Dance Princess

      Неоновый фиолетовый свет расчерчивал сцену, загадочно преломляясь в клубах искусственного дыма, а зеленые тонкие, как спицы, лучи лазеров едва заметно вибрировали, прошивая дымку насквозь и острыми лучиками утыкались в причудливо извернувшееся на пилоне изящное тело танцора, который, прикрыв глаза, исполнял что-то невообразимо чувственное и горячее, не стесняясь выставлять себя на показ. Из одежды на юноше было только белье из полупрозрачной, переливающейся словно рыбья чешуя, ткани, едва прикрывающее промежность и туфли на высокой тонкой шпильке. Белье, правда, мало что могло скрыть от любопытных зрительских глаз, и особые гости, занимающие всегда ближайшие к сцене столики, могли видеть даже очертания члена танцора под тонкой тканью.       Не по-мальчишески хрупкое, тонкое тело змеей изгибалось вокруг шеста, в фиолетовом свете по-женски симпатичное личико блестело от косметики, а зеленые глаза хитро и томно сверкали из-под ярко-накрашенных век. Макс, наблюдавший за всем этим безобразием издалека, из-за стойки администрации, лишь легко усмехался про себя, поражаясь бесстыдной открытости Шарля, за которую он получал немаленькие, между прочим, деньги — после таких перфомансов, которые он исполнял на сцене, многие желали взять его на приват. Но за красивое личико платить нужно было прилично, и для многих Шарль оказывался недосягаемой звездочкой.       Из размышлений о дороговизне любви за деньги Макса вырывает тактичное покашливание, и Ферстаппен, вздрогнув, отрывается от танцев Шарля и переводит весь фокус внимания на ожидающего возле стойки гостя, выглядящего весьма презентабельно, как, впрочем, и большинство посетителей этого клуба. Мужчина облачен в строгий черный костюм и белую рубашку, фривольно сейчас расстегнутую до середины и груди. На шее у него болтается подраспущенный шелковый галстук, и Макс думает, что только этот кусочек ткани стоит, как полгода его работы в клубе. Если не год целиком. — Добрый вечер, могу я вам чем-нибудь помочь? — Макс улыбается легко, непринужденно, как его и учили, однако посетитель явно не настроен играть на публику и соблюдать даже минимальные правила мнимой любезности, поэтому просто небрежно кидает гостевую и банковскую карту на стойку и как-то то ли нервно, то ли зло, требует: — Мик, на приват, на ночь, — Макс поспешно берет обе карты, региструя VIP-комнату на имя держателя карты, и оформляет заказ на приват. — Приват идет пять тысяч за час, — от маячащей суммы, которая накапает за ночь, Максу едва не становится плохо, однако он сохраняет непробиваемо-вежливое выражение лица, мысленно все же поднимая челюсть с пола.       Пять тысяч час — удавиться можно! И столько готовы отдать за проститутку. Да, за элитную, да, за одну из самых востребованных в их клубе. Но, все же, за проститутку. — На всю ночь, — с нажимом повторяет гость, и Макс вынужден лишь подтвердить заказ в программе и провести платеж.       Отдавая гостевую и банковскую карты и ключ от VIP-комнаты гостю, Макс буднично улыбается: — Хорошего вечера, — но в ответ получает лишь тяжелый взгляд темных глаз и резко вырванные практически из-под его пальцев ключи и карточки.       Провожая слегка недоуменным взглядом удаляющуюся на второй этаж спину гостя, Макс думает, что не хотел бы иметь ничего общего с человеком, находящимся в таком отвратительном расположении духа. Даже за пять тысяч долларов в час.       Из стаффрума, вход в который был завешан плотной темной тканью высунулась всклокоченная голова Дэна, оценила окружающую обстановку и пустующую входную зону, после чего за стойку явился весь Риккардо целиком, все еще чуть помятый после предыдущей ночной смены, которую отстоял в одиночку, но уже явно более жизне- и работоспособный, чем был тогда, когда Макс только пришел на смену. — Кого-то брали на приват? — поинтересовался Дэн, сонно потягиваясь всем телом, разминая затекшие после незаконного трехчасового сна в непредназначенном для этого подсобном помещении, зевая и взъерошивая одной рукой смявшиеся кудри. — Микки, — Макс пожал плечами, опираясь на стойку и выуживая леденец из стоящей тут же специально для гостей