— Ты обезумел!
— Мои сыновья должны быть совершенны. Никаких посторонних мутаций. Это нужно устранить.
— Ты убьешь его! Это слишком опасно и бесполезно! Почему тебе так досаждают крылья?!
— Это противоречит Имперским Истинам. Представь, в каком замешательстве будут…
— Плевать на Истины! Это твой сын!
— Именно. И поэтому ему не нужны крылья.
Сангвиний не совсем понимал, куда и зачем его везут. Как только прибыл и встретился с Отцом, их разделили странные люди — Император ушёл, а Ангела попросили раздеться и уложили на огромную каталку, накрыв белым полотном и осторожно спрятав под него крылья. Один из них, космодесантник в белой броне с закрытым шлемом лицом, механическим голосом попросил его не переживать, поскольку это стандартная процедура и всё быстро закончится. Правда, шёпот, очевидно, младшего персонала, крутившегося в другом конце зала, не обещал ничего хорошего — они слышали, как Повелитель с кем-то спорил. Правда, когда Сангвиний повернул голову в их сторону, люди разом замолчали и в спешке покинули помещение. А космодесантник положил руку на плечо примарха и снова монотонно повторил: — Не переживайте, сир, это стандартная процедура. И хоть Ангелу казалось, что этой фразой тот успокаивал больше себя, вопросов он не задавал. Ни когда его повезли куда-то по коридорам и люди в восторге провожали его взглядом, ни когда пришли в просторный зал, залитый ярким светом. Кажется, тогда ему вкололи что-то, от чего закружилась голова и перед глазами потемнело. Только слышал, как снова загрохотали шаги по металлическому полу и где-то звучали голоса. Один узнать было несложно — Император говорил всё так же спокойно и равнодушно, а второй… Переполненный отчаянием и болью, словно это кричал отец, у которого отнимают ребёнка. Они замолкают, как только процессия приближается настолько, чтобы разобрать слова. Слышны только быстрые шаркающие шаги и стук трости, которые прошли мимо и затихли. Странный запах ударил в нос, и Сангвиний поморщился, пытаясь не чихнуть. — Перекладывайте, — четыре пары сильных рук легко подняли примарха и переложили на холодную поверхность, покрытую чем-то влажным. И когда что-то сильно сжало его левое крыло и полностью раскрыло его, он почувствовал, как медленно холодеют кончики пальцев. Это уже не предвещало ничего хорошего. Минуты две его конечность осматривали, то раскрывая, то закрывая, что-то холодное заскользило по спине, взъерошивая мелкие пёрышки, и чей-то голос обеспокоенно спросил: — Сир, вы уверены? Мы можем ограничиться только удалением сустава и не заниматься… — Удаляем всё. Они регенерируют слишком быстро, если не уберём всё, — оба сердца Сангвиния на мгновение сжались. Что удалять? Зачем? — Сир, это бесчеловечно. Нам придётся вырезать часть грудных мышц, убрать киль… Сир, у нас нет здесь настолько хорошей анестезии, чтобы усыпить примарха на такое количество времени! — Хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается. Если проснётся — будете сдерживать его. Ангел дёрнул крылом, пытаясь вырвать его из захвата инструмента. То, что он услышал, не внушало доверия, а вместе с осмотром вообще выглядело крайне подозрительно. Конечно, здравый смысл уже буквально кричал о намерении врачей, которых примарх не видел, но пока Сангвиний упорно отказывался верить, что Отец способен на такое, ведь крылья… Он дёрнул рукой, не открывая глаз, пытаясь перевернуться, и замер — кисти были надёжно защёлкнуты в каких-то металлических тисках, как и ноги. К горлу начала подступать паника, и Ангел попытался взмахнуть крыльями в бесполезной попытке освободиться. На пол с грохотом что-то упало, разбилось, посыпались инструменты. Кто-то, выругавшись, бросился было поднимать и попал под удар, отлетев в сторону и врезавшись куда-то с глухим стоном. Сангвиний продолжал биться в попытке освободиться и наконец открыть глаза — их будто скрепили чем-то, и он не в силах был разлепить веки. Но пока он только слышал, как с грохотом сыпались инструменты под ударами, и хирурги пытались подобраться к нему в попытке успокоить. А потом чья-то рука в стальной перчатке схватила его за шею и прижала к столу лицом со словами: — Ещё раз рыпнешься — придушу. От этой угрозы крылья обмякли сами собой. Но рука держала Сангвиния до тех пор, пока в его тело не воткнули несколько иголок и не налепили какие-то датчики. Мерно загудела аппаратура, что-то заурчало прямо над ухом, послышался тихий всплеск. Снова этот неприятный запах. Почему-то сейчас чувства обострились, и примарх чувствовал, как лёгкий сквозняк пробежал по спине, неприятно холодя взмокшие пёрышки. А потом вокруг левого крыла провели несколько раз чем-то влажным, положили какую-то шершавую ткань. Снова укол, почти безболезненный, но от него сердца забились вдвое быстрее. А последовавшие за этим несколько минут гробовой тишины показались целой вечностью. Врачи словно колебались, наблюдая за обездвиженным пациентом. — Приступаем, — Сангвиний снова попытался дёрнуться, но на этот раз крыло оказалось надёжно зафиксированным, а другое кто-то прижал к столу. Снова несколько мгновений тишины… …Лёгкое касание чего-то то ли острого, то ли мягкого заставило его вздрогнуть. Он ждал худшего. Но пока это что-то неспеша кружило вокруг основания крыла, едва задевая перья, и примарх почти успокоился. Возможно, ему даже почудился этот странный диалог, а шею саднит от туго сдавленного воротника, и вообще он сейчас очень далеко отсюда, разговаривает с кем-то… Внезапная боль заставила его закричать. Словно что-то острое воткнулось в его тело и с невыносимой медлительностью разрезает кожу и мышцы, пробираясь вглубь, к суставу. Сангвиний снова забился, пытаясь вырваться, и один из зажимов на руке со звоном сломался. Освободив кисть, он попытался извернуться, чтобы достать до устройства, державшего крыло, но тут же его схватили и снова прижали к столу, попутно пообещав что-то в духе: «прибить гвоздями, если не будешь лежать смирно». В стороне