Love yourself

– Подожди, ты реально думаешь, что он после этого перестанет на тебя обижаться? – Спрашивает Рахиль, наблюдая за тем, как её друг рассматривает себя в зеркале. – Не думаю. Я уверен, – отвечает Баам, поправляя чулки. Образ на сегодня удивляет даже его самого, потому что в другом случае, он бы не натянул эту чёртову розовую юбку в клеточку. А эти белые чулки с кошачьими лапками на ступне, так вообще смущают пуще прежнего. Но ничего не поделать. Агеро ходит обиженкой уже около недели, а всё потому что Двадцать Пятый снова отказывался от еды и не ел ни черта несколько дней. Почему? Да потому что: "– Ну ты посмотри на эти бока! Ты видишь? Тут же сплошной жир! А живот! Я как будто на девятом месяце беременности!" И всё бы ничего, если бы у него действительно были проблемы с лишним весом. Так он же тоньше ветки на дереве. Навязал себе кучу комплексов и делает хуже себе и своему здоровью. Конечно, хочется же быть идеальным для своего парня. Тот Альфине со своим прекрасным телом так и влечёт Агеро к себе. Он что думает? Что Баам тупой? Ничего не замечает? Эти взгляды, слова, лёгкий флирт и тому подобное. Фу, аж дёргает от подобных мыслей. Так он даже не понимает, что Кун занят! Сумасшествие какое-то! Двадцать Пятый то так прижмётся к руке парня, то сяк, то попросит поцеловать, а этот Альфине всё смотрит этим своим взглядом, мол: "ты думаешь это меня остановит?" Хотелось бы, что остановило! В общем, корень проблемы вычислен, но уже ничего не поделаешь. Кун всё так же морозится от Баама, каждый раз напоминая о еде и наблюдает из далека, чтобы тот хорошо питался. Ситуацию надо было спасать. И сколько бы Двадцать Пятый не извинялся перед парнем, тот качал головой и говорил одно: "ты всё равно не понимаешь, что ты лучше всех и выглядишь отпадно". Да, Баам виноват. Он не хочет слышать и делает всё по-своему. Сегодня всё должно измениться, а сам мальчишка извинится от всего сердца и честно будет пытаться выкинуть дурни из головы. – Фух, – выдыхает Двадцать пятый, стоя возле двери своего парня. Его образ готов, осталось только войти внутрь. Можно только гадать какой будет реакция. Но очевидно, что только положительная. Кун слышит несколько робких стуков по двери. Он лениво встаёт с кровати и плетётся ко входу, мысленно проклиная того, кто посмел его потревожить. – Баам?... – Агеро теряется, когда видит перед собой мальчишку с теми самыми прекрасными глазами, что сейчас по-кошачьи невинно смотрят на него из под чёлки. Проходит несколько секунд, пока он замечает юбку, которую в руках мнёт Двадцать Пятый. И тут он сглатывает, пятясь назад, давая зайти внутрь комнаты. – Нравится? – Рушит тишину мальчишка, наблюдая за взглядом парня, который мечется от лица до ног и обратно. – Ещё бы, – выдыхает Кун, останавливаясь наконец на глазах напротив, разглядывая и как будто пытаясь что-то прочитать в них. Они стоят так ещё какое-то количество времени, пока Агеро всё же не сдаётся, притягивая хрупкое тело к себе, зарываясь носом в шею и наконец-то чувствуя себе как дома. За эти дни ни разу не прикасался к своему мальчику, не чувствовал его запах, разве что лёгкие отголоски, которые впитались в постель и в остальные вещи и мебель. Баам, в свою очередь, обвивает чужую шею руками, нежно водя по затылку, пока чужие ладони пробираются под его футболку. – Скучал? – Шёпотом говорит Двадцать Пятый, целуя макушку. – Скучал. И Кун правда скучал. Он соскучился по этому теплу, нежным рукам, голосу, глазам, запаху. Всё это так было важно. Только сейчас понимает, как сильно ему этого всего не хватало. Агеро отлипает, но не надолго. Тянет за руку за собой Баама, сам садится на кровать, усаживая мальчишку на своё колено. А Двадцать Пятый. А что Двадцать Пятый? По немногу растекается от ласки, укладывая свою голову на плечо, чуть трясь об него подобно котёнку. Слышится слегка хриплый смешок, а после Кун забирается под чулки, оглаживая контур ляжек. – Тебе правда не противно? Парень хмурится, но продолжает гладить. – Не противно что? – Прикасаться ко мне. Тебе правда нравится? Я не жирный? – Голос звучит чересчур разбито. Похоже, его это волновало слишком