Ангелы не спят

— Павел Алексеевич, как мне прикажете на смену выходить? И выходить ли? — опирается на стол Арсений, опасно закусывая губу. — То у нас инструкции с предписаниями, чтобы ни пикнуть, ни шмыгнуть, то у меня бригада неполная — один носилки тягать не сможет, другой — девушка, которой рожать потом! — Да если я тебя выгоню, ты же сам через минуту в машине сидеть будешь! — фыркает Воля. — Будет тебе сегодня новенький, на практику, а потом другого подгоним, попрофессиональнее. А Лена пока отдыхает. С тобой итак работать никто не хочет, но попортишь мне пацана — пеняй на себя. — Какая практика? Со второго курса, без знания анатомии? Ну куда они их нам пихают? Боже, да я же первый там окочурюсь! — картинно всплёскивает руками Арсений, понимая, что безбожно зря потратил свой перерывчик перед рабочим днём на препирания с начальством. — Он хоть крепкий? Мышцы есть? — Иногда ясный ум важнее. Антон Шастун с четвертого курса, со знаниями. — Па-анятна. Спасибо. Всегда знал, что ты меня ценишь как незаменимого сотрудника, Паш. — Ой, ну не разводи сопли, Арсений. Все с чего-то начинали, и ты тоже. — Не мне тебе объяснять, насколько у нас здесь всё отличается от обычной практики. Общих знаний педиатрии недостаточно. — Так и парень незаурядный. Порекомендовали. — А водительские права есть? — На что намекаешь? — Попов закатывает глаза на эти слова. — Уж не хочешь его посадить заместо Сергея? — Моё личное дело, как им распоряжаться, если под моё крылышко яичко подкладываешь, ясно? — Смотри мне, курица-наседка. Пора уже на выезд. У машины мнётся высокий парень, и врач с неудовольствием замечает, что не может смотреть на него сверху вниз. Рация оповещает об адресе, и он, не церемонясь, обходит его и садится в машину. — Задаю несколько вопросов. Не отвечаешь на один из них — со мной не работаешь, — сжимает руки в замок на коленях Арсений. — Куда-нибудь в другое время пристроят, но я на своих вызовах хочу быть уверен в команде. Что такое шоковый индекс Альговера? — Отношение пульса к систолическому артериальному давлению. В идеале — 0, 54. В жизни — 0,5-0,6, — подрагивающим голосом отвечает Антон, но складывает руки на груди, вставая в оппозицию. — При аллергии на аминофиллин какой препарат противопоказан? — прищуривается Арсений. — Хлоропирамин. — Для какой патологии характерна пульсирующая интенсивная боль в грудной клетке? — подаётся вперёд Попов, приоткрывая рот. — Для расслаивающей аневризмы грудного отдела аорты. Там надо давление до ста понижать, иначе рванёт… — облизывает губы Антон. — Что является ведущим механизмом развития кардиогенного шока? — перебивает врач. — Первичное снижение сердечного выброса, обусловленное снижением сократительной способности миокарда, — хмурит брови, чуть больше напрягаясь новый сотрудник. — Почему вопросы чуть выше уровня фельдшера? Или вы мне уже лицензию подписать хотите? Арсений фыркает. Ничего, и таких умных спускали с небес на землю. — Сотрудник скорой помощи Антон Андреевич, вы с нами едете или как? — весело отзывается с водительского кресла Сергей и подмигивает Арсению, на что тот тяжело вздыхает. — Дима же тоже с нами? — С нами, с нами, — залезает в машину Позов. — О, новые люди! — Здравствуйте, Антон. А вас?.. — молодой парень поправляет чёлку и жилет новой формы. — Дима. Это Арсений — наше светило, он принимает решения, но советуется со мной, — просто представляется ещё один участник бригады. — А вы какими судьбами к нам, Антон? Лет-то сколько? Надеюсь, не сразу после одиннадцатого к нам запихнули — для повышения численности? — Двадцать два. Я почти по своей воле… — Не приставай к человеку в первый рабочий день, дай привыкнуть, — прерывает Арсений и поворачивается к окну, в котором мало что видно из-за бело-серых жалюзных линий, с таким видом, будто ему совсем не интересно. Великому Попову можно было придираться, а остальным, видимо, нет. — Обращаться ко мне — Арсений Сергеевич, я главный бригады, и на мне вся ответственность за промахи, а это фельдшер — Дмитрий Тимурович. Поменьше телодвижений, побольше смотри, как мы работаем. Едут в дискомфортной тишине, потому что дружелюбный Позов надевает очки и утыкается в телефон, Сергей смотрит на дорогу, а Арсений после данных инструкций не горит желанием коммуницировать. Антон не обижается — люди сработаны между собой, а он, как бревно в глазу, хоть и не специально. — Сначала кашлял, а потом вот… — Температуру пытались сбить таблетками… — Что вы так долго, два часа ждём! — Упал с лестницы, поднимать же его нельзя, да? — Соседка достучалась нам тапком в дверь, её вырвало, встать не может, немного бредит, — поступает ещё один взволнованный звонок. — Кардиограф возьми, у нас сердечница там, Шастунишка, — награждает его прозвищем Арсений, как только они приезжают на седьмой по счёту адрес за день. — Предынфарктное состояние, забираем, — кряхтит он и жестом показывает, что нужно открыть носилки, но понимает это только Дима, а Антон мешается под ногами. — Не обращай внимания, не привыкли мы ещё. А он, как Печкин, злой и молчит, потому что бывший закончил свой магистерский мед и удрал: ушёл в платную клинику, наркоманам ломки вылечивать и алкоголиков из запоев выводить, — быстро шепчет Дима, толкая в бок Антона. — Бывший, в смысле практикант, — он как-то странно озирается и хмурится. — Мы не любим, когда клиентуру постоянную набирают из вот таких сердешников и диабетиков, представляются мягкими и пушистыми на вызове и зазывают к себе, а потом сваливают в закат. Частники. — Ну, я-то в ближайшее время никуда не уйду, если только сверху не сошлют в горячую точку, — успевает таким же заговорщицким тоном сказать Антон, перед тем, как Арсений кричит, чтобы потарапливались. — Да и зачем мне клиенты, кто по моей внешности будет верить, что я специалист? — Пожар совсем рядом, понял, уже выезжаем! — Арсений захлопывает дверь и садится на пассажирское, рядом с Матвиенко, повторяя улицу и дом. — Как можно ближе к подъезду, давай, давай! Антон, здесь остаёшься. Из девятиэтажки валит дым, а вокруг куча людей. Антон сглатывает: больше трёх скорых, и мигалки со всех сторон, а внутрь уже пытаются занести женщину на импровизированных носилках. — Я тоже могу чем-то помочь, — привстаёт Шастун. — Уже помог, — отмахивается Арсений, фыркая. — Подсунули худого, а мне откармливай, холь и лелей, — даже не пытается говорить тише, зараза, хотя Антон весь день только и делает, что прислуживает. — Примите, пожалуйста, наша уже занята, — кивает Попову мужчина в аналогичном синем жилете скорой помощи. — Из окна выпрыгнула, пожарные только приехали. Осторожно, перелом двух конечностей. — Ё-маё, — откашливается Шастун. — Пошли-пошли-пошли, а ну, разойдитесь! — руководит Арсений, хлопая его по плечу и вводя обезболивающее пострадавшей. — Давай кислород, — Антон прижимает маску. — Вот и держи, ничего больше не трогай, скоро приду. — Они его не найдут! — стонет женщина, уворачиваясь. — Андрюшу! — Где? — быстро ориентируется студент. — Сколько лет? — Девятая квартира, там дверь заперта, родно-ой… Три годика… — Не шевелитесь. Я его найду, только маску держите, иначе мне голову оторвут, — женщина плачет, но слушается, продолжая давать указание, как найти мальчика. Пожарный идёт вместе с ним, также быстро выслушав и крикнув своим, куда направляется. Остановить не пытается — они тут все коллеги по чрезвычайной помощи. Заходят в подъезд. — Так, всех распределили, поехали, — вытирает пот Арсений и кашляет, подходя к опустевшей машине. — Стоп… Сергей, куда этот подевался? — Я… не видел, — испуганно оборачивается Матвиенко, теребя перегородку. — Только что тут был. — Он моего Андрюшу спасает, — приподнимает голову пациентка. — Чего-о? — переводит на неё взгляд Позов. — О господи, дай мне сил, а так хорошо день начинался, — присаживается на корточки Арсений, поправляя крепления. — Шастун! Шастун! Ну, ищите его, почему всю работу я должен выполнять! — С пожарными всё обыскали, мальчика не нашли! — влетает в кабину Антон, тоже кашляя от дыма и обтираясь какой-то салфеткой от чёрных разводов