***
Двери и бесконечные коридоры – это здание всегда походило на какой-то пещерный комплекс, только более освещённый. Закольцованное вокруг нескольких больших залов, словно лабиринт, оно вызывало лишь тоску по солнечному свету, которого здесь категорически не хватало, хотя здание вписывалось в нормы освещения. Дверь, дверь, поворот. Привычные действия. Поздороваться. Пожать руку. Кивнуть. Дверь, дверь, коридор, поворот. – Система ещё сможет работать около шести часов. Иди и отдохни! Ты хорошо себя чувствуешь? На плечи ложатся руки, и, кажется, если бы в них было больше силы, они бы неплохо встряхнули тело. – Всё нормально. Девушка напротив вздыхает и сильнее сжимает руками его плечи. – Зе́рпа. – Всё нормально. Лимит времени для отдыха уже вышел. Эти слова вызывают лишь какой-то обречённый смешок. Девушка поджимает губы в горькой усмешке и смотрит в сторону, на плечо, которое сжимает пальцами. За её спиной открывается очередная дверь, входит человек в полностью закрытой одежде, так, что видно лишь глаза. – Что ты делаешь, Луиза? – глухой голос. – Он как будто смерть увидел! – девушка попыталась встряхнуть Зерпу, но не удалось. – Посмотри на него! – Я должен работать, – ровный безэмоциональный тон. – Перестань. – Зерпа, – глаза блеснули из-под импровизированного головного убора. – Ты действительно бледный. Снова брал отгул, чтобы пойти туда? Спокойное лицо не выдавало никаких эмоций. Реакция на слова отсутствовала. Девушка, Луиза, убрала руки с плеч и подошла в упор, обнимая Зерпу. Тот немного погладил её по плечам и спине в ответ. Затем они разошлись, хоть и отчасти нехотя. – Я пойду. Но, если ты хочешь, мы можем поговорить. Я могу провести тебя туда. – Да, давай, – кивнула девушка. – Спасибо. Втроём они двинулись дальше по зданию. Среди множества одинаковых дверей было несколько особенных. Они были больше остальных и чёрного цвета, тяжёлые, покрытые барельефом. Одна из таких дверей и понадобилась маленькой компании. За ней скрывался небольшой и заставленный оборудованием кабинет, где трудилось чуть менее десяти человек, наблюдающих за скользящими графиками. Они все как один подняли головы на вошедших, и все, кроме одного, затем отвернулись в свои мониторы. – Хорошо отдохнул? – спросил оставшийся, вставая из-за рабочего места. Он подошёл ближе и заметно погрустнел. Луиза опустила взгляд в пол. – Я так вижу, спровадить отдохнуть тебя уже пытались, – сказал он. – Со мной всё в порядке. Я могу выполнять свою работу. Это мне не помешает. – У меня нет власти идти против тебя. Проходи. – Ламбардлами́я, – Луиза наконец подняла глаза. – Он мне разрешил пойти с ним. Можно? – Конечно, – улыбка, но печальная. – Зерпа, параметры не изменились. Длительность сеанса – оставшиеся три часа. Я скомпенсировал потери. Тот кивнул, и вместе с девушкой направился в сторону, к безликой очередной двери. За ней оказался круглый зал с небольшим столом и несколькими стульями. В центре стола находился пульт. Зерпа сел за стол и нажал зелёную кнопку, обозначающую запуск системы. Затем он перевернул пульт и открыл потайной ящичек лёгким нажатием. Там оказалась тонкая цепочка с двумя крупными кусками металла. Надев её на руку как браслет, Зерпа глубоко вдохнул и выдохнул, затем вернул пульт в первоначальное положение и нажал кнопку включения. Металл приобрёл лёгкое сияние, а в центре комнаты словно сформировался полупрозрачный шар, похожий на воду в состоянии невесомости. – Не стесняйся, садись, – сказал Зерпа. – Ага, – Луиза взяла стул и придвинула его к столу. – Мне точно можно сейчас всё это делать? – Ты же слышала сама. Систему стабилизировали. Можешь делать здесь что угодно. Зерпа поднял глаза на подрагивающий шар. Его глаза зафиксировались в именно таком положении, он перестал моргать и как будто в целом выпал из реальности. Луиза, наблюдавшая за этим, молчала. Свечение металла стало пульсирующим, подобно биению сердца Зерпы. Он не глядя нажал крайнюю правую кнопку на пульте сбоку. По шару пробежала волна явной ряби, словно гребень реального прибоя, следом – ещё одна, заставляя его мерцать и переливаться градиентом белого. Затем шар вновь стал прозрачным, настолько, что если бы не преломление света от его мелкой дрожи, то его было бы не видно даже несмотря на разницу в плотности. Впрочем, ненадолго: поверхность шара стала темнеть, а затем внутри него появилась картинка. Немигающий Зерпа продолжал недвижимо смотреть на шар, в котором постепенно проявлялся не простой фон в виде комнаты, а и вполне себе реальные очертания человеческой фигуры. Луиза сглотнула, и в минутной тишине это даже оказалось слышно. – Ты... – голос на секунду пропал, и девушка слабо прочистила горло. – Ты всегда делаешь так? – Проецирование – способ избавиться от скуки в процессе отдачи энергии, – Зерпа говорил монотонно, словно зачитывал заученную до дыр фразу, – а также способ увеличения количества и качества отдаваемой энергии. – Я о том, что ты проецируешь. То есть, кого. Луиза подняла руку и опустила её на плечо Зерпы. Затем она поднялась со своего стула и зашла за спину собеседнику, теперь положив обе руки на его плечи. Зерпа не шевелился и не моргал, это был естественный процесс. А ещё, он не отвечал девушке. В шаре уже вместо очертаний силуэта появилось изображение, и оно двигалось как видео весьма посредственного качества. Через некоторое время картинка стала более сглаженной, плавной, и теперь можно было расценивать её как полноценную проекцию. Зерпа проецировал, как и все остальные, напрямую из своего мозга, и все проекции у него были в целом одинаковые. В них всех был лишь один человек. – Зерпа, – руки на плечах слегка сжались. – Ты постоянно все восемь часов проецируешь это?.. – Это? – подал наконец голос Зерпа. – Твоё прошлое. Нет, ваше прошлое с ним. Взгляд так и остался немигающим, поза не изменилась, словно человек застыл в виде статуи. Даже дрожи не пробежало. Луиза сильнее сжала пальцы, и её руки слегка тряслись. – Ты действительно делаешь так всё это время... Ты действительно делаешь... Она отпустила плечи Зерпы и почти бессильно упала на стул позади. – И после этого ты всё равно так часто ездишь туда... – голос упал до шёпота. – Да, я всё ещё люблю его. Ты это хотела спросить? – безэмоциональным тоном. В шаре проекция наконец обрела максимальную чёткость. Коротковолосый рыжий голубоглазый парень будто навис сверху над «объективом» и со слабой усмешкой что-то говорил. Он немного жестикулировал и иногда, замолкая, кажется, смеялся. Затем он откинулся назад и поднял руки, принимаясь обрисовывать в воздухе некую фигуру. – Три года. Это не помогает тебе уже три года, так? – спросила девушка уже более уверенно. – Помогает. В этот раз я приехал через целых три недели. Луиза шумно вздохнула. – Значит, его душа всё ещё привязана к надгробию? Зерпа, казалось, немного пошевелился, а затем тихо вздохнул. – Ты же понимаешь, что это – мучение для него? – Луиза повысила голос и даже подошла ближе, заглянула в неизменное с первой минуты лицо. Затем она качнула головой и охнула тихо-тихо. Опустила глаза, опёрлась локтями о стол и уткнулась лбом в сложенные вместе руки. – Ты используешь его ради удовлетворения своего эгоизма. Но всё это – я даже не знаю, что говорить и делать. Это ведь не с пустого места. – Осознание этого усиливает мою скорбь. – Ты ходишь по кругу, ты знаешь? – Знаю. Но у меня так и не получилось его разорвать. Луиза продолжила стоять так, не поднимая головы. Через долгое время тишины – так показалось – Зерпа, не меняясь в лице и не сводя взгляда, отнял руку от пульта и положил её пониже плеча девушки, на лопатку. – Я действительно ненавижу это всё, но не могу перестать думать о нём, – Зерпа говорил тихо и ровно, не убирая руки. – От меня отвернулись все, кроме Вьяши, а она уже не может прикрывать меня перед родителями. А я всё так же выращиваю маленькие цветники и ношу цветы на его могилу всё это время. Он... Мне кажется, он уже даже