«Это был один их тех дней,
когда всё, что могло пойти не так,
пошло не так»
Сэнди Картер появилась в больнице на следующий день после произошедшего инцидента между любовницей её мужа Мэдисон Грин, о существовании которой она не подозревала, и доктором Микки Милковичем, который без её разрешения не мог оперировать её мужа. Она вошла в главный холл больницы стуча каблуками, черное атласное платье развевалось при ходьбе, а лицо было практически безжизненным. Губы сжаты в тонкую полоску, из-за чего скулы отчётливо видны, а ресницы дрожат, но взгляд — чистая сталь. От неё исходила аура железной леди, которая на все жизненные трудности и препятствия смотрит свысока. Сэнди подошла к стойке регистрации, поставила на неё дорогую чёрную кожаную сумку и взглянула из-под полуопущенных ресниц на старшую медсестру. — Здравствуйте, — отстранённо произнесла она. — Могу ли я навестить своего мужа? — Здравствуйте, конечно. Скажите его имя и фамилию, пожалуйста, — Бритни открыла архив на компьютере, чтобы сразу начать поиск. — Джефри Картер. Бритни знала о случившемся и еле себя сдержала, чтобы не начать глазеть на бедную женщину. Она не представляла какого это — узнать об измене мужа таким образом. Сэнди опустила глаза и крепче сжала зубы. Она выглядела уставшей и очень злой. — Поднимайтесь на второй этаж, там Вас встретит старший ординатор Милкович. Мисс Картер кивнула и направилась в сторону лифта. Как и сказала ей старшая медсестра, около лифта её ждал Микки Милкович. Его лицо было серьёзным, а морщина глубоко залегла между нахмуренных бровей. Он держал в руках документы, которые, как она знала, было необходимо подписать, чтобы провести операцию. — Здравствуйте. Состояние вашего мужа стабильно-тяжёлое и операция должна быть проведена в срочном порядке, — сказал доктор, разворачиваясь и следуя к палате, женщина шла за ним. Микки остановился около дверей, не решаясь войти. Но, к его удивлению Сэнди оставила дверь открытой и он мог слышать всё, что происходит в палате. Она подошла к мужу и остановилась у больничной койки, глядя на него сверху-вниз. Джеф был бледен, из носа выходили трубки, которые помогали ему дышать, а лицо осунулось. Сэнди взяла его за руку и крепко сжала. — Как ты, милый? — тихо спросила она, зная, что муж не сможет ей ответить. — Я всегда думала, что ты был со мной счастлив. Как оказалось, нет. Она молчала довольно долго и Микки уже думал зайти в палату, но снова услышал голос. — Я просто хочу, чтобы ты знал, Джеф. Ты — никчёмный кусок дерьма, не заслуживающий ничего, что ты имеешь. Мы встретились, когда у тебя за плечами ничего не было, и я тебя полюбила. А ты предпочёл мне — её. Я не дам своё согласие на операцию. Отправляйся в ад, где тебе самое место. Микки остолбенел от того, что услышал. Он подумал, что Сэнди сейчас выйдет, но она осталась в палате ещё на какое-то время. Спустя несколько минут её фигура показалась в дверях, а после она прошла вперёд к лифту. — Мисс Картер, вы не подпишете документы? — Милкович не мог поверить, что это происходит. — Нет. Она скрылась за дверьми прежде, чем Микки успел её остановить.***
Милкович бегом сбежал по лестнице, чтобы успеть перехватить женщину. Как только он оказался в просторном помещении, то сразу начал оглядываться по сторонам. — Бритни, где она? — крикнул он медсестре. — Только что ушла. Он хотел поговорить с ней, объяснить. Сказать, что нельзя лишать человека жизни за проступок. Этот выбор не должен был принадлежать ей, но раз уж так вышло, то она не вправе отнимать человеческую жизнь. А может у него ещё много-много лет? Микки бросился за ней через стеклянные входные двери, выбегая на парковку, но увидел лишь красный автомобиль, выезжающий на проезжую часть. И все его слова, объяснения и просьбы застряли в горле неприятным комом. Милкович возвращался в больницу с тяжёлым грузом на плечах. Он понимал, что ничего не может сделать и это разрывало его изнутри. Микки не имеет права проводить операцию. Это выбор, которого у него нет. И у Джефа Картера тоже. Если бы тот смог увидеть будущее в момент женитьбы на Сэнди, сказал бы он тогда «да» у алтаря? Такое случилось в первый раз в его практике, когда родственник пациента отказался от операции. Что ему делать? Как смотреть в глаза интернам, ждущим его в холле? Ли и Харпер переглянулись, когда увидели задумчивое лицо своего ординатора. — Она не дала разрешение, — Микки произнёс эти слова и, кажется, только сейчас по-настоящему ужаснулся тому, как они звучали. — Вот сука! — высказался за всех Харпер. Они одновременно повесили носы. Неужели они продолжат стоять и смотреть, пока тот умирает? Это немыслимо. — Что нам делать? Микки молчал, опустив голову и смотря на пол. Он задумался о том, почему когда-то выбрал свою профессию, а ответ был всего одним словом — мама. Милкович плохо помнил её и не мог знать, как бы поступила она на его месте. И уже давным-давно не мог спросить её совета. В голове Микки пронеслись воспоминания прошедших лет. Они сменяли друг друга, как кадры из фильма, напоминая ему о случаях из практики: о пациентах, к которым он прикипел душой, о разных диагнозах, которые поставил, и об операциях, которые провёл. Всё это стояло на одной чаше весов, а на другой была жизнь Джефа Картера. Вся его карьера или пациент. Его прошлое, настоящее и будущее или операция. Жизнь или смерть. Всё должно было быть не так. Джеф не должен был изменять, а Сэнди должна была поставить подпись. А Милкович не должен был вообще ломать себе голову над тем, что делать дальше. У него есть инструкции и правила, которые нельзя нарушать. У него есть карьера, которую он не хочет потерять никогда в жизни, и положение в обществе, которого добивался очень долгое время. Разум