на руке. — Светленький такой? — спокойно интересуется Дима. — Забрали его. Чего с руками? — Не знаю, может и он! Но мы же не можем так это оставить! — из-за пазухи, где он придерживает сердце рукой, кое-кто мяукает. — Обгорел я, но херня, вдруг он там, а мы здесь?.. И всей мощью лёгких на троих обрушивается: — Андрюша! Спасибо огромное! — Это… ваш кот? Я думал, внук, — Антон виновато оглядывается на главврача, поджавшего губы. — На шкафу был, надышался, шерсть дымится, так жалко стало, я чё, должен был так оставлять? — Герой, — констатирует Арсений. — Для следующего раза мягко намекаю: мои указания стоит исполнять. — Зато котика спас, — улыбается Дима. — И огня не испугался, настоящий скоропомошник. — С боевым крещением! — веселится водитель. — Первый спасённый пациент! — На вызов: мужчина, 47 лет с жуткой диареей, — поджимает губы Арсений. — Думаем заранее, что с ним может быть, тренируем мозг. Передали, что несерьёзно, подождёт нас, а не другую бригаду. — Вариантов много. В обморок падал? — живо подключается Антон, нюхая животинку, подергивающую ухом от таких манипуляций, но не пытающуюся слезть с грязных рук. — Приедем — узнаем, — недовольно, будто ждал ответа от кого-то другого, отзывается Попов, разглядывая короткие ногти и покрывающие кожу вокруг них красные пятна. — На базу кота не повезём, теперь придумывай, что с ним делать. Антон не спорит, звонит кому-то из своих и передаёт ценный груз с обещанием объяснить попозже. Причём делает это около больницы, в которую согласились принять женщину с переломами. Ей он записывает номер на вырванном листке из блокнота и салютует двумя пальцами, сложенных наподобие пистолета, от чего она улыбается. Давление низкое, но оказывается, что в квартире присутствует жена-инвалид в коляске, поэтому пациент морщится, но мужественно терпит все процедуры, оправдываясь, что решил с утра перед работой перекусить магазинным салатом, а любимой приготовил кашу. Так и получилось, что отравился, всю ночь выворачивало, а хронических куча: и гастрит, и парнкреатит, и диабет, но ложиться в больницу не будет. — Извините, что вызвали. Жена уж очень волновалась, — извиняется мужчина. — Молодое поколение обучаете? — Стараемся. Антон аккуратно берёт под локоть Арсения и нервно переминается с ноги на ногу. — Что? Разрешите обратиться? После кота ещё не устал? — ехидничает Попов. — Температуры нет, слабость страшная, это может быть… — Расстройство желудка и тошнота, которая прошла. — Мы сюда, наверно, вернёмся, — не настаивает на своём Антон, но озабоченно смотрит прямо ему в глаза. — Мы не на битве экстрасенсов. Вызовут — вернёмся, — также односложно отвечает Арсений. Они перекусывают на подстанции, и он удивляется, как этот малёк стоически пьёт растворимый дешёвый кофе из автомата вместо того, чтобы отпроситься в ближайший мак. Арсений бы отказал, но откуда Антон знает, что отлучаться во время рабочего дня нельзя? Неуютное, зато рабочее молчание продолжается. У Шастуна наспех перевязана бинтом одна рука, и когда Арсений замечает, что из-под него показывается жёлтая неприятная мазь, тот стягивает рукав пониже и убирает конечность в карман. Как будто подумал, что Попов в ту же секунду снимет его с линии по причине профнепригодности и напишет об этом в заметках к практике — извергом несочувствующим выставляет! Может, Арсений и не сюсюкает, но перевязал бы лучше и замял бы инцидент, чтобы у Павла Алексеевича вопросов не возникло, а раз тот не обратился за помощью вовремя — пусть страдает сколько душе угодно. То есть до конца смены. На следующем вызове пьяный мужчина с охрипшим голосом, смахивающий на нарика, докладывает, что сначала был спирт, потом пиво, которое тоже закончилось, и он пошёл за водкой, а когда вернулся — на столе портвейн, за столом — друг с черепно-мозговой. Похоже на песню типичного русского алкоголика. — Перепитие ничем хорошим не заканчивается, — пожимает плечами Позов. — Может, не по нашему профилю, а просто спит? — Да какой там, почти трезвые были, нас же трое! — возражает тот, пока они идут к нужному дому. — Антон, чемоданчик захвати, ЭКГ сделаем! — указывает Арсений, и тот устало вздыхает, задерживаясь: вынужденно подписался носильщиком и подавальщиком. Попов аккуратно ступает по захламленному и грязному коридору, надевает перчатки, светит фонариком в глаза мужика, по виску которого течет кровь, и присвистывает: — Похоже, огнестрел! Шапку сделаем без обезбола, иначе хуже сделаем. По касательной прошла, везунчик. Кто стрелял? — В полицию звонить, окей, — с полуслова понимает второй диагностик, помогая держать голову, и выкрикивает в окно: — Шастун, носилки тоже! Алло- В проёме двери появляется неизвестный в майке-алкоголичке и трениках. — Трубку положил! — наставляет пистолет, но ближе не подходит. — Спокойно, мы врачи, помогаем вашему другу, — внимательно следит за его трясущейся рукой Попов. — Щас тебе тоже помощь понадобится! — Извините, что долго, — тихо произносит Антон, приоткрывая дверь квартиры и… кидается переносными свёрнутыми носилками в вооружённого. Звук выстрела. Дима набрасывается со спины, пользуясь отвлекающим манёвром и валит пьяного с ног, придавливая к полу и отбирая пистолет. Антон добавляет сверху точным ударом, тут же делая два шага по направлению к тому, кто их сюда позвал. Но протрезвевший товарищ прикрывает голову руками и визжит от страха. На бинте расплывается небольшое красное пятно. — Пиздец, — потирает костяшки практикант. — Часто такое происходит? — Как только ты к нам на головы свалился, — язвит Арсений, пошатывается, направляясь к Диме и к неподвижному телу, чтобы раскрыть носилки и начать транспортировку первого пострадавшего. Сердце до сих пор заходится в бешеном ритме. Вызывают заодно психбригаду, потому что виновник событий в отключке, и неизвестно вызвано ли было насилие только белочкой. — Странно, повтор того с пищевым, — Дима отбирает у вытирающего пот со лба Арсения рацию, когда они закидывают ещё одного незадачливого больного до ближайшего пункта и ловят отходняк от протоколов полиции. — Потерял сознание. Женщина на коляске открывает дверь и рассказывает, что муж упал, когда пытался разогреть ужин и не отвечал некоторое время. — Восемьдесят на пятьдесят и пульс сто, — на этот раз Антон оттесняет Попова, первым раскрывая чемоданчик. — Едем в больницу. — Многопрофильную запрашиваем, с инфекционкой, — приходит в себя тот, отбирая инициативу. — Нет, кардиограмму делаем. Вам не отдает в руку? С сердцем как? — не слышит его Антон, подключая аппарат. — Ты что делаешь? Я не давал разрешения! — цедит врач. Дима быстро включается в процесс, выражая доверие первому: если Антон смог вырубить буйного, а Арсений заторможенный, то лучше не ссориться, чтобы не смущать пациентов. К тому же Шастун уже предупреждал шёпотом, что симптоматика опасная, и он согласился, что перебдеть лучше, чем недобдеть. — По ЭКГ острый инфаркт миокарда, безболевой, — чуть ли не вскрикивает он. — Молодец, Антон, нам нужно сразу в госпитализацию. — Раскомандовались! — шипит Арсений. — С тобой, — поворачивается он к Антону, когда загружают пациента в машину, — я ещё поговорю сегодня, так что не думай, что отделался, раз уж это последний вызов. У всех диабетиков — через одно место всегда. Еще и отравление подсовывали, — Попов уже прямо переходит в наступление, не желая признавать, что новичок смог его обойти. Антон лишь пожимает плечами. — Чего молчишь, как воды в рот набрал? Доволен, что прав? Откуда тебя к нам принесло, а? — дыхание перехватывает, и Арсений затыкается. — Я при пациентах не срусь, чтобы у них давление не скакнуло, — опирается руками на дверь позади него Антон, почти вдавливая пластмассу в обратную сторону и Арсения в ту самую дверь. — Из Воронежа принесло, с левого берега. Поговорим, если вам, — он выделяет это обращение, — Арсений Сергеевич, так хочется. Может, догадаетесь, поблагодарить за спасение вашей жизни, как это сделал Дмитрий Тимурович. Или объясните, почему пытаетесь меня гнобить, в то время как я стелюсь перед вами, выполняя любую прихоть. Попов