***
С ним очень спокойно. Она чувствует себя очень раскованной, ей нравятся его рассказы, его шутки, его истории, он вызывает в ней очень теплые, яркие чувства, и прежде Маринетт даже не думала, что ей может быть с кем-то так же комфортно, как с Нино. Но Габриэль тому доказательство, и она очень рада, что они решились встретиться снова, чтобы узнать друг друга получше — маленькая случайность, изменившая ее жизнь, сделавшая её интереснее, ярче. — Смотрите, — он внезапно останавливается, поднимает голову и коротко касается ее плеча. — Почти полная Большая медведица. Удивительно, я не видел звезды в Париже последние лет пять. Хотя, может, я просто не поднимал голову? — Может, — улыбается Маринетт и следит за его взглядом, тоже находя крошечные точки на небе. — Если бы вы не показали, я бы не увидела. Думаю, дело в компании, они показались для нас. — Вы правы, — улыбается Габриэль рассеянно, опуская на неё глаза, но Маринетт не смотрит на него в ответ и не отворачивается от неба, слишком смущенная его вниманием, чтобы быть способной на него ответить. — Вы живёте слишком близко, я никогда не замечаю, как мы доходим. — В следующий раз сходим на другой конец города, — говорит Маринетт и проводит рукой по волосам, убирая их назад, чтобы хоть немного справиться со смущением. Почему-то, когда он так говорит, она не может не думать о том, насколько он хорош собой, но ведь это нормально — осознавать такие вещи. Она бросает на него взгляд, потому что он молчит слишком долго, и замечает, что он волнуется. — С вами хоть на Луну, — улыбается Габриэль, скромно и нежно одновременно, и Маринетт больше не может отвести взгляда от его глаз. В теплом свете фонарей он еще красивее, чем обычно, и это заставляет ее сердце биться чаще. Когда они останавливаются у двери ее дома, он внезапно берет ее за руку и несильно пожимает пальцы. — Я могу?.. В лёгких кислород кончается так резко и примитивно-ожидаемо, что она даже не успевает толком удивиться, только замереть на ступеньке, на которую успела подняться, и выдавить что-то нечленораздельно похожее на согласие. Когда Габриэль колеблется, Маринетт заставляет в себе найти силы кивнуть и выдавить хриплое от волнения «да». Он целует её руку, продолжая смотреть ей в глаза, и это самый восхитительный поцелуй в жизни Маринетт. Она чувствует его губы на голом участке своей кожи, прохладные, приятные, гладкие губы, дарящие самый невероятный поцелуй, и понимает, что попала. Она влюблена в него в это мгновение так сильно, что не думает о возможных последствиях, но их все нет и нет, даже когда проходит целая вечность, а он так и не отстраняется от неё. Маринетт очень хочет сказать, что он может рискнуть и дальше, но не может даже пошевелиться, пока он выпрямляется и улыбается ей кончиком губ. У неё бешено стучит сердце и подгибаются колени, а ещё она находит Габриэля таким восхитительно-нереальным в этом желто-белом свете фонарей и луны, что у неё начинает кружиться от избытка чувств голова. Проходит всего несколько секунд, а она уже представляет эти самые губы на своих губах, и от одной только мысли об этом ей становится так хорошо, что она почти оседает на ступеньках, если бы не держала себя второй рукой за перила. — Я был уверен, что получится, — произносит наконец Габриэль, и Маринетт приоткрывает рот, чтобы ответить, но не находит слов, кроме панического «поцелуйте меня». — Спасибо, что позволили рискнуть. Маринетт не знает, что сказать в ответ. Не знает, как быть, не знает, как ей реагировать, что делать. Он её соулмейт, и она настолько ему нравится, что он рискнул, решил попробовать, несмотря на