…и когда наступает ночь, я не вывожу. подорожник к глазам приложу и перевяжу черной лентой, закрою глаза нам, и мы пойдем не своим, а каким-то выбеленным путем. cr.: «kosova».
Билл где-то проебался. Да, в тот самый момент, когда раззудевшаяся человечность некстати зашевелилась под воровской шкурой. Браво. Перевоспитанник колонии для несовершеннолетних продемонстрировал невидимой комиссии первые крохотные всходы «oblico morale». Он должен был сбежать из дома бывшего работодателя с сумкой долларовой налички и поместившимся в двадцать карат алмазным будущим в кармане толстовки, а не скулить, как последняя сука, прижимая перебитые пальцы к себе, будучи запертым в тесном каркасе самодельного чемодана без суда, следствия и возможной амнистии. Как клаустрофобу с пожизненным стажем в ограниченном пространстве дышалось с каждой секундой всё поверхностно охуеннее, сознание несколько раз норовило презрительно плюнуть в лицо и выключить свет не только снаружи. Гипервентиляция стала причиной замыкания в черепушке и без тюремных многоходовочек как-то попустело: постояльцы съехали и не заплатили за развлекательный контент, взамен подключив амигдалу к генератору тривоги. Конечности в позе переросшего эмбриона довольно быстро перешли в фазу онемения — перестали ощущаться до коленно-локтевых сгибов, словно их незаметно отделили от тела под регионарной анестезией. Этот может. Билл приглушённо слышал шаги, визг шин, улавливал колебания «тормоз-газ» на светофоре, потому что жить хотелось больше, чем посмертно считать овец на зеленотравчастом лугу. «Он забирает только одного». Билл в один процент никогда не входил; он, окровавленный и распятый капельницами, влетел в него через задние дверцы перевернувшейся на дороге карете скорой, а потом за ноги и по кочкам, по кочкам, по маленьким горбочкам… Пока на разодранном о камни и ветки животе не осталось целого места; пока его не попытались утопить в ближайшей луже, надавив на затылок; пока руки чудесным образом не стащили с маньяка кожаную маску. Рожа знакомая, глаза знакомые и оскал знакомый. «Дезинсекция вашего жилья от насекомых» — и паззл сложился. Именно так. …А после были перебитые пальцы и чемодан. Спаслась ли Ханна? Билл не знал. Вряд ли.***
Роберт «Коллекционер» Грей не слушал людей, он слушал на повторе «Led Zeppelin» и «AC/DC», затыкал ими скучное пространство до тех пор, пока не приходило время поразвлечься и масштаб его развлечений превосходил все мыслимые и немыслимые потуги в фантазию. Описать можно было одним словом — мясорубка. Хитромудрая, технически сложная, на максимальной скорости, чтобы на выходе получился однородный фарш, разлетающийся неакуратно сляпаными митболами в стены, в потолок, в орущих от страха и боли людей. Дальше — система взаимосвязанных ловушек, призванная эффективно проредить более сообразительных/удачливых выживших; одного за другим изощренно и кроваво превратить в мишень для дартса, чтобы подарить маньяку феерический эстетический оргазм. Всё всегда складывалось в его пользу. Гадство. Билл месяц как жил в рамках мультивселенной хоррора, где за каждой последующей дверью было ещё хуже чем за предыдущей. Эмоции колебались от гипотемического фиолета до гипертемической красноты, когда хотелось вырвать зубами трахею у психа, державшего его на короткой привязи у своих ног. Порой он служил для них подставкой. Тотальный «all inclusive» в зоне отдыха убедил в версии, что нехилые финансовые возможности развили у владельца делинквентный интерес запустить руки в человеческие внутренности. На выходе получился Скрудж Макдак, черезчур увлекшийся анатомией. Номинальный ад окружного штата Мэн снаружи был упакован в заброшенный отель на триста квадратных метров в районе, где крысы срать не ходят, маньяк — во всё чёрное за туеву хучу баксов, а вторая по степени неприятности фобия Билла воплотилась в десяток аранеоморфных пауков. — Хочешь, я запихну его тебе в глотку или зашью в живот? — В жопу его себе з-запихни, выродок. Билл неистово дёргался, пока руки с силой раздвигали истекающий слюной рот. Апулийский тарантул. Если ужалит — ему пиздец от асфиксии. Колючие лапы зацепились пучками ворса за впалую щёку, и паника с громким «буу» вломилась в двери самообладания, вызывая соматическое расширение зрачков, испарину и неподконтрольный тремор. Потяжелевшая голова замахнулась сделать выход на новый орбитальный круг в иное