сильно, чтобы Кун на это забил таким образом. Хочется ударить себя по голове, он был так невнимателен. – Конечно. Что за вопросы, котёнок? Я столько раз говорил тебе, что ты дороже всего на свете. Ты не веришь мне? – Фыркает, припуская один чулок ниже, чтобы освободить больше кожи. – Верю. Прости, я постараюсь измениться. – Баам целует в щёку, наблюдая за нахмуренным лицом напротив. Кун нащупал кошачьи подушечки, смотрит вопросительно, не переставая щупать, жмякать и гладить. – Это чтобы ты меня точно простил, – хихикает Двадцать Пятый, но тут же пищит, потому что его кидают на кровать спиной, нависая сверху. Резко Кун опускается на уровне чужих бёдер, водя носом по внутренней стороне, слегка поглаживая большим пальцем талию. А Баам тяжело дышит, не привыкший к таким резким движениям, но явно доволен собой. В это время Агеро во всю хозяиничает у бёдер, поднимая бедную юбку всё выше, а чулки опуская ниже колен. Кажется, он успел притронуться к каждой части и расцеловать. В какой-то момент ему становится мало поцелуев, поэтому оставляет пару багровых пятен на светлой и нежной коже. Слышится тихое постанывание сверху, на что Кун улыбается, проходясь дорожкой поцелуев от левого бедра до живота, а после выше. Знает же, что поцелуи Бааму жуть как нравятся и сейчас этот трюк работает очень хорошо. Двадцать Пятый тянет за макушку парня, чтобы тот быстрее заканчивал с телом и переходил к лицу. Агеро, конечно же, улавливает прихоть, дразня тем, что выцеловывает шею, очень и очень медленно поднимаясь к лицу. Только когда он насытится щеками, перейдёт к губам. Тот стонет тихо, разочаровано как-то, но не мешает ласке. Пытка становится невыносимой, хватается за чужое лицо, целуя в губы. Кун доволен. Однозначно. Об этом сообщает улыбка, что чувствуется через поцелуй. Губы сминают медленно, никуда не спеша. Рука парня бродит по телу под ним, оглаживая каждый участок кожи, а после ложится на пах, от чего Баам стонет. Этого хватает, чтобы углубить поцелуй. – Советую тебе поторопиться, иначе я кончу только от твоих поцелуев, – сбивчиво говорит Двадцать Пятый, для правдивости своих слов, толкаясь в руку, что слегка сжимает пах. Повторять два раза Агеро не нужно. Он снимает чужую футболку, оценивая фигуру, а Баам отворачивает голову, стесняясь своего тела. – Изумительный, – шепчет Кун, возвращаясь к губам. Кажется, от этих слов Двадцать Пятый расслабляется, снимая уже верхнюю часть одежды парня и удовлетворённо мычит в поцелуй, когда чужая кожа соприкасается с его. Баама заполняют миллионы чувств, которые даже описать сложно. То как руки бродят по телу, как чужие губы прикасаются к коже, отдаёт жаром. В комнате уже нет той былой прохлады, что была до этого. Каждый участок тела горит, а член болезненно ноет, прося с ним наконец разобраться. Снова раздаётся стон, когда с него стягивают трусы. Он так и остался в юбке с чулками и, кажется, Кун даже не думает их снимать. Ладно, сегодня ему можно своевольничать. Агеро собирает немного естественной смазки на палец, размазывая по члену, слегка надрачивая, чем вызывает новые постанывания. Двадцать Пятый теряется, как рыба открывает и закрывает рот, потому как прошибает его от накатившего возбуждения. Толкается в кулак, тяжело дыша и не может найти себе место, когда губы Куна снова оказываются на его шее. Руки зарываются в волосы парня, притягивая к себе ближе. Плевав на своё возбуждение уже давно, Агеро старался уделять всё свое внимание одному и единственному мальчишке, что лежит сейчас под ним и сладко стонет. Но долго ждать он тоже не мог. Отвлекаясь от сладкого тела, Кун снимает с себя трусы, откидывая их куда-то в сторону. Утром им придётся собирать вещи по всей комнате, потому что те раскиданы везде. Парень не замечает, когда это Баам успевает дотянуться до чужого стояка и ухватиться, надрачивая. Агеро тихо стонет, когда Двадцать Пятый делает толчок бёдрами. И сейчас он опять замечает, что делают это уже не один раз. Совсем забылся с этим всем. Кун целует в лоб, отвлекаясь, чтобы найти в тумбочке смазку, а после возвращается. Баам замер в ожидании. Смотрит на то, как его парень выдавливает немного