и мозг спорят с чувствами и сердцем из-за того, что Микки уже принял решение, но боится его озвучить вслух. Он закрывает глаза и трет пальцами веки, потому что чувствует ужасную боль в районе темечка. Шум вокруг окутывает и давит со всех сторон, Микки начинает ощущать нехватку воздуха в легких, поэтому делает шаг вперёд, опирается на стойку двумя руками и смотрит в одну точку на полу, выравнивая дыхание. Несколько глубоких вдохов снова дают ему почувствовать себя стабильно, поэтому Микки поворачивает голову к обеспокоенным интернам и произносит три слова, из-за которых может потерять всё: — Мы будем оперировать. Харпер и Ли замирают с вытянутыми лицами, а в головах у них тысяча и один вопрос. Микки собирается ответить всего на несколько из них. — Плевать на разрешение и на мнение Лагард. Проведём операцию сейчас же, потому что откладывать больше нельзя. А там будь, что будет, — Микки поворачивает голову к старшей медсестре, которая нервно теребила подол халата на коленях и внимательно слушала ординатора. — Бритни, нужно подготовить операционную. В её глазах сомнение и страх — абсолютно нормальные эмоции в такой ситуации. Но Микки пытается вложить столько уверенности в свой взгляд, сколько может, даже несмотря на то, что у Бритни нет права голоса в этом вопросе. Она вынуждена подчиняться, даже если считает его поехавшим придурком. Но сейчас Микки важно иметь столько поддержи, сколько он может получить, учитывая обстоятельства. — Хорошо, — наконец, кивает она. Микки понимает, что буквально подписывает своё заявление на увольнение тем, что делает. Операцию нельзя сделать тайно, особенно в их ситуации. Примерно через полчаса всё дойдёт до Миранды, но тогда он уже будет в операционной со скальпелем в руках, так что та отложит разговор на попозже. А через несколько часов он уйдёт домой либо с выговором в личном деле, либо со своими вещами подмышкой. И когда через пять минут в курилку заходит взбешённый Галлагер, Микки понимает, что, кажется, до заведующей всё дойдёт намного быстрее. — Ты ебанулся? — орёт на него второй ординатор, заставляя Милковича закатить глаза и цокнуть. — Какого хера ты делаешь? — Тоже самое, что и всегда — работаю, — спокойно отвечает ему Микки, чем раздражает Йена ещё больше. — Скажи честно, ты — идиот? — Не понимаю, почему ты бесишься. Пациент будет здоров, меня уволят — считай, что разом убьёшь двух зайцев. Йен замирает на месте и весь его гнев испаряется в секунду. Он оседает на скамейку рядом с Микки и буравит его взглядом. Когда Милкович поворачивается, то готов провалиться сквозь землю, потому что в зелёных радужках ничто иное, как беспокойство. Йен быстро отводит взгляд, наклоняется и подпирает подбородок рукой, упираясь локтем в колено. Он грызёт губу и рассеянно смотрит на землю, обдумывая что-то. Микки протягивает ему открытую пачку сигарет, но тот качает головой, отказываясь. — Зачем? — вдруг спрашивает он неуверенным голосом. Микки не хочет ему отвечать и объяснять причины. Он уверен в своём выборе и слова Галлагера не смогут заставить его передумать. Но всё же отвечает: — По-другому не могу. Они молчат. Микки докуривает сигарету и не смотрит на Йена, который уже практически дожёвывает свою губу. Брюнет поднимается на ноги, тушит сигарету и собирается уйти, когда слышит голос за спиной: — Делай так, как считаешь нужным. Это звучит не как упрёк, а скорее как-то, что Йен понял и принял его позицию. — Когда Лагард вызовет тебя к себе, скинь мне сообщение на пейджер, я пойду с тобой. — Зачем? — За тем. Скажу, что решение мы приняли вместе, а нас двоих она не уволит. Сердце Микки пропустило удар. Какого хуя происходит? Он понимал, что согласиться — значит принять помощь. Принять помощь — оказаться должным. Оказаться должным Галлагеру — подписать себе смертный приговор, а Микки ещё хочет пожить. Но сукин сын прав. Если Йен встанет на его сторону, шансы быть уволенным сокращаются как минимум в два раза. Взвесив все «за» и «против», Микки крепче сжимает челюсти и кивает.***
В ординаторской никого не было, когда Микки зашёл туда, чтобы переодеться в повседневную одежду. Эта длинная, суматошная и нервная смена закончилась, поэтому он собирался вскочить на своего железного коня, отправиться на умопомрачительную вечеринку сестры и напиться. Как только он сменил брюки на тёмные свободные джинсы, а рабочую футболку на белую хлопковую, в помещение ввалились счастливые интерны и Галлагер. Завтра им всем в ночную смену, так что они уже были в предвкушении. Обсуждение дня рождения Мэнди за последнее время стало главной темой для разговоров за обедами и после работы. Огромный особняк отца, алкоголь рекой, куча народа и грохочущая музыка. А что ещё надо для настоящего веселья? Микки слушал в пол уха то, что говорили интерны и искоса поглядывал на то, как переодевается второй ординатор. — Как мы поедем? — спросила Рейчел. — Такси? — предложил Ли. — Скинемся и закажем одну машину на всех. Что скажете? Все уверенно закивали. — А вы, Йен? — спросил Ли. — Вы с нами? Исходя из математических расчётов, которые Микки провёл в своей голове, они все впятером помещались в его машину. Конечно, будь его воля, он бы поехал на мотоцикле, но с подарком и букетом это не представлялось возможным. Микки скосил глаза на Галлагера ожидая его ответа. — Да, звучит неплохо. — Ладно, уважаемые дамы, — Микки весело посмотрел на Харпера и Ли, — и Галлагер, раз уж вы ищете машину, а у меня она как раз имеется, то нет никакого смысла тратить деньги на такси. Верно? — Ты предлагаешь поехать вместе? — удивлённо спросил Йен. Микки пожал плечами. — Да. Дважды предлагать не пришлось, потому что все тут же согласились. Они договорились встретиться через полтора часа около