измерение. — Ты напугал его, — с недовольством констатировал Грей и осторожно, почти ласково, снял паука, оглаживая двумя пальцами верхнюю часть его жирного коричневого брюшка. — Может мне ещё перед ним и-извиниться? Под рифлёной подошвой ботинка из кожи аллигатора от Amedeo Testoni хрустнула ладонь. Его ладонь. Болезненные импульсы запоздало добрались по раздолбанным в хлам нервным окончаниям к задней части гипоталамуса. — С…сука. — Ответ неверный. — Да извиняюсь я. И-извиняюсь! — Билл перешёл на крик, ощущая, как усилилось давление подошвы. Снова страдали зажившие после прижигания пальцы. Сам калечил — сам лечил. Припадочный. У противоположной стены со смехом, достойным королевы гиен, закашлялась малышка Дэбби, умудрившися подавиться своими белыми патлами. Грей на неё внимания не обратил, продолжая утешать двадцатимиллиметрового стрессующего тарантула с неподдельной заботой. — Так-то лучше. Членовредительство равно удовлетворение для психопата. Фактически экстаз, учитывая, что Билл был достойным соперником, похеревшим смекалкой добрую часть ловушек в доме семьи Чэйз и почти сбежавшим от него с Ханной. Редкостный трофей. Пауков выродок любил, людей, в общем, тоже. Нюанс был лишь в том, что первые от большой «любви» не дохли, а помещались в комфортные аквариумные условия с имитацией естественного ареала обитания. Трупами вторых был заполнен нулевой этаж, «утеплённая» на зиму лоджия и коллекторная шахта. Выжившие завидовали молча. С развороченными дёснами и вырванными языками, обколотые наркотой до полного неконтакта с реальностью — умереть им хотелось сильно, но немоглось. После вылазки к общему числу «любимчиков» добавлялся плюс один новенький, но только Билл и девчонка, в припадке стокгольмского синдрома тронувшаяся умом, не закончили как «ангелы» — с разломанной грудной клеткой и вывернутыми на боковые стойки лёгкими. Иногда они дышали. Зрелище то ещё. — Ешь. Он вопреки желанию взбрыкнуться осознавал, что если не заставить свой желудок принять несколько ложек холодного чили кон карне, то сил на новую попытку сделать ноги у него не будет. Приходилось глотать склизкую фасоль с перцем. Дэбби в розовом платье, похожая на потасканную жизнью барби, лакала из миски клубничное молоко, пошло хлопая накладными ресницами. Ей не терпелось получить одобрение «хозяина» в виде бдсм-сессии на кукольной кроватке, а ещё она ловила наивных беглецов на себя, словно венерина мухоловка букашек. Такое вот дефектное счастье. Билла, если честно, бросало от неё в дрожь. Буквально.***
Он замер. Лезвие вонзилось в стену аккурат у правого уха, едва не перерубив хрящ, когда большой палец на ноге случайно задел тоненькую леску, протянутую на миллиметровой высоте у линии порога. Действовать нужно было предельно осторожно. Квадратный метр помещения вмещал столько опасности, что будь ты хоть человеком-пауком всё равно в туше что-то бы застряло, если не изрешетило бы её нахрен. — Срань г-господняя… Билл рассматривал зал, сдерживая порыв блевануть желчью прямо на красную дорожку между экспонатами. Части людских тел грубыми стежками начинающей жертвы курсов кройки и шитья были сформированны в членоруконогих насекомых и залиты формалином в стеклянных тубусах. Двадцать костяных тотемов для поклонения культу вуду на деревянных подставках, а между ними обрубки туловищ, приколоченные к стене в рамках вензельных багетов и прикрытые сверху тяжёлыми портьерами. Не хватало бирок с абракадабровыми названиями, чтобы понять смысловую нагрузку этих «преображений». Вблизи напоминало непосредственное творчество трехлетнего аутиста на тему «скажи мне, кто твой друг…» Дьявол. — Нравится? От удара в солнечное сплетение мир резко содрогнулся и сузился до мутной точки перед глазами. Билл не успел ни вздохнуть, ни выставить защиту. Вообще ничего не успел, кроме как уебаться об пол со всей дури. Грей навис над ним; схватив за ногу, в два счёта зацепил крюком стальной трос и, нажав на кнопку пульта, подарил ему незабываемые ощущения коврового ожога на спине. Нет, только не обратно. — Ну давай! У-убей меня уже! Кожаные ремни крепко зафиксировали руки и ноги. Ему казалось, что если он дотянется к ним зубами, то в крошиво сотрёт онные лишь бы вырваться. — Слишком громкий. — Завали…мффф. — Отрезать тебе язык? — Грей, всмотревшись в его прищуренные от ярости глаза, кивнул своему личному внутреннему диалогу. — Я покажу, как это делается. — Больной у-ублюдок. — Отведешь взгляд — будет больно, — острие хирургической иглы почти вплотную приблизилось к глазному яблоку; можно было запросто задеть её ресницами, если моргнуть. Шанс ослепнуть молниеносно возрос на девяносто девять процентов; один процент оставался на то, что Грей передумает. Билл проверять на себе теорию вероятности не рискнул.***