смазки, грея её на пальцах, а после аккуратно и медленно вводит один палец внутрь. Он тихо стонет, снова теряется, когда его стенки внутри начинают растягивать, не забывая при этом целовать. У Агеро пальцы длинные, красивые такие. Самая любимая часть тела Двадцать Пятого. Поэтому просто нельзя не сойти с ума от того, что они делают. С тем, как Кун отвлекает от не совсем приятного момента, он даже не замечает, как в него входит второй палец. Это осознание приходит только тогда, когда находится простата. Баама подбрасывает на кровати, начинает чуть мелко дрожать, а глубокий громкий стон выбивается из его груди. Слишком жарко. Он сходит с ума, когда умелые руки снова повторяют движение и уже просто не может перестать сладко стонать в чужое ухо. Ему кажется, что он слишком громкий, поэтому старается больше не издавать таких громких звуков, время от времени закусывая нижнюю губу, когда снова не удаётся сдержать порыв. Его руки крепко вцепились в чужие плечи, а плавные движения чужой руки внутри, заставляют сжимать ещё сильнее. Баам тянется за поцелуем, встречаясь с губами Куна. Тот сразу же скользит языком внутрь, проходясь по нёбу, во всю хозяйничая во рту. Он стонет в поцелуй, уже сам старается насаживаться на пальцы и задавать свой темп. Это работает как зелёный сигнал для Агеро. Парень на последок чмокает в губы, отстараняясь и вытаскивая пальцы. Двадцать Пятый разочаровано стонет, когда прежняя наполненность исчезает. Снова смазка оказывается в руках, но в этот раз смазывает болезненно ноющий член. Вид раскрасневшего и запыханного Баама вызывает бурю эмоций. По спине проходят мурашки, а мысли темнеют, когда он всё же входит головкой внутрь. Кун стонет хрипло, ощущая узость и то, как стенки сжимают его. – Расслабься, котёнок, – звучит над ухом, опаляя своим горячим дыханием. Баам закусывает губу, что-то мычит, хватаясь за шею Куна, пока тот старается не сделать слишком больно. Получается войти полностью, но он никуда не спешит, выцеловывая шею, поднимаясь к скуле, а после вылизывая мочку уха, одновременно делая пробный толчок. Чужие руки перестают так сильно сжимать, а тело обмякает, поэтому Агеро снова толкается, на этот раз резче. Баам громко стонет и прогибается в спине, когда парень вбивается быстрее, задевая каждый раз простату. В какой-то момент Кун оказывается лежащим на кровати, а Двадцать Пятый пребывает в позе наездника. Это позволяет лучше разглядеть тело, которым тот готов любоваться вечность. Руки переходят на чужие бока, придерживая, а с них ползут к соскам, играясь с бусинкой, от чего Баам стонет громче. Юбка то и дело задирается, когда тот скачет, опираясь руками на грудь Агеро. Он снова наклоняется, чтобы поцеловать пухлые от множественных покусываний губы напротив. Двадцать Пятый закатывает глаза, когда наслаждение расползается по телу, каждый раз, как чужой член попадает по простате. Тот чувствует пик совсем близко, стараясь ускориться. Пару таких движений, и он стонет, кончая и попадая спермой на живот Агеро. Тело обмякает окончательно, падая на грудь парня, пока тот толкается ещё несколько раз и в итоге догоняет Баама. Они переводят дыхание. Младший прикрывает глаза, утыкаясь носом в шею Куна. Усталость берёт вверх. Сквозь сон Двадцать Пятый ощущает поцелуй в макушку, а после руку, что решила покоится в волосах, то и дело перебирая их.

***

Альфине скривил морду, когда Баама на руках занёс Кун в общую кухню. Они весело улыбаются, а Агеро шутит, от чего младший смеётся, целуя щёку. Альфине фыркает и вскипает, когда на свои колени усаживает Двадцать Пятого парень, а тот обвивает шею руками. Он то думал, что всё уже. Вот она – песенка доиграла, счастливой жизни пришёл конец. Пришёл конец жизни Баама, но никак не для него. В итоге всё обернулось совсем иначе. Альфине решает, что не нужно было бегать за таким убогим мальчиком на побегушках, у такого же отвратительно милого мальчишки. По кухне разносится стук стакана об столешницу, громкие шаги и он выбегает из кухни. А Баам ликует. Лыбится как дурак, наблюдая за красным от злости Альфине, что уже развернулся и уходит. Двадцать Пятый надеется что навсегда.