кто-то залепетал о том, что анестетика не хватит и на одно крыло, что пациент умрёт от болевого шока, но на него сердито шикнули и продолжили. Пока Ангел был отвлечён на попытку освободиться, боль прошла. Но стоило только успокоиться, как он снова закричал — нож пробирался всё глубже, рассекая ткань. Его била дрожь, крыло раз за разом сводило спазмом, оно дёргалось в попытке закрыться… И боль, невыносимая боль, от которой перед закрытыми глазами плясали яркие круги. Несколько раз в спину вонзались иглы, и боль на секунды пропадала, чтобы вернуться вновь. И как же невыносимо было чувствовать, как нож обрезает мышцу за мышцей, оголяя кость. И когда он коснулся кости, Сангвиний закричал. От этого истошного вопля боли и отчаяния на столе у мучителей что-то разбилось. И снова рука сжала его шею, требуя замолчать. Но он не умолкал, даже когда горло начало саднить. Но это не помогло. Хирург, поняв, что конца этому не предвидится, продолжил, и его действия стали более резкими. Было понятно, что он не одумается, и скоро крик стал похожим на рыдания, прерывающиеся всхлипами. Слёз уже не было. Боль иссушила их, оставив только резь в глазах. И когда нож сменился чем-то другим, странно шумящим, попытался дёрнуться, но его крепко держали. И когда это что-то коснулось кости, запахло палёными перьями, его выгнуло. Странный спазм прошёл по всему телу, свободное крыло раскрылось, а второе… Сангвиний больше не чувствовал его. Оно не дрогнуло, только хрустнул сустав. Неужели… «Нет. Нет, нет, нет!» На его безмолвный крик никто не ответил. Только новый всплеск боли, как что-то вгрызлось в кость мёртвой хваткой, и ломало, ломало… Бешено забились сердца, закружилась голова. От запаха к горлу подступил комок. Так пахла… смерть? Он умирает? Вокруг суетливо забегал кто-то, но машина не утихала. Нарочито медленно, словно желая причинить ещё больше страданий, продвигалась вперёд, и когда наконец её звук изменился, Сангвиний смог открыть глаза. Боль утихла — может, сверхчеловеческий организм уже привык к ней, или они всё-таки нашли анестезию. Но всё равно комната плыла, и силуэты суетящихся врачей то и дело превращались в пятна. Они кружили вокруг, вытирали с его лба пот, что-то говорили… Ангелу снова казалось, что это дурной сон, что это просто служанки, а свет — на Ваале так ярко сияло солнце. Да, и запах — просто так пах песок после битв. Кровь и пот, пепел и раскалённый металл. Почти рядом с его ухом упало что-то, и он дрогнул, сразу же повернувшись в сторону звука. Зрение внезапно сфокусировалось, и Сангвиний увидел поднос, на котором лежал скальпель поверх мелких пёрышек. Лезвие, усеянное крошечными каплями, поблёскивало в свете ламп. Несколько мгновений он рассматривал эту странную картину, пока свет не загородило что-то большое, пушистое… — Нет! — примарх снова забился, в ужасе глядя на крыло, которое медленно снимали с инструмента. — Верните мне его, верните! Голос сорвался в хрипы, которые уже слабо походили на рыдания. Он уже просто задыхался, не в силах уже ни кричать, ни плакать. И хоть не хотелось смотреть, но не мог оторвать взгляд от того, как крыло упаковывают в черный пакет, лепят на него какой-то символ и уносят. А хирург только оценивающе рассматривал второе, пока ассистенты возились с обрубком, торчащим из спины. — Второй этап придётся отложить. Если он будет так брыкаться, мы покалечим его ещё больше, — сейчас голос врача до боли напоминал голос Отца, и от этого Сангвинию стало ещё хуже. — И нужно обезболивающее. Потому что сейчас он выдержит, а вот во второй раз… — А что будем делать сейчас, сир? Резать второе? — Да, — примарха передёрнуло от этого слишком спокойного тона. И это стало последним, что он запомнил. Дальше боль ярким пятном выжгла всё вплоть до того, как его принесли в комнату и не очень-то бережно положили на кровать. «Как кусок мяса», — промелькнула странная аналогия, когда за фигурами захлопнулась дверь и послышался звук запирающегося замка. Сил не было даже на то, чтобы поудобнее лечь, и примарх просто закрыл глаза, считая секунды боли, что продолжала разрывать спину там… Ему снова мерещился Ваал. Огромная пустыня из песка и пыли, которую поднимал ветер и нёс прямо в лицо, неприятно покалывая кожу. Она забивалась в нос, не давала дышать, а руки… Руки не подымались. И Сангвиний стоял и смотрел вдаль, на бурю, что неумолимо приближалась. Она несла за собой гарь и пепел, запах крови, горелого мяса и перьев. Перья… Крылья! Ангел повернул голову. Его крылья были на месте и раскрылись с мягким шорохом. Нужно взлететь, взлететь, чтобы не умереть. Буря захлестнёт и погребёт под дюнами, если не убраться отсюда. Что-то коснулось плеча, и он обернулся. И черная громадина повалила на землю, терзая плоть и шипя, как машина. И её зубы вот-вот сомкнутся на его шее… — Примарх? — Сангвиний резко подскочил, сев на кровати, и тут же завалился на спину, взревев от боли. То, что осталось от крыльев, громко хрустнуло, а затылок отозвался тягучей болью. Кажется, он ещё приложился головой об стену. — Примарх? — обеспокоенный голос зазвучал ближе. — Вам помочь? — Не приближайся, — прохрипел Ангел, с трудом переворачиваясь на бок. От боли выступили слёзы, стало трудно дышать. Сердца забились быстрее, чуя опасность. — Вам нужно хотя бы попить, — тон пришедшего стал уже убеждающим. — Иначе вы умрёте от обезвоживания. В вашем случае это критично. — Не приближайся! — рявкнул Сангвиний и шарахнулся в угол кровати. То, что он сейчас услышал, было… его голосом?! Настолько хриплое и сипящее, словно это говорил кто-то совсем другой. Чужой и страшный. Но предупреждение, похоже, не очень повлияло на решение посетителя. Он без колебаний направился к Ангелу, и хоть тот сидел с закрытыми глазами, но слышал, как шаги раздаются всё ближе и ближе. Звякнул сосуд, опущенный на пол, и холодная железная перчатка дотронулась до его руки. Как молния, вспыхнуло воспоминание — ледяной стол, рука, сжимающая