последствия, надеялся так сильно, что верил — у него получится, у них получится. Сердце так громко стучит в ушах, что заглушает звуки ночного города. — Уверен? — Мне ни с кем не было так хорошо, как с вами, никогда, — тихо признается Габриэль, не выпуская ее руки и поглаживая ладонь теплыми пальцами. — Иначе и быть не могло. — Наверное, — соглашается она очень тихо, и Габриэль перестаёт её гладить, настороженно замирая. — Вы напуганы? Или, может, разочарованы? — Я очень хочу попросить вас проверить дальше, — выдаёт она быстрее, чем успевает подумать, и сжимает сильнее его пальцы, потому что чувствует, что его хватка начинает слабеть. — И я, конечно, ни в коем случае не могу быть разочарована. — Я не был уверен, что торопиться — хороший выход, поэтому начал с руки, — произносит Габриэль осторожно, и Маринетт тянет с упорностью его в свою сторону, пока они не становятся всего в десятке сантиметров друг от друга. Из-за того, что она стоит на ступеньке, она почти одного с ним роста, и это вызывает такое волнение, что ей становится сложно взять под контроль дыхание. — И не посмел бы спросить, можно ли зайти дальше. — Если мы не попробуем сейчас, я буду волноваться все дни до того момента, пока вы не рискнете снова, поэтому если для вас нет разницы, прошу вас, давайте проверим, — ей очень нужно знать наверняка, он ли её соулмейт, ей так страшно представить иное, что она просто обязана убедиться, поэтому, дождавшись его согласия, осторожно целует его в уголок губ, растеряв весь страх и собрав по крупицам остатки смелости и желания. Габриэль закрывает глаза, когда она приближается, и, даже если она отстраняется почти моментально, этого хватает для реакции. Точнее, её отсутствия, потому что отторжения нет даже от такого поцелуя, и у Маринетт не поворачивается язык попросить проверить в последний раз, но Габриэль, кажется, всё понимает, потому что чуть наклоняет голову и коротко чмокает её в губы, по-настоящему касаясь. Маринетт стоит с полуприкрытыми веками, внимательно следя за его губами. Когда ничего не происходит, она жмурится, рассеянно улыбается и вдруг со смешком прижимается лбом к его плечу, от которого пахнет парфюмом и мятой. Ей хочется очень сильно смеяться и плакать, а ещё целоваться столько раз, пока не заболят губы. — Всё хорошо? — спрашивает Габриэль, и Маринетт всё-таки смеётся с осознанием, что он даже не представляет насколько всё хорошо. Его поцелуй, быстрый, спонтанный, все ещё горит на ее губах. И, боже, как она хочет большего, как она хочет его всего, целовать его, любить его, просидеть с ним до самого утра, просто касаясь его кожи губами — ничего больше только это, потому что в мире нет ничего интимнее и прекраснее поцелуя. — Почему ты спрашиваешь? — она как-то невольно переходит на «ты», обнимает его за шею и плечи и сжимает пальцы на гладкой ткани его пиджака. — Боюсь, что ты будешь несчастлива, — шепчет Габриэль, и Маринетт поднимает голову. Она долго, слишком долго смотрит ему в глаза, ничего не отвечая, а затем склоняется и снова касается его губ, сама. Она целует его, неуверенно, робко, не зная, как правильно, но все равно стараясь, и он открывает губы ей навстречу с таким искренним неверием, что это с ними происходит, что ей снова хочется плакать. Он обнимает её, опускает одну ладонь ей на шею, и чуть склоняет назад, целуя крепче и жарче, целуя так нежно, что у неё спирает дыхание, целуя с заботой и трепетом, но крепко и терпко. Он выдыхает ей в губы с полустоном — под пальцами она чувствует, как дрожат от напряжения его мышцы, и легонько гладит по спине, прижимаясь к нему крепче. Чего бы он не захотел в