больницы, где Микки их заберёт, и отвезёт в свой старый дом. Этого времени хватило, чтобы добраться до квартиры, принять душ и переодеться во что-то удобное, но достаточно нарядное. Микки выбрал черные свободные брюки со стрелками и простую белую рубашку, рукава которой подкатал до локтей. Часы на кожаном ремне остались на руке, а на другую он надел серебряный браслет. И, по классике, чёрные кеды [1]. Он посмотрел на себя в зеркало, пригладил немного волосы, уложенные гелем, и брызнулся одеколоном. А потом схватил с полки ключи от машины, спустился в гараж и выехал чуть раньше положенного, чтобы по пути заехать в цветочный магазин за красными тюльпанами, которые он заказал ещё на прошлой неделе [2]. В дополнение к цветам Микки купил какую-то дорогущую подвеску на шею, о которой его сестра трепалась весь последний месяц. Она пыталась аккуратно намекать, но выходило у неё плохо. Впрочем, оно и к лучшему — ему не пришлось ломать голову над тем, что подарить человеку, у которого есть всё. Он подъехал к больнице чуть раньше назначенного времени и ничуть не удивился, когда увидел Галлагера, стоящего в одиночестве около главного входа. Приходить заранее стало его призванием в последнее время. Микки остановился около него, заглушил машину и вышел, чтобы покурить. Йен выглядел… иначе. Микки не привык его видеть в повседневной, а тем более нарядной одежде. И сейчас он разрывался, что рыжему шло больше — белый халат или черные зауженные брюки с черной футболкой, заправленной в них [3]. В руках у него был букет цветов. — Неплохо выглядишь, — прочитал его мысли Йен. Но Галлагер ни за что и никогда этого не узнает. — Знаю, — самодовольно сказал Микки. Он привалился к двери машины и достал сигареты, сразу подкуривая одну. Галлагер следил за его движениями, осматривая с головы до ног, раз за разом возвращаясь к лицу. — Можешь сфотографировать, я не против, — бросил ему Микки, раздражаясь от пристального внимания. Йен фыркнул и отвернулся. Он сделал пару шагов вперёд, от чего Милкович немного опешил, положил цветы на крышу машины, после чего достал сигареты, но прикурить так и не получилось из-за сломанной зажигалки. Микки протянул ему свою. — Всё, что попадает в твои руки ломается, я правильно понимаю? Галлагер его просто проигнорировал и отвернулся. Он сделал затяжку, посмотрел на часы на руке и оглянулся по сторонам, выискивая парней и Рейчел. — Лу приедет? — спросил Микки. Она взяла отпуск на две недели, потому что приехал её жених, и Милкович не знал, будет ли она сегодня. — Да. Вроде бы со своим женихом, — Галлагер нахмурился, когда сказал это, но Микки не придал особого значения. Они замолчали, не находя тем для разговора. Ну и Милковичу было по большей части плевать, потому что его мнение не изменилось по поводу Йена — друзьями они не будут. К счастью, Харпер и Ли появились в поле зрения через минуту, а сразу за ними и Рейчел. Между парнями начались споры о том, кто же поедет спереди. Но, спустя какое-то время они вспомнили, что вообще-то здесь присутствует девушка и решили галантно уступить это место ей. Хотя изначально предлагали его Йену. — Поедешь сзади, как пиздюк, — шепнул ему Микки, когда они садились в машину. Йен разозлился, это было видно по его красным ушам. Но, в общем-то, кому не насрать? Дорога заняла без малого 30 минут и когда они подъехали к особняку, с задних сидений донёсся общий удивлённый вздох. Микки нажал на кнопку маленького пульта управления и автоматические ворота распахнулись, открывая вид на внутренний дворик. Даже после смерти отца всё выглядело идеально, потому что Мэнди уволила не весь обслуживающий персонал, следящий за домом. Каждые две недели приходил садовник и чистильщик бассейнов, а два раза в неделю уборщица. Как только они вышли на улицу, то услышали музыку, доносящуюся из дома и толпу людей на входе. Харпер, Ли и Рейчел сразу же ушли, сливаясь с толпой, а Микки остался около машины. Он снова решил покурить, когда воспоминания застигли его врасплох, картинками всплывая в памяти. Почему-то Микки вспомнил слова Галлагера о том, что его отец купил больницу и сам Милкович там находится по блату. Его это не обидело и не задело, потому что не являлось правдой — Микки выгрызал своё место зубами. Но почему-то сейчас он смотрел на свой дом глазами Йена Галлагера и ему нихуя не нравилось увиденное. — Ты не живёшь здесь? — вдруг спросил Йен. — С чего ты взял? — Не знаю. Просто то, как ты смотришь на дом, заставляет меня думать, что ты не часто здесь бываешь, — пожал он плечами. Йен стоял с букетом и подарочным пакетом в руках, но, казалось, что не торопился присоединиться к общему веселью. Микки спрашивал себя, почему. — Меня тошнит, когда я здесь нахожусь, — неожиданно сам для себя признался он. Галлагер повернулся к нему и задумчиво посмотрел на его профиль. Как будто хотел спросить что-то ещё, но так и не решился. — Но это ведь твой дом, — сказал он, из-за чего Микки мгновенно разозлился. — Это дом моего отца, а сейчас он принадлежит Мэнди. Пошли, — нервно бросил он, забрав из багажника вещи, и они вдвоём направились в дом.***