шею, угроза… Примарх схватил его, рванул в сторону — и вместе с видением на тело брызнуло что-то тёплое. Посетитель завопил, но Сангвиний схватил его за голову и почувствовал, как она хрустнула в ладони. Оттолкнув от себя тело, он наконец открыл глаза, с каким-то странным удивлением рассматривая свои окровавленные руки. А потом поднял взгляд выше… — Ч-что? — рядом с кроватью валялся красный наплечник, а на нем — символ его легиона. Ангел замотал головой, попытавшись закрыть лицо, но правая рука просто безвольно рухнула. Он попытался поднять её, но даже не смог сжать пальцы. Скрипнув зубами, Сангвиний кое-как сполз с кровати, на четвереньках добравшись до трупа. Это был один из апотекариев Легиона. Сложно было сказать, кто именно — вместо головы осталось только кровавое месиво. «Я убил своего сына!» — от осознания этого примарха согнуло пополам. Он уткнулся головой в нагрудник, и его затрясло. Слёз всё ещё не было. Только внезапный холод и боль, сжимавшая грудь. Больше к нему никто не приходил. Ни в этот день, ни в следующий. Даже труп не убрали, и Сангвиний так и остался сидеть возле него. Только притащил одеяло с кровати и с трудом завернулся в него, чтобы не было так холодно. Обычно он накрывался крылом, когда становилось холодно. Или когда хотелось спать. А сейчас сон стал кошмаром — каждый раз, когда закрывал глаза, он видел Ваал. Его рыжее небо и землю, далеко-далеко внизу. Хотелось взмахнуть крыльями, чтобы подхватить порыв… и острая боль будила Ангела, и он тихо плакал, уткнувшись головой в нагрудник трупа. На третий день за ним вернулись, впустив в полутёмную комнатушку свет. Два кустодия грубо подняли его с земли, снова положили на каталку и привезли в тот же зал. Но в этот раз всё оказалось проще — в спину воткнули длинную иглу, и Сангвиний, слишком ослабевший и подавленный, чтобы сопротивляться, наблюдал в отражениях, как хирург удаляет оставшиеся кости. Он разговаривал с ассистентами, как-то особо беззаботно обсуждая посторонние темы. Словно не под его руками сейчас ломалась чужая жизнь. От осознания этого по щекам побежали слёзы, и рядом появился один из сервиторов, услужливо стирая их и не давая попасть на стол. Он плакал, пока отрезали остатки плеча и лопаточную кость — так сказал кто-то из ассистентов, когда на поднос упали куски мышц и костей. Их словно специально не уносили, чтобы причинить боль. Потом перевернули его на спину, с какой-то нервозной спешкой делая надрезы на груди. Кажется, с помощью этого они хотели закрыть ужасные шрамы, оставшиеся на месте крыльев. А больно стало уже потом, когда его снова вернули в ту самую комнатушку. Сначала Сангвиний просто лежал на боку, закрыв глаза и дрожа от холода. В той белой комнате было тепло, а здесь так влажно и холодно… Первым начало ныть в груди, там, где совсем недавно безжалостная рука хирурга вырезала мышцы и спилила выступ, к которому они крепились. А потом и спина, аккурат в том месте, где были крылья… А ведь они тоже болели. От плеча и до самых кончиков ныли, а холод пробирался под перья, острыми иглами вонзался в кожу. Ангел попытался пошевелить ими и скрипнул зубами — стало ещё хуже. Показалось даже, что мышцы затрещали, не готовые к таким резким рывкам. А во рту появился привкус крови. — П-почему? — выдохнул Сангвиний, в конце фразы вскрикнув от боли. Оказалось, даже глубокий вдох приносил страдания. Оставалось только лежать, беспомощно хватать ртом воздух и чувствовать, как с уголка рта капает тёплая вязкая жидкость — даже сплюнуть кровь не было сил. Но тело регенерировало быстро, и скоро на смену боли пришла злость и непонимание. За что с ним так поступили, зачем изуродовали до неузнаваемости, зачем отняли возможность летать? Почему отец принял такое решение? Чем он заслужил такое?! В порыве ярости примарх вскакивал с постели, с криком отчаяния бросался на дверь, царапая ногтями гладкую металлическую поверхность, пока боль не приводила его в чувство. В припадке он по привычке пытался взмахнуть несуществующими крыльями, и швы на спине расходились, заставляя плакать от боли и сползать на пол, закрывая лицо окровавленными пальцами. Несколько раз его посещала мысль — может, стоит прекратить свои страдания, но увы, об этом позаботились. Ни одного острого предмета, а разбить голову о стену… Уже после первой попытки Сангвиний отбросил эту идею. После особо удачного удара только терял сознание, а после пробуждения кружилась голова и тошнило. Ему уже даже не мерещился Ваал. Кажется, с остатками крыльев Отец грубо вырвал все воспоминания о нем. Теперь, стоило хоть немного задремать, примарх видел одно и то же — огромное белое крыло, которое снимают с устройства, и скальпель в крови, лежащий поверх испачканных перьев. Поэтому скоро он перестал закрывать глаза. Вместо этого в перерывах во время припадков заворачивался в тонкое одеяло и пытался ходить, держась руками за стены. Шаг за шагом, как в детстве. Получалось плохо — Сангвиний часто заваливался вперёд, в кровь разбивая ладони, колени и лоб. Больше не было крыльев, которые могли поддержать. Обычно после неудачи он снова в бессилии кричал, проклиная Отца и того, кто сделал с ним такое. А потом, после нескольких таких срывов, голос пропал, и примарх только мог рыдать, открывая рот в безмолвном вопле и вцепившись в спутанные волосы. Потом снова подымался, чтобы не уснуть, и продолжал ходить, цепляясь за шероховатые камни. Сангвиний навсегда запомнил это страшное число — пятьдесят шесть. Пятьдесят шесть шагов вдоль стен, двадцать — из одного угла в противоположный, четырнадцать — от стены до стены. И, если расставить руки в стороны, проще держать равновесие. И так до изнеможения, пока ноги сами не подкашивались и не было сил не закрывать глаза. Он понятия не имел, сколько его продержали в этом карцере. Возможно, несколько дней. Может, недели, месяцы или годы. Только однажды, когда в очередной раз обессиленно уснул на полу, очнулся уже в своих покоях во