начал отчаиваться. Мы оба устали. Но я не могу. Я хочу снова увидеть его, услышать, почувствовать. И он начал выполнять последнее желание, видимо, от безысходности. Луиза втянула носом воздух, но получилось шумно – кажется, она плакала. – Ты не заслуживаешь его. – Я знаю, как ужасен, – Зерпа сжал пальцы, немного комкая одежду Луизы. – Три года эта штука высасывает мои эмоции, три года, и я даже научился проецировать многие часы, а не простые отрывки. Ламбардламия написал два научных труда на основе моей ситуации. А я всё ещё скорблю настолько сильно, что способен приковать душу любимого человека к его собственной могиле... Луиза потёрлась головой о собственные руки и повернулась к Зерпе. Тот, как уже стало обыденным, не моргая и не меняясь в лице, смотрел на шар с проекцией, однако руку не убрал. Девушка повернулась обратно, тоже глядя на шар. В этот момент там смеялись радостно и весело. – И все эти годы я думала, что однажды увижу прежнего тебя, – она опустила голову. – Прости. Я... Луиза замолчала и покачала головой. – «Не надо, не плачь над могилой моей, мой дух никогда не покоился в ней», – произнесла она тихо, но твёрдо. – «Не стой у могилы ни ночью, ни днём, я рядом, мой милый. Я в сердце твоём», – сразу продолжил Зерпа. – Ты его знаешь? – Только первые строки, – девушка пожала плечами и подняла голову, глядя вперёд, в сторону от проекции. – Дальше я не знаю таких названий. Безликие стены, одинаково белые, как и пол, и потолок, а металлические элементы все как один блестящие, будто начищенные. Комната для таких, как Зерпа. Нет, даже не комната, а обычная палата. Ведь здесь его лечат таким образом. Через браслет, или, в частности, его металлические части, этот аппарат вытягивает избыточные эмоции, глубоко спрятанные эмоции, застарелые, словно раны, эмоции. Появляется неосязаемый энергетический поток, в сути которого лежат человеческие эмоции. Их качество и характеристика не важны, имеет смысл лишь их количество. Это – один из радикальных, тестируемых, но в некоторой степени получивших распространение способ избавления людей от душевных недугов. Шар в центре комнаты – приёмник энергии, также при определённой силе и желании – главным образом, моральной – эмоции можно, как фотоплёнку, проявить, вывести как картинку. Эмоции связаны с событиями. События появляются в виде проекций. Это не влияет на процедуру, и в целом человек способен по своей воле видеть или не видеть эти картинки. Поначалу они действительно как фото, но Зерпа за три года научился не просто заставлять их воспроизводить «видео», но и увеличил его длительность. Три года, учитывая, что большинство тех, с кем подписывали контракт, избавлялись от своих эмоций, даже застарелых, спустя год, два – максимум. Зерпа, уже не подросток, а молодой мужчина, парень, здесь уже больше времени, чем некоторые сотрудники. Проекции помогают отпустить. Эмоции отнимаются, мозговая деятельность возвращается к обычной. Человек взвешивает всё, пересматривает ситуацию с разных сторон, делает иные выводы: был неправ, поспешил, мог поверить, мог простить, мог понять, мог остановиться... Вместе с картинками избыток уходит, преобразовываясь в энергию, которая накапливается в шаре, откуда поступает на анализ, а оттуда – подпитывает энергосистемы. Прежде – комнаты, лаборатории центра. Ныне – города и страны. Зерпа знал, что браслет на руке его, словно дорвавшийся до воды путник в пустыне, тянет всегда максимально возможное для его ёмкости количество энергии. Проекции показывают то, что он сам проигрывает для себя раз за разом, и сердце немного отпускают тиски отчаяния. Эта комната есть причина, по которой он всё ещё способен мыслить здраво и в целом функционировать как человек, а не овощ с замкнутыми на себя мозговыми процессами. Но этого недостаточно. Проекции уходят, но восстанавливаются – самим Зерпой подсознательно. Он полюбил далёких пять лет назад. Полюбил без памяти, всем своим сердцем. Он отдал всего себя этому союзу, этой связи, и получил взамен абсолютно такую же искренность. Их связь порицалась широкой публикой, но отец тогда решил, что поиграть сыну можно. Отец, заложивший вместе со многими людьми основы этого центра, не был обременён табу и клеймами прошлого, рассматривая лишь эмоции, которые изучал ради великого дела, и искренность обоих влюблённых говорила о том, что он правильно поступил, не порицая их связь и не пытаясь разорвать её. Только вот не знал отец, в какую бездну упадёт его сын, когда его избранник угаснет. С самого первого дня здесь, когда его в состоянии, близком к истерии, привели сюда, Зерпа, узнавший о проекциях, пообещал сам себе начать избавляться от эмоций с самого начала, то есть, с начала их отношений. Но первые полгода эмоции возвращались вновь и вновь, и от браслета с маленьким камнем кварца он перешёл сразу на текущий, с максимальным поглощением. Процесс пошёл, но его скорость была и остаётся чрезвычайно медленной. Зерпа много раз пытался перепрыгивать в проекциях, но не получалось. Мозг, сердце, сознание, душа – они все понимали, но не могли отпустить. Картинки-образы раз за разом возникали в сознании даже после избавления от эмоций отчаяния и боли, связанных с ними. Оставалась лишь толика тепла, которая подпитывала Зерпу и толкала его вперёд, к свободе. Однако, тепло слишком сильно напоминало Зерпе о прошлом, и он становился зависим от него снова и снова. Ему не хотелось верить в то, что однажды он начнёт это безумие с самого начала. Он давно в числе первых претендентов на тестирование увеличенных мощностей. Развитие данной области такое же сложное, как и все остальные составные части, однако Зерпа обладает терпением. Его вполне устраивает то, что он может здесь провести ещё лет десять. Во-первых, это даже на благо людей. Во-вторых, три недели за три года... Если он сможет удержать себя год, скорее всего, душа улетит от могилы в точку невозврата, потеряется, сольётся с иными или что-то в этом роде. Тогда она упокоится наконец. До этого, она не в состоянии улететь далеко, и отчаянные эмоции, направленные на неё, тащат её назад. Зерпа одновременно и искренне ненавидит себя за это, и до безумия боится остаться один и больше никогда не почувствовать, не услышать, не увидеть того, кого любил – и любит – больше всей жизни. Луиза, милая девушка, дочь одного из исследователей-основателей и племянница Ламбардламии. Любознательный ребёнок, подросток часто бывал в этих стенах. Она лишь раз видела Зерпу с его любовью, лишь раз до того, как он рухнул в бездну, до того, как судьба отняла у него самое дорогое. Одного раза хватило на всю жизнь. Она понимала, насколько сильны были эмоции, но не понимала, почему Зерпа приходит сюда так много времени подряд. Луиза, можно сказать, была ему другом. В своё время их даже думали свести как пару, но Зерпа продолжал пребывать в бездне своих эмоций, однако он слушает её, как своего соратника. Ламбардламия, учёный, которому поручено быть личным «врачом» и куратором Зерпы. Относится к тому, как к сыну, но понимает, что человек сам строит свою судьбу и жизнь, поэтому не заставляет. Он перепробовал бессчётное количество способов и упёрся в отсутствие технического прогресса. Это не уловки с его стороны – все исследования зачастую имели его как флагман, как первоисточник идеи и результатов наблюдений. Тот мужчина, полностью скрытый одеждой – из числа техников, и Зерпа с Ламбардламией у них в числе главных и первых тестировщиков. Почти хорошие знакомые. Почти друзья. Почти, как и все здесь. – Скажи, – Луиза снова повернулась лицом к собеседнику. – Ты всегда так смотришь на этот шар? То есть, твои глаза, не портятся ли? – Если я скажу тебе, что плáчу часы напролёт здесь, ты мне поверишь? – уточнил Зерпа. Девушка приблизилась, вглядываясь в тёмные, широко распахнутые глаза. – Даже если и так. Это мало что меняет. – Я не знаю. Но, мои глаза не бывают сухими здесь даже частично. Зерпа убрал руку от девушки и снова