этот миг, он бы всё получил. Все её лучшие поцелуи определенно принадлежат ему, даже если некоторые из них единственные. Маринетт выдыхает ему в губы, еле слышно выстанывая, когда он рассеянно опускается ниже и целует её под ухом, и сжимает пальцами воротник его пальто и волосы. Габриэль обнимает её за талию и снова коротко целует в губы. — У меня даже голова закружилась, — лепечет Маринетт, широко улыбаясь и прислоняясь лбом к его лбу, и гладит ладонью его лицо. — Ты мог бы зайти. — Я мог бы зайти? — эхом спрашивает ее Габриэль, выдыхая, глядя ей прямо в глаза чуть приподнимает голову, скользит носом по ее щеке, и касается кожи губами. Он словно сам до конца не может поверить, что для них возможны поцелуи, что они соулмейты. Маринетт помнит его историю, она представляет, как ему страшно было рискнуть, поэтому от осознания, как сильно она ему нравится, у неё быстрее бьётся сердце. — Я бы этого хотела, — Маринетт проводит по его волосам ладонью, наслаждаясь их мягкостью, возможностью так интимно его касаться. — Ты, кажется, жаловался, что время летит слишком быстро рядом со мной… — Было такое, — светло улыбается Габриэль, льнет к ее рукам, закрывает глаза, целует в уголок губ, в губы, в щеку, под глазами — всюду, где попадает. Маринетт цепляется за него, ей мало, ей всегда будет недостаточно, но она светится от удовольствия. — Спасибо за предложение… — он делает такую паузу, что на мгновение Маринетт сковывает страх, что он откажется, но он лишь обхватывает её за талию и делает шаг вперёд, заходя вместе с ней в подъезд: — …веди меня. Маринетт приоткрывает губы, почти касаясь его губ, но лишь вдыхает его горячее дыхание, глядя прямо в серые глаза. Она впервые так уверена в том, что делает, даже если ещё сегодня утром казалось, что ничего из этого не может произойти. Маринетт сжимает его руки на своей талии, чуть подаётся вперёд, жмурясь и коротко прикасаясь своими губами к его — потому что может — и ведёт его за собой. Когда она открывает дверь дрожащими руками и закрывает её обратно на ключ, Габриэль целует её лицо и помогает снять верхнюю одежду. Маринетт не открывает глаза даже тогда, когда он перестаёт её целовать, слишком опьяненная, чтобы смотреть на окружающий мир, и он просто обхватывает ладонями её лицо и целует в губы, позволяя цепляться за его шею. Маринетт думает, что это самый неожиданный день в её жизни, что она не готовилась заранее к тому, что её симпатии окажутся не любовью, что уже сегодня она сможет поцеловать небезразличного ей человека и найти в нем родственную душу. Габриэль улыбается в поцелуй и отстраняется, смотря на неё с такой любовью, что у Маринетт от волнения бьётся чаще сердце. — Ты продрогла, — зачем-то произносит он мягко, хотя Маринетт уверена, что дрожит не от холода. — Я заварю чай, хочешь? — Ты серьёзно спрашиваешь про чай? — ей хочется смеяться от счастья и неверия, и, когда Габриэль снова просто улыбается ей, искренний и светлый, она на мгновение закрывает глаза, льнет к нему, крепко обнимая, и чуть выпускает, позволяя отстраниться. — Отличная мысль. — Тогда я сейчас, — он проводит по её талии напоследок и идёт в сторону кухни, оставив Маринетт стоять на прежнем месте. Она понимает, что ему просто нужно перевести дух, что он боится делать следующие шаги, но сама бы предпочла, чтобы он не останавливался — в ней что-то зажглось, огонек, о существовании которого она даже не подозревала, жажда до всего, что было ей прежде закрыто. Она проводит рукой по лицу и достает из кармана телефон, немного непослушными пальцами выбирая в чатах переписку с Нино. Маринетт кажется, что все это очень