Дворце. Сначала сквозь веки почувствовал свет и решил, что он снова в той страшной комнате, а потом раздался уже полузабытый голос брата: — Сангвиний, ну наконец-то! Я еле смог пробиться к тебе! — Хорус, ты… — он открыл глаза и тут же зажмурился — в комнате было слишком светло. Сангвиний слишком давно не видел света. И воздух был другим, и пахло сухими травами, а кровать… Он словно утопал в облаках. Неужели всё это было просто кошмаром, и его крылья… Примарх по привычке обхватил себя руками, но ответом была только ноющая боль. Нет, это не кошмар. Не кошмар. Он с трудом раскрыл глаза, щурясь и пытаясь рассмотреть лицо Хоруса, который стоял над ним и широко улыбался: — Ты здорово нас всех напугал. Отец сказал, что ты схватил какую-то неведомую хворь, и тебя пришлось на месяц запереть на карантин. Вот только-только мне разрешили к тебе зайти, так я сразу и прискакал. А ты действительно еле говоришь, да ещё и весь горишь! — он приложил ладонь к его лбу, убрав прядь волос. — Я позову апотекария, тебя нужно осмотреть. — Хорус, мои крылья… — Сангвиний потянулся к брату, но тот уже стоял у двери: — Я сейчас вернусь! — Хорус! — но он уже ушёл. Примарх с трудом сел в кровати, закрыв лицо руками. Нет, это был не сон. Крыльев не было, только ноющие шрамы. На руках затягивались ссадины. Глаза, привыкшие к полумраку, невыносимо жгло, и он с трудом поднялся и, цепляясь за предметы, добрался до окна и задёрнул шторы. И обессиленно сел на пол — сейчас стало немного легче. Только бы закрыть и второе, чтобы не так слепило… В коридоре раздались торопливые тяжёлые шаги. «Это за мной!» — мелькнуло в голове, и, несмотря на усталость, кинулся к двери. Дрожащими пальцами закрыл замок и упал на колени. Боль в спине стала невыносимой, и на глазах выступили слёзы. И остатки сил окончательно покинули его. Последующая неделя прошла как в бреду — единственное, что он помнил, как над ним хлопотали апотекарии. Кажется, они были в ужасе, насколько сильно «болезнь» истощила примарха. Но никто не хотел слушать, как же болят шрамы на груди и спине. И это со временем стало вызывать злость. Эти фальшивые улыбки, нарочито успокаивающие прикосновения, от которых испуганно сжимались сердца и тело била дрожь. Когда его осматривал кто-то, шрамы ныли ещё больше, а перед глазами вставали осточертевшие образы… Однажды, когда очередной апотекарий пришёл к нему, чтобы осведомиться о его самочувствии, Сангвиний не выдержал. Он помнил только перепуганный крик космодесантника, прежде чем его кости захрустели под пальцами. Возможно, он успел издать какие-то звуки, но примарх не слышал их за своими нечеловеческими воплями. Только когда руки стали невыносимо болеть, а сил бить не осталось, он, как и в прошлый раз, поднёс ладони к лицу. Только на этот раз чужая кровь смешалась с собственной, а осознание было более спокойным. «Я. Снова. Убил. Своего. Сына.» И в этот момент Сангвиний решил — раз он опасен, то не должен подпускать к себе никого. Пусть это было ещё страшнее, ведь в одиночестве он снова вспоминал себя в той холодной комнатушке и мучительные пятьдесят шесть шагов вдоль стен. Но его сыновья не должны страдать и знать, что с ним произошло. А Хорус… От его улыбки становилось тошно, а сочувствующие речи звучали как издевательство. Поэтому никто не переступит порог его покоев. Никогда. Правда, потом он часто жалел об этом решении, когда боль становилась особенно невыносимой. И примарх снова кричал, забывая, что у него только-только прорезался голос. А потом тихо плакал, обхватив руками колени и забившись в тесный угол между одним из шкафов и стеной. И там же обычно и засыпал, из-за чего было больно ещё сильнее. А однажды ночью он всё-таки выбрался из комнаты, завернувшись в плотное покрывало. Причиной этому стало письмо, оставленное днём вместе с едой — на Терру прибыли два его брата, и он вместе с Хорусом должны были поговорить с ними и решить какие-то бюрократические вопросы. Сангвиний подозревал, что дело было скорее в желании «дражайших братьев» справиться о его самочувствии, но отказаться он не мог. И ночью, когда весь Дворец замолчал, он тихо вышел в коридор и, опираясь на стену, направился в сторону, где, как он помнил, была лестница. Раньше, когда у него были крылья, он мог в два маха преодолеть ступеньки, эффектно приземлившись в конце, а сейчас… Сангвиний никогда не ходил по ступенькам пешком, и он понятия не имел, как это делать. А утром ему придётся ногами идти до зала, где проводили совещания. Которое находилось в другом крыле. Десятки лестниц и коридоров, мысль о которых уже вгоняла в панику. Неужели они думали, что раз он больше пяти минут может простоять, ни за что не держась, то сможет дойти туда, ни разу не упав? Только чтобы добраться до ближайшей лестницы, потребовалось не меньше получаса. И когда примарх дошёл до лестничной площадки, то со стоном опёрся на стену, только увидев, что ему нужно преодолеть. Винтовая лестница, от одного вида которой кружилась голова. На несколько мгновений он засомневался — а будет ли стоить это всех страданий? Может, стоило отказаться? Но потом, вздохнув, шагнул к краю лестницы. Несколько минут Сангвиний стоял, не решаясь сделать шаг и вцепившись одной рукой в поручень. Крутой спуск выглядел ещё более пугающе с этого места, но он, набрав в грудь воздуха и закрыв глаза, сделал шаг. И пошатнулся, едва не упав вперёд. Сердца забились быстрее, тело покрыл холодный пот, и примарх намертво вцепился обеими руками в поручень. От резких движений шрамы отозвались острой болью, и он опустился на пол, тихо всхлипнув. Это оказалось ещё страшнее и сложнее, чем он думал, но нужно… — Примарх? Вам чем-то помочь? — от неожиданности Сангвиний резко подскочил, пошатнулся… И рука кустодия поймала его кисть прежде, чем он кубарем покатился бы по ступенькам. На глазах выступили слёзы — боль стала невыносимой. А кустодий равнодушно рассматривал трясущегося примарха, спросив: — Вы собирались