Мэнди не шутила, когда сказала, что позвала весь Чикаго. По крайней мере, стоя в коридоре и глядя на бесчисленное количество людей, Микки так и показалось. Он вдруг почувствовал себя привязанным к Галлагеру, потому что это был единственный человек, которого он знал, из тех, кого видел. — Найдём Мэнди? — громко крикнул Микки. Йен нахмурил брови и мотнул головой, потому что ничего не услышал из-за громкой музыки. Он повторил свой вопрос ещё громче, но всё равно безрезультатно. Тогда Йен наклонился к его плечу, оказываясь в личном пространстве Милковича быстрее, чем брюнет смог это понять. Микки вдруг окутал запах одеколона Йена и тепло, исходившее от его тела. Он впился глазами в плечо, которое находилось на уровне его носа, и задержал дыхание, стараясь не шевелиться, потому что стоит ему повернуть голову, и он сможет рассмотреть мелкие морщинки на его лице. — Что ты сказал? — громко сказал Йен прямо ему на ухо. — Хотел предложить найти Мэнди, — ответил Микки охрипшим голосом. Галлагер отстранился, кивнул, и скрылся в толпе. Милкович почесал нос, глядя на его удаляющуюся спину, и пошёл в другом направлении. Мэнди нашлась на кухне около барной стойки. Она громко кричала песню и танцевала, когда увидела брата, а потом резко бросилась ему на шею. Он успел убрать от груди цветы, прежде чем Мэнди бы их раздавила, и приобнял сестру за талию. — Ты такая красивая, Мэнди, — улыбнулся Микки, пока сестра всё ещё его обнимала. — Спасибо, — счастливо ответила она. — С днём рождения, сестричка, — прошептал брюнет ей в волосы и поцеловал в висок. Она отстранилась, приняла цветы и с радостным лицом ждала, пока он отдаст ей заветную коробочку. А когда Мэнди её увидела, то просто закричала от счастья. — Боже, спасибо-спасибо-спасибо, — она снова принялась обнимать брата. — Как ты узнал? Микки увидел макушку Галлагера, поэтому не успел закатить глаза, как хотел сделать изначально. Йен подошёл к ним и Мэнди теперь бросилась к нему на грудь с обнимашками. Милкович прошёлся глазами по барной стойке в поисках виски и уже хотел отправиться к бару, как кто-то ему протянул бутылку. — Джимми? Привет, чувак, давно тебя не видел, — Микки пожал руку пластическому хирургу их больницы и принял бутылку, наливая виски в бокал. — Как поживаешь? — Да всё так же — делаю людей чуть красивее, — посмеялся он. — А ты? — А я чуть умнее, — поддержал шутку Микки. — Не думал, что ты тоже здесь будешь. — Ну, когда тебя зовут на праздник — грех отказываться. Джимми Лишман учился в Мичиганском университете вместе с Микки, но был на три курса старше, поэтому они никогда близко не общались. Он был из тех золотых и любимых детей, чьи родители платят за обучение платиновой картой и снимают квартиру в самом дорогом районе города. Удивительно, что Джимми работал в Вейсе, а не в больнице, которой рулил его отец. Микки относился к нему нейтрально — они не общались, чтобы делать о нём какие-то выводы. Но тот был всегда приветлив и улыбчив, так что создавал вид порядочного человека. А сейчас, когда он наливал выпивку в его стакан, то даже начал нравиться Милковичу. — За Мэнди, — поднял стакан Микки. — За Мэнди, — ответил тем же Джимми. Они чокаются стаканами и осушают их до дна. Микки жмурится, когда горький напиток обжигает его горло и жалеет о том, что не подумал закусить чем-нибудь или поесть. Как раз в тот момент, когда мысли о еде посещают его голову, привозят пиццу. И, если честно, то Микки никогда не видел столько коробок сразу. Он проглатывает сразу два куска, а потом наливает себе ещё виски, но на этот раз добавляет лёд и решает пить медленнее. Мэнди танцует около барной стойки с куском пиццы в одной руке и с коктейлем в другой, подпрыгивая в такт музыке. Йен стоит чуть поодаль с интернами, и они все громко смеются. Микки наконец видит знакомые лица в шумной толпе и иногда отлучается, чтобы поболтать. Когда он возвращается к барной стойке, лица уже не такие весёлые, как раньше. А Мэнди безумно злая, поэтому, как только Микки приближается, она бросается на него и сильно бьёт по груди. — Ты придурок, Микки! Какого хера ты творишь? Не хочешь работать — увольняйся! Но не допускай, чтобы тебя выгнали с позором! Да тебя же ни одна больница бы потом не взяла! — кричит она и бьёт его ещё раз. Брюнет закатывает глаза и смотрит ей за спину на виноватые лица интернов и ординатора. Видимо, кто-то из них проболтался. Впрочем, это неважно, потому что она бы узнала об этом в любом случае. — Успокойся, Мэнди. Это уже неважно. Микки вспоминает пациента, которого так и не пришлось оперировать. У Джефа Картера остановилось сердце, когда они хотели забрать его на операцию, и реанимировать его не удалось. Но Милковичу всё равно влетело от Миранды за его выходку. — Конечно, блять, неважно. А что же для тебя важно, Микки? — не унималась она. — Мэнди, перестань, — вступился за него Йен. — Мне не нужна твоя защита, Галлагер. Я могу и сам разобраться со своей сестрой, — грубо отбрил его Микки. Неудивительно, что зелёные глаза налились злостью, брови нахмурились, а губы сжались в тонкую полоску. Галлагер вёлся на провокации, как маленький ребёнок. Но, кажется, впервые за долгое время решил ответить. — Неужели? Что-то я не увидел в тебе великого решателя, когда ты был готов собрать свои шмотки и свалить. — Так вот почему ты бесишься? Потому что я всё ещё здесь? Ты же спишь и видишь, как меня увольняют, — практически шипит на него Микки. — Ты тупой идиот, если так думаешь, — в таком же тоне отвечает ему Йен. — Это ты сделал своей жизненной целью превратить мою жизнь в ад. Мэнди, стоящая между двух огней, решает сменить тактику. — Так, вы двое будете мило себя вести друг с другом пока мой день рождения не закончится. Желание именинницы закон. Ясно? Микки буравил Йена взглядом, желая прожечь дыру в его черепе, но почему-то не выходило. Впрочем, никто из них не собирался козлиться и портить настроение Мэнди, поэтому им пришлось согласиться, хотя не слишком охотно. Галлагер заебал. Он вызывает у Микки боль в животе даже когда просто дышит, а когда говорит, то Милкович готов стянуть скальп с черепа на свои глаза, чтобы не смотреть на его бесящее лицо. Поэтому он решает уйти и найти себе более приятную компанию. Через час Микки держит в руках пластмассовый шарик, но практически уверен, что на самом деле их два. В глазах у него двоится ещё и