пузатой стеклянной вазочки. Бросил взгляд в зал, где Шарль все еще крутился у шеста, посмотрел на настенные часы, прикинул в голове, через сколько завершится соло-перфоманс Леклера, открывающего вечер, после которого обязательно найдется пара-тройка посетителей, которые захотят снять Шарля после общего выступления, про себя заметил, что сегодня четверг, а значит впереди целых два выходных, после чего задумчиво обернулся на Дэна. — Сегодня пятнадцатое? — Дэниэл привалился бедром к стойке рядом с Максом, огляделся в поисках календаря, но не найдя его ни на одной из стен, наклонился к монитору компьютера, щурясь и выглядывая дату. — Завтра за квартиру платить нужно.       Макс попытался сложить в своей голове три несвязанных между собой факта — заказанный приват Шумахера, пятнадцатое число и плату за квартиру Дэниэла — но явно не преуспел в этом, заведомо провальном, занятии, поэтому молча воззрился на напарника с немым вопросом в глазах. — Мик — самый дорогой мальчик и у него есть единственный постоянный клиент — мистер Льюис Хэмилтон. Приходит он два раза в месяц — всегда пятнадцатого и двадцать восьмого числа. Еще два раза — заказывает Шумахера на выезд, — терпеливо разжевал ситуацию Дэн. — А если Льюис сегодня пришел сам, значит, сегодня уже пятнадцатое, а шестнадцатого я обычно плачу за квартиру. Дошло? — Макс кивнул, Дэн хлопнул в ладоши, и тут же помахал заходящему через дверь для персонала Шумахеру; Мик в ответ улыбнулся, поправляя висящую на плече небольшую спортивную сумку и стряхивая с куртки налипшие снежинки. — Тебя уже ждут, Микки, — Дэн улыбнулся своей фирменной акульей улыбкой, на что Шумахер лишь закатил глаза. — Скажи бару, чтобы принесли в номер текилу и все прилагающееся, — Мик взъерошил волосы на затылке, — он не в настроении сегодня.       Макс про себя подумал, что «не в настроении» — это еще мягко сказано, после чего задался вопросом, зачем трахать кого-то, будучи заведомо не в духе, особенно, если отваливаешь за это из своего кармана. Затем некстати пришла мысль, что в клубе хоть и следили за презентабельным видом своих мальчиков, заниматься рукоприкладством и проводить БДСМ-сессии не запрещалось. Единственным правилом оставалось лишь согласие партнера, однако Макс помнил скандал с Нико, когда один из его клиентов фактически взял Нико силой, но зато доплатил сверху лично Росбергу в руки. Всплыло все это гораздо позже, имя клиента Нико отказался называть, да еще и Дэну заплатил за то, чтобы тот не давал руководству никаких комментариев насчет того вечера.       Внезапно мысль о насилии над одним из местных мальчиков больно кольнула Макса в основание черепа, поэтому он не преминул поинтересоваться: — А ты откуда знаешь? — но Мик лишь загадочно улыбнулся, ничего не ответив, и спешно удалился в сторону гримерок.       Тот факт, что Льюис был не в настроении, действительно был очень мягким описанием внутреннего состояния британца — он был даже не зол. Он был в бешенстве. Сорвавшийся контракт, вокруг которого вся компания Хэмилтона скакала добрых полгода во главе с самим Льюисом, мало способствовал сохранению душевного равновесия британца, а внезапное падение акций компании, последовавшее за освещенной в СМИ новостью о срыве сделки с корпорацией Хорнера одинаково сильно взбесило что Вольффа, что Хэмилтона. После короткого разговора на повышенных тонах с Тото, срыве на ничего не подозревающего, верного и исполнительного Валттери, извинений перед ним и уже более длительного, предметного и взвешенного диалога с Вольффом, Льюис чувствовал, что его крышечка на чайничке неумолимо и конвульсивно подпрыгивает и грозится улететь нахрен к чертям собачьим, поэтому сразу из офиса он поехал сюда, снимать все скопившееся напряжение, предварительно написав Мику, номер которого взял примерно полгода назад, что «Папочка в ярости». Шумахер, как и в большинстве случаев, не ответил, но судя по принесенной вежливой официанткой текиле, и небольшому блюду с закусками, Мик заранее похлопотал о том, чтобы снизить градус ярости «папочки».       