пройтись? — Никогда… Никогда, Троном заклинаю, не смей подходить со спины! — хриплый крик эхом отдался в пустых коридорах. Неясно, как страж на это отреагировал, продолжая ждать ответа. Сангвиний вырвал руку, шатаясь отошёл в сторону, сел на пол и разрыдался, обхватив голову руками. Появление кустодия стало последней каплей, и он просто не мог больше сдерживаться. А тот опустился рядом с плачущим примархом и сочувствующе спросил: — Вы в порядке? Вам нужна помощь? — Просто… просто отведи меня обратно. И скажи Отцу или Хорусу, что я… не смогу… — он не закончил, заплакав ещё сильнее. Над его головой прозвучал вздох, и трясущегося от страха и слёз Сангвиния подняли с пола, не очень заботливо перекинули через плечо и понесли в сторону комнаты. А когда снова положили на кровать, он скрутился калачиком, тихо всхлипывая. Кустодий постоял над ним минут пять, тяжело вздохнул и вышел, громко хлопнув дверью, от чего примарх дёрнулся и закричал от боли. Пульс громом отдавался в ушах, словно он снова прижат к столу и… Сангвиний вцепился руками в волосы, будто это могло помочь. Вся оставшаяся ночь была сущим кошмаром — припадки безумия сменяли друг друга почти без перерыва. И примарх, окончательно придя в себя только когда взошло солнце, уснул прямо посреди разгромленной комнаты. Правда, ненадолго — скоро к нему заявились апотекарии, которые, несмотря на немые протесты, помогли встать и одеться во что-то более подобающее. А потом под руки отвели в зал, где должна была проходить встреча. Здесь было слишком ярко, и Сангвиний сразу же забился в самый тёмный угол, отказываясь выходить оттуда. Его привели слишком рано, и никто не видел, как космодесантники уговаривали его выйти и сесть на место, которое ему предназначалось за столом. Но потом пришёл кто-то ещё, и они отвернулись, вытянувшись по струнке и сложив руки на груди. А потом к примарху подлетело нечто, сверкающее в свете солнца золотом и пурпуром. В нос ударил странный аромат, который, возможно, когда-то понравился бы Сангвинию, но сейчас от него хотелось только чихать. И как же жгло глаза… — Брат мой, как я рад тебя видеть! — звонкий голос ударил по ушам, и примарх хотел закрыть их, но его сгребли в охапку раньше. — Знал бы ты, как я скучал! — Я тоже рад… — Трон, что с твоим голосом? — собеседник тут же отпустил его, обеспокоенно наклонив голову набок. — Мне говорили, что ты болен, но чтобы настолько… Мне послать за Фабием? — Не надо! — неожиданно рыкнул Сангвиний и сам шарахнулся в сторону от неожиданности. — Извини, Фулгрим, но мне не нужны услуги апотекария, — добавил он, как только смог отдышаться. Брат пожал плечами, мол, как знаешь, и потянул его за руку, заставляя встать: — Пойдём, поздороваешься с Конрадом. Он, конечно, тот ещё бука, но не зря я натаскивал его на этикете! «И мне искренне его жаль», — подумал примарх, с трудом подымаясь. Для того, чтобы вытерпеть немного истеричную натуру Фулгрима, нужны были стальные нервы. Тем более, когда он пребывал в хорошем настроении. Правда, Конрад давно отказался от наставничества Фениксийца, и странно, что он до сих пор об этом вспоминал… Кёрз, оказалось, уже сидел за столом, зыркая то на Хоруса с Малкадором, что-то обсуждающих, то на Фулгрима, тащившего за собой Сангвиния. И, к его счастью, только кивнул в качестве приветствия. Феникс сердито цыкнул, усадил брата на стул и порхнул к Луперкалю. К невероятному счастью Сангвиния. У него начали ныть шрамы с левой стороны, и, раз уже притащили сюда, он очень надеялся, что его не будут трогать. Но пока что Хорус был очень занят спором с Сигиллитом — они не сошлись в чем-то, касающегося поставки вооружения, и примарх прикрыл глаза, стараясь не слушать их пререкания. Его вообще здесь нет, и он далеко отсюда… Может быть, где-то на Ваале, где снова песчаная буря и глаза слепит песок, который забирается под перья крыльев… Что-то с грохотом упало, он дёрнулся, едва не свалившись со стула. На него тут же обернулись: — Сангвиний? — голос Малкадора прозвучал слишком громко. Сангвиний, вцепившись в столешницу, тяжело дышал, слыша, как в ушах стучит пульс. Нет, только не сейчас, нет! Он хотел что-то сказать, но не смог. Воздух… ему не хватало воздуха, словно кто-то схватил за горло. А боль стала невыносимой, словно изнутри что-то раздирало совсем недавно зажившие мышцы. Хотелось кричать, но не получалось. И не было слёз, только сильная резь в глазах. Чьи-то руки коснулись спины, и Сангвиний взвился, собираясь броситься прочь. Но не удержал равновесие и упал, вскрикнув от боли. Сзади послышался испуганный вскрик Фулгрима, кто-то подхватил его под руки, пытаясь поднять. Он попытался вывернуться, но только стало ещё больнее, и он беспомощно повис. И ему показалось, что крылья раскрылись за спиной, касаясь пола. Ах, да. У него же нет крыльев. Это всего лишь иллюзия, фантом, который сейчас касается каменного пола, и перья так реалистично скользят по гладкой поверхности. И от того, что чьи-то руки подымают его, они болят, словно неловкие движения выворачивают их из суставов. Болят слишком реально, чтобы быть иллюзией. — Перья, они… пачкаются, — прохрипел Сангвиний, понимая, что мир вокруг темнеет. Его трясли за плечи, о чём-то спрашивали, но мозг отказывался что-либо понимать, кроме одного — если сейчас его не отпустят, то будет ещё хуже. Но его не отпустили — наоборот, ещё около получаса тормошили, пытаясь привести в чувство. И только потом, очевидно, сжалившись, отнесли в комнату и оставили на кровати. А потом ушли, громко хлопнув дверью. И, судя по аромату, оставшемуся в комнате, это был Фулгрим. Свернувшись калачиком и обхватив руками колени, Сангвиний вдруг рассмеялся, плача от боли. Этот благородный жест был не свойствен его брату — он слишком опекался своими руками, чтобы подымать тяжести. И Хорусу наверняка стоило невероятных усилий заставить его. А где же всё это время был регент Терры?«— …Это твой сын!
— Именно. И поэтому ему не нужны крылья.»