стол, потому брюнет прищуривается, когда делает бросок. — Трехочковый! — кричит он, вскидывая руки вверх, а потом поворачивается и даёт «пять» Харперу. Они выигрывают в бир-понг — игра не на раздевание, слава Богу, потому что у Ремера сбит прицел — у Йена и Рейчел, которая напрашивалась в команду к Микки, но общим голосованием было решено, что ординаторы играют со своими интернами. Милкович поднимает глаза и видит, как Йен нехотя глотает пиво из красного стаканчика. Он пьёт уже четвёртый стакан подряд, — Микки ненавидит проигрывать — поэтому его взгляд затуманенный и расплывчатый, а пиво течёт по подбородку. Брюнет не сводит с него взгляда, а потом рефлекторно облизывает пересохшие губы. Галлагер убирает стакан ото рта, сразу встречаясь взглядом с Микки — как будто знал, что тот смотрит — и нагло ухмыляется одной стороной губ. Харпер бросает следующим, а между ординаторами опять бессловесная борьба, поэтому, когда Рейчел начинает громко смеяться, они оба вздрагивают от испуга. Харпер пьёт. Микки не попадает — пьёт. Попадает Йен — снова пьёт. От того, чтобы напиться вусмерть, просто играя в бир-понг их всех спасает Мэнди, которая вырубает музыку и громко кричит: — Караоке! Подходите все, кто хочет! Комната взорвалась радостными криками и улюлюканьями, а Микки закатил глаза, желая сейчас находиться в любом другом месте, кроме этого дома. И всё же, он плюхается на диван в соседней комнате, где все равно слышно пение, и заводит светскую беседу с кардиохирургом Гейбом, а потом к ним присоединяются и другие врачи. Микки говорит о своих мыслях по поводу грядущих улучшений в больнице, о финансировании и новом аппарате ИВЛ, который должны доставить на следующей неделе. Ничего из этого по-настоящему его не интересует, но люди обычно о таком общаются. Гейб говорит о своём разводе и разделе имущества, поэтому получает сочувствующие взгляды от врачей, когда те узнают, что его жене достанется дом и машина. Микки делает глоток воды, потому что для него важно следить за водным балансом в организме, а ещё потому, что он пьян и хочет немного протрезветь. Переводя взгляд влево, он замечает Мэнди, болтающую с Джимми и ещё несколькими людьми, имён которых он не знает, а потом скользит взглядом дальше по комнате, натыкаясь на Ли. Тот буквально следит за каждым движением его сестры, не отрывая губ от стакана с пивом. Как только Хонг замечает заинтересованный взгляд своего ординатора, его щёки вспыхивают и он уходит в коридор. Милкович пожимает плечами и отводит глаза — плевать.***
Йен пьян, поэтому его немного качает из стороны в сторону, когда он пытается играть в Твистер. Он, Лу и кто-то из гостей растянулись на маленьком коврике в ужасно неудобных позах. Его левая рука тянется через всё игровое поле, и он буквально вынужден дышать в затылок Джорджу Томпсону. — Ну же, Мэнди, крути быстрее! — ноет он, когда чувствует, как потеет его ладонь, из-за чего пальцы начинают съезжать с цветного круга. Девушка гогочет во всё горло, как и все остальные наблюдатели этой вакханалии. Йен бы тоже посмеялся, если бы ему не пришлось держать свой вес на трех конечностях в пьяном состоянии. Сейчас страдал только он и Джордж, потому что Лу очень даже удобно устроилась на корточках около его ног и подпевала песне, доносящейся из колонок. Боже, зачем он вообще согласился играть в Твистер? Если бы его сейчас увидел Милкович, то издевательств было бы не избежать… — Неплохая растяжка, Галлагер, — слышит он сбоку и все его надежды остаться неувиденным испаряются. Микки стоял сбоку, потягивая виски одной рукой, а вторую засунув в карман. — Йен, левая нога на красный! — командует Мэнди. И вот он, проигрыш. Но не только его, а общий, потому что рыжий случайно цепляет руку Джорджа, который заваливается на бок и сбивает Лу. Все снова смеются, но никому из троицы не смешно. Вдруг Форбс вскакивает с груды парней под ней и со всех ног бежит к новоприбывшему гостю. Галлагер замечает парня, который с обожанием смотрит на его интерна и волосы на его руках встают дыбом от воспоминаний. Он познакомился с Аароном, когда однажды пошёл тусоваться в клуб со своими однокурсниками. Парень ошивался у барной стойки и стрелял глазами по сторонам, в поиске хорошего времяпрепровождения. Йен очень удивился, когда тот купил ему выпить и всеми способами намекал, что не прочь объездить хорошенький член этой ночью. Ну а кто он такой, чтобы отказываться? К слову, то был посредственный секс и Йен пожалел о нём сразу после того, как кончил. В тот бар он больше никогда не ходил. И сейчас глядя на лицо человека, который выстанывал его имя во время оргазма, Галлагер чувствовал себя очень смущённо. Странно было смотреть, как тот целует Лу. Поэтому Йен поднимается на ноги и идёт за выпивкой так быстро, как только может. Через несколько минут, когда он делает первый глоток какого-то коктейля, ему на плечо опускается чужая рука. — Привет, — осторожно говорит Аарон. — Не ожидал тебя увидеть ещё когда-нибудь. — Да, я тоже, — честно отвечает Йен. — Как поживаешь вообще? Как дела? Йен хмурится, не понимая, к чему все эти любезности. Он открывает рот, чтобы послать его куда подальше, но видит Лу, которая обнимает своего жениха сзади. — Ты уже успел познакомиться с моим начальником? Быстро, — улыбаясь говорит она, не замечая напряженной обстановки. — Да, точно. Спасибо, доктор Галлагер, что дали Лу отгул на время моего приезда, — Аарон тянет руку для рукопожатия. — Это был не я, поэтому не за что, — отвечает он и понимает, что если не пожмёт его руку, это будет выглядеть странно. Поэтому Йен крепче сжимает челюсти и принимает этот любезный жест. — Поехали домой? — спрашивает Лу у него. — Конечно. — Тогда до скорого, Йен. Галлагер кивает и смотрит как парочка уходит, обнявшись. Они проходят мимо Мэнди, ещё раз поздравляя её, и скрываются в толпе. А он сам возвращается к стакану. Эта вечеринка вызывает у него неопределённые чувства. Он пьян, зол на Аарона и раздражён из-за стычек с Милковичем. Если с первыми двумя пунктами рыжий ничего поделать не может, то с последним ещё как. Сегодня Йен собирается решить все проблемы со своим несносным коллегой, поставив того на место.***
