Замысловатые сюжеты

Вовремя отводить глаза. Сдержанно реагировать на чужие сильные вспышки эмоций. Сдерживать свои, следить за словами. Не тянуть руки – слышишь, Брагин? – в порыве обнять, положить руку на плечо, спину, или, не дай Бог, грудь или талию. Не трогать, не показывать, не говорить. Мантра становится для Брагина привычной. Только вот эффекта никакого. Видимо, статья в какой-то газетенке, прочитанной во время очередной дороги в очередную командировку, про то, что подсознание не воспринимает частицу "не", имеет под собой значимое основание. Ну или само по себе самовнушение – полная фигня, как и попытки держать дистанцию. От такого, как подполковник полиции Шибанов, большую дистанцию не удержишь, как ни старайся. * Слова они такие. Когда – как горох о стену, когда – как горячий нож в кусок масла. Особенно если произнесены особенным человеком. – Юр, че такой важный-то стал? Ты как из Москвы вернулся, тебя как подменили! Нет, Миша, меня не подменили. Просто в Москве у меня было время подумать. Хотя если учесть, до чего я додумался, это будет равнозначно подмене. Засыпать без привычного запаха моря и сырости, пропитавшего весь Питер, ощущаемого в любом районе, неважно – Петроградка, Мурино или Пушкинский, получалось не сразу. Поэтому долгими бессонными ночами, созерцая огни никогда не спящей Москвы и дыша столичным смогом, поворачивая факты так и сяк, выстраивая версии и перекраивая их, я понял, что ты для меня куда больше чем просто друг или надёжный коллега. Больше, чем некогда горячо любимая жена, оставшаяся где-то то там, в туманном Петербурге. Вот только не придумал, что с этим делать. * Общение с Ухватовым проходит по становящемуся обычным сценарию. Поверхностность нынешнего начальника следственного комитета – пусть формально он пока только исполняет обязанности – начинает серьёзно раздражать. Даже беглый осмотр места преступления даёт подтверждение выкладкам Миши, а ни как не Андрея Петровича. Усталый взгляд Игнатьева лишь дополняет эту картину. Он слышит мельком, как новенький подчинённый Миши разговаривает со свидетелем, упоминающим, что впустил в подъезд незнакомую женщину не из числа жильцов, но преисполненный пресловутым раздражением не придаёт этому значения. Позже он будет корить себя за это, но сейчас желание убраться подальше от бывшего начальства вкупе не с самым рабочим настроем гонит его прочь из квартиры. По этой же причине он не вмешивается в разговор Шибанова с кем-то из местных сотрудников полиции. Интересуется некоторыми формальностями у местного следователя, делавшего первичный осмотр места происшествия, но только берется за ручку двери служебной машины, как Миша окликает его. Расстаются они в итоге хоть и с претензиями друг к другу, но мирно. Дома же его ждут очередная ссора с Верой и молчаливые обиды от сына и дочери. Парадокс ситуации, когда отец, отдающий все силы на поимку преступников, старающийся сделать мир и город чуть безопаснее ради своих детей, теряет их любовь и привязанность из-за того, что делает ради них. * Несмотря на «золотые мозги», на свою проницательность и интуицию, Юра много не знает. Что сподвигло его на ...подвиги с краном – тоже. Одно хорошо: лежа на голом бетоне, в строительной пыли и в считанных сантиметрах от падения с высоты этажа этак пятнадцатого, они окончательно мирятся. Небольшая саднящая боль на содранной коже ладоней делает реальнее всё происходящее, но не добавляет знаний. Вот и дома, в уюте и тепле, поздно ночью, когда подозреваемые задержаны и допрошены, а на плите в кастрюльке булькает их очень поздний холостяцкий ужин, Брагин не знает, что делать. В груди тянет от скрытой за ворчанием, грубоватой, немного неуклюжей заботы, и Юра достаёт ещё чекушку для Миши. Всё равно он держит их исключительно для него: совсем крохотная даже не бутылка – бутылёк. Чтобы и уважить, и не соблазнять объёмами. Шибанов знает свою норму и не злоупотребляет, а такой способ сбрасывать стресс – учитывая Мишин характер, выбор профессии и образ жизни – ещё практически безобидный. – Вот ты – настоящий друг, – мягко говорит Миша, открывая вторую, и хорошо Юра повернулся к плите, занимая руки пельменями. Совладать с лицом гораздо проще, чем с застучавшим чаще сердцем. * Вопреки всему и самому себе он расслабляется. Миша – что-то вроде универсального лекарства: от нервов, от усталости, плохого настроения, заразного идиотизма коллег и смежников, зашедшей в тупик логики. Глоток свежего воздуха в духоте их работы и серости будних дней. Юра корит себя за чересчур поэтичные мысли – значит, совсем устал. Это замечает и Миша. – Так, Юр, где тут у вас аптечка? Перевяжу твои руки по-нормальному, и пойдёшь отдыхать. – А ты? – неожиданно для себя сонно вскидывается Брагин. – Уберу здесь все и следом. Давай-давай. * Уже лежа в кровати, но всё ещё ощущая осторожные прикосновения мозолистых пальцев на своих руках, Юра вновь пытается думать, к чему же это всё ведёт. Так и не придумывает. Проваливается в сон под тихие шаги Миши где-то в глубине квартиры. * Привычная размеренная мантра «не трогай, не показывай, не говори» моментально меняется на лихорадочное «Мишагосподиживиживиживи», едва Брагин бросается к раненому ножом Шибанову. Краткая вспышка злости – даже не на покончившего с собой киллера для киллерши (тот ещё оксюморон), а скорее на самого себя, автора этого авантюрного плана, закончившегося не только провалом поимки преступника, но и ранением Миши. Времени на анализ собственных чувств не остаётся, так что Брагин решает бросить это дело. Особенно после робких слов Миши о том, как близко в очередной раз прошла смерть. Тот, конечно, мог и художественно приукрасить, но о таком даже в своём самом подъебистом настроении Миша не шутит. Чувства есть чувства. Держать лицо и молчать Юра умеет. Наверху всё видят и слышат. Он отпустит ситуацию и подождёт. И будет надеяться, что его телеграмма радости найдёт адресата и не окажется скупой. end.