Он входил в новый день с верой, что этого выродка когда-нибудь поймают и приговорят к «техасскому коктейлю». Три компонента в одну биологическую массу: тиопентал натрия, вырубающий сознание, панкурония бромид, развивающий гипоксию и хлорид калия, способствующий кардиоплегии. Лишь бы ему попался самый криворукий интерн, закончивший университет посредством взяток и никогда не бравший в руки шприц; лишь бы повторил участь Анхеля Диаса, целых тридцать минут «радовавшегся» торжеству гуманности и милосердия после внутремышечной, а не венной инъекции; лишь бы случайно забыли ввести гипнотик и маньяк на себе узнал, как развивается паралич с дальнейшим угнетением дыхательной системы до медленного отмирания мозга. Визуализация работала полным ходом. Билл плавно погружался в мир мрачных грёз о возмездии…откуда был грубо вышвырнут пинком. — Я не разрешал спать. — Иди… — цепочка наручника слабо звякнула, когда он устало прислонился головой к стальной ножке хирургического стола. — Куда-нибудь. Для Грея его реакция выбивалась из контекста «приемлимо». Настолько, что он, сбросив липкие от крови рабочие перчатки, присел на корточки напротив. Сверху доносились стоны очередного любимчика удачи. Адама, постигшего участь знаменитого тёзки, посредством удаления пары рёбер, ну и ещё кое-чего по мелочам. Действительно, кому нужна печень и жёлчный пузырь? И без них жить можно. Недолго. — Ты странный сегодня. — Тебе самому не н-надоело? — Билл смотрел на него исподлобья, пытаясь разгадать ребус нетипичного многословия. Будет бить рожу. Однозначно. — Сходи к мозгоправу. Ты же любую хрень в своей голове в-воплощаешь в реальность. — Я польщён. — Это не к-комплимент. Грей недовольно цыкнул. Перед глазами промелькнуло, но не жизнь. Краткая вспышка боли закончилась разбитой губой, из которой на подбородок засочилась кровь; часть попала в рот, оседая металлическим привкусом на дёснах. Билл сплюнул её. Язык скользнул по зубам, бегло проверяя их на целостность — два были вырваны плоскогубцами без обезбола лидокоиновыми карпулами в условиях подвальной антисанитарии. Там была банка с мадагаскарскими тараканами и кишечник мистера Чэйза, выпущенный в пластмассовый таз. Восхитительное соседство. Он уже прикинул, что услуги стоматолога по наращиванию обойдутся ему в несколько ходок по адресам незнакомых спонсоров. Если выживет, конечно. Грей рассматривал его, лопая шарики из экстра мятной «Trident». В дыхании чувствовалась свежесть и прохлада, точь-в-точь так, как распинались актёры в рекламе, пуская солнечных зайчиков от белоснежной эмали. Самому захотелось. — Есть ещё что сказать? — Что ты хочешь у-услышать? — Удиви меня. — Дай мне жвачку, охуевший м-мудак. Грей качнулся вперёд и впился в его губы грубым поцелуем. Рот обожгло мятой и синтетическим сахаром. Он поморщился. В мыслях не было обмениваться слюной с конченным психопатом, но Грей, всегда понимавший всё по-своему, протолкнул жвачку между зубов, а Билл в отместку попытался откусить ему язык. Не вышло. Пальцы жёстко впились в волосы, оттягивая их назад. Приложил бы больше силы — снял бы скальп и подарил Дэбби на день рождения. Лизаться с ним было прикольно, хотя бы потому, что это единственное действие, вписавшееся в среднечеловеческий протокол «нормальности». Грей, кажется, дошёл до точки невоздержанности и навалился на него всем своим весом, пробираясь холодной ладонью под футболку. Невыносимо близко. Прикованное наручником запястье, заломившись, неприятно заныло. Билл упрямо мотнул головой. — Ты в глаза что ли д-долбишься? Я же не Дэбби. —Уверен? — Грей, ухмыльнувшись, оставил языком влажную дорожку на его подбородке. — Ты выглядел отпадно в строительном комбинезоне. Я подумывал трахнуть тебя на чердаке под визг циркулярной пилы. — С хрена меня? Там была Джилл. У Джилл были з-зачётные сиськи, если ты не заметил. — Ты напугал шершней, — просто и очевидно, как дважды два — пять. Логическая цепочка достойная премии Нобеля. — И не извинился, — Билл едва сдержал истерический