Микки чувствует туман в голове, когда сидит на диване со своими интернами. Они напились и выдохлись, но следующий раунд армрестлинга точно выиграют. — Во мне алкоголя больше, чем способен выпить человек, — Ли еле выговаривает слова заплетающимся языком. — А вот и не правда. Я выпил весь бар, — возражает ему Харпер. — Ну и как это связано между собой? — непонятно зачем решает вмешаться в диалог Микки, о чём тут же жалеет. Харпер начинает что-то говорить о том, что все рыбы пессимисты и что у них очень красивые плавники. Кажется, в середине своего монолога он забыл, о каких именно рыбах говорил изначально. А если учитывать, что ни Микки, ни Ли, ни сам Харпер по знаку не были рыбами, то можно было понять в какой степени опьянения находился горе-астролог. Перевалило за полночь, так что большая часть людей уехала, а вечеринка стала больше похожа на небольшой междусобойчик — все разбились на группы и общались. Мэнди, как и Галлагера, на горизонте видно не было, так что Милкович немного заскучал, сидя на диване. В связи с чем решил отыскать сестру, а два интерна увязались за ним. Конвой следовал за ним шаг в шаг, поэтому Микки развернулся, отчитал их и отправил обследовать другую часть здания, а сам посмотрел на массивные перила лестницы, ведущей наверх, и желание зайти в свою старую комнату пересилило желание найти сестру. Он поднялся на второй этаж, прошёл через небольшой коридор и остановился около приоткрытой двери справа. Микки нахмурил брови, потому что дверь должна быть закрыта и потому, что никому из гостей не было позволено идти на второй этаж. Конечно, кто-то мог забить на правила, установленные именинницей, но почему именно его комната? Брюнет распахнул дверь, и нежданный гость уставился на него со страхом в глазах. — Какого хуя ты здесь делаешь? — ошеломлённо прошептал Милкович, не своя глаз с человека перед ним. Галалгер молчал, испуганно оборачиваясь по сторонам, и пытался придумать оправдание, открывая и закрывая рот. — Не знаю, — обречённо выдохнул он и поднял руки, держа книгу одной из них. — Извини, я хотел побыть один, поднялся сюда и случайно оказался в твоей комнате. А потом увидел книгу, открыл её и потерял счёт времени. Галлагер каким-то странным образом вписался в окружающую обстановку подростковой комнаты Микки. Наверняка он увидел те стремные фотографии на книжных полках и идиотские рисунки на вырванных тетрадных листах, прикреплённые к стене кнопками. Смотря на Йена, выглядевшего виноватым, Микки не чувствовал злости или раздражения из-за наглого вторжения. И сам не мог понять почему. Милкович не открывался людям, не рассказывал о себе и не делился историями из детства. Он просто позволял им делать выводы о том, какой он человек сейчас. Никому не интересно знать, что ты рос в нищете, твоя мать умерла, когда ты только научился писать, а отец презирал одно только существование. Те фотографии на полках — ничто иное, как просто воспоминание из прошлой жизни. В этой комнате не было никого, кроме Мэнди и самого Микки. Даже нога Терри сюда никогда не ступала. Милкович должен быть в ярости из-за того, что именно человек, который его раздражает, попал сюда. Это был не какой-нибудь приятель Мэнди или перепивший санитар, а Йен блядский Галлагер. Микки вздохнул, сделал несколько шагов вперёд и засунул руки в карманы штанов, глядя по сторонам. Галлагер не знал, куда себя деть — что бы он ни сделал, сейчас это будет выглядеть странно. Поэтому просто стоял, сжимал книгу двумя руками и ждал. — Не люблю это место, — наконец сказал Микки. — Вызывает плохие воспоминания. Брови Йена поползли вверх по его красивому лицу, потому что, очевидно, он ожидал пинка под зад, а не откровений. Брюнет взял в руки одну из фоторамок, глядя на улыбающегося себя и недовольную Мэнди в их далеком детстве. — Эта единственная, которая мне нравится, — сказал он больше себе, чем ахуевшему от происходящего Галлагеру. — А мне кажется, что ты очень милый, — когда Милкович вскинул на него брови, то Йен поспешил объясниться: — Был в детстве, очевидно. — Неважно, — отмахнулся от него Микки. — Положи то, что взял, и уходи. Йен кивнул, поставил книгу обратно на полку и вышел. Когда за ним захлопнулась дверь, он на секунду увидел всё происходящее глазами Галлагера. И ему нихуя не понравилось. Микки вернулся в общую комнату минут через 10, увидев круг из людей на полу, которые, очевидно, играли в какую-то игру. В любой другой день ему было бы не особо интересно принимать участие, но алкоголь в его крови уже давно диктовал правила разуму, поэтому он быстро нашёл себе место между Ли и Мэнди. Галлагер сидел прямо напротив него, поджав ноги и смотря в голубые глаза. — Ладно, моя очередь, — сказал Харпер, после чего все повернулись на него. — Я увлекаюсь астрологией. Хочу иметь не менее трёх детей. У меня есть друг, который живёт на улице. Все переглянулись. Первое — правда, это было понятно каждому в этой комнате. Но, как было известно Микки, никто не общался с Ремером настолько близко, чтобы знать личные подробности его жизни. И, вообще, откуда им было знать, сколько он хочет детей? — Ты не хочешь трёх детей, — предположила Мэнди. — Хочу. — Тогда у тебя нет друга бомжа, — логически додумал Ли, и все остальные закивали. — Есть. — Харпер, всем известно, что