Сам Мик явился не намного позже официантки с текилой. Расслабленно откинувшийся в кресле Льюис смерил танцора долгим, ленивым, чуть насмешливым взглядом, расстегнул оставшиеся пуговицы на рубашке и приготовился к шоу.       Шумахер был красив — тонкий, хрупкий — он уверено держался на каблуках, соблазнительно улыбался розовыми накрашенными губами, и бросал томные взгляды из-под отливающих золотом век. В VIP-комнате обязательно присутствовал пилон, и, как только Льюис щелкнул пультом от музыкального центра, включая заранее выбранную композицию, узкие ладони танцора уверенно ухватились за гладкий прохладный металл. Мик двигался плавно, наслаждаясь тяжелым плотоядным взглядом своего единственного зрителя, бессовестно соблазняя его своим телом, будучи практически обнаженным — комплект женского белья нежно персикового цвета и чулки не считались — перед почти одетым Льюисом. Льюис же, с усмешкой наблюдал за танцором, медленно потягивая текилу, нарушая традицию распития мексиканской водки, лишь изредка закусывая ее ароматной долькой лайма.       Хэмилтону нравилось наблюдать за Миком, за тем, как он обвивал ногами шест и изящно крутился, выгибая спину и откидывая голову назад. Мальчик был очень стройным, под тонкой белой кожей уверенно ходили мускулы, не создавая чрезмерного рельефа, но подразумевающие несомненную силу, явно сосредоточившуюся особенно выразительно в руках и крепких бедрах. Его блестящая от косметических средств кожа выглядела такой нежной в интимном приглушенном свете, и Льюис тяжело сглотнул, представив, как целует кожу Мика, ласкает его подтянутый живот и разводит стройные ноги. Каждое плавное движение танцора, изгиб его спины и бедер, каждый раз, когда он перекидывал руку или ногу через шест, дразняще терся о металл, словно о тело любовника, заводили Льюиса все больше, и вставшая палатка в районе паха красноречиво говорила о повышенном интересе Хэмилтона.       Решив не тянуть дальше, Льюис просто выключил музыку, отбрасывая пульт от себя подальше, и поманил замершего у шеста Мика к себе. Тот уверенно сделал несколько шагов, после чего оказался бесцеремонно утянут к гостю на колени. Одной рукой Льюис теперь крепко сжимал задницу Мика, до боли впиваясь пальцами в плоть через кружево белья, другая рука поддерживала Шумахера под спину, пока горячий влажный язык ласкал соски Мика сквозь тонкую, быстро намокнувшую от слюны ткань, которая неприятно раздражала чувствительную кожу. Льюис сжал зубы на правом соске Мика, заставив молодого человека протяжно, порнографически застонать, после чего правый сосок накрыла большая теплая ладонь Хэмилтона, а его рот переключился на левый. Шумахер поерзал на чужих коленях, чувствуя возбуждение другого даже через ткань дорогих брюк, одновременно ощущая, как твердеет в тонких трусиках его собственный член, и как кружевная ткань неприятно ощущается на нежной коже.       Льюис гладил Мика по бедру, продолжая играть с его сосками — теребить языком и пальцами, сжимать, ласкать и кусать через бюстгалтер, заставляя извиваться на своих коленях, выстанывать что-то нечленораздельное, тереться пахом о чужое горячее тело и выгибаться до хруста в позвоночнике. Молодой немец судорожно вцепился в плечи старшего мужчины, отчаянно пытаясь потереться бедрами о живот Льюиса, в бесплотной попытке облегчить свое возбуждение. Мик давно работал с Льюисом и знал, как необходимо было стелиться под мужчину и как важно было изображать подчинение, чтобы заслужить его одобрение — в своем деле Мик был профессионалом и за него не просто так готовы были отдавать бешеные бабки. Шумахер оправдывал роль хорошей шлюхи и был согласен почти на все, что могли пожелать его клиенты.       Он позволил себе отстранить Льюиса от своей груди, чтобы изящно опуститься на пол между раздвинутыми ногами Льюиса и довольно потерся щекой о его пах, чувствуя, насколько твердым стал уже член Хэмилтона. — Папочка позволит мне отсосать ему? Позволит быть мне хорошим мальчиком, чтобы папочка использовал мой рот, и хорошенько трахнул его? — Льюис с улыбкой потрепал Мика по щеке, и поднялся, чтобы быстрым движением расстегнуть ремень и пуговицу на брюках, чтобы позволить немцу спустить их с него вместе с бельем.       