вернул её на пульт, впрочем, никак более с ним не взаимодействуя. – Сейчас все исследования в основном ведутся в сторону улучшения качества жизни, и, думаю, это – тоже оттуда, – сказал Зерпа. – Из-за малого спроса исследование этих штук, – он двинул рукой с браслетом, – продвигается очень медленно. Это мнение и отца тоже. – Но почему твой отец? Он же любил тебя всегда, разве нет? – А какой смысл сейчас держаться за меня ему? – губы скривились в ухмылке, которая быстро пропала. – Он перешёл из научных рядов в связные между пациентами и врачами. Поэтому здесь и улучшают качество, которое подходит для большинства. Луиза поёжилась от той ухмылки и постаралась отвести взгляд в пол. – Исследователь здесь – Канис, но ему всегда была интересна суть энергии. Он первый увидел во мне подопытного кролика, но я не виню его. Он не один такой. И Вьяши, вышедшая замуж по расчёту ради успешного продвижения этого центра... Кому я тут нужен, кроме Ламбардламии, который из меня себе делает статус? Зерпа вздохнул, закончив свои мысли. Возможно, зритель совершенно не подходит для подобного. Возможно, он сам является дураком сейчас. Как будто что-то новое. Луиза помолчала несколько секунд и открыла рот, но Зерпа заговорил вновь, перебивая невысказанное: – Этим вопросом я хотел спросить только о моей семье. Об отце, брате и сестре. Мы не говорим о результатах тестов и прочем. – А... Луиза поджала губы. Видимо, то ли Зерпа уже был знаком с этим ходом мыслей, то ли превентивно ограничил рассуждения, чтобы они не протягивались в будущее и прочие абстракции. Девушка качнула головой и снова заглянула в тёмные глаза. – Теперь мне грустно за тебя. – Не льсти мне. Я всё ещё жалкий эгоист. В шаре-проекции мелькали картинки. Сцена слегка переменилась, вернее, её ракурс. Теперь рыжий голубоглазый парень был очень близко, и даже можно было, кажется, рассмотреть эмоции в его глазах или на лице. Луиза, глянувшая на шар, могла точно сказать одно: даже она ощутила сейчас счастье, исходящее от этих голубых глаз. А может, от этой почти незаметной улыбки. Или ещё что-то? Зерпа надеялся, что однажды сможет дойти до самого конца воспоминаний об их любви. Сможет спроецировать то, что в то время почти заставило его выжить из ума. Его единственная любовь, носитель редких генов, угас за три дня, по словам врачей. Три дня, из которых два – Зерпа был в неведении, а когда узнал – даже такси не смогло его привезти вовремя, даже по пустым улицам. Он не успел попрощаться. До сих пор иногда он слышит запах больницы, панику, когда допустили внутрь – и уже безжизненное тело рядом с врачами. Сколько ему не хватило, получаса? Часа? Больница, в которую попал Алек не без помощи воздушных путей сообщения, была действительно далеко. Да, он не был силён здоровьем – рецессивные гены никак этому не способствовали, однако уйти из жизни за три дня... Зерпа не успел. От души Алека Зерпа узнал, что тот умер в неясном сознании, поэтому, возможно, не осознавал, было ему больно или нет. Это смягчало собственную боль утраты, но никак не помогало. Зерпа не мог запустить сразу последние воспоминания, как ни пытался, даже сейчас. Возможно, их проекции помогли бы, но даже Ламбардламия не понимал причины ступора. По правде, он не до конца разобрался и с самим феноменом очерёдности, однако всё равно пытался помочь Зерпе, пусть даже это доходило порой до абсурда и ребячества. – Твоя жизнь не совсем безразлична мне, и я вовсе не учёный или исследователь. Я всё ещё хочу когда-нибудь увидеть прежнего тебя, – сказала Луиза. – Спасибо, – на губах Зерпы появилась слабая искренняя улыбка. Он продолжил проецирование, однако теперь атмосфера в помещении была более спокойной. Луиза села на стул позади Зерпы и молча принялась наблюдать за меняющимися картинками. Мельком она подумала о том, что можно было бы и уйти, оставить этого человека наедине с его печалью, но сразу передумала. Быть может, в этом и ключ, загвоздка? Ламбардламия сидит снаружи, а внутри всегда был лишь один Зерпа. Может, ему не хватает простой поддержки? Банального присутствия рядом того, кому ты хоть немного дорог. Как человек, как друг, как родственник, не важно. – Скажи. Ты не против, если я буду здесь? До конца. – Это весьма скучное занятие для тебя, зачем? – спросил Зерпа. – Может, твоя скорбь сильна, потому что ты всё время один? – Луиза сделала короткую паузу, и Зерпа, уловив мысль, немного склонил голову. – Я имею в виду, здесь. В этой комнате никто ведь не сидел и не болтал просто так с тобой. Зерпа хмыкнул. – По правде, это инициатива Ламбардламии. Изначально он запрещал сюда входить посторонним. Потом технология развилась, но желающие растворились во времени. Луиза хлопнула в ладоши. – Если это – ключ, то я бы придумала ему хорошее наказание за сокрытие разгадки. – Ты можешь спросить его об этом лично. Возможность так общаться, как сейчас у нас с тобой, появилась месяца три назад, не более. Зерпа хорошо помнил это: Ламбардламия тогда сообщил новость, как будто случилось чудо. Когда же учёный понял, что к Зерпе никто не ходит, то он в некоторой степени приуныл, но не стал звать силой кого-либо. Если эмоции не от чистого сердца, в их деле они бесполезны. – Ты не переживай, – сказала Луиза и, судя по тону, она явно была воодушевлена. – Мне кажется, попробовать можно. Ведь ты действительно одинок сейчас. – А говорила, вся эта ерунда Ламбардламии тебя не привлекает, – сказал Зерпа. Луиза зашипела на него, призывая молчать. Зерпа пожал плечами. – Я не прогоняю тебя. И никто не прогонит. – Хорошо. Спасибо. Оба затихли. Зерпа полностью сконцентрировался на шаре. Эмоции от созерцания прожитых дней начали эфемерно ощущаться на его теле. Его прекрасный ангел снова, как тогда, смотрел на него, они оба были счастливы. Это прошлое нужно было отпустить. Нужно было забыть, забыть и никогда не вспоминать. Но... Зерпа потерял ощущение времени и реальности, проживая счастливые моменты. Он проецировал уже неосознанно. Картинки сменяли одна одну, и Зерпа даже слышал голос Алека – как и тогда. Он был любим, и его любили. А теперь он – доброволец-подопытный в камере для психически нездоровых. Зерпа, не осознавая себя и реальности, заплакал, а затем вдруг ощутил прикосновение к плечу, только оно было реальным. Обманутый разум подумал о том, что это Алек – и стало ужасно больно. Он снова заставляет самого дорогого ему человека быть привязанным к этому миру, которому он уже не принадлежит. Снова. Нет, Зерпа пообещал отпустить! Или хотя бы попытаться. Следом пришла мысль о том, что сейчас он не один в помещении – рядом с ним есть человек, который понимает и поддерживает его. Разве это можно понять? Понять, насколько сильно он любит? Всё ещё любит! Злые, тревожные и другие мысли медленно отступают, проясняя разум. Зерпа снова видит шар, но более не слышит его. Наваждение развеялось. Это означало только одно – конец сеанса. Затем, словно по указке, шар стал блекнуть, а после и вовсе принялся растворяться. Сзади раздался вздох, и Зерпа, вновь вспомнил, что в комнате он был не один. Пронёсшиеся как мгновение картинки прошлого начисто выбили у него память о том, что Луиза всё ещё здесь, и что прошло лишь несколько часов. – Этот шар – очень странная штука, но он... Он просто растворился в воздухе? – спросила девушка. Зерпа кивнул. Он снял браслет, вернул его в пульт, затем откинулся на спинку стула и закрыл глаза. – Ты в порядке? – Да. Ты можешь идти, – сказал Зерпа. – Мне нужно немного времени. – Я подожду, - ответила Луиза. Совсем немного времени. Буквально несколько минут. Нужно было убедить самого себя, что всё позади. Что всё кончилось. Алек более не принадлежит миру живых. Даже если больно и немного хочется уйти вслед за ним. Нет, это не выход и не вариант. Зерпа должен жить, чтобы хранить его память. Должен хотя бы самому себе. Наконец, Зерпа привёл хаос в голове в относительный порядок. Он встал со стула и наскоро размял затёкшие