реалистичный, но сон, и она с трудом может верить в происходящее — ей хочется утвердить настоящее и дать ему имя. Маринетт: Я нашла своего соулмейта и мы сейчас у меня! Ущипни меня, Нино. Нино читает сразу же и где-то с минуту то появляется, то исчезает надпись «печатает…», словно он не знает, что сказать. Нино: Ну давай, удиви меня, это Агрест? Маринетт давится воздухом, смущённо отмахиваясь от выглянувшего с кухни Габриэля. Маринетт: Откуда ты знаешь? Нино: Даже моему кактусу было очевидно, что вы родственные души. Маринетт: У тебя нет кактуса. Нино: Хорошо, ты должна мне кактус, потому что я знал, что вы соулмейты. — Вот же какой… — с любовью и раздражением лепечет Маринетт, заходя в кухню, и Габриэль гладит её по плечу, когда она проходит мимо него и садится за стол. Его прикосновение — одно лишь это лёгкое прикосновение — вызывает в ней такую бурю эмоций, что ей приходится замереть, чтобы их пережить и вновь научиться дышать. Она упирается двумя локтями в стол и подпирает лицо, наблюдая за Габриэлем, за его плавными движениями — он расставляет чашки на столе, проверяет несколько раз заварник, едва не роняет сахарницу, встретившись с Маринетт взглядом, и с тихом смехом подхватывает ее у самого стола. Его смех — самое прекрасное, что с ней случалось, он словно наделяет ее волшебной силой, исцеляет, делает сильнее. Габриэль слишком близко, почти у самого ее лица. Его серые глаза сверкают, губы чуть приоткрываются — он ведёт пальцами по гладкой поверхности сахарницы, опуская ее на стол, и Маринетт неосознанно следит за движениями его пальцев. Не выдержав, Маринетт ловит его запястье, когда он собирается выпрямиться, и тянет на себя, почти роняя от неловкости на стол. Габриэль едва успевает упереться в него ладонью, — Маринетт обнимает его за шею, приподнимаясь, и целует. Он поспешно отвечает, и они все-таки рассыпают сахар, цепляясь друг за друга. Маринетт поднимается, обнимает его крепче, раскрывает губы, и Габриэль, как завороженный, тянется за ней, отвечая на любое ее желание. — Прости, — шепчет Маринетт, отстраняясь. Она не смотрит Габриэлю в глаза, потому что не может отвести взгляда от его груди, тяжело вздымающейся как от долгого бега. Это она причина такой реакции. — Ты был слишком близко, чтобы я могла устоять, — она все-таки поднимает голову, потому что Габриэль нежно гладит ее по щеке. — Это не кажется настоящим… — А мне, наоборот, — признается Габриэль с такой светлой и восхищенной улыбкой, словно внезапно взошло солнце. — Я никогда не чувствовал себя таким настоящим. — Ты такой романтик, — смущённо улыбается Маринетт, и Габриэль гладит её по волосам, убирая пряди за уши, и целует её в лоб. — И такой заботливый. — Это несложно, — говорит Габриэль, обходит стол кругом, не прекращая касаться Маринетт, и садится рядом. Она опускает подбородок на его плечо и смотрит на него, пытаясь выписать на подкорке своего сознания его образ, чтобы видеть его даже во сне. Как она могла не подозревать, что влюблена, когда это чувство столь всеобъемлюще, что заполняет ее грудь, вытесняя воздух? — Не могу ни о чем другом думать, — со вздохом говорит Маринетт. — Ты меня сломал. Я просто хочу тебя целовать, постоянно. — Целуй в любой миг, — Габриэль сам склоняется к ее губам и оставляет на них невероятно нежный поцелуй, но такой, что он граничит с призывом к действиям. Он чуть приоткрывает ее губы языком, проскальзывает внутрь и начинает касаться её с деликатностью, от которой у Маринетт подгибаются колени. — Прости, я немного… Я бы сказал, что стесняюсь, но это не так. Просто, пожалуй, не хочу что-то испортить своей