издалека, но из них становится понятно: растягивая все сильнее, в него засовывают руку. — Ну как, нравится? — Высокий голос уже не кажется смешным, и дразнить его совсем не хочется. Возможно, в этот раз ему и правда стоило сдержаться, не зря Лань Ванцзи не жалел на него заклятия молчания. Вспоминать о нем сейчас, наверное, само по себе кощунство. Рука уже ощущается глубоко в животе, все вокруг нее судорожно пульсирует, горит огнем там, где она входит в тело. Вэй Усянь открывает рот, как выброшенная из воды рыба, хватает воздух короткими глотками и пытается успокоиться. Это не должно пугать так сильно, не после всего остального, но убедить себя в этом никак не удается. Рука начинает движение назад, кажется, вытянет за собой следом все внутренности, и Вэй Усянь стонет, больше не замечая ничего вокруг, только чужое, лишнее внутри себя. Но все равно заставляет себя замолчать, услышав среди голосов вокруг Вэнь Чао: — Молодец, как вернемся, получишь награду. — Он хвалит адепта за изобретательность, и тот ненадолго останавливается, только пальцы продолжают шевелиться в глубине. Так думается чуть легче. Вэй Усяню не дает покоя глупая, почти смешная мысль, что черенок от метлы он вряд ли теперь почувствует. — Заставь его кричать, и господин щедро наградит тебя! — смеется Ван Линцзяо. Какая нормальная девушка согласилась бы смотреть на это? Даже Вэнь Чжулю уже снова скрылся за дверью. — У тебя ничего не получится, — обещает Вэй Усянь и стискивает зубы, когда рука внутри как будто проворачивается, и кишки скручивает коротким резким спазмом. Говорить уже не получается — все силы уходят на то, чтобы сдерживать стоны и крики. Когда адепту с тонким голосом ничего не удается, и он, выругавшись, наконец отходит, его место занимает следующий. Теперь они не просто развлекаются — надеются заслужить обещанную награду. И делают это гораздо старательнее, придумывая все более изощренные способы. Вэй Усянь не подозревал, что с человеческим телом можно сделать такое, и это не то знание, которого ему не хватало. Но скоро все закончится, так или иначе, осталось потерпеть совсем немного. Он все-таки теряет сознание — скорее всего, ненадолго, вряд ли бы они стали ждать. На голову льется холодная вода, и от нее начинает знобить. Раньше не мерз, а теперь даже от такого… Измученное тело дрожит, хочется свернуться в комок и спрятаться там, где никто не найдет. — Пора собираться, — объявляет Вэнь Чао. — Все равно ты уже и для развлечения не годишься. Голова кажется тяжелой, руки затекли, а нижнюю часть тела он почти не чувствует. На что теперь похоже его нутро, Вэй Усянь даже не хочет представлять. Когда его отвязывают, ноги не держат, и адептам приходится подхватить его, чтобы он не осел на пол. Даже появись у него сейчас шанс сбежать — не смог бы. От него и не ждут, что он пойдет сам: вытаскивают за дверь за связанные теперь уже за спиной руки, толкают к Вэнь Чжулю, и тот ловит, держит мягче, чем можно было от него ожидать. И что совсем неожиданно — натягивает на него штаны, поправляет одежду. И Вэй Усянь вдруг чувствует, как по лицу текут слезы — впервые с тех пор, как спустился в этот поселок и неосмотрительно зашел в чайную. На мечах они поднимаются высоко, и Вэй Усянь даже не сомневается в том, что это его последний полет. — Узнаешь? — За шумом ветра голос Вэнь Чао едва слышно. — Луаньцзан, гора мертвецов. Никто из попавших туда не возвращается — ни живым, ни призраком. Вэнь Чжулю, бросай его. Падая, Вэй Усянь закрывает глаза — чтобы не видеть над собой заклинателей в красных одеждах клана Цишань Вэнь. И чтобы было не так страшно.