конечности. Луиза последовала его примеру. Дверь помещения раскрылась без их участия, и они вышли. Их сразу встретил Ламбардламия. – Сегодня всё прошло очень хорошо, – сказал он. – Ты хорошо поработал. Луиза сделала шаг вперёд. – Можно я и впредь буду работать с Зерпой? – Это не запрещено, – ответил учёный. – Зерпа? – Под мою ответственность, – кивнул тот. – Договорились. До завтра. Отдохни сегодня хорошенько. Зерпа только махнул рукой и пошёл из кабинета. Луиза осталась рядом с Ламбардламией. Зерпа раз за разом прокручивал в голове моменты «встречи» на кладбище. Его настроение было умеренно-подавленным, когда он встретился с Ламбардламией. Тот озвучивал ему отчёт: краткая информация о характеристиках энергии и подробности о новом опыте, новом дне. Луиза появилась рядом, когда устный доклад закончился. – Я не опоздала? – спросила она. Слегка запыхавшаяся. Она, вероятно, спешила. Ламбардламия не стал оставлять это незамеченным: – Зерпа не предупреждал тебя? – А должен? – в один голос спросили Зерпа и Луиза. Они переглянулись. Ламбардламия вздохнул. – Я не думал об этом, – сказал Зерпа. – Подумаешь позже, – махнула рукой Луиза. – У меня есть план. Зерпе уже можно заходить? Или нет – уже нужно? – Нужно, – кивнул Ламбардламия. – Можете приступать. Зерпа кивнул, и они с Луизой переместились в белую комнату. Пока они шли к столу, Луиза заговорила: – Я могу говорить тут в любое время? Не отвлеку? – Не думаю, – качнул головой Зерпа. – К слову, что у тебя за план? Луиза неловко кашлянула. – Не то чтобы это там такой великий план... Скорее просто идея. Я думаю, что мы с тобой поладим. Она заняла место на стуле. Зерпа совершал дежурные действия по запуску системы. – Разве мы уже не ладим? – поинтересовался он. – Не так, – девушка покачала головой. – Я говорю о том, чтобы... Странно это говорить, конечно, но – чтобы мы стали близкими друг другу. Как друзья. Сильнее, чем сейчас. Появилась проекция. Зерпа снова, не мигая, смотрел на шар. – И как ты планируешь это осуществить? – Я воспользуюсь кое-какой наглостью. Не скажу, какой, но я планирую поторчать в твоей жизни. Ты не против? Зерпа хмыкнул. – Нет. – Хорошо. Луиза сконцентрировалась на проекции. В этот раз события были иными. Это было похоже на какую-то поездку. Рыжий человек маячил впереди камеры, периодически что-то показывал, смеялся. – Расскажи, каким он был? – спросила Луиза. Зерпа издал удивлённый возглас. – Неожиданно. – Это очень плохо – задавать такие вопросы? – поспешила уточнить девушка. – Нет. Это нормально здесь. Я не ожидал такого вопроса от тебя. Зерпа ненадолго затих. – Я люблю его, – наконец, сказал он. Сердце кольнуло печалью. Не то слово, чтобы описать всю гамму эмоций, которая происходила тогда. – Я видел в нём смысл своей жизни. Он дарил мне всего себя, и я отдавал себя взамен. Я был готов отдать жизнь в угоду ему. Я смотрел только на него. Но мои эмоции – ничто по сравнению с его. Его чувства ко мне были ещё сильнее, и это не выдумка. Зерпа продолжал проецировать, но картинка подвинулась вслед всколыхнувшимся чувствам. Прекрасное изображение Алека теперь было так близко, что, казалось, его можно было потрогать, если протянуть руки. Алек легко улыбался и что-то говорил. Зерпа прервался и будто услышал слова. Признание. Но его печаль отвлёк голос. – Не уходи, – позвала его Луиза. – Расскажи мне о нём. – Да, – отозвался Зерпа. Сторонний голос, тянущийся от шара, затих. – Он был хорошим человеком. Довольно милым, насколько милым можно назвать парня. У него было очень важное достоинство – он горячо любил меня. И ещё, – мимолётная улыбка, – мне нравилось, как он готовил. В душе смешивались чувства. Тепло и холод, влюблённость и глухая боль. На проекции – знакомое лицо. – Ему часто признавались девушки, а он в ответ на это показывал им фотографию спящего меня на своём телефоне и говорил, что уже влюблён. Луиза непроизвольно улыбнулась – в словах Зерпы было неожиданно много тепла и нежности. Его чувства можно было ощутить в его речи. – Он любил лето. Нет, вернее, он любил все сезоны, но летом ему нравилось быть со мной на пляже у воды. Он всегда смеялся с того, как я трясусь, как осиновый лист, когда выхожу из воды. А потом он заворачивал меня в полотенце и утыкался носом в затылок, целовал шею и через раз плевался от того, что вода солёная. Он любил обнимать меня... Луиза почувствовала, что Зерпа прервался не просто так. Зерпа же ощутил, что его глаза увлажнились. Он снова плакал. Ему было и больно, и тепло от воспоминаний, но он мог и хотел продолжать. Изображение проекции вновь сменилось, на этот раз – на то самое лето и пляж. Алек в одних плавках смеялся и шёл навстречу с длиннющим и широким полотенцем. – И в такие моменты, он мне говорил, что нет человека в мире счастливей. Он часто говорил, что со мной обрёл счастье. – А ранее он был несчастен? – Нет. Его родители его любили, хоть и в штыки восприняли нашу связь. Он говорил, что я подарил ему счастье любви. Второе счастье, помимо любви родительской. Однако, они разрешают мне посещать его могилу. По телу скользила боль и печаль. Зерпа коротко выдохнул. – Я и тогда думал, что моей любви ему недостаточно. Что я мало ему даю, по сравнению с его отдачей. Но он всегда говорил, что я накручиваю себя, и что я его самый любимый человек. Самый искренний, самый лучший... А потом я не успел даже попрощаться с ним у больничной койки. Как глупо. Луиза поднялась, подошла к Зерпе и положила руки ему на плечи. – Ты не в силах изменить прошлое. – Я знаю. Если бы мог, то уже давно бы изменил. Зерпа ощутил, как кожа под руками девушки стала медленно нагреваться. У Луизы неожиданно тёплые руки. – В нашей истории важны не личности, а сила наших чувств. Их я даже описать словами не могу. – А что тебе в нём нравилось? Детали, его забавные моменты... Луиза наблюдала за шаром с проекцией. Всё та же летняя картинка, а ещё, они целовались. Алек выглядел так, словно буквально светился. – Кроме того, что «всё»? – спросил Зерпа и хмыкнул. – Таких моментов были миллионы. Я люблю их до сих пор. – Как вы познакомились? – решительно ввернула Луиза. Зерпа затих. Он осознанно пытался крутить воспоминания в сторону конца их истории. Предположительно, это могло помочь. Теперь ему предлагают вернуться в прошлое, в самое начало. Разумно ли это? Хоть и какого-либо подтверждения не было, что теория Зерпы верна. Он шумно выдохнул. Луиза подвинула стул ближе к столу и села рядом с Зерпой, накрыла его руку на пульте. – Если не хочешь, скажи мне об этом. – Нормально, – коротко ответил Зерпа. – Наше знакомство... Немногим позже того, как я поступил в университет. Поточная аудитория, лекция. Людей было очень много, поэтому я занял место рядом с незнакомым рыжим парнем. Однако, после середины лекции его ноутбук выдал какую-то ошибку. Он его перезагружал, пытался что-то сделать, но безрезультатно, – Зерпа даже чуть улыбнулся. Шар с проекцией стал мутнеть. Медленно проступала картинка, которую описывал Зерпа. И хотя Алек не выглядел здесь глубоко влюблённым, Луиза всё равно наблюдала. Таково было самое начало. – В общем, это продолжалось до самого конца лекции. В итоге, Алек её дослушал без фиксирования, а в конце он попросил меня дать конспект. Так и познакомились. Он отвёл меня немного в сторону от потока, выходящего из аудитории, и немного разговорил. Проекция следовала за словами Зерпы. Луиза глянула на лицо Зерпы. Тот неотрывно наблюдал за шаром, однако не выглядел слишком глубоко печальным. Зерпа чувствовал внутри себя волны скорби, но не очень сильные. Воспоминания о знакомстве оказались неожиданно приятными. Может, потому, что в тот момент они были лишь знакомыми? Любовь, что принесла столько счастья и боли, пришла позже. – Мы разошлись после того случая. Я не искал встречи. Наверное, это длилось полгода, после чего мы снова встретились, на этот раз – на обеденном перерыве. Тогда впервые разговорились чуть больше, чем проблемы ноутбука и