Мик бросил томный взгляд снизу вверх, прежде, чем приблизиться и взять в рот только головку члена, тут же расслабляя горло, чтобы Льюис мог сам насаживать его так, как он любил. Как он и предполагал, одной рукой Хэмилтон тут же зарылся в его волосы, сильно сжимая у самых корней и удерживая на одном месте, и сам двинулся бедрами вперед, проникая почти на всю длину. Мик призывно застонал вокруг члена, побуждая британца совершать более глубокие фрикции, одной рукой он держался за бедро Льюиса, пока другая ласкала тяжелые яички. За что Мик любил своего клиента — так это за то, что он был лютым приверженцем чистоты — у него всегда было гладкое тело и от него пахло дорогими маслами и лосьонами, что Мик находил даже несколько личным.       Льюис имел его небыстро, с оттяжкой, совершая плавные изящные движения бедрами, словно впав в подобие транса. Горло немца было глубоким, и он мог с легкостью принимать член Льюиса на всю длину, иногда касаясь носом гладкого лобка. Руки Хэмилтона в светлых волосах препятствовали лишним движениям Мика, но при этом он знал, что его так имеют по его воле и с его согласия, и они могли бы остановиться в любой момент, если бы Шумахер почувствовал, что более он не выдерживает того темпа, который задал старший. — Ты так хорошо принимаешь мой член, — Льюис потрепал Мика по затылку свободной рукой, впрочем, ни на секунду не ослабив хватку, и вдруг притянул его голову еще ближе, упираясь головкой в стенку его бархатного горла и удерживая так несколько мгновений, пока у Мика не начал заканчиваться воздух в легких.       Слегка отстранив голову немца от своего паха, так, что во рту у него осталась только головка члена, Льюис позволил ему вздохнуть, после чего Мик довольно заурчал, и Хэмилтон снова двинулся до конца. Эти толчки были более напористыми и точными, и если до этого момента Льюис двигался сам, то теперь он управлял головой Мика, то натягивая его рот на свой член, то оттаскивая его от себя. Раньше он Шумахера так никогда не трахал.       Мик прикрыл глаза, чувствуя, как косметика на его лице расплывается от слез, выступивших на глазах против его воли. Он ощущал все — и как тушь склеила его ресницы тонкими стрелочками, и как тени собирались неприятными комочками в уголках глаз и даже легкий блеск для губ оказался размазан по его подбородку от обильно стекающей слюны. Он поднял глаза на Льюиса, который завороженно смотрел на лицо проститутки, которую так грубо трахал в горло и тихонько заскулил — собственный член ныл без прикосновений и жесткое кружево, влажное от смазки, натирало нежную кожу. — Малыш хочет, чтобы папочка как следует трахнул его милую маленькую задницу? — Льюис окончательно стащил Мика со своего члена, чтобы у него была возможность ответить, и потрепал немца по макушке, приводя влажные светлые волосы в еще больший беспорядок. — Твой ротик устал обслуживать папочку, и ты готов подставить свой зад? — Д-да, — Шумахер кивнул, тихо проскрипев свое согласие; горло немного саднило и говорить было трудновато — все же, в его цене за ночь были и свои плюсы — очень узкий круг клиентов, которые могли его себе позволить, но с другой стороны, его тело не всегда было готово к жесткому обращению, и поэтому могло иногда выдавать внезапные неприятные шероховатости.       Льюис мягко улыбнулся, помогая Мику подняться с колен, с легкостью подхватил хрупкое тело на руки и, небрежно переступив через собственные брюки, понес его на постель. Шумахеру в голову внезапно вползла аналогия с прекрасной принцессой, которую не менее прекрасный принц собирался поднять на небеса удовольствия, а после, низвергнуть в Тартар серой неприглядной реальности. Мик поморщился и попытался выкинуть этот бред из головы. Хэмилтон осторожно опустил Мика на кровать, быстро сбросив с себя рубашку, и навис сверху, пальцем убирая остатки косметики с чужого подбородка. Мик попытался поймать его палец губами, но Льюис оказался проворнее, тут же опуская руку ему на грудь, а другой сжал член Мика сквозь тонкую ткань трусиков. Шумахер выгнулся изящной дугой и застонал, пытаясь получить больше трения от простого касания. — Поворачивайся, принцесса, — Льюис склонился ближе к уху немца и от его дыхания вдоль позвоночника Мика прошла нервная возбужденная дрожь.       