ты увлекаешься астрологией. Ты каждый день говоришь нам наши гороскопы, — устало вздохнул Микки. — Ты хоть знаешь правила игры? — Я не увлекаюсь астрологией, я ею живу! — возразил он. Никто из присутствующих не был уверен, имеет ли значение сама формулировка предложений, поэтому никто спорить с Харпером не стал. Как и всегда. — Теперь ты, Микки, — сказал Йен. — Почему я? — Потому что мы уже почти закончили круг, когда ты пришёл, — пожала плечами Мэнди. Микки нужно было придумать что-то такое, о чём не знает его сестра. Ну или же понадеяться, что она благоразумно решит промолчать. — Ненавижу смотреть телевизионные программы. У меня было ножевое ранение. И я иногда занимаюсь йогой. Мэнди нахмурилась, озадаченная выбором ситуаций из жизни брата, но она знала правильный ответ. Достаточно было одного взгляда брата, чтобы она поняла, что ей лучше молчать. — Ножевое ранение? — предположил Джимми. Микки покачал головой. — То есть когда-то тебя порезали ножом? — очень эмоционально спросил Йен, изумлёнными глазами глядя на Милковича. Микки молчал, глядя на него с улыбкой. Понимая, что все вокруг — кроме Мэнди — были в таком же шоке, как и Йен, он обвёл всех присутствующих взглядом. — Я никогда не занимался йогой, — сказал правду он. — Сменим игру? Что-то скучно стало. И пока все остальные отходили от шока, Мэнди поднялась на ноги и пошла к большому шкафу в прихожей, доставая часть одежды оттуда и сваливая всё на кресло. Она обернулась, заметила приподнятые брови Микки и цокнула: — Что? Не знаете игру «7 минут в раю»? И, да, все её прекрасно знали с университетских и школьных времён. Просто никто не ожидал, что во взрослом возрасте они будут в неё играть. Джимми пошёл за пустой бутылкой на кухню, а Харпер в это время скрылся за дверьми, ведущими во внутренний двор, чтобы позвать ещё людей. Четыре медсестры, два санитара и два врача присоединились к ним в общем круге. Мэнди крутила первой, а после этого ушла в шкаф с Джимми на целых 7 минут. Микки за неё не волновался, потому что сестра всегда могла постоять за себя и злилась, когда Микки лез к ней со своей ненужной заботой. Особенно это касалось её парней после того случая несколько лет назад. Но Джимми не был во вкусе Мэнди, поэтому, скорее всего, они либо разговаривали, либо молчали, пока стояли там. Харпер попал горлышком бутылки на Эмбер, одну из медсестёр. Парочка вышла через время с распухшими от поцелуев губами, а лицо Ремера светилось от счастья. Видимо, он наплёл ей, что в шкафу обязательно нужно целоваться — таковы правила игры. Впрочем, все заметно оживились уже к третьему туру и иногда даже забывали крутить бутылку. Коллеги болтали между собой и пили различные напитки. Микки задавался вопросом, как они будут завтра работать, и одновременно потягивал виски. Он чувствовал приливы раздражения, когда ловил взгляды Галлагера на себе. А ещё странное возбуждение, вызванное приличным количеством алкоголя в его крови. Йен тоже был пьян, если судить по тому, как ярко блестели его глаза и как часто он закусывал нижнюю губу. Галлагер крутанул бутылку. Её горлышко попало на Микки. Все замерли. — Разве в правилах не сказано, что два человека должны быть разных полов? — спросил Харпер. — Да похуй, — бросил Милкович, поднимаясь на ноги. — Пошли, Галлагер. И, да. Ему определённо есть что сказать рыжему придурку. Они заходят в шкаф и Микки щурится, пытаясь разглядеть хоть что-то, даже тонкой полоски под дверью нет — кромешная темнота. Он отодвигает рукой вещи и пытается протиснутся дальше, чтобы не стоять с Йеном впритык, но у него ничего не выходит. Микки практически дышит ему в ключицы, поэтому откидывается корпусом назад, чтобы хоть как-то получить необходимое расстояние. В последнее время близость рыжего странно на него влияет. В голове что-то щелкает. Милкович протягивает руку, как будто бы пытаясь нащупать стену, но вместо этого проводит ладонью по груди Йена, из-за чего тот напрягается. — Блять, ты можешь просто стоять и не двигаться? — раздражённо шипит рыжий. Микки улыбается и делает шаг вперёд, одновременно проводя кончиками пальцев по бицепсу Йена, дразня его. — Какого чёрта ты делаешь? — тот ловит его руку своей и сильно сжимает. — Боже, Галлагер, ты ко мне пристаёшь? Да ещё и руки распускаешь, — снова дразнит его Микки, до усрачки забавляясь всем происходящим. Он вырывает руку из сильной хватки, делает маленький шаг к Йену и запускает обе руки ему в волосы. Их глаза уже привыкли к отсутствию освещения, поэтому он может рассмотреть ахуевшее лицо Галлагера и то, как от удивления раскрылся его рот. Всё это — способ спровоцировать новую ссору, детская шалость, игра. Алкоголь в крови Микки сделал его смелым и наглым. Он тянул за отросшие волосы Галлагера, лаская его голову. И представить себе не мог, что это понесёт за собой последствия. Поэтому, когда Йен набрасывается на его губы, крепко прижимая к себе обеими руками, Микки замирает в состоянии полного шока. Какого. Блять. Хуя. Поцелуй длится секунд пять, по прошествии которых Йен понимает, что Милкович не ответил, в связи с чем отстраняется и убирает руки так быстро, как может. Кажется, он только что стер нахуй черту, на которой Микки танцевал последние несколько минут. Очевидно, сам Галлагер не ожидал от себя такой глупости, потому что выглядит как побитый щенок, в его глазах ужас. — Прости, — очень тихо произносит Йен. Руки Микки всё ещё в его волосах, что немного смешно, но он просто не может поверить в то, что сейчас произошло. И не может поверить в то, как отреагировало его собственное тело на детское прикосновение губ к губам. Ну и хуй с ним. — Иди сюда, — шепчет Микки, а потом притягивает Галлагера обратно к себе за голову. И, о Господь Всемогущий, что