Почему он только сейчас вспомнил об этом диалоге? Дрожащий надрывающийся голос, словно… Как резкий удар, перед глазами воскресло воспоминание. Окровавленный скальпель в перьях. Отрезанное крыло, которое безликие существа снимают с креплений. И вот, его отводят в сторону, и Сангвиний заметил серую фигуру, которая стоит за стеклом там, высоко, под самым потолком. Этот… человек закрыл лицо руками, отвернувшись от него. «Он знает?!» — Вероятно, — внезапно ответил полумрак. От неожиданности примарх вскрикнул, дёрнулся, пытаясь подняться с кровати и забиться в спасительный угол, но со стоном рухнул обратно, прошептав: — Конрад? Если да, прошу… Никогда так больше не делай, — но ответом была тишина. Тень ещё несколько мгновений постояла и пропала, а через мгновение явились апотекарии, и Сангвиний обречённо вздохнул, понимая, сколько сейчас ему придётся выдержать. И главное — не впасть в припадок, чтобы не навредить своим же самоотверженным детям. Прошло не меньше недели, прежде чем он снова встретился с Кёрзом. Вернее, Сангвиний, придя в себя, снова вернулся к попыткам научиться спускаться с лестницы. И в очередной раз, когда, спустившись на третью ступеньку, едва не рухнул вниз, и сидел, вцепившись руками в перила, рядом присел Конрад, возникший словно из ниоткуда. Точнее, примарх услышал шорох, а когда обернулся, брат уже сидел рядом, глядя на него немигающим взглядом. Сангвиний судорожно вдохнул, прижавшись крепче к перилам и чувствуя, как бешено заколотились сердца. — Почему ты здесь? — спросил он, но ответа не получил. Кёрз продолжал рассматривать его так, словно видел впервые и не понимал, что с ним делать. — Конрад? — Я могу спросить тебя о том же. Что случилось, Сангвиний? — такого вопроса примарх не ждал. Но лгать про болезнь было глупо, да и язык не поворачивался. Крылья не были болезнью. Они были его частью, и когда их отрезали, то уничтожили его самого. Но если брат отреагирует так же, как и Хорус? Спросит о самочувствии, ухмыльнётся и уйдёт, оставив его тут одного, наедине со своей болью и ступеньками. Конрад терпеливо ждал, наблюдая за ним и не шевелился. От его тяжёлого взгляда становилось неуютно, и Сангвиний с трудом выдавил из себя: — Крылья… — Крылья? — непонимающе нахмурился Кёрз. — Крылья… Это не болезнь. Это крылья. Мне… — нижняя губа предательски дрогнула, глаза защипало, и он уткнулся лицом в ладони. Спину свело судорогой, плечи задрожали от рыданий. Он снова будто оказался там, в хирургическом зале, и снова шею сжимала чья-то рука, а крыло билось в судорогах, пока его отрезали. И боль становилась всё сильнее и сильнее, вместе со страхом душила. Голова пошла кругом, перед глазами потемнело… Чьи-то руки неловко обняли его за плечи, пытаясь успокоить. Они были очень холодные, и это было ощутимо даже сквозь плотную одежду. Сбросить их не было сил, и Сангвиний просто плакал, чувствуя, как ледяные ладони неуверенно гладят плечо, словно боятся спугнуть. Но они… успокаивали. Его перестало мутить, только трясло, как осенний лист. — Нужно увести тебя отсюда, — Конрад даже не пытался изображать что-то вроде сочувствия, и примарх был благодарен ему за это — фальшивая жалость только раздражала. Наконец стряхнув руки с плеч, он со стоном встал, опёршись на перила. От резкого подъёма закружилась голова. Нет, сам вряд ли сможет дойти обратно. Поэтому Сангвиний повернулся к брату, глядя с немой мольбой. Тот равнодушно протянул руку, за которую он ухватился мёртвой хваткой. Несколько мгновений смотрел вниз, на ступеньки, уходящие в темноту, и неуверенно начал подыматься. Путь в комнату оказался не таким уж и долгим — намного проще идти, когда кто-то держит за руку и ловит, когда начинаешь падать. У двери спальни Сангвиний сдержанно кивнул брату в знак благодарности и юркнул за дверь, тут же рухнув на пол. Внезапный всплеск боли скрутил его, спину и грудь словно что-то раздирало изнутри. Снова. Словно крылья, отсечённые так недавно, снова рвались наружу, мучая его. А в коридоре осталась мрачная тень, смотревшая себе под ноги и медленно моргая. Кровь. Слишком много крови. Два белоснежных крыла разрывали плоть, рвались наружу, окружённые ярким светом. Они рождались в муках и криках, и сердце в глубине тела медленно билось, и пульс становился всё тише и тише… А потом что-то, полыхающее огнём, ударило по ним, и перья осыпались в темноту, медленно угасая. А существо, лишившись их, подняло голову, раскрыв рот в беззвучном крике. Кёрз тряхнул головой, глянув на запертую дверь. Он слышал, как рыдает брат, корчась от боли, но ничем не мог помочь. И через мгновение проход опустел. После этого он часто возвращался сюда ночью. В это время Сангвиний выбирался из комнаты, шатающейся тенью бродил у стен, всё ещё стараясь научиться ровно ходить. Иногда Конрад просто наблюдал за ним из какого-то тёмного угла, иногда присоединялся к нему, молча следуя рядом. Брат тоже мало говорил — было заметно, что иногда ему становится даже больно дышать. Он только шёл вперёд, держась за стену и изредка хватаясь за руку Конрада, чтобы не упасть. Только однажды сказал, что коридор от его спальни до лестницы и обратно — это двести двадцать четыре шага, в четыре раза больше, чем та комнатушка, в которой его держали «после процедуры». Сложно было понять, что именно Сангвиний имел ввиду — его фразы были путанными и полубредовыми. И ещё он, сам того не замечая, иногда говорил часть мыслей вслух. Но в основном это был бессвязный шёпот, в котором можно было разобрать только одно слово: «Крылья». Но Кёрз не спрашивал, в немом недоумении тенью следуя за братом. Только один раз после такой ночной прогулки Сангвиний позвал его к себе. В спальне пахло кровью и пылью, а от первоначального убранства остались одни лохмотья — в припадках он рвал и метал всё вокруг, пытаясь заглушить физическую и душевную боль. Неясно, как реагировали на это те смельчаки, которые решались зайти сюда, но даже Ночной Призрак был ошарашен, рассматривая этот погром. Брат усадил его на кровать — единственный более-менее целый предмет интерьера, и разрыдался, уткнувшись в накидку. И рассказывал, как ему больно. Как ноют шрамы, как во время припадков их что-то раздирает изнутри, словно это растут новые