лекция. Мы обменялись контактами. Проекция менялась вслед словам. Неожиданно Зерпа осознал, насколько легко было сейчас ему проецировать. Не было напряжения, обычно сопровождающего «перемотку» событий. Не то чтобы ранее он не обращался к теме их знакомства... Было дело, но Зерпе казалось, что этого слишком мало. Что отдаваемая скорбь слаба, когда он черпает её из событий того периода. – Пересекались первое время редко, но с каждым разом всё чаще. Причём абсолютно случайно. Даже начали обсуждать учёбу. У Алека был талант преобразовывать сложные мысли в простые и понятные, и я воспользовался его помощью в усвоении одной темы. После этого мы стали общаться довольно часто, насколько позволяла учёба. Проекции мелькали. – Я не ожидал, что Алек окажется таким человеком. Конечно, сложно судить по паре разговоров, но когда мы стали друзьями, я начал ощущать исходящее тепло от него. Причём даже, наверное, буквально, – Зерпа даже немного склонил голову, меняя картинки. – С ним оказалось очень приятно и легко взаимодействовать. Непроизвольно эти эмоции отражались мною. Проекции полетели дальше. Зерпа замолчал, пока шар проецировал спокойный разговор. Да, тогда ещё это лицо не выражало ту безумную любовь, но оно всё равно казалось светлым. Любимым Зерпой. – Он признался мне спустя год после нашей первой встречи. Тогда он слегка приболел и не пришёл на занятия, и неожиданно в перерыв я получил сообщение. Шар чётко спроецировал смартфон с посланием на экране. Текст был сумбурным – Алек рассказывал о том, что просит прощения, что хочет, чтобы их отношения не прервались. И в конце – что влюбился в Зерпу. Душу кольнуло болью. Зерпа почувствовал, как возвращаются привычные эмоции, что сопровождали каждый из дней, когда он работал передатчиком. Признание он проецировал неоднократно. Потому что тот день Зерпа помнил очень хорошо. – Я решил прийти к нему после занятий, а он всеми силами пытался упросить меня этого не делать, – Зерпа немного улыбнулся, пусть и горько. – И даже хотел сбежать, но я пришёл раньше того времени, чем он ожидал, и поймал его на лестничном проёме. Проекция изображала невероятно красного, смущённого Алека – а может, просто заболевшего. Он старательно избегал взгляда, что-то бормотал дрожащими губами. Зерпа замолчал. Эта картинка была близка его сердцу. Алек был таким милым в тот день... Зерпа, никогда не обременяющий себя стереотипами и чужим мнением, как сейчас помнил, что ему действительно захотелось тогда поцеловать Алека. Он выглядел как юная девица, признающаяся в своих чувствах. Поэтому Зерпа и ответил ему – он посчитал это очень милым. – Мой милый, – пробормотал Зерпа, чувствуя, как слёзы смачивают глаза. Ему остро захотелось вновь почувствовать Алека. Обнять его, погладить по голове, спине, услышать его голос. Следом пришла притупляющая волна. Браслет жадно тянул его эмоции, как путник, добравшийся до воды. Луиза сжала пальцы на плече Зерпы, приводя его в чувства. – Как ты? – спросила она. – Извини. – Справлюсь, – вздохнул Зерпа. Он неотрывно наблюдал за проекцией. Браслет работал: его печаль поутихла, будто морской отлив. – Мы можем продолжать. Я справлюсь. – Не заставляй себя, – беспокойно сказала Луиза. – Ты уверен, что стоит продолжать? Зерпа едва уловимо кивнул. – Всё в порядке. Если будет результат, это будет прекрасно. Если не будет, я ничего не потеряю. Луиза вздохнула. – Я знаю, что жестока к тебе, – сказала она. – Хочешь, чтобы я рассказал тебе всю нашу историю от начала и до конца, так? Луиза посмотрела на Зерпу. Тот не казался до конца подавленным, но ему явно не так легко дался подобный вывод. – Это единственный способ, – безжалостно отрезал Зерпа. – Но один я не смог по какой-то причине его осуществить. Поэтому ты здесь. Луиза только кивнула. До конца дня в комнате с перерывами раздавался голос Зерпы. Он рассказывал их историю, и даже в какой-то момент пошутил, что это – в том числе и его история болезни. Луиза только качала головой, но не лезла со своим мнением. Зерпа рассказывал подробно и с самого начала. Как развивались их отношения. Как он взрастил в себе любовь. Как его очаровал Алек. Он говорил и говорил, и проекции вторили его речи. Его прервал лишь конец процедуры по истечении восьми часов. К этому моменту в своём рассказе он минул все сложности первичные их отношений, подведя историю к радостному и абсолютно беспрепятственному взаимодействию. Луиза буквально чувствовала тяжесть в собственной груди от сочетания проекции, слов Зерпы и осознания, какая пропасть в душе того, кто остался. Ламбардламия попросил их задержаться. – Результаты впечатляют, – без лишних слов сказал он. – Качество и количество... Я не уверен, но если так пойдёт дальше, то это поможет тебе. Неужели нашёлся ключ? Луиза хлопнула в ладони. – Это действительно помогает? – Завтра узнаем, – остановил её радость Зерпа. – Я не чувствую особых изменений. – Да, завтра, – кивнул Ламбардламия. – Отдохни сегодня хорошо. И ты, – он перевёл взгляд на Луизу, – тоже. Потому что, наверное, ты далеко не просто так там сидела. Зерпа хмыкнул. – Готовь место под соавторство, – сказал он. Луиза рассмеялась. Оставшийся день, вернее, несколько часов до сна, Зерпа раздумывал о собственных ощущениях. Сегодня ему хотелось верить в небольшое улучшение. Причиной таких мыслей стало то, что сегодня ему стало легче дышать. Он даже разрешил себе обратиться к тому, что всё никак не мог вычеркнуть из своей жизни. Маленькая синяя флешка старого образца, на четыре гигабайта, которая сейчас является эталоном бесполезного и мелкого объёма. На ней хранилось одно-единственное видео, снятое на камеру. Зерпа надел наушники и пристально упёрся взглядом в экран ноутбука. Видео началось сразу, и по спине пробежала волна тепла, когда Зерпа услышал дорогой сердцу голос. – Сегодня день влюблённых, – бодро повествовал Алек за кадром, пока картинка замерла на календаре с обведённой датой. – И это видео будет частью моего подарка. Камера развернулась. Зерпа неосознанно задержал дыхание. Его рыжее сокровище... Алек выглядел спокойным, даже немного весёлым, и подмигнул в объектив. – Честно, я не знаю, что я хотел записать, но я что-нибудь запишу. Я люблю тебя, – воздушный поцелуй, направленный в камеру. – Зерпа, ты не против, если я спою тебе, но на видео? Вживую мне стыдно. Алек неловко рассмеялся. Зерпа жадно всматривался в экран. – Я счастлив быть с тобой. Ты – лучшее, что есть у меня. Спасибо за всё. Зерпа не отрывался от монитора, весь обратившись в слух. Алек поставил камеру на что-то горизонтальное и включил на телефоне музыку. Затем запел, и Зерпа осознал, что невольно плачет. После трагедии он боялся прикасаться к этому видео так же сильно, как и жаждал крутить его на повторе бесконечно. Несмотря на это, он бессчётное количество раз проецировал его. Сейчас он чувствовал всё то же, что и обычно: тупая боль и тяжесть внутри, но поразительно пустая голова. Он был абсолютно влюблён в это видео. Вернее, дело в Алеке. У них почти не было домашней съёмки в архивах, и зачастую это Алек снимал Зерпу, поэтому данный файл был единственным сольным дебютом. Зерпа поднял руки и коснулся экрана ноутбука. Картинка перед глазами плыла от собственных слёз. Только бы иметь возможность коснуться Алека... Провести руками по голове, обнять за плечи, поцеловать... Он нашёл в себе силы нажать на паузу. Снял наушники, закрыл ноутбук и вышел в коридор. Закатное солнце освещало край стены. Зерпа судорожно вздохнул. Он так и не смог досмотреть это видео до конца. Ни разу после смерти Алека. Он помнил, чем оно закончилось, и не знал, сколько раз крутил это в проекции, но ни разу не досмотрел с того случая. Зерпа боялся, что его скорбь станет настолько сильна, что душа Алека окажется в ловушке, причём ещё страшнее, чем удержание возле надгробия. Зерпа не прикасался к ноутбуку. Он вернулся в комнату только перед самым сном, и буквально заставил себя уснуть. Когда Зерпа вместе с