настойчивостью. — Нет-нет, всё отлично, — торопливо бормочет Маринетт, обхватывая ладонями его шею и улыбается, наклоняясь и прижимаясь щекой к его щеке. Она жмурится, крепко его обнимая, и добавляет: — Если что-то пойдёт не так, я тебе скажу, так что настаивай на чем угодно. Вообще. Габриэль гладит ее по волосам и прижимается крепче, чуть склоняя голову. — Тогда я хочу больше поцелуев, — он смеется, когда Маринетт охотно отстраняется и выполняет его просьбу. Его восторг от этого столь яркий, что он проникает под кожу. — Знаешь, лет до двадцати я мог целоваться. Не помню точно, когда эта опция для меня закрылась, видимо, с твоим рождением?.. Ну, суть в том, что мне всегда казалось, что поцелуи мне не нравятся. Везде, во всех книгах было написано обратное, и мне так страшно было, что я бракованный, неправильный, что я научился притворяться. Так приятно больше ничего не играть. — А мне приятно, что тебе приятно, — она смущённо смеётся, касаясь его носа указательным пальцем и чуть нажимая. — Потому что я совсем не умею целоваться. На самом деле, знаешь, когда у Нино получилось поцеловать меня в щеку, я думала, что он и есть мой соулмейт, так что до восемнадцати мы были уверены, что являемся родственными душами, — Маринетт гладит его плечи, расправляя складки пиджака, и рассеянно улыбается, когда видит заинтересованный взгляд. — Но после более серьёзного поцелуя оказалось, что мы просто очень хорошие друзья. Так что если бы ты сегодня не разрешил мне сразу проверить дальше, я бы с ума сошла, правда. — То есть, я рано обрадовался, да? — усмехается Габриэль и ведет по её талии совсем чуть-чуть вверх и вниз, поглаживая через одежду самым невинным и теплым движением в ее жизни. — А ты не знал? — Нет, — Габриэль качает головой. — Я могу поцеловать в лоб или щеку Адриана, но я думал, что это как бы… ну мать меня тоже может поцеловать и никакого отторжения. Но вообще я больше не касался так людей, с тех пор, как Эмили едва не погибла из-за меня. — Вы ведь не могли предположить, что так будет, — Маринетт прижимается к нему снова и целует в подбородок, глядя снизу вверх. Когда Габриэль ничего не отвечает, Маринетт решает сменить тему. — Так, значит, ты думал, что одного прикосновения к коже достаточно, чтобы понять? — Видимо, у меня просто нет близких людей, — спокойно улыбается Габриэль, снова пригладив её волосы. — Кроме Адриана. С Эмили мы больше не рисковали, так что я не знаю, насколько мы остались близки. — Наверное, страшно было? Со мной, — Маринетт снова целует его, на этот раз в уголок губ. Габриэль рассеянно качает головой, погружаясь в свои мысли и пережитые ощущения. — Нет, было не страшно, было… я себя чувствовал, словно если я не сделаю это, я предам что-то очень важное, — медленно выговаривая слова, делится с ней Габриэль. — И у меня не было мыслей о том, что это может быть неправильно, вообще ни одной мысли, только невероятное желание попробовать. — Ты на меня так смотрел, у меня прямо ноги подгибались, — полушутя, полуигриво произносит Маринетт, притягивая его к себе за шею и целуя в губы медленным, спокойным поцелуем, когда Габриэль послушно начинает наклоняться в ответ. Маринетт запускает руку ему в волосы, чуть тянет их пальцами, прижимая к себе ближе, и Габриэль гладит её по талии, углубляя поцелуй. Она так торопливо раскрывает их, что шумно выдыхает ему в губы. Габриэль коротко, но ощутимо вздрагивает — там, где пальцы Маринетт касаются его тела, проходит легкая дрожь. Он тут же отвечает ей, выдыхает тоже, надавливает сильнее, почти прижимая ее к спинке дивана, — Маринетт очень остро чувствует его руку между собой и жесткой