тяжело сглатывает, не прерывая зрительного контакта, чтобы не показывать, как его поражает эта перемена — из исполнительного и спокойного, даже немного зажатого, в легко набрасывающегося на противника и медленно достающего из кармана несколько металлических колец. Их груда больше смахивает на кастет. — С ними мне было бы легче, но вы сказали, что на работе так нельзя, — продолжает Антон. — А теперь костяшки кровоточат после того дебила. А ещё я предупреждал, что там не обычное отравление, но мне не поверили. Зато на вопросы почти высшей медицины я должен был знать ответ, да, Арсений? — Я не позволял называть себя так фамильярно! — А моего мнения, как меня обзывать, тоже никто не спрашивал. Почему всё работает только в одну сторону, Арсений Сергеевич? — Потому что я старше и опытнее, — толкает его в грудь Арсений, схватывает за воротник спецформы, и они меняются положениями. — Без году неделя, один раз правильно диагноз поставили и уже возомнили! — Не перекладывайте на меня свои воспоминания, — сверкает глазами Шастун. — Если в чём-то не состоялись, то нужно признавать свои ошибки, как старший и опытный, — Арсений морщится, и он понимает по-своему. — Что, бесишься? Мазь тебе, видите ли, воняет на весь салон, а котьку не жалко? — Куда вы там запропастились? — высовывается с места водителя Дима. — Нам ехать надо! — Да я тут благодарю нашего Антона… Андреевича за оперативность. — Да, да, только это не наш последний вызов, так что быстрее! — В смысле, не последний? — включается Шастун, кое-как пролезая мимо Арсения и садясь в машину. — Нам же ещё его в кардиологическую четвертую? — Угу, но там какой-то форс-мажор с бригадой Макарова, но вызов вроде не горит, всё успеем, ребята! Пациента довольно быстро принимают, и привычно включив мигалку, Сергей набирает скорость по мере возможности, чтобы через двадцать минут затормозить в заставленном машинами дворе. Арсений заполняет бумаги в планшете и машет Позову, чтобы шли без него. — Здравствуйте, не разувайтесь, садитесь. Как у вас дела? Много работы, — наливает чай старушка, и Антон не знает, как отнекиваться, потому что его вопрос, ложный ли это вызов, что Арсений остаётся на своём месте, показательно пропустили мимо ушей. Дима садится за стол с целью измерить давление и воспринимает происходящее как обычное явление. — Вы кушайте пирожки, а то целый день ездить. Сынок, а ты с какой станции, что-то я вас не помню, — приглядывается она к Шастуну. — С бригады Попова, — чуточку хвастливо заявляет Антон. Он уже пронюхал в обед, что это одна из лучших, а сам Арсений — уважаемый, хоть и тяжело сходящийся с людьми, мастер своего дела, и теперь собирается задержаться, доведя его до белого каления. Кто бы что ни говорил, вторую практику ему никак не испортить. — Ой, очень хороший мальчик, неженатый. А вы встречаетесь с кем-то? — спрашивает искренне старушка, разводя мелодраму, но не ойкает, когда Дима усмехается, а прибор измерения давления затягивается потуже. — Кстати, он ко мне на той неделе приезжал, такой красивый, умный, трудолюбивый. Куда только глаза смотрят?.. — Обследоваться не будем, — перебивает Позов. — Рекомендации я написал, но вы и сами всё знаете. — Конечно-конечно, я же на всякий случай вас вызвала, чтобы сердце расшалившееся успокоить. Все болезни под вечер обостряются, — кивает женщина. — А я знаю, почему Попов, то есть Арсений Сергеевич, один, — подмигивает ей Антон. — Требовательный слишком и влюблён в работу. Либо не найдёт никого, либо найдёт совершенство. Её эти объяснения устраивают, но от пирожков с мясом в благодарность фельдшер Дима отказывается, а практикант Антон наоборот просит завернуть два. — Вспомнил анекдот из реальной жизни, — огорошивает их в машине Арсений. — Принимаю больного, а в карточке скорой — шел, упал, опух, умер. Думаю, не было времени нормально расписать, реанимацией занимались, но не успели. А мужчина живой оказался, глаза открывает и стонет. Звоню бригаде, в смысле умер, с черепно-мозговой? Если он даже сесть может. А они мне: простите, пожалуйста, это мы сократили как опухоль умеренную… — И к чему эта познавательная история, — занимает место рядом с водителем Дима, не желая больше оставаться на пороховой бочке с этими двумя искрами, — о невыполнении своих должностных обязанностей и торопыгах? — Захотелось немного восстановиться после тяжелого дня, вспомнить о хорошем. — Держи, это лучший способ, — протягивает ему пакет с пирожками Антон. — Подарок от человека, которому ты не пошёл помогать. — Да я Татьяну Анатольевну поболе тебя знаю, — взрывается настроенный на хороший лад Арсений, специально абстрагировавшийся и сделавший специальную дыхательную гимнастику. — В её возрасте показателей лучше уже не достичь! — Ну чего вы разорались опять, — массирует виски Дима. — Увидит вас Воля, на ночную смену пошлёт, активистов. — Не отправит, я и так отрабатываю полную по собственному желанию, а не несколько часов и домой. Или бумажки заполнять, — фыркает Антон. — Вот-вот, интересный вопрос, что ты здесь делаешь, — уцепляется Попов. — А у нас с вами разговор после смены, там и узнаете, — недобро улыбается тот. — И пирожки поедите, и подарок от меня примете. — Какой? — не унимается Арсений, зная, что угождает прямо в ловушку, но несущийся поезд уже не остановить. — Кольцо, — снова выуживает металл из джинс Шастун. — Тебе больше доверять будут, подумают, что женат. Татьяна Анатолевна как раз обеспокоена твоим семейным положением, уже начала тебя подозревать. Попов из вредности откусывает булку, чтобы меньше досталось этому… лезущему не в своё дело. Потом смотрит, как Антон ссутулится и баюкает руку после росписи в журнале, и жалеет, что поддался. — Кофе выпьем, — утвердительно предлагает он, когда выходит из кабинета Павла Алексеевича к терпеливо его ждущему студенту. Дима понятливо ретируется домой, к жене и детям. — Чаю в нашем закутке, чтобы уснуть потом, — исправляет Антон, зевая. — Почему… сам пирожки не ел? — Там рис есть, — пожимает плечами студент. — А, то есть, вы ж не знаете, у меня аллергия на него. — Понятно. Заведующий подстанцией сказал, что ты не будешь юлить, но сам отказался распространятся. Важная шишка, Шастун? Сын какого-нибудь декана медицинского или повыше уровнем? — Арсений спокойно набирает воду в чайник и подключает к розетке. — Не, самый обычный. Первым открываю династию, — подпирает подбородок руками парень. — Не обычный ты, не обманывай. Не берут настолько молодых практикантов на скорую помощь. — А я уже был на скорой. В ужасной бригаде. У меня таких случаев про «опух и умер» — наверно столько же, сколько у вас. — Давай уже на ты, — разливает по кружкам кипяток Попов, всё больше проникаясь игрой в молчанку и дозированную информацию. — Уж не хочешь ли ты сказать, что тебя малышом на ней катали? — И не собирался. Я зарекомендовал себя как человека, у которого личные причины туда попасть. Плюс безмерная благодарность к врачам и много нетипичных знаний в голове — практики только не хватает, потому что старпёры не освобождают места и боятся, что новое поколение всех угробит. — Расскажешь? — садится вплотную Арсений. — О происшествиях и причинах. — С оружием я не впервые на вызове встречаюсь, поэтому было обидно, когда ты сказал, что всё из-за меня, — поворачивает к нему голову Антон, и Попов замирает под взглядом разбавленного зеленого изумруда. — Один прекрасный человек любил свою собаку, а другие прекрасные дети любили пускать петарды. И один мальчик это делал под руководством папы, ранил собаку, которая побежала в эпицентр, и нас вызвали, чтобы её спасти. Не ветеринаров, как ты уже сам понимаешь, — словно случайно Антон задевает здоровой рукой его бедро. — А дальше — сказка: схватились мы за собаку, тянем-потянем, с того света вытянуть не можем, а хозяин пса со взрывным характером берёт и снимает со стены винтовку, говорит, что знает, кто виноват. Слава богу, не мы. Вызвали полицию, папу мальчика увезли с выстрелом в ногу. Причём тот за сына боялся меньше, чем хозяин, готовый отсидеть за свою месть. Потому что