Луизой вошли, Ламбардламия буквально упросил их задержаться. Он выглядел несколько помятым. – Зерпа, слушай. На основании данных, что появились от того, когда ты был внутри с Луизой, я кое-что разработал... Это прототип, но пособирай данные с ним? Новые свойства твоей энергии поставили меня в ступор. Луиза удивлённо приподняла бровь. Зерпа тоже склонил голову. – Ты выйдешь на мощности больше? – Нет, это другое, – Ламбардламия потёр переносицу пальцами. – Мощность будет даже меньше, но упор на другое. Совсем другой тип. Раньше даже никто не думал совмещать такое. Оно и в теории работает со скрипом, не то, что на практике... Но, я уверен, ты должен это протестировать. Эта штука соберёт данные, которые мне очень нужны сейчас. Обычный твой браслет такое не записывает. Луиза несмело улыбнулась. – Раз так, то, может, новая разработка – ключ? – спросила она, переводя взгляд с Зерпы на Ламбардламию и обратно. Ламбардламия неловко хохотнул и отвёл взгляд. Зерпа покачал головой. – Количество его неудачных разработок близится к сотне, так что я бы не был так рад, – бескомпромиссно заявил он. – Да уж, – кивнул Ламбардламия. – Но у меня есть надежда. Зерпа кивнул. – Идём, – он махнул рукой Луизе. Они вдвоём зашли в светлую комнату. Прототип оказался в действительности прототипом. Собрано устройство было весьма грубо, элементы не были косметически скрыты, и сам браслет ощущался колючим и тяжёлым. Но Зерпа никогда не отказывался от экспериментов. Ламбардламия не делал хуже. Поэтому привычный запуск проекции дался так же легко, как и с обычным его браслетом. Луиза села рядом, подвинув стул, и поставила на стол стакан и бутылку воды. – У тебя горло не болит столько говорить? – спросила она. – Нет, – ответил Зерпа. – В браслетах давно заложены функции комфорта для всех типов пациентов. – Этот – прототип. – Ламбардламия всегда делает удобные прототипы, так что всё будет в порядке, – сказал Зерпа. – Готова слушать мою историю болезни? Луиза слегка улыбнулась и потупила взгляд. Горькая шутка. Зерпа, впрочем, об этом не беспокоился. – Знаешь, расскажи мне, например, про вашу личную жизнь. Луиза несколько смутилась. Зерпа в любом случае не смотрел никуда, кроме разворачивающейся проекции, и не мог видеть её выражение лица. Зерпа хмыкнул. – Неожиданный вопрос. – Ламбардламия предложил мне его сегодня с самого утра, – начала оправдываться девушка. – Он говорил, что, возможно, это как-то по-особенному отразится на пусковой энергии. Зерпа пожал плечами. – Раз так сказал он, возможно, в этом есть смысл. Не то, чтобы я горел желанием рассказывать прямо такие подробности... Он вздохнул. – На самом деле, мы были достаточно близки, но без чего-либо особенного. Мы вместе были в ванне, в душе. Проекция помутнела. Луиза даже не представляла, чего ожидать от будущей картинки. Результат её приятно удивил: в «кадре» была лишь керамическая плитка, которой облицованы стены. Судя по всему, это и есть ванная комната, но угол обзора такой, что в поле зрения Зерпы, который проецировал данное воспоминание, не попадал никто. – И так было часто. Алеку нравилось натирать меня буквально докрасна, я так и не знаю, по какой причине, – улыбка мельком пробежала по губам Зерпы. – И обнимать меня со спины. Поэтому, кстати, проекция такая, – Зерпа хмыкнул. – Если честно, ранее я не проецировал такие сцены. Алека здесь не видно, лишь его голос в моих воспоминаниях, поэтому я сознательно пропускал эти моменты. Луиза кивнула. Шар помутнел – готовилась смена проекции. – Мы спали вместе, абсолютно голые, но это не было поводом для чего-то большего. Я не проявлял инициативу, Алек тоже. Нам и так было хорошо. Мы были наедине, и говорили, и касались друг друга... Алек был в это влюблён. Мне это нравилось. Я не ожидал, что мы окажемся двумя романтиками, которые предпочтут объятия под пледом всему остальному. Картинка явно отразила Алека – очень, очень близко. У него были закрыты глаза, и губы шевелились немного, будто нехотя. Будто сонный. Луиза тоже ощутила некоторую волну уюта, созерцая эту проекцию, и покосилась на Зерпу. Он, конечно, сильный, но такие сильные дозы... Браслет, как рассказал ей Ламбардламия, вытягивает сильные волны энергии, когда та резко возрастает, возвращая Зерпе спокойствие. Однако не так легко довериться маленькому прибору, учитывая, сколько лет с ним просидел Зерпа и к какому результату это привело. – Мы не были святыми, – продолжил Зерпа после короткой паузы. – В особенности я. Хотя, Алек всегда был склонен к импульсивным поступкам и шёл у меня на поводу. – Даже так? – удивилась Луиза. – Алек часто сравнивал меня с маленьким ребёнком, который хотел всё и сразу, – пояснил Зерпа. – И сам он был таким же. Меня баловала сама судьба тогда. За это я и поплатился. Он вздохнул. Проекция продолжала показывать сонного Алека. Луиза несколько откинулась на спинку стула. – По тебе не скажешь. – Это было в мелочах, – слегка качнул головой Зерпа. – Я трезво оцениваю свои возможности. Он начал менять проекцию. Луиза молчала, ожидая. Зерпа, по-видимому, захотел взять инициативу их разговора в свои руки. – Продолжим вчерашнее, – сказал он. – Если тебе не надоело ещё. – Нет, конечно, – замотала головой Луиза. – Продолжай. Мне интересно. Зерпа заговорил. Его история болезни, история его времени с Алеком. Зерпа и сам не ожидал, что говорить придётся много: закончился день, они распрощались с Ламбардламией. Тот ничего нового не сказал, да и Зерпа не спрашивал – для себя он не чувствовал необычайно сильного желания посетить могилу Алека, остальное его не интересовало. Точно так же прошёл и следующий день, и ещё – прототип браслета на руке, история совместной жизни и доброволец-слушатель Луиза. Зерпа рассказал всё, что мог. О взлётах и падениях, об Алеке, его повадках, любимых вещах. О том, как собственная сестра часто прерывала их, потому что несколько ревновала Зерпу. О вынужденных расставаниях. О том злополучном дне. Зерпа говорил и говорил, вспоминая детали, описывал подробности и дополнял рассказанное вспомнившимися нюансами. Проекции сменяли одна одну. Луиза не встревала в монолог, и в какой-то момент Зерпа даже забывал, что он не один в комнате. К концу истории, в самом конце нового дня, Зерпа даже не знал, о чём ещё говорить. Прерывать процедуру на полпути было нежелательно. На неполный по часам день должна быть отдельная настройка системы, и чисто физически Ламбардламия сейчас не сможет успеть – оставшиеся три часа ему как раз нужны для взаимодействия с параметрами. Луиза предложила снова покопаться в истории, на этот раз – выудить какие-нибудь глупые, но милые моменты. – Я даже не помню, что именно я тебе ещё не рассказал, – заметил Зерпа и задумался. Пришлось сильно напрячь память. Зерпа искал, а шар проекции туманным пятном мерцал в центре комнаты. Луиза наблюдала за Зерпой – на всякий случай. Ранее никогда так надолго не происходила пауза проецирования, тем более, на Зерпе всё ещё браслет-прототип – не случится ли чего? Зерпа вздрогнул. Шар медленно стал обретать мутность. – Эта штука тянет явно серьёзнее, чем стандартный, – пробормотал он. – Что такое? – взволнованно спросила Луиза. – Браслет, – слегка кивнул головой Зерпа. – Он, может, и меньше отбирает, но явно не терпит перерывов в подпитке. Даже больно стало на секунду. Луиза покачала головой. – Звать кого? – Нет, – ответил Зерпа. – Пройдёт. Я просто не стану копаться в памяти сильно и выищу что-то, что уже показывал. Проекция медленно явила изображение ноутбука. Зерпа поджал губы. Конкретно это видео он не проецировал, лишь упоминал его. – Это? Я не помню. – Видео с песней на день влюблённых, – пояснил Зерпа. – Само видео я тебе и не проецировал. Вот, думаю, это последний кусочек. Не знаю, хватит ли его на два часа... Но оно определённо вызовет у меня эмоции, которые жаждет эта штука, – он слегка приподнял запястье. Луиза протянула согласие и стала наблюдать за проекцией. Реального звука, как