поверхностью, — и целует, пока у нее не начинает кружиться голова. — Ты хотел бы большего? — выдыхает Маринетт, цепляясь за него, когда он всё-таки отстраняется, на пару миллиметров, почти касаясь ее губ, когда она говорит. — Потому что если что, мы могли бы… — Нет, прости, — Габриэль рвано усмехается, опуская голову, но тут же поднимает её обратно и смотрит Маринетт в глаза, улыбаясь кончиками губ. — Я хочу сделать всё правильно, мне это важно. Хочу ухаживать за тобой и не хочу торопиться. Что ты думаешь об этом? — Думаю, что ты старомоден и что это очень романтично, потому что мне важно всё, что тебе важно, — Маринетт чмокает его в губы и отстраняется. — Ты очень хороший. — Спасибо, — он и правда говорит с невероятной благодарностью, а Маринетт в этот миг пытается понять, в каком мире она могла бы отвергнуть его за то, что он просто не хочет торопиться. Она хочет большего, но не настолько, чтобы махнуть рукой на желания Габриэля и на то, что ему важно. Она знает, что если он говорит что-то, то никогда не притворяется и не пытается сказать другое, маскируя слова и эмоции. Человек, который поначалу казался ей закрытым, оказался самым искренним в ее жизни. — Ну, ты же не сказал, что я тебя не привлекаю, — пытается пошутить Маринетт, глядя ему в глаза. — Значит, всё хорошо. — Ты мне очень нравишься, — тут же отвечает Габриэль, прикрывая глаза, и целует её в линию челюсти. — Ты невероятно красивая, просто восхитительная, — он целует её в шею, прижимаясь губами к коже так долго, что Маринетт перестаёт дышать и жмурится. — У тебя потрясающие глаза и кожа, от тебя так вкусно пахнет, и ты мне очень, очень нравишься… Он может говорить ей что угодно, если будет продолжать беседовать с ней таким тоном. Он может рассказывать ей о политике, о нечестных конкурентах, о самой скучной лекции, а ей будет хорошо, пока в его голосе столько ласки, любви и тепла. Она почти не слышит его слова, только интонации, и они проникают в самую ее суть, в душу, которая так долго его искала. — Ты невероятный, — вздыхает она, подставляя ему шею, открывая больше доступа. — Самый невероятный мужчина на свете, и мой соулмейт… Я словно вытянула золотой билет. — Ну мы только несколько часов как пара, — фыркает Габриэль, улыбаясь, и смотрит на Маринетт прищуренно. — Мы ведь пара, правда? — Видимо, да, — немного растерянно произносит Маринетт, не понимая, почему он спрашивает об этом так, словно это ещё не факт. — Ну, я считаю, что да, но ты мне ничего не предлагал, так что… если ты видишь наши отношения иначе, я тебя выслушаю. — Никак иначе, я просто, — Габриэль неопределенно пожимает плечами, — не слишком в этом хорош. Прошло двадцать с лишним лет с тех пор, как я последний раз пытался за кем-то ухаживать, а наша ситуация… иначе ведь и быть не может. — Ну, — Маринетт гладит его по плечу и коротко улыбается, — а у меня, считай, вообще никогда такого не было. Значит, мы можем делать всё, что посчитаем правильным, верно? — спрашивает она, и Габриэль скромно целует её в лоб. — Ты моя родственная душа. Это правильно. — Да, — соглашается он, обнимая её, и она чувствует его руки, его дыхание, каждое его прикосновение и даже душу. — Насколько по-ребячески будет спросить, будешь ли ты моей девушкой? — Ну, мне двадцать пять, тебе за сорок… — она прикладывает пальцы к подбородку, делая вид, что задумалась, а затем не выдерживает и смеётся, потому что выражение лица у Габриэля невероятно очаровательное и она влюбляется в него ещё сильнее. — Думаю, это тоже правильно. — Как удобно, — Габриэль поворачивается к ней, и Маринетт, поймав его руку, смущённо целует его пальцы.***