крылья… А Кёрз растеряно гладил его по плечу, не зная, что на это можно ответить и как реагировать. Он видел, как на Нострамо бедняки утешали своих плачущих детей, обнимая их, но тут… не будет ли Сангвинию ещё больнее от лишних прикосновений? Помнится, когда его на радостях тискал Фулгрим, счастливым он точно не выглядел. Примарх дрогнул, на мгновение замолчав, когда его шеи нерешительно коснулась холодная рука. Кёрз тоже замер, ожидая реакции, но Сангвиний только всхлипнул, прежде чем продолжить. И Конрад повернулся, чтобы поудобнее обнять брата за шею. И, повторяя жесты матерей с узких улочек трущоб, попытался укачать его, чтобы он хотя бы перестал плакать. Неясно, как покачивания могли успокоить Сангвиния, но скоро он перестал рыдать и только шептал что-то, то и дело судорожно хватая ртом воздух. Осторожно Кёрз уложил его поперёк кровати так, чтобы ему не было так больно, и только хотел было ускользнуть, как услышал тихое: — Не оставляй меня, пожалуйста. Сангвиний подтянул колени к груди, и Конрад вздрогнул, увидев два бугра около лопаток, которые до этого были скрыты одеждой. Лёг рядом, глядя прямо в заплаканные глаза брата. Раньше они были небесно-голубыми, а сейчас были тусклыми и словно выцветшими. — Если бы ты знал, как страшно было сидеть там, взаперти, в темноте, сходя с ума от адской боли, — Сангвиний внезапно прижался к нему, и Кёрз нерешительно положил руку на его талию, догадываясь, что там болеть не должно. — Мне страшно находиться одному, меня душат стены, я снова вижу… А если мои сыновья будут рядом, то я могу убить их, как тех… — Не нужно. Спи, — это прозвучало уж слишком резко, но брат послушался и замолчал, очень скоро мирно засопев. Кажется, он уже даже забыл, что такое спокойный сон. Правда, поза не позволяла Конраду выбраться, не разбудив его, и он, вздохнув, подтянул к голове ближайшую подушку. Но утром Сангвиний проснулся от холода. Брат исчез, и, казалось, его и не было вовсе — постель была не смята, а подушка — на месте. Но… впервые за это время ему не было холодно, когда спал. Обычно он укрывался крылом, а после операции постоянно мёрз, а покрывала не спасали. А сегодня, заснув в объятиях Конрада (или ему это просто приснилось?) холод под утро снова начал пробирать до костей. В любом случае, пару ночей Кёрз не появлялся, занятый какими-то своими делами, и примарх, проделывая свой обычный путь от спальни до лестницы, уже по привычке искал знакомую тень. К этому времени он мог уже идти ровно, не шатаясь, словно пьяный, и не хватаясь руками за стены. Но ступеньки всё ещё вызывали ужас, стоило к ним приблизиться, хоть Сангвиний и пытался каждый раз спуститься вниз. Сначала на три, потом на пять, семь ступенек… Его хватало максимум на десять, прежде чем начинала кружиться голова. Его несколько раз днём посещал Малкадор, несмотря на то, что он просил не беспокоить его. Раз заскочил Дорн, сообщив, что Хорус и Фулгрим улетели, забрав с собой большую часть легиона Сангвиния. Крестовый поход продолжался, и нужно было покорять новые планеты вне зависимости от того, боеспособен примарх или нет. Почему-то казалось, что такие события уже происходили, но он не мог вспомнить, где и с кем. И когда регент Терры в очередной раз пришёл к нему, едва сдержался, чтобы не спросить: а что он чувствовал, когда ему отрезали крылья? Но он молчал, с каменным лицом слушая, как Сигиллит объясняет ему что-то, связанное с бюрократией. Кажется, он хотел нагрузить его кабинетной работой, на которую уже не хватало рук. Но нарастающая боль в груди и спине мешала сосредоточиться, и половину он прослушал. Малкадор, видимо, оценил его состояние и очень быстро ушёл, пропустив в спальню другого посетителя. Сангвиний с недоумением уставился на мрачного Кёрза, внезапно возникшего на пороге: — Что-то случилось? — примарх с трудом сел на кровати, глядя на брата. Не то чтобы в другое время Конрад выглядел особо жизнерадостно, но сейчас он был каким-то… встревоженным? — Я кое-что слышал, — он опустился рядом, сцепив руки в замок. Сангвиний непонимающе наклонил голову набок, но никаких объяснений не последовало. Брат просто молча сидел, глядя в пол с абсолютно беспристрастным лицом, и он рискнул положить руку ему на плечо: — В любом случае, спасибо, что выслушал тогда, несколько дней назад. Мне тогда стало не так… больно. — А сейчас? — Кёрз резко повернулся к нему, глядя прямо в глаза. Губы Сангвиния дрогнули, словно он попытался улыбнуться, но не мог. И вместо ответа внезапно обнял брата, несмотря на острую боль в груди. На глазах выступили слёзы, но он только крепче прижался, чувствуя, как холод исчезает. Конрад несколько мгновений ошарашено сидел, прежде чем неловко коснуться его талии. — Положи руки выше. Так будет… болеть меньше, — прошептал Сангвиний. Конечно, от прикосновений будет ещё больнее, но он потерпит. Зато не будет холодно. Не рискуя сразу же исполнить просьбу брата, Кёрз неосознанно задержал дыхание, пока обдумывал дальнейшие действия. Он был уверен, что прикосновения вызовут только ещё больше боли, а не успокоят её. — Пожалуйста… — шёпот оборвался в тот момент, когда Сангвиний прижался к его шее губами. Конрад неуверенно положил ладони выше, вздрогнув от ожидания болезненного возгласа, но тот молчал. Повторное прикосновение чужих губ к его шее теперь не казалось случайным, и он прикрыл глаза, неосторожно скользнув рукой выше. Сангвиний вздрогнул, и Кёрз в ужасе отпрянул от него. — Прости, я не могу, — спешно проговорил он. — Я не должен был… извини… — Я не хочу причинять тебе боль, — перебил он, не позволив оправдываться. И сразу же, как только тишина начала наполняться неловкостью, прикоснулся кончиками пальцев к щеке Сангвиния. Конрад неуверенно подался вперёд, лихорадочно обдумывая, насколько сейчас это будет неуместно. И когда аргументы «против» перевесили «за», уже было остановился, но Ангел сам поймал его губы. Осторожно отвечая на поцелуй, так, словно это тоже могло причинить физическую боль брату, Кёрз аккуратно забрался пальцами в его волосы. Вторая рука то и дело дёргалась в попытке обнять Ангела, но здравый смысл твердил, что делать этого не стоит. Отпрянуть не получалось, не хотелось, и бороться с желанием крепче