настоящий боевой товарищ, этот пёс. — Это как-то связано с…? — Почти. Один врач после этого сказал, что больше работать на скорой не будет, а я свою истерию сдержал, поэтому ко мне появилось больше доверия. На меня и пациенты стали полагаться: я прикрывал жену одного бизнесмена почти пол месяца практики, у неё имплант груди воспалился. А муж считал, что простуда с температурой, — хихикает Антон. — А из менее травмоопасного? — тянется через него за сахарницей Арсений, позволяя себе также абсолютно случайно погладить чужую ногу. — Самоубийца. Два часа ждали психологов, а вместе с нами пожарные сидели в ближайшем маке, потому что без специалиста его снимать оттуда нельзя. А потом мы взяли и на ближайший к нему балкон вылезли. — Прыгнул? — холодеет Попов. — Да. — Тогда что в этом случае хорошего? — рот Арсения непроизвольно кривится, рука замирает, и Антон поспешно отодвигает ногу. — У него была страховка. И прыгал он, потому что хотел совершить трюк ради любимой девушки, которая не впечатлилась, хотя это крутили по телевизору. Видите ли, его «прощальную записку» и сообщение возлюбленной неправильно трактовали, а он не виноват, — хмыкает Шастун в ожидании реакции. — Чем же вы меня порадуете? Басней или притчей? А то я уже слышал, как некий Сеня цинично заставил бегать по лестнице сердечника, чтоб ему побыстрее стало хуже. — Его с лёгкими симптомами отказались принимать в больницу, в то время как нужно было срочное обследование. Иногда стоит идти на риск, — с достоинством отбривает выпад Арсений. — Назовёшь Сеней, заставлю сделать полную инспекцию машины. — Напугал. — Ты отходишь от темы: ни объяснения о переводе, ни как ты вообще попал на скорую помощь. — Не волнуйся, я никого не убил на прошлой практике, — улыбается Антон. — Что ты знаешь о синдроме «запертого человека»? — Паралич с отсутствием реакции больного на любые раздражители, — быстро отвечает Арсений, потому что данный вопрос может подвести почти к любому продолжению истории. — Как кома, да? Врач может сказать, что пациент мёртв, и это нанесёт тяжёлую психологическую травму, — ведёт его Шастун. — Проводятся тесты, ошибки почти исключаются. — Ага, — тяжело вздыхает Антон, теребя бинт, потом задевает узел и разматывает кусочек марли. — Авария. Из-за травмы шейного отдела позвоночника отсутствовала реакция на внешние раздражители. Выглядело как глубокая кома при смерти мозга, — он отводит взгляд, качает головой. — Ядерные волокна глазодвигательной мускулатуры остаются незатронутыми и сохраняется моргание глазного яблока, ты же знаешь об этом? Арсений кивает, делая короткие вдохи и выдохи, чтобы не нарушать эту камерную обстановку, в которой всё место занимает голос Антона. — Мне сказали, что показалось. Я попросил парня моргнуть, и он только через двадцать секунд это сделал. Но это единственный способ общения! Его без анестезии на органы повезли резать, понимаешь? Потому что всё остальное вообще не пострадало, там кучу жизней спасти можно было одним махом. А я пробрался в операционную, пока другой отвлекал охрану. Итог: его уволили, лишили лицензии, без права вернуться, а я на платку перевелся. Он моргал, Арс, в ответ на мои вопросы, два раза — да, один — нет! Мы его матери не могли дозвониться, чтобы она заявление написала, что нельзя его на органы. А знаешь, почему я так рисковал? Я тоже у матери один остался, и один хороший врач меня вытащил, это как око за око было мне послано. Нельзя было по-другому. Арсений не знает, что говорить. Он продолжает дышать, но уже как рыба, выброшенная на берег — склизкая, противная, хрипящая или вовсе не издающая ни одного звука. — Кстати, что-нибудь имеешь против шрамов? — немного успокоившись, Антон с силой сжимает побелевшие губы. Попов мотает головой. — Если я разденусь?.. Ну, типа, ты ж хотел знать, почему я на скорую рвался? — Подожди… что… шрамы… ты? — извергает из себя поток мельтешащих мыслей Арсений, в то время как студент со скрипом отодвигает стул, задирает толстовку и расстёгивает штаны. Присаживается, оставляя одну ногу в штанине, а другую — на обозрение. — Меня молнией ударило, — просто признаётся Антон, будто это его обычный понедельник. А тёмная, разных оттенков коричневого и бордового, исполосованная кожа — потому что житель с планеты впечатлительных, а не с Земли. — Ожог первой степени на ноге, нижняя петля была, то есть — в ногу вошло, в ногу вышло. Всего лишь пятнадцать процентов кожи задело, очень сильно повезло, даже давление нормальное было, представляешь? После такого знака судьбы идти учиться на какого-то экономиста попахивает говняным лицемерием. Арсений водит по переплетённым линиям двумя руками, обхватывает колено и лодыжку, и не спрашивает разрешения на свои действия. Ему кажется, что проходит вечность, как он, не отрываясь от узора, слышит: — Баш на баш, честность на честность, Арсений Сергеевич. Меня интересует не только ваш лечебный массаж, или желание сделать дома такие же обои, — Попов хмурится, прищуривая один глаз чуть сильнее, чтобы не было так заметно, что он чуть меньше другого, и думает, что Антон несёт какую-то чушь. — Мне уже одна девушка как-то заявила, что похожее деревцо надо на стенах сделать, — поясняет Шастун. — Но мне как-то не понравилось, что с меня срисуют эскиз, а потом заставят рассматривать во всех подробностях. Так вот, — кашляет он, — я поделился опытом, а где же ваши невероятные случаи из практики? — Одно из нелюбимых — ездить и подтверждать смерть, — шёпотом выдыхает Арсений, не прерывая чувственного контакта. — Какой-то заслуженный чин в полиции сам себе выстрелил в голову трофейным оружием. Жена отходила в магазин, они готовились идти в гости, цветы в машину загрузили — ничего не предвещало трагедии. — Она что-то забыла? Зачем отошла, если они уже ехать собирались? — зрит в корень Антон. — Именно. Я у него пульс нитевидный прощупал и эвакуировал оттуда. Это она его на тот свет попыталась отправить, потому что изменял ей почти двадцать лет брака. — Её тоже можно понять. — Поэтому я не пожаловался в органы, а просто поговорил с ней, — Арсений медленно облизывает губы, выходя из транса. Он думает, что Антон не разозлится и не осудит. Сам не зная, почему так уверен в этом. — Домой пора. Послезавтра опять на смену. — С тебя ещё две истории будет, — Антон приподнимает брови и ухмыляется. — И чай погорячее, с ромашкой. — И видимо, раздеться, — шутит Попов. — Да, — серьёзно кивает Шастун. — Почему, чтобы подружиться, секреты должен раскрывать только я, Арс? — он уже второй раз произносит сокращённую версию имени, подслушанную у заведующего подстанции, Павла Воли, словно заслужил это право. Если первый раз можно было списать на состояние аффекта, то дальше — сложнее. Арсений сглатывает и не исправляет. — Мы шкаф в комнате двигали, папе плохо стало… — Два дня температура 39 держится! — Лифт сломался, пока до квартиры поднялся, давление подскочило… — А я знаю, что случилось?! Я с работы пришла, он — в отключке! — Ай-яй, больно очень, что, так трудно помочь?! Быстрее едьте! — Матрос в трюм упал. Ухватился за палубу, а люком ему аккурат по пальцам. Тысячу раз объяснял: спускаться надо лицом к лестнице, а этот умник спиной полез. А парень хуу-уденький, — обрисовывает масштаб тучного тела капитан судна, виновато оглядывая примчавшуюся бригаду скорой помощи. — БОЛЬНО! — вопят снизу. Арсений спускается первым, стараясь не повторить ошибки кока, и принимает чемоданчик из рук Димы, следующего за ним. — Антон, не спускайся, ты тут и вовсе не поместишься! — констатирует Позов. — АА-А-А! — Да-да-да, — сюсюкает с больным, неестественно распростёртым на полу, Арсений. — Мы тебе тройную обезбола вкололи — не может быть больно. Сейчас начнёт действовать. — А если не начнёт? Может, у вас обезболивающее плохое? Или просроченное? — хнычет стокилограммовый хлыщ в фуражке, непонятно как оставшейся на голове. — Давление восемьдесят пять на пятьдесят. — Плохо. Капитан, вытаскивать надо, там когда МЧС подъедет? — потирает руки от невозможности действовать Попов. — А вы когда у стоматолога бываете, анестезия