смешок, почувствовав как колено, скользнув между разведённых ног предупреждающе упёрлось в пах. Энтомолог, съехавший с рельс адекватности при виде массовых убийств мошки в детстве, препарировал в отместку за бабочек на иголках и сушёных богомолов людей. Нужно было оставить грёбаный улей под окном жужать на радость любителя дикой природы. — У тебя будет шанс исправиться, — невесомый поцелуй в висок заставил внутренности завязаться фантомным узлом. Билл едва не вдохнул жвачку. Слишком расслабился. Размяк. Стало до несмешного очевидно, что Грей вписал его в свои ночные развлекательные планы, когда в поле зрения попала «переноска» — всё тот же самодельный чемодан. Открытый чемодан с новыми замками и грязной внутренней оббивкой. Звякнул снимаемый наручник. Пальцы с силой сжались на загривке, заставляя его зашипеть от чувства жжения у корней волос и подняться на ватные ноги. — Куда ты меня т-тащишь? — Гулять. Он не сопротивлялся. Он молился всем, кому было положено и тем, кому не очень желательно, чтобы его не сбросили в какую-то вонючую канаву водомерок кормить. Этот может.***
В полуотключке Билл находился недолго. Тяжёлый бит детонировал так, что дрожал пол, где-то неподалёку заработал сливной бачок и открытый вентиль крана дал ход горячей воде. Колпачок от губной помады стукнул о жестяную раковину, сработала задвижка на дверце, усилившиеся стоны намекнули, что кто-то не терял время зря и под шумок познавал прелести секса в кабинке. Похоже на ночной клуб. Значит, здесь Грей развернул свою новую смертоносную «игрушку», пока толпа тех, кому далеко до тридцати, наглотавшись колёс и охренев от вседозволенности, зажигает под предводительством полуголого диджея. Блядство. Замок отщёлкнул. Свет вспышкой резнул по глазам, постепенно являя ему короткостриженную спасительницу с зареванными глазами. Пиздец. Ситуация, а не спасительница. Краем уха он уловил звук вращающегося карабина, приводящего в движение спусковой крючок; леска, примотанная к чемодану, натянулась и лопнула. Началось. — Ложись! С десяток заточенных болтов насквозь прорешетили хлипкую стену; по ту сторону з глухим стуком кто-то захлебнулся кровью. Следом под бодрую музычку раздался пронзительный визг и лязг автоматической вариации железной девы. Минус два. Быстро же отсчёт пошёл. – О боги! На выскочившую из туалета девку ему было плевать, если дура, то дурой и умрёт. Билл в мгновение ока принял вертикальное положение, игнорируя вскружившее многострадальную голову вертолёты, и аккуратно выглянул в коридор, с максимальной концентрацией анализируя обстановку. Штук шесть трупов и один единственный возможный выход. Не на тот свет, если повезёт удачно приземлиться. – Эй, постой! Помоги мне! Помоги! Он не раздумывал, просто схватил ближайшее к окну тело парня с перерезанным горлом и использовал, чтобы смягчить удар при прыжке из третьего этажа. С оживлённой улицы забрать его будет нереально. Неужели свобода?***
Он помнил свет в операционной, врачей в масках, хруст вправляемой руки, копа, визжащего о задержании и всё — отбой. У больничной койки собрались едва ли не все, кто прямо или косвенно могли причислить себя к его родственникам. Билл потом узнал, что был объявлен в розыск, а мать обращалась с телеэкрана к маньяку с банальнешей просьбой об освобождении непутёвого сыночка. Зря засветилась. Для Грея любые узы приятный бонус, учитывая с каким наслаждением он устраивал семейные игры с предсказуемым итогом – «кто не спрятался, будет немножко умирать». Был ли у Ханны шанс? Блуждающий по палате взгляд зацепился за бархатные красные розы на тумбе. Кровь на светло-голубом фоне. Вышло символично и зловеще, с подтекстом. Биллу захотелось порезать их на произвольные части для нетривиальной мозаики или просто отправить метким броском в урну. — Вам не стоило т-тратиться на цветы. — Когда мы пришли они уже стояли, – мама значения им не придала, продолжая сидеть на краю кровати с Джорджи на руках. Отец нахмурился, словно какая-то неприятная мысль закралась в его голову и никак теперь оттуда не выходила. Он задницей чувствовал подвох. — Там о-открытка. Дай её мне. «Мы ещё встретимся. Поправляйся, Билл. Целую» — лаконично и коротко, как для таинственного доброжелателя. На пальцах остался лёгкий запах древесного дыма и мяты, с разворота выпала зафольгированная пластинка жвачки. Билл тяжёло вздохнул. Для него всё только начиналось.