прижать Сангвиния к себе уже больше не было сил. Глухо застонав, он положил обе ладони на его бёдра, едва сдавив пальцы, чтобы это показалось намёком. — Конрад… — хрипло прошептал примарх, — помоги мне, — вцепившись пальцами в его плечи, Сангвиний поморщился оттого, как заныли шрамы. Придерживая его, Кёрз с особой осторожностью усадил его на себя, начав отодвигаться вместе с ним к стене, затем опёрся на неё, уже смелее прикасаясь к талии Ангела. Он вздрагивал каждый раз, когда слышал стон, но спустя мгновение понимал, что это не от боли. Поцелуй становился более настойчивым, руки Сангвиния обхватили его щёки, и Конрад приподнял бёдра, глухо застонав, когда примарх качнулся в ответ. Он замешкался, когда притронулся к краям накидки, чтобы скинуть её с чужих плеч, и Ангел, ощутив его напряжение, медленно отстранился. — Помоги мне, — тихо, еле слышно произнёс Кёрз и слабо улыбнулся. Уголок рта едва заметно приподнялся, и Сангвиний, накрыв его руки своими, развёл накидку в стороны, чуть выгнувшись, чтобы скольжение ткани не причинило боли. Конрад приник к его шее губами, оставив на коже приятно саднящий лёгкий укус, почти невесомо прошёлся подушечками пальцев по его плечам. Каждое действие он повторял дважды, когда убеждался, что не причиняет этим вреда, и тихо постанывал от ответных ласк. Примарх ощутимо задрожал, когда брат предпринял попытку раздеть его до конца, и сейчас понял, что совершенно не готов к жалостливым взглядам на его шрамы. Словно чувствуя это, Кёрз аккуратно отодвинул край сорочки и неспешно скользнул губами по рубцу на его груди. Шумно выдохнув, Сангвиний выгнулся, слегка поморщившись от резкой боли в спине, и тихо застонал, самостоятельно скинув с себя ткань. Конрад зажмурился, после чего сразу же успокоил Ангела, заверив, что это не противно, а он просто боится сделать больно. Вновь поцелуй, такой глубокий, быстрый, отчего стоны становились громче и громче… — Нет… — тихо прошептал Кёрз, мягко погладив ладонями его талию, — Сангвиний, не сейчас, тебе будет очень больно. — Я хочу тебя, — голова шла кругом, и примарх пытался заставить себя не чувствовать, как сильно ноет спина. — Пожалуйста… Невыносимо было даже думать о том, какие страдания Конрад причинит ему, если только попытается хоть как-то продолжить начатое, и он осторожно отстранил от себя брата. — Не сейчас, — повторил он. — Пусть заживёт лучше, а потом… потом всё, что только пожелаешь, — и провёл языком по одному из рубцов на груди, оставив на неповреждённом участке кожи поцелуй, как обещание. Прикрыв глаза, Сангвиний прижался к нему, немо благодаря за заботу. Только сейчас пришло осознание, что Конрад прав — он просто не выдержит, если сейчас станет больно. Только не от прикосновений Кёрза. Это будет невыносимо. Он перебрался на кровать, тут же потянувшись к сорочке, лежащей на краю, но брат остановил его, жестом указывая лечь. Хотелось повернуться набок, но и этого Конрад не позволил. Он легко и невесомо провёл ладонью по его пояснице, где шрамы не были такими воспалёнными, наклонился и прижался губами к лопатке, чуть выше, где раньше было крыло, а теперь возникли странные наросты, затем повторил это вновь. Перестав прятать лицо в подушку, Сангвиний повернул голову к нему, как только Кёрз лёг рядом с ним, и непрошеная слеза покатилась по его щеке. То ли от остаточной боли, то ли оттого, что впервые она не была такой ощутимой, и он, тяжело вздохнув, прикрыл глаза. — Так что ты слышал? — Сангвиний прильнул к ладони брата, когда тот провёл пальцами по щеке, стирая слёзы. Конрад поджал губы, только задумчиво гладил его по щеке. А потом тяжело вздохнул: — Я слышал, что тебя снова хотят забрать. Болезнь прогрессирует, если не помочь, то ты умрёшь. И у тебя на спине… бугры на том месте, где шрамы. Как опухоли. — Это крылья… Они растут, снова. Вот почему мне начал снова сниться Ваал, — примарх попытался улыбнуться, но потом всхлипнул, уткнувшись лицом в грудь Кёрза. — Знаешь, это так страшно — тебе снится, как под ногами небо, и хочешь расправить крылья, взлететь… А боль раздирает на части, просыпаешься, и плачешь, плачешь, потому что крыльев больше нет. Это был мой самый страшный кошмар, пока меня не отвезли в эту комнату повторно. А потом видел только скальпель. Скальпель в крови и перьях. — В крови и перьях, — эхом отозвался Конрад. Он снова видел, как крылья раздирают вживую, плоть, как останавливается истерзанное сердце. Снова и снова молния сокрушает белоснежное чудо, и существо рыдает. Только теперь он видел, что это был Сангвиний. В коридоре раздался топот — за ним шли. Это не апотекарии. Кустодии. Им опасно сопротивляться. И Кёрз крепче обнял брата, поцеловав в макушку. Тот словно понял, что скоро будет, и прошептал: — Мне снова будет больно. Я так устал, Конрад… — Примарх Сангвиний, — от голоса Вальдора оба дёрнулись — они пришли слишком близко. — Вас хочет видеть Император. Сангвиний испуганно взглянул на кустодия. Закружилась голова. Он узнал. Это Вальдор угрожал ему там, в операционной. Его рука сжимала горло. Но выбора не было. Нужно было идти. Константин словно не обратил внимания, что примархи были полуобнажены, равнодушно наблюдал, как Сангвиний дрожащими руками натягивает одежду и, то ли по ошибке, то ли специально, накинул на плечи плащ Конрада, плотно завернувшись в него. Когда кустодий протянул руку, предлагая ему помощь, примарх отрицательно покачал головой и направился к выходу. Почти ровно, даже не шатаясь. Они остались вдвоём. Вальдор хотел уйти следом за Сангвинием, но Кёрз окрикнул его: — Ради чего это всё? Зачем Отец ломает очередную жизнь в угоду своим прихотям? Или ему нравится видеть, как они мучаются потом? — кустодий обернулся, и примарх вдруг хрипло рассмеялся. — Только не говори, что ничего не знаешь. Ты был там, Вальдор. У него правда были крылья? — Да. — А Отец опасался, что образ ангела подорвёт то, на чём строятся Имперские Истины? — Мутация губительна для вашего брата. И, в отличии от Ангрона, это можно исправить. — И обречь его на вечные страдания? Вопрос остался без ответа. Кустодий вышел, громко хлопнув дверью. И Кёрз рассмеялся, закрыв лицо руками: — Значит, я всё-таки был прав… Но лучшим исправлением была бы смерть.