и всегда не было, но Зерпу это не останавливало. Он тихо напевал сам, вторя шевелениям губ Алека. Здесь и сейчас, в воспоминаниях, он хотел увидеть этот ролик полностью. Как саму песню, так и то, что шло после. Пусть Алек говорил беззвучно, в голове Зерпы всплывали слова. В самом конце, после песни, Алек тогда заговорил в целом о празднике, о своём отношении к Зерпе, об их отношениях. О будущем. Алек говорил, что ему сложно загадывать наперёд, но он хочет прожить с Зерпой всё время, пока сможет. Пока они, по его словам, вместе не состарятся, или не случится что-то из ряда вон. Зерпа ощутил, что глаза становятся влажными. Душа болела, но здесь он не собирался прерываться, ставить видео «на паузу». Браслет отбирал у него скорбь волнами, однако количество прибывающих эмоций стало больше, чем мог единовременно поглощать браслет. Зерпа чувствовал усиливающуюся боль в груди. В голове эхом, вторящим немой картинке в шаре, зазвучали слова голосом Алека. «Не надо, не плачь над могилой моей, Мой дух никогда не покоился в ней» Дрожь тела стала довольно явной – браслет задребезжал металлическими вставками о корпус пульта. Зерпа слушал голос в голове, голос Алека, читающего стих, а проекция показывала его, расслабленного, с закрытыми глазами и абсолютно спокойного. Это видео... У Зерпы никогда не хватало сил досмотреть его до конца после кончины Алека. Причина проста – ему казалось, что в тот день Алек предвидел будущее. Что он знал, что случится потом. Только мягкое касание чего-то тёплого заставило Зерпу очнуться. Он действительно позабыл о Луизе из-за волны страшной скорби, что буквально поглотила его. – Ты не один, – коротко сказала Луиза. Зерпа судорожно вздохнул и слабо кивнул, после чего замолчал. Он без конца проецировал это видео, только теперь сосредоточился лишь на Алеке, а не на его словах. Браслет медленно, но верно вытягивал эмоции, возвращая Зерпу в адекватное состояние. И так, в полной тишине, они провели оставшееся время. Ламбардламия попросил их задержаться. Зерпа даже удивился смеси эмоций на его лице. Как будто он что-то придумал. Раньше времени Зерпа привык не радоваться. Однако, Ламбардламия будто знал, что последует такая реакция. – У меня для тебя лучшие новости, Зерпа, – сказал он. – Я, наконец, понял. Всё понял. Я знаю ключ. – Ты разгадал? – взволнованно спросила Луиза. – Прототип помог собрать информацию, и теперь я официально готов начать новый курс. И для тебя, я уверен, он будет последним. Зерпа медленно откинулся на спинку стула. Он даже не верил. Да, прототипов он испытывал много, но никогда Ламбардламия не говорил ему, что разгадал загадку этого странного состояния. – Ты не шутишь? – неожиданно севшим голосом спросил Зерпа. – Точно не шучу, – кивнул Ламбардламия. – Длительность курса по предварительным подсчётам составит пару-тройку месяцев, но ты и сам знаешь, цифра с потолка, – он пожал плечами. – А рабочий прибор будет готов через неделю. Луиза перевела обрадованный взгляд на Зерпу и замерла. Зерпа выглядел недовольным, его губы были поджаты, а брови нахмурены. – Зерпа? – позвала его Луиза. – Неделя. Это очень плохо, – пробормотал Зерпа. – С предыдущего выходного прошло пять дней, – заметил Ламбардламия. – Мы ведь смогли поднять промежуток до трёх недель. Зерпа собрался открыть рот, но Ламбардламия издал звук, походящий на стон, и хлопнул себя по лбу. – Прототип. Точно. – Да, – кивнул Зерпа. – Прототип, с которым я сидел несколько дней. Луиза нахмурилась от непонимания. – Что случилось? – спросила она. – Я смог пересилить свою скорбь на три недели с обычным браслетом, но в последние разы носил прототип, – пояснил Зерпа. – Он вытягивает меньше. Неделя до нового устройства – я сорвусь и уеду на его могилу. Я не смогу выдержать. Он судорожно вздохнул. – Я не хочу, – тихо сказал он и закрыл глаза ладонью, склонил голову. – Я не хочу снова заставлять его чувствовать эту боль... Повисла пауза. Луиза поджала губы. Зерпа не выдержит до момента, когда начнётся курс более-менее стабильно. Он снова оттащит душу назад, душу человека, которого любил – и любит – больше, чем собственное существование. Скорбь снова пробьёт реальность, и снова... Луиза вздрогнула и посмотрела на Зерпу. Этот человек, он ненавидит себя за то, что приковал дух любимого к могиле, но не может заставить себя отпустить. Ламбардламия поднялся со своего места и сел на подлокотник кресла, где находился Зерпа. Затем склонился и обнял его. – Прости меня, Зерпа. Это моя вина. Луиза услышала судорожный вздох. – У тебя всё ещё есть транквилизатор? – тихо спросил Зерпа. Его голос захлёбывался и несильно дрожал. Луиза молча поднялась, чтобы принести стакан воды. Вне белой комнаты и без браслета ничто не способно скрыть слёзы Зерпы. Их наличие вне того помещения, вне проекций – уже сигнал того, что его психика сдаётся. Не надо было давать ему столь сильную надежду. Защитные стены внутри рухнули слишком рано. – Я боюсь его использовать. Половина исходов летальные. Я не... – Давай используем. Давай, – дрожащим голосом просил Зерпа. – Я поверил в тебя. Ты поверил. Ты нашёл способ. Пожалуйста, вылечи меня. Я больше не хочу причинять ему боль... Ему, и всем остальным... Ламбардламия только чуть сильнее сжал объятия, и Зерпа заплакал вслух. Луиза остановилась рядом со стаканом, и Ламбардламия кивнул, забирая его. Это ужасно плохо. Счёт шёл на секунды. От новости психика Зерпы расслабилась, откатывая маскирующий экран, создаваемый сеансами отдачи энергии. От осознания ситуации Зерпа с каждым мгновением возвращается в своё изначальное состояние – близкое к истерике, наполненное скорбью. Однако, спешить было тоже нельзя – от скорости всё так же может нарушиться. – Выпей, – сказал Ламбардламия. – Используй на мне транквилизатор, – быстро проговорил Зерпа. – Я сказал, выпей, – строго повторил учёный. – Чем дольше ты сопротивляешься, тем меньше у тебя шансов. Зерпа судорожно вздохнул и всё же позволил всучить себе в руки стакан и даже выпил воду. Он смотрел в пол, с покрасневшими глазами и дрожащими губами. – Пожалуйста, используй. Выбора нет. Пожалуйста. Он страдает годами... Пожалуйста, – шептал Зерпа, сжимая стакан в руках. – Шанс летального исхода растёт, когда ты думаешь об этом, – слегка повысив голос, сказал Ламбардламия. – Ты перешёл за половину. – Пожалуйста. Пожалуйста. Умоляю. Зерпа глубоко вдохнул и выдохнул. – Дай мне его. Умоляю. – Я не могу позволить себе убить тебя! – не выдержал Ламбардламия. – Я не стану убийцей. – Я уже давно написал оправдывающее тебя письмо. Сделай это. Пожалуйста. Зерпа поднял голову и посмотрел в глаза Ламбардламии. – Умоляю. Я обязательно выживу. Только дай мне транквилизатор. Тебе ведь разрешили его использование, и я знаю, что эту бумагу никто не отзывал. Луиза тяжело опустилась на стул недалеко от кресла. Транквилизатор... Буквально, это яд, избирательно воздействующий на мозг в частности и нервную систему в целом. С его помощью можно заглушить абсолютно любую тревогу человека, не важно, какая степень поражения у него была до этого. От этого, правда, менее ядовитым транквилизатор не становился. Его сила обуславливала целый ряд побочных эффектов. Да, в любом случае человек избавится от душевных страданий, но примерно в половине случаев адекватный и спокойный, здоровый пациент погибал. Чем сильнее была душевная тяжба, тем сильнее яд поражал, сильно увеличивая шанс летального исхода. В остальном, психика зачастую закрывалась после воздействия транквилизатора, и последствия могли быть разной степени тяжести, вплоть до того, что сознание человека откатывалось к младенческому состоянию. Шанс на адекватное продолжение жизни после применения транквилизатора был чрезвычайно мал. На использование этого ужаса соглашались – когда не было других вариантов. Зерпа тоже хотел использовать его давным-давно, сразу после инцидента, в невменяемом состоянии. Тогда семья удержала его от этого оружия смерти. Правда, через