Он послушно перевернулся, переступая коленями по матрасу и прогнулся в спине, чувствуя, как ладони Льюиса медленно проходятся по его телу, останавливаясь на заднице и раздвигая бледные ягодицы. Осторожно сдвинув тонкое кружево трусиков сторону, Льюис прошелся пальцами по нежной коже, на пробу надавливая сразу двумя пальцами на вход, чувствуя, как легко ему поддаются заранее подготовленные мышцы. — Готов принять папочку сразу? — чужие пальцы скользнули глубоко внутрь, и Мик слегка подался им навстречу, пробормотав куда-то в матрас тихое согласие.       Мик уткнулся лбом в подушку перед собой, слушая, как позади него тихо возится Льюис. Хрустнула обертка презерватива, матрас принял на себя полный вес второго тела, Льюис прижался членом между ягодиц Мика, дразнясь, и Шумахер слегка покачал бедрами, призывая британца ускорится. Одним слитным движением член Льюиса скользнул внутрь, и Мик протяжно застонал, прогибаясь сильнее и меняя угол проникновения. Льюис цепко схватился за бедра Мика, выходя почти целиком и толкаясь на всю длину снова. В этом сексе не предусматривалось ожиданий или промедлений. Льюис вновь задал быстрый темп, трахая Мика, как нравилось ему самому и, как он уже знал, любила его шлюха.       Мик подмахивал, стонал, вцепляясь пальцами в простыни под собой, и чувствовал как сходит с ума только от быстрых фрикций, в то время, как его даже не касались чужие руки. В этих прикосновениях не было необходимости. Ему достаточно было только одной стимуляции и он давно уже научился кончать без рук, только от ощущения быстро двигающегося члена в себе. Но сегодня Льюис, видимо, решил испробовать новую тактику секса, поэтому не мог не усмехнуться, когда почувствовал, что Мик крупно вздрогнул под ним, когда Льюис решил на пробу пробежаться пальцами по его тяжелому члену. — Тебе нравится это, Принцесса? Нравится, когда я дрочу тебе, пока трахаю твою миленькую задницу? — Льюис склонился ближе к уху Мика и словно бы в подтверждение своих слов крепко сжал пальцы на члене Мика и сделал несколько движений вверх-вниз.       В ответ Шумахер долго протяжно застонал и попытался судорожно кивнуть. Он услышал, как Хэмилтон усмехнулся и продолжил вколачиваться в тело под ним так, что у Мика против воли колени в стороны разъезжались. Стоны Шумахера, кажется, можно было услышать даже в соседних комнатах — он не мог сдержать всхлипывания и скулеж, распаляющие Льюиса еще больше, и сам распадался на части от удовольствия, прошивающего электричеством вдоль позвоночника.       В какой-то момент Льюис как-то по особенному сжал пальцы на головке члена Мика и он, взвизгнув и подавшись всем корпусом вверх, кончил, пачкая спермой кружево трусиков и руку Льюиса, и тяжелой бескостной кучей повалился на кровать, с удивлением отмечая, что достиг оргазма одновременно с Хэмилтоном, излившимся глубоко внутри в презерватив. — Ты был невероятен, Принцесса, — британец легко выскользул из измученного тела Мика, стянул презерватив и, небрежно бросив его у кровати, улегся рядом.       Мик собрал в себе последние силы, чтобы перевернуться на бок и прижаться спиной к теплому телу Льюиса, и тяжело выдохнул, щекой потираясь о подушку и устраиваясь поудобнее. Льюис осторожно гладил его по бедру, убаюкивая. — Ты можешь поспать, Принцесса. Я оплатил все до утра, — Мик устало улыбнулся в подушку — Льюис всегда оплачивал намного больше его времени, чем это было нужно, и давал ему хорошенько выспаться, а потом, когда официально смена Мика подходила к концу, вел его завтракать и подвозил до дома. — Спасибо, — Мик обернулся, ловя мягкий взгляд карих глаз и подарил Льюису одну из самых искренних своих улыбок, и хоть она и вышла немного вымученной, он точно знал, что его правильно поймут. — Спи, — Хэмилтон мягко надавил Шумахеру на плечо, заставляя его лечь обратно, и крепче прижал его к себе, обнимая поперек груди. — Однажды я заберу тебя отсюда, — Мик ощутил невесомый поцелуй в волосах. — Обещаю. — Я знаю, — пробормотал Шумахер, почти провалившись в сон. — И я буду танцевать только для тебя.