за пиздец происходит. Они вгрызаются друг в друга, как голодные псы, сорвавшиеся с цепи. Микки жмётся к Йену так, как будто об этих губах мечтал всю свою жизнь. Правая рука в волосах Йена, а левая крепко обнимает его за шею, пока их языки сплетаются в диком танце. В голове Милковича пустота, он ни о чём не думает, кроме того, как же, блять, ему сейчас ахуенно. Из груди вырывается сдавленный стон, когда Йен крепко сжимает его задницу обеими руками и соединяет их промежности. Микки никогда в жизни не чувствовал себя лучше во время простого поцелуя и это, блять, средний палец от судьбы, который она тычет ему прямо в лицо — человек, которого он на дух не переносит, целуется так хорошо, насколько это вообще возможно. Йен разворачивает их в этом маленьком пространстве, а потом вжимает Микки в стену, из-за чего случайно прикусывает его губу, но им обоим совершенно на это наплевать. Даже если бы закончился весь воздух в мире, то они бы не прервали этот поцелуй. Колено Галлагер скользит между бёдер Микки, возбуждая его ещё сильнее, если это вообще возможно. Милкович запрокидывает голову вверх, закусывает губу и пытается не стонать в голос, потому что руки Йена крепко сжимают задницу, бедро ёрзает между бёдер, а губы покрывают поцелуями его шею. Какой-то блядский влажный сон. Они слышат стук каблуков Мэнди и её приглушенный голос, когда она идёт к шкафу, чтобы вызволить пленников: — Эй, голубки, время вышло! И они распадаются так быстро, как могут, начиная приглаживать рубаки, поправлять волосы и вытирать слюну. Они бы выглядели как обычно, если бы не их блестящие глаза. Микки протягивает руку, приглаживая волосы на затылке Галлагера, и ухмыляется тому, что сам виноват в том, что те сейчас так выглядят. Мэнди уже почти рядом и они неловко стоят рядом и ждут, пока их выпустят. Вдруг, Йен резко наклоняется, хватает Микки за шею и в последний раз крепко прижимается в поцелуе. Милковичу снова приходится вытирать насухо рот от слюны, потому что Галлагер — чёртов бульдог. В двери шкафа проворачивается ключ. Время закончилось и их маленькая шалость тоже. — Вы что-то притихли под конец, — говорит Мэнди подозрительным тоном. — Неужели помирились? — Ага, в твоих мечтах, — отвечает ей брат, вздрагивая при мысли об этом. — А что вы там делали? — спрашивает Харпер, как только они заходят в общую комнату. Микки устало трёт глаза, понимая, что силы практически закончились и было бы неплохо лечь спать в скором времени. — Целовались, Харпер, — отвечает с сарказмом ординатор. Он слышит, как Галлагер неловко кашляет за его спиной и усмехается этому. — Что же ещё можно делать в шкафу? При этих словах Ремер начинает смеяться, а Эмбер становится такой же красной, как её крашенные волосы. Впрочем, все начинают смеяться, и, очевидно, не верят в слова Микки. В их случае, сказать правду — самый лучший способ не вызвать подозрений. Дальше вечер продолжился точно так же, как и до этого. Если не учитывать дикого сексуального напряжения, исходившего из двух противоположных сторон круга. Галлагер стрелял глазами чаще, чем до этого, а Микки не испытывал раздражения, лишь возбуждение. И если он многократно закусывал и облизывал губы, то это только его дело, спасибо, блять, большое. Когда игра приостановилась из-за ленивого настроя участников, Микки был этому очень рад — он бы не выдержал ещё один раунд неважно с кем. Они теперь просто пили и разговаривали о всякой ерунде. Милкович понял, что если не хочет проснуться завтра с похмельем, то ему лучше пойти спать сейчас. — Спасибо за вечеринку, ребята, но некоторым завтра на работу, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Ещё раз с днём рождения, Мэнди. Микки прошёл мимо сестры, наклонившись, поцеловал её в макушку, стрельнул глазами в сторону Галлагера и скрылся на верхнем этаже дома. Если Йен не идиот, то понял, что Милкович ждёт его в своей старой комнате. И ему наплевать, как тот собирается отмазываться и сливаться с вечеринки, но, если рыжий не войдёт в его дверь через несколько минут, Микки будет раздражён, зол и сексуально неудовлетворен. Впрочем, он успевает выйти на балкон и достать сигарету, когда чувствует дыхание на своём затылке, поэтому улыбается, а Галлагер получает 1 балл за сообразительность. Микки едва успевает запихнуть сигарету обратно в пачку, когда его резко разворачивают и нагло пропихивают язык между приоткрытых губ. Галлагер не медлит — ещё плюс балл. Но Микки совсем не хочется быть замеченным пьяными гостями, которые решат уйти с вечеринки, поэтому подталкивает Галлагера обратно в дом, пока тот не падает на кровать. Галлагер лежит на спине раскинув руки и его грудь вздымается от глубоких вдохов, глаза блестят, а губы приоткрыты. И, скорее всего, Микки пожалеет обо всем происходящем, но он опускается на Йена сверху и медленно целует. Просто позволяет алкоголю и возбуждению диктовать правила, потому что то, что он делает — идёт в разрез со всеми его мыслями и чувствами. Через какое-то время поцелуи становятся ленивыми настолько, что ему приходится опуститься на кровать рядом с Йеном. Его пальцы путаются в рыжих волосах, скользят по челюсти вниз, а потом переходят на затылок. Галлагер практически мурлычет ему в рот, подставляясь под ласки, прижимая Микки к себе ещё сильнее. Милкович чувствует себя так тепло и уютно, что прикрывает на секунду глаза, а потом веки становятся настолько тяжёлыми, что открыть их практически невозможно. Он сползает на кровати чуть вниз и утыкается носом в покрытые мелкими веснушками ключицы и закрывает глаза, пока большая рука обнимает его. По шкале пиздеца Милковича потрахаться с человеком, которого ненавидишь, стоит на один пункт ниже, чем уснуть в его объятиях. Но кому не похуй?