год, когда Ламбардламия опубликовал свою первую работу о Зерпе и его состоянии, была выписана бессрочная доверенность на использование транквилизатора на Зерпе. И он об этом прекрасно знал – ситуация в целом выглядела довольно иронично. – Я не могу позволить тебе умереть или стать овощем, – твёрдо заявил Ламбардламия. – Даже не проси. – Я гарантирую, что смогу попасть в тот самый один процент, – сказал Зерпа. – Пожалуйста. Это ведь ты сейчас поиграл со мной так, и я не могу вернуться обратно. – Да! – воскликнул Ламбардламия. – Я, я виноват, признаю! Но – нет. Зерпа сполз с кресла на пол и опустился на колени, низко склонился, почти касаясь лбом пола. Ламбардламия цокнул языком и слез с подлокотника, присел, поднимая Зерпу за плечи. – Если это не сделаешь ты, я добьюсь этого от брата. От отца. От кого угодно. Пожалуйста, Ламия. Сделай это. Ламбардламия тяжело вздохнул. – Сядь. Луиза заметила, что Ламбардламия побледнел. Он смотрел в сторону. Слова Зерпы вернули его в реальность – несмотря на то, что он является куратором Зерпы, Зерпа также является близким родственником людей, которые вовсе не подчинённые Ламбардламии. Над которыми у учёного нет власти. От своей семьи Зерпа почти наверняка добьётся разрешения на использование транквилизатора, и от вышестоящих придёт прямой приказ. Выбора особо не было. Ламбардламия выругался сквозь сжатые зубы. – Ты же говорил однажды, что я – самая странная аномалия в этом центре, – заговорил Зерпа. – Я справлюсь. Пожалуйста, только дай мне транквилизатор. Используй его на мне. – Знаешь, я люблю тебя как собственного сына, – тихо сказал Ламбардламия. – И ты поступаешь сейчас, как последний эгоист. Зерпа горько усмехнулся. – Алек чувствует то же самое. Поэтому, пожалуйста. Ламбардламия тяжело поднялся на ноги и нетвёрдо вышел из комнаты. Луиза внимательно смотрела в глаза Зерпы. Казалось, тот плавал на грани реальности – периодически казалось, что у него пустой взгляд. Ламбардламия допустил ошибку, и вот к чему это привело. Девушка постаралась задуматься о хорошем. Транквилизатор позволит Зерпе прождать достаточное количество времени и не сорваться, примерно недели две точно будет. Дальше начнётся курс лечения. Три месяца по предварительным оценкам в реальности могут затянуться и на полгода, и на год – Луиза уже мельком была знакома с тем, как работают все идеи в этом центре и их предварительные оценки. Но этот курс однозначно поможет Зерпе. Иного быть не может. После чего, Зерпа вернётся в мир и перестанет быть сосудом бесконечной скорби – он сможет улыбаться искренне, он сможет жить дальше. Возможно, даже найдёт себе другого человека, с которым будет делить дни жизни. Зерпа станет свободным и счастливым. Шанс этого события – менее процента. Двадцать процентов – Зерпа избавится от скорби, но останется на всю жизнь неполноценным и никогда не вернётся в мир снаружи взрослым и адекватным мыслящим человеком. Остальное – Зерпа погибнет, и срок – от минуты до трёх дней. Луиза поднялась со стула. – Зерпа, – позвала она. – Пойдём в палату. Тот с небольшой задержкой кивнул. Безликие двери и коридоры остались за спиной. Зерпа, переодетый в больничную рубашку, сидел на краю кушетки. Луиза старалась не смотреть по сторонам, сконцентрировалась только на своих руках, сложенных на коленях, сидя в стороне на стуле. В этой комнате давили даже стены. Её нельзя назвать больничной палатой – здесь с самого начала вводили в тела подписавших согласие людей транквилизатор. Сколько человек здесь погибло... Луиза вздрогнула. Она твёрдо решила быть здесь после того, как заметила бегающий по сторонам взгляд Зерпы. Он тоже чувствовал, как давят стены, и примерно представлял, сколько людей лежало на этой кушетке. Сотрудник в белом халате попросил Зерпу лечь и принялся подсоединять датчики. Не важно, каким будет исход, его важно зафиксировать и проанализировать. Раздался тихий звук, и в комнату вошёл Ламбардламия. Зерпа склонил голову и увидел у него в руках маленький металлический чемоданчик. На бледное и как будто осунувшееся лицо он не стал долго смотреть. Ламбардламия подошёл к кушетке, стараясь не сильно мешать подготовке, и вздохнул. – Я в тебя верю, – сказал он. У него забрали чемоданчик, и он сел на соседний с Луизой стул. Откинулся на спинку и закрыл лицо руками. Когда со всеми приготовлениями было покончено, Зерпа закрыл глаза и абстрагировался от внешних раздражителей. Он постарался сосредоточиться на учёном, на Луизе – в противном случае, мысли как обычно уходили в сторону Алека, а сейчас это было довольно чревато. Зерпа ждал. Луиза неотрывно следила за тем, как препарат дали Зерпе выпить. Несколько секунд затишья, затем она скрестила пальцы. Моментальным результатом является всегда лишь смерть. О других результатах можно судить только после трёх дней – Зерпа, как и нужно, потерял сознание, что зафиксировалось приборами. Далее им оставалось только ждать: никакого антидота не было. Если Зерпа умрёт, то это произойдёт безболезненно и быстро.***
Луиза дождалась короткого сигнала из динамика телефона – наконец, ей ответили, и больше не придётся вслушиваться в ровные гудки. – Эй, это наглость! – сразу начала она. – Ты обещал перезвонить, и пропал на несколько часов! Из динамика раздался смех. – Извини! Луиза вздохнула и покачала головой, пусть собеседник её и не видел. Ох уж этот несносный... – Я увидел один сломанный цветок, но потом забылся и случайно потерялся во времени. – Это не оправдание, Зерпа, слышишь? Снова смех на ухо. – Извини. Когда я рядом со своими цветами, я не могу не думать о них. – Да знаю я. Ты мне дашь нормально поздравить тебя? Сегодняшнее число – день рождения Зерпы. Собственно, Луиза ему изначально звонила, чтобы поздравить, но сам Зерпа отвлёкся сразу после приветствия и сказал, что перезвонит. К слову, сам так и не перезвонил. – Конечно. – Поздравляю тебя с днём рождения, – наконец, сказала Луиза. – Уделяй себе внимания чуть больше, чем своим цветам, слышишь? Иначе, мне кажется, в один момент ты просто станешь ещё одним кустиком во дворе. Зерпа хмыкнул. – И всё? – А что ты ещё хотел? – наигранно удивилась девушка. – На все остальные мои пожелания ты всё равно сказал, что уже приобрёл самое главное. Зерпа имел в жизни любовь, что толкнула его на грань. Зерпа получил в жизни союзников, которые вытащили его оттуда и подарили новую жизнь. – Всё-то ты помнишь. И короткий смешок. Луиза тоже непроизвольно улыбнулась, совсем чуть-чуть. – Как там твоя поездка? – решила уточнить девушка. – Я больше туда не поеду. Тон был спокойный и дружелюбный, что удивило Луизу. – Почему? Ты же говорил тогда... – Потому что больше его души там нет. Я люблю его душу, которая наконец смогла уйти из мира живых. В голосе чувствовалась мягкость. Луиза неосознанно прижала пальцы к губам. – Поэтому я больше никогда туда не поеду. Моя любовь ждёт меня в другом месте! Луиза вздрогнула. – Не смей умирать из-за этого молодым. – Даже мысли не было. Он мне не простит насильственную смерть. Короткий смех. – Я рада за тебя. Правда, теперь в жизни тебе важны только твои цветы. На какие «шиши» ты до старости жить собрался? Ты же не работаешь больше. – Не скажу! А то ты и так про меня всё знаешь, чуть ли не с пелёнок – каждый мой шаг. Луиза усмехнулась. – Ладно... Я рада, что у тебя всё хорошо. Даже такой эгоист, как ты, заслужил своё спокойствие. Они попрощались, и Луиза убрала телефон в сумку. По лицу опять заскользили солнечные зайчики, проникшие сквозь листья из-за качающего деревья ветра. Девушка стояла перед оградой и смотрела на поросшую травой могилу. Камнем были придавлены бурые, голые, безжизненные стебли прежде цветущего букета. – Он всё же оставил тебя лишь в своём сердце, прекратив лить слёзы. Это ведь то, чего ты всегда хотел, правда? – она посмотрела на самую верхушку мраморной плиты надгробия, где солнце бликовало на гладкой поверхности. – Алек. Ответил ей лишь ветер – зашумели зелёные кроны.