действует? — задумчиво влезает в диалог Антон. — Нет, на меня ничего не действует, ой… о-ой. — Так, Дим, колем фентанил, — принимает решение Арсений при виде кривящегося лица. — Да не нужен ему никакой фентанил, — выхватывает пакетик Антон, балансирующий на лестнице. — Он такой жирный, что ему не поможет. Терпи давай. — Че-его? — щёки кока краснеют и надуваются. — Антон, это был не очень профессиональный комментарий, — Дима оглядывается на него, отрицательно мотая головой — не время так шутить. — Забирайся обратно, ещё не хватало нам всем тут принять горизонтальное положение. — Ага. Только вот я сказал то, о чём все подумали. Сам виноват — меньше жрать надо, тогда и сила притяжения к себе не притянет, — даже не думает заткнуться Антон. — Так, Шастун, если у тебя какие-то проблемы сегодня, подожди меня в машине. То есть нас, — оговаривается Арсений, закатывая глаза — всё-таки молодняк, за языком следить не умеет, всему учить надо, чтобы на их бригаду жалобу не отправили. — Проблемы тут не у меня… — У меня просто плохой обмен веществ! — рычит пациент. — Да-да-да. Кость широкая. Тебя на корабль балластом взяли служить или ты пользуешься тем, что кок? — чуть ли не красуясь своим жилистым телом, воркует Шастун. — Щас леща тебе дам, жаба. — Вы лечить меня должны! А не унижать! Какие врачи из вас, ай! — Перестань немедленно! — встаёт с корточек Арсений. — Мы лекарство не переводим, оно настоящим пациентам понадобится, — добивает последним Антон, и моряк от подобной наглости порывается встать и разбить ему довольную физиономию. Но Антон неуловимо меняется, включая в голос заботливые нотки: — У вас просто низкий болевой порог, и сколько вам не коли анестезии, боль бы осталась. — Поэтому вы меня морально добиваете?! — Нет, я вас разозлил, чтобы он повысился. Щас же легче, не болит? — Меньше, — удивлённо протягивает кок и хлопает глазами. — То-то и оно. Как будто мне выгодно драку на рабочем месте разводить, — подмигивает Антон фельдшеру и врачу. Арсений задней мыслью отмечает его небольшую щетину, более аккуратную повязку на левой руке и несколько блеснувших колец на правой. Мозг упорно подсовывает изображение пострадавшей, но функционирующей ноги, и его обладателя в серых боксёрах, сыплющего шутками по поводу ситуации. В уголках улыбки, тянущейся вверх, проглядывалась ничем не обоснованная храбрость и давно уже прошедший юношеский максимализм. Арсений тогда сдержался, чтобы не сказать: зря ты пошёл в скоропомощники, будешь всю жизнь кочеряжиться и копейки считать. Но в ответ прозвучал бы закономерный вопрос: а что тут делает он, Арсений Сергеевич? Ведь хрен его знает, что он здесь забыл. Чтобы спасать людские жизни? Возможно. Ржать с тупых случаев? Не без греха. Например, с женщины позавчера, которая в отличие от этого парня с лишним весом, не была такой уж полной, но возомнила себя слоном в посудной лавке. А когда ты во что-то сильной веришь, оно случается. Застряла в заборе, потому что попыталась проследить за мужем-изменщиком. И под сдерживаемые смешки Антона, они ждали, пока перекладину срежет тут же вызванная чрезвычайная служба. В процессе выяснилось откуда растут ноги: женщина призналась, что сломала кровать своим весом в начальном моменте страсти, расплакалась, и вот уже Дима успокаивающе гладил её по плечу. — Вам, мужикам, — сквозь всхлипы. — Никакого доверия нет! — Как же это нет, если мы вас вытаскиваем из сложной ситуации, — измеряет давление Арсений. — А что вам ещё скрывать, как не любовницу? Я полная и неук. уклю-южая! — Так может, он вовсе не измену скрывает? Может, подработки дополнительные взял, чтобы лучше семью обеспечивать, — как-то устало оправдывает незнакомого мужчину Арсений. — Или… извините, дело деликатное, простатит лечит, или к барбершоперу ездит лысину скрывать, чтобы перед вами, такой красивой молодиться? — Ой, льстите, — сморкается в салфеточку женщина, но благодарно улыбается. — Глаголит истину, — воздевает указательный палец к небу Дима. — Наш Арсений знаете как боится волосы потерять? Каждый день делает стойку на макушке, солдатиком вверх! — заливается смехом, как только видит, что Антон сложил брови домиком. — Не веришь? Зря! — Не-ет. Мне интересно, почему про способы лечения простатита ты умалчиваешь, — фыркает Шастун. — Ну, я в отличие от некоторых не делаю из него секс-машину, — туманно выражается Дима. — Меньше с медсёстрами заседай в перерыве, — складывает руки на груди Попов. — Спасибо вам большое, мне теперь совсем не стыдно, — вздыхает женщина. — Вы очень хорошие. — У меня тоже объяснение есть. Нормальное такое, — кивает Антон. — Он же у вас тоже не мальчик маленький? Вы извините, но вы же выше ста шестидесяти? — Ну да. — Значит, он по весу вас превосходит. Вот и валите на него. А кровать заказывайте крепкую, чтобы можно было всё что угодно делать. У меня… один раз стол так сломался. Без всякого крутого момента страсти. Мясо отбивал, и… видимо, силу не рассчитал, — чешет затылок Антон. — А я не хожу в спортзал, штангу не тягаю, как ваш рыцарь. — Ого, — зачем-то воображает себе эту картину Арсений и чуть тише добавляет: — Да уж, мальчик не маленький. — Ого, — повторяет Позов, переводя взгляд с него на Шастуна. — Перестань, — будто они говорили о чём-то другом, тушуется главный бригады, отходя в сторону — пострадавшую вытащили, от госпитализации отказалась, пора бы и честь знать. — А кое-кто уже жаждет узнать, у кого и сколько выросло, — следует за ним Дима и ехидничает. — Я уже знаю, у кого и как, — прерывает собственную экзекуцию Арсений. — С восьмого класса. Дима ещё ни на чём его не поймал, чтобы издеваться. Ни на том, что Попов переодевается одновременно с приставленным к ним студентом, и ни на том, что Антон желает тому доброго утра, потому что во второй день практики получил нагоняй: желать хорошей смены — плохая примета, придумай что-нибудь другое. Единственное, что Позов заметил — это из бухгалтерии девушек, залипающих на новое лицо в надоевших стенах, и прячущегося от них Антона на стоянке, с пачкой сигарет в руках. Дима не знает, что Арсений немножко в курсе о «масштабах» катастрофы. Снова две бабушки с «сердечными приступами и коликами», констатация смерти, обеденный перерыв, шутки про навигатор, и не принимающие пациента больницы, которые нагло врут, что обычному врачу скорой помощи показалось, а диагноз легче лёгкого… Для студента это всё тоже не впервые, но он же моложе, бодрее, а Арсений устал от мата, алкашей и мата алкашей. Потом он думает, что Антон тоже устал. От побегушек, баночек с анализами и мытья полов, но парень удивляет. Он держит беременную девушку за руку, приказывает терпеть, чтобы не разродиться в машине, а переложив на носилки уже у роддома, выпаливает: — Выманят на косметичку твою дочку, не бойся! У Арсения мешки под глазами, морщины лучиками и отчаянное желание молодиться. И руки с раздражением после медицинских перчаток, в то время как у Антона — костяшки потрескавшиеся, но от мороза. Из-за их работы: сутками не спят, кофе пьют литрами, едят неизвестно когда, удаётся легко отвлекаться и жить от одного больного к другому. Но вечером накатывает, что телом он возвращается домой, а мыслями — к тому недомордобою в день знакомства. Арсения пробирает мурашками, он забрасывает одну ногу на другую и сосредотачивается на воспоминании о котёнке в руках Антона. Становится хуже. Теперь Попова размазывает от умиления и чёткой уверенности — он никогда больше не позволит ему так рисковать собой. — Нас тут к развалинам вызвали, — Арсений недовольно шуршит рацией. — Серёж, по адресу, а дальше наобум… — Кого у нас привлекают такие заброшки? — поддерживает плохое предчувствие Позов. — Наркоманов, маньяков, подростков. — Какой ассоциативный ряд выстроили, — восхищённо присвистывает Антон. — А я бы на вашем месте после перестрелки в квартире каждый раз крестился бы. Может, сразу МЧС или полицию? — предлагает Матвиенко. — Чтоб меня истеричкой опять обозвали, — гордо воздевает подбородок Арсений, уже не стесняясь нового человека в их компании. — Плавали, знаем. — Дык тебя не просил никто в речку лезть. Или ты про другой случай? — заливается смехом Шастун на полную негодования моську. — Зато освежился и покатался. Когда ещё побаюкают на сильных ручках, да, Арсений? — впивается шпилькой Дима. Антон смущённо останавливается, так и не закрыв рот. Там парень кольцо важное потерял у пристани, нырнул и на поверхности долго не появлялся. Вроде санкционированное для купания место, но рядом со всякими постройками, и Попов подплыл с другой стороны, потому что с детства знает, куда там соваться можно, а куда нельзя, пока спасатели копались и теряли драгоценное время. Не рассчитал, что на последних метрах судорога ногу сведёт, по колено всего-то, но Антон бросится в воду. Попытается под мышками взяться, запаникует и на адреналине потянет на себе. — А кто визиточку у спасительницы того парня взял? — не обижается Арсений. — Но-но! У меня есть жена! — Лучше бы тебе реально тогда кольцо подарил, — срывается с языка у Антона. — Вдруг ты за украшениями и в воду, и в огонь, и через медные трубы. — На себя посмотри! — Попова хватает только на детскую обзывалку-переводилку. Сергей уже включает сирену, чтобы из будки около заброшенного завода к ним кто-нибудь подошёл. — Не глухой, иду! — подходит к ним охранник. — Малолетки на территорию пробрались, их нереально всех выловить, я побежал туда, где дым, а там взрыв! И человек шесть врассыпную, по лазам! — Заливает? — шепечет Дима. — Преувеличивает, — цокает Антон. — Что жгли, не знаете? — Господи, здесь точно больные есть? По голове дадут, расчленят и тела не найдут, — обречённо комментирует граффити на серых стенах и строительный мусор под ногами Арсений. — Кто ж их знает, что жгли. Там в темноте внизу, кто-то стонет. Дальше не пойду, мне на посту надо быть. Мне платят за охрану территории, а не за риск, — старичок машет в один из чёрных провалов и спешно удаляется восвояси. — Мда, попали. — Как сами-то? Не видно ни черта! — надеется вернуть гида Антон, включая фонарик на телефоне. — Разделяемся. На рожон не лезем, если что зовём, через пятнадцать минут объявляем, как ложный вызов, — разделяет обязанности Арсений. — Тих-тих-тих, я кажется слышу. Э-эй! — Шастун чуть ли не двигает своими большими ушами по направлению стона. — Есть кто-нибудь? Мы скорая помощь! — Ау? — неуверенно добавляет Арсений, хватая его за рукав. — Может, всё-таки домой? — Там человек. — Бомж, который щемится, чтобы не погнали его отсюда. Антон, идём. — Если бы нужна была помощь, уже бы позвали, — соглашается Дима. — Мне кажется, тут не очень высоко, — вглядывается в проём Антон. — Я же почти два метра, могу прыгнуть. — Так, стоп-стоп-стоп, — врезается в его плечи Арсений. — Не надо нам подвигов. Я запрещаю!.. — Понял, не волнуйся. — Умничка, — облегченно выдыхает Попов, когда очертания спины спружинивают. — ТВОЮ МАТЬ, ШАСТУН, Я ТЕБЯ УБЬЮ! — Антон, ты живой? Антон! — орёт Дима. — А если нет, ты меня бросишь? — приглушённо отвечают снизу. — Землёй сверху присыплю, — мстительно, на грани фальцета, кричит Арсений. — Антон? Антон, блять, говори с нами! Оттуда же раздаётся женский стон. Арсений прыгает следом, оставляя Позова освежать завод трёхэтажным матом, и как можно быстрее двигается вперёд. — Всё нормально, Дим, оставайся наверху, вдруг нас вытаскивать придётся. — Ой, а ты кто? — прикрывает глаза от попадающего сквозь верхнюю щель солнца Антон, пытаясь рассмотреть лежащую на нескольких кирпичах и деревянной балке девушку. — Не подходи ко мне! МНЕ БОЛЬНО! Не подходи! — Я доктор, девчуль, ты ток держись, — он видит Попова и машет, что не до разборок. — А-арс, Арс, у неё ожоги! — закрывает лицо ладонями. — Давай сейчас немного ты, а я… — Только не говори, что у тебя недолеченное постравматическое, — щурится Арсений. — Что случилось? — Бал-лончик кинули в костёр, — рыдает она, выставляя руки. — Процентов шесть-семь, если только джинсы и рука, — нервничает Арсений, вставая на колени и открывая чемоданчик. — Антон, это термические ожоги, всё хорошо. — Какое хорошо? Ножницы давай! — Не трогайте! Я вас убью! Только посмейте!.. — Как тебя зовут? Покажи голову, — сжимает губы Антон. — Волосы не обожжены, везучая. У тебя ожоги, у меня почти такие же на ноге… и на руке тоже… и нужно срочно их осмотреть, понимаешь? Я ничего тебе не сделаю, веришь? — НЕТ! Нет у тебя ожогов! Антон подходит вплотную, задирая штанину и опуская носок. — Голову поверни, убедишься. Девушка глотает слёзы, но внимательно смотрит и кивает. Арсений под шумок делает укол обезболивающего. — А-алёна. — Чем быстрее обработаем, тем быстрее шрамы пройдут, Алёна, — приговаривает Шастун, разрезая джинсы у щиколотки и продвигаясь дальше. — Хочешь остаться живой и здоровой, доверяй нам. — Я стесняюсь! Можно только ты посмотришь? — с надеждой спрашивает она. — Можно. Меня зовут Антон, у нас даже буквы… то есть имена на одну букву, и у Арсения тоже. Ты только не отключайся, окей? — Окей, — Алёна приподнимает толстовку, а там огромное красное пятно. — Чёрт, больше шести точно, — украдкой замечает Попов. — Миша сказал, что если я его не поцелую, он меня здесь бросит! А меня найдут бомжи и изнасилуют, а потом пацаны кинули что-то в огонь… и всё! Антон, не бросай меня пожалуйста! — заикаясь, просит девушка. — Конечно, попался бы мне твой Миша, поговорили бы. — Маме тоже нельзя знать, она думает, что я в музыкалке… — А ты в музыкалку ходишь? — помогает освободить ногу от ткани Арсений и делает компресс с антисептиком. — На чём играешь? — С-синтезатор. Утром школа, днём вторая школа, а вечером домашка. У меня личной жизни вообще нет! — У меня тоже, — в унисон отвечают Антон и Арсений. — Во-от, — содрогается от боли Алёна. — Наконец-то нашёл вас! — запыхавшийся Дима вбегает в помещение, отмечая и дыру в потолке, и пострадавшую. — Так, мы тебя сейчас бинтуем и увозим, а ты вспоминаешь всё хорошее, что есть в жизни и перечисляешь, — раскрывает носилки Арсений. — А если ничего особо хорошего не было? — стонет Алёна. — Тогда любую историю, — берётся за низ Антон, беря на себя большую часть веса, несмотря на пострадавшую руку. — Когда у мамы появился второй муж, он пытался мне понравится, и дарил всякие штуки, которые я просила. Даже рыбок и круглый аквариум, хотя мама мне никогда не разрешала… АЙ, БОЛЬНО ОЧЕНЬ! — Терпи! Что там с аквариумом? — Все рыбки умерли, потому что вовремя не пересадили беременную, и она всех достала, — пытается улыбнуться Алёна. — Но самое главное, он купил лизуна, не зная, что это такое, и я его потом прямо в ладони вложила, он ка-ак заорёт. — Смешно, — хихикает Арсений. — Диспетчер, ожоги второй степени, девочка пятнадцать лет, куда везти? — Давай в ожоговый центр девятой детской. — Принял, — они перекладывают её на нормальные носилки и дают кислородную маску. Арсений понимает, что разговор можно отложить, но внутри всё кипит: — Больше так не делай, Антон. — Чего? — садится в машину Антон и отряхивает руки. — Скакать по стройке и ломать себе ноги. — Ну ты же знаешь, какие у меня ноги, — улыбается Шастун. — Терять там нечего. — Без моего ведома — ни шагу, и не разбираться, есть ли там что терять. — Я что-то пропустил? — хмыкает Дима. — Почему нагоняй получает только Антон? Кто сунулся в воду, не зная броду, хотя до этого обещал не повторяться? — Иди ты. — Ты свои обещания тоже не держишь, — вытирает пот под чёлкой Антон. — Где мои истории клинических случаев? Нема. — Ну, хочешь… — прикидывает разгон своих познаний Арсений. — Хочу, — у Антона дрожит голос, и он лихорадочно стучит пальцами по ноге. — Про близняшек, — чересчур воодушевлённо продолжает Попов, чтобы отвлечь его от происходящего. Он не видит ничего странного в том, что Антон держался в подвале, но нервишки стали сдавать после. — С козырей пошёл, — щёлкает языком Серёжа с водительского сиденья. — У нас ребёнок здесь, между прочим. — У кого что болит, тот о том и говорит, — слетает с губ любимая присказка Позова. — Не перебивайте. Одна из сестёр замуж собралась выходить, платье себе шила, так как они обе дизайнеры, а вторая перестала с ней разговаривать и в принципе выходить из комнаты. Мы приезжаем, и единственный симптом — к руке нельзя прикоснуться, ей больно. Что с ней произошло, обо что ударялась — молчок. Леночка, она до тебя с нами работала, — заглатывая половину слов, Арсений спешит поделиться случаем, — пошла на платье посмотреть, ведь тоже хочется, чтоб белая фата и жили долго-счастливо. Уж не знаю, как она догадалась, но… она поняла, что одна из близняшек воткнула себе иголку в руку, вбив в голову, что она дойдёт до сердца и не придётся мучиться, когда сестра уедет. Рыдали все, потому что они так сильно любят друг друга, и её переубеждали, что будут видеться и что связь у них, поэтому всё будет хорошо. Всё будет хорошо, — говорит Арсений, утопая в глазах напротив, — иначе и быть не может. Когда Алёну передают в руки врачей, которые помогут ей более обстоятельно, Арсений открывает руки. Он ждёт некоторое время, но не ошибается, и Антон льнёт, притягивая за талию ещё ближе. — Он проглотил этот кусочек лего, придурок, скажите? Нет, не задыхается, но это же инородное тело как-никак! — Пьяный сосед избил, заявление в полицию писать будем. Нам бы ещё побои снять сразу… — Вешали полку, и ремонтника ударило по башке. Имя своё помнит, но как-то странно выразился, в общем, ссыкотно нам, вдруг память отшибло. Ребят, не материмся, я со скорой разговариваю! Блять, да оставь ты в покое- — В аэропорт едем, мужчине на борту плохо стало. Арс, спать ложись, не майся, — нежно расплывается Антон. — Ну мне же деньги нужны, а Воля вряд ли второй раз такое предложение сделает. Не всё же на шее мамы сидеть! — Арсений продолжает бурчать, что брать неофициальную ночную смену вверх идиотизма, но Антон вклинивается: — И за котьку спасибо, а то прятать её в съемной квартире, куда хозяйка триста раз припрётся, накладно было. Хорошенький, да? Только не привязывайся, его же потом отдавать той женщине. Попов с расплывающейся внутри теплотой блокирует телефон, комкает одеяло и забывается во сне на несколько часов, когда его жестоко поднимают вторым звонком: сначала он против любых телодвижений, а потом берёт такси. Сердце, так счастливо бьющееся некоторое время назад, ухается в пятки. — У нас ЧП. Из Либерии, из аэропорта. Удава ел, рвота, но этого пациента в инфекционку всё равно повезли — подозрение на лихорадку Эбола, — докладывает Стас, близкий друг Паши. — А теперь симптомы только у какого-то Антона — не в то время, не в том месте оказался пацан. Территорию подстанции уже оцепляют, так что выходной у тебя. Все, кто контактировал с ним, изолированы. Карантин, Арсений, ка-ран-тин. — Куда вы Антона дели, ёб твою мать? — Нормально с начальством разговаривай! К утру либо диагноз подтвердится, либо нет. Ничего страшного. — Вход есть, выхода нет, — бьёт себя по колену Попов, расплачиваясь с таксистом, и вталкивается внутрь здания станции под вопль недовольных, быстро узнавая, что Антона заперли в столовой. С кашлем, красным носом и слабостью. Никто к нему не подходит, боятся заразиться. А Шастун как ни в чём не бывало сидит за столом и давится чаем не первой заварки, из-за того, что Арсений копается с замком и тихо прикрывает дверь обратно. — Привет. Парацетомол будешь? — Ты чё, придурок, что ли? У меня вирус! — отскакивает от него Антон, прикрывая рот воротом рубашки. — Отойди! — Ты прям как Алёна, я же не на честь покушаюсь, — мягко журит Арсений, подавая градусник. — Температуру измерим. — Не надо мне, — зажимается Антон. — Я сейчас сам вставлю, — угрожает Попов и переводит тему из-за возникшей паузы: — Чего мне на звонки не отвечал? — Так отобрали, чтобы мы в интернет ничего не выложили. — Как я от тебя устал, Антон. Столько неприятностей. — Мультик про котёнка Гав: как же туда не идти, если они ждут, — чихает тот. — Я же не специально вляпываюсь, оно само. — Так и знал, что не стоило тебе соглашаться. Вылезло боком, — встаёт рядом Арсений, не зная, как подступиться дальше. — Хм… я же третью историю тебе должен. Вдруг это твой последний день, и ты будешь ходить за мной призраком, потому что я не выполнил свою часть сделки? — Не знал, что я заделался дьяволом, — кладёт на его плечи свои руки Антон, чтобы держать на расстоянии. — Арсений Сергеевич, уходите, пока никто не заметил. — А если я уже инфицированный, то разнесу. — Та когда б ты успел. Контакта с кровью не было, воздушно-капельным не… — Половым, через биологические жидкости ещё можно, — продолжает список Арсений. — Но… не было же ничего, — как-то расстроенно хлюпает носом Антон. — Будет, — Арсений сжимает ткань футболки крепче для своей собственной уверенности, привстаёт носочки и на секунду подвисает, удостоверяясь в искорке. Чтобы почувствовать на своих губах тяжёлое дыхание и неуверенные касания, сообразить, что лучше бы надел ботинки на платформе, опуститься на всю стопу и понять, что Антон наклонил голову, углубляя поцелуй. А потом уже ни о чём не думать, потому что по шее спускаются влажными неприличными звуками и громко отзываются, когда Попов вплетает свои пальцы в кудрявые волосы. — Антон, расслабь жопу! Кишечная инфекция, мы в полной безопасности! — кричат за дверью. — Стоп, а дверь чё, взломали? — Сильная боль в животе, подозрение на аппендицит — это врач в общежитии так сказал, поэтому приезжайте быстрее. — Очень стыдно говорить, но рукой застряла в стоке раковины… МЧС уже вызвала, теперь вас… — О господи, давайте, шевелитесь там! Я же назвал вам адрес, какие *** данные нужны ***? Я как по Малышевой, по этой программе, попросил улыбнуться, руки поднять перед собой, носа там коснуться, всё совпадает — инсульт, инфаркт, я не разбираюсь!.. — Мальчик, тринадцать лет, травма ноги, скорую вызвал сам. Возможно, подростки развлекаются, но Елена Ивановна говорит, что не похож на приколиста, — передаёт Арсений. Мальчик уже ждёт у отмеченного адреса и выглядит здоровым. Попов на всякий случай спрашивает, он ли звонил, и похлопывает по бедрам и ногам. — У меня ничего не болит, — шмыгает мальчуган. — Я брату вызывал. Юрке. — Что с братом случилось? — Не знаю. — А что за ложный вызов бывает, знаешь? — строго спрашивает Дима. — Я не вру, это не ложный, — мальчик обхватывает себя за плечи и выдавливает: — Он в люк упал. Там подземный город. Я кричал, он не отвечает. — Почему сразу к люку не вызвал? — Антон взваливает на себя чемоданчик и оглядывается по сторонам, чтобы быстрее найти это место. — Там же адреса нет, и я к ближайшему дому вызвал. Вы пойдёте?.. — Волокуши, Дим, машину закрываем. Серёж, жди, — командует Арсений. — Как тебя зовут? И как Юра оказался под землёй? — Артём. Я ему сказал, что там подземный город, — не поднимает глаза от земли мальчик. — Ты его туда одного отпустил? Как он туда залез? — По лестнице. Его из детдома родители взяли, и я ему соврал, нет там никакого клада… Он типа хороший, они меня заменить хотят. — Не бывает такого. Я уверен, что родители тебя очень любят, — качает головой Антон. — Давно он там? — он чувствует флешбеки — такой же тёмный провал вниз и ни звука. Только вокруг не постапокалиптические искусственные развалины, а естественный подлесок с кустами. — Я сначала его игнорил, а потом он уже перестал мне отвечать. — ЮРА! Юра! Ого, эхо сильное, — делает весомый вывод Арсений. — Возможно, он упал и поранился. Вызываем спасателей, а я лезу вниз. — Это дело спасателей, Попов, спа-са-те-лей! — возражает Дима. — Что вы все на рожон-то лезете? Детство в одном месте играет? — Арс, правда, — неожиданно встаёт на его сторону Антон. — Я-то ладно, а ты куда? — Вниз, где глубоко или высоко. Перекладина шатхой лестницы проламывается за метр до пола, и он шлёпается копчиком со всей дури. — Дядя доктор, вы упали? — Спланировал, — потирает ушибленное место Попов. — Арсений, я ненавижу это спрашивать, но… живой? — кричит Дима. — Да. Здесь пахнет странно. Газовая камера какая-то. — Кабели, вода есть? — Антон заставляет свой мозг работать и передаёт ему вопросы мчс-ников. — Нет. Только туннель. Обратно подняться не смогу, так что сейчас попытаюсь найти пострадавшего и ждать, когда нас вынут на свет божий. Пока, — он идёт вдоль труб со всякими вентилями, разваливающимися от времени, и паутиной. — Это неисправный канализационный коллектор, — бледнеет Антон. — С коммунальщиками уже связались. Там яд, Дим, ядовитые испарения, слышишь? — Не паниковать, — толкает его Дима, наблюдая, как мальчик прячет лицо под кепкой, окончательно расклеившись. — При ребёнке держись. — Я тоже пойду вниз. Артём, остаёшься здесь, учись хорошо, не кури, не матерись, — Антон быстро раздаёт противоположные от Островского советы и заносит ногу, когда Позов даёт ему подзатыльник. — Никуда ты не пошёл, Шастун. У нас тут таких, как ты, два. Дебила. Имей совесть, уже почти приехали спасатели. — Мы с ним в одной комнате живём, он даже цветную капусту за меня доедает, — обхватывает колени Артём, раскачиваясь из стороны в сторону. — Лучше бы я надышался там и умер. — Нет. Ты перед ним извинишься, и никто умирать не будет, — Дима поправляет очки и сжимает рацию в руках, потому что Антон ходит туда-сюда, больше не прислушиваясь к шуршащим весточкам. В это время Арсений обнаруживает Юру с головной болью и температурой. У мальчика подвёрнута нога, но у него есть фонарь. — Подземный город не нашёл. Ужасно здесь. — Я знаю, почему, — меряет ему пульс Попов. — Есть хороший газ, а есть плохой. Хороший — это кислород, мы им наверху дышим, а тут дышать нельзя, поэтому надо выбираться. Противный метан. — Как я сюда дошёл, если ногой пошевелить не могу, — жалуется Юра, когда Арсений одевает его в свой жилет и взваливает на себя. — Есть такая штука, называется адреналин. Помогает нашему мозгу временно не чувствовать боль в тяжелой ситуации. Действует недолго, поэтому и больно, но надо уходить. Дыши через куртку. Они оба кашляют. Арсений упорно тащит его к сломанной лестнице, понимая, что не знает, как поднять его наверх. — Алё! Спасатели! — опирается об стену. — А-арс, Арс, через десять минут будут, держись, пожалуйста! — Плохо, плохо, — еле слышно отвечает Попов, поднимая глаза к темноту силуэту на фоне белого круга. — Юр, брат, они едут! — подбегает к люку Артём. — Артём, тут есть ещё люки поблизости? — генерирует новый выход в прямом смысле слова Арсений. — Есть за водокачкой, но там змеи и крысы! — Чего ж ты молчишь. Мы будем двигаться туда, а вы нас встретите, — обессиленно предлагает Попов. — Дышать нечем. — Я знаю, Юр, я знаю. Скоро дойдём, думай о хорошем. — Не получается. Меня два раза в детдом возвращали, а сейчас точно прибьют. — Если есть силы думать, что будет после того, как выберемся, значит… Нормально. Не спи, Юрец, — светит фонариком Арсений. — Мы же не могли заблудиться… Спасут. Если что, я тебя к себе возьму, но знай, семья у тебя точно хорошая, и брат помощь вызвал, любит он тебя на самом деле… Он приседает и валится на пол. Спасатели вскрывают люк. — Быстрее, два человека — взрослый и ребёнок, — бегает вокруг Антон, только мешаясь. Ребёнка вытаскивают без сознания, сразу в объятия Артёма, просящего прощения. У Арсения расфокусированное зрение и отравление. — Переплюнуть меня с котом решил, да, Арсюш, — прижимает его к себе Антон, не ожидая ничего в ответ из-за натянутой кислородной маски. — Ты и так лучший врач на земле. Самый-самый. Я тебя… — Чего вы обнимаетесь? — старается звучать грозно Дима, но садится на землю вместе с ними. — У нас… тимбилдинг, — шепчет Арсений. — Дебилдинг. Вас как за смертью посылать. — Кого, если не нас, — комментирует Антон. — Кто, если не мы, — синхронизируется с ним второй. Попов отлёживается в больничке четыре дня, всё равно больше его неуёмную энергию ни одно помещение не удержит. Персонал больницы сбивается с ног, чтобы он перестал наряду с ними помогать больным и кушал размазанную по тарелке овсянку. Сначала его навещает вся его бригада, с довольной авоськой витаминов Антон, который шутит, что вся работа стоит, а сам поглаживает по коленке, переплетает с ним пальцы, и Паша, гонящий его свёрнутым медицинским халатом вместо тряпки, чтобы дал отдохнуть и восстановиться. Незаметно наступает последний день практики, Арсений возвращается, и Шастун снова просится под его начальство, вроде как понастальгировать, и тот волнуется, что всё, вроде наступил их конец, не особо счастливый, потому что студенту ещё учиться, получать лицензию, торопиться жить. Но Антон ломает созданные стены, спрашивает, во сколько тот заканчивает работать, когда отпуск, в который они смогут поехать в дорогой город Сочи, а может и вовсе в Крым, чтобы отравиться морепродуктами, как все нормальные люди, а не каким-то газом, или на белые ночи в Петербург, да хоть на край света, какая разница, если вместе. Шастун покупает дурацкого лиса, потому что акула из Икеи это банальность, а ещё там подростки трахаются на этих кроватях, и он знает, что Арсений считает это моветоном. Готовит Антон отвратительно, денег на ресторан нет, но они как-то не отчаиваются, и Попов едет с ним на вызов весь обласканный и обглаженный, хотя до того самого ни разу не доходило. Он всё ждёт, что заветные слова прозвучат снова, а жизнь подкладывает свинью. — Вызов на стройку, что-то очень серьёзное, — внимательно смотрит в коммуникатор Арсений. — Чёрт. Констатация. Вокруг толпится народ, и приходится обходить разнорабочих в тёплых куртках. — Провода зацепились, и несколько арматур сорвались вниз. А парень, Лёшка, — снимает шапку один, — решил прикрыть девушку, спасти. Оно сразу двоих прям в сердце штырём. А он так хотел с ней познакомиться, на свидание позвать, — на глазах выступают слёзы. — Как же такое могло случиться, — закусывает губу Арсений, рассматривая накрытое плёнкой тело парня, лежащего на девушке. — Несчастный случай. — Мы во всём виноваты, — причитает женщина. — Направили Наташку к прорабу, чтобы она быстрее к Лёшке подошла, на свидание сходить. А она… умерла-а-а… — Это мы ещё будем выяснять: несчастный или нарушение техники безопасности, — влезает полицейский. — Арс, — громко и чётко зовёт Антон, уже отодвинувший плёнку. — А нам работать надо, у него пульс есть. — Как это? Оно же в сердце ударило? — гудит толпа. — Такое только в американских фильмах бывает! Живые? — Чё-то я не понимаю, — пытается прослушать через стетоскоп Арсений. — Я не слышу серцебиения. — А сатурация девяносто. — Кажется, я правда в деда превращаюсь и глохну — А если не всё, как у людей… Арсений, слушай правее! — мелькает гениальная догадка у Шастуна. — Есть, — через несколько секунд отвечает врач. — Сердце. С правой стороны. Обезбол срочно! Бегут за болгаркой, чтобы срезать верхнюю часть арматуры. — Такой феномен, а вот девушке не повезло, — не отходят далеко наблюдатели. — Она моргнула, — срывает с него стетоскоп Антон. — Да не, перестань, ну может, если только сердце немного задело, не сможем довезти, — не даёт ему ложных надежд Попов. — Я понимаю, но один человек на двенадцать тысяч или больше… — Два, — улыбается Антон. — Два, Арсений! — Не может быть, — как в замедленной съемке садится вместе с ним на песок Арсений. — Должен же я хоть в последний день удачу нам принести! — подаёт ему шприц Шастун. — Два человека с правосторонним движением! — Вторую машину вызывать? — участливо интересуется полицейский под восхищённое аханье. — Нет, вы что! Их нельзя разделять теперь. Бригада Попова, у нас двое пострадавших с декстрокардией и ранением в область сердца, точнее туда, где оно должно было бы быть. Срочно операционную готовьте. — Ребят всё хорошо будет, иначе и быть не может, — придерживает парня Антон, чтобы новоиспечённая «пара», соединенная одной палкой, сидела ровно. — Первый раз такое вижу, точно не брат и сестра? — следит за их состоянием Арсений. — Нет, мы только познакомились, — почти синими губами отвечает Наташа. — Повезло. — Интересные у вас представления о везении, — шепчет Лёха. — Так мы вообще извращенцы, — смеётся Антон, подмигивая ему и прижимая кислородную маску к лицу девушки. — Блин, тебе бы тоже подышать. — Так пусть по очереди и дышат, у нас же машина на одного пациента рассчитана. Ты же не против, что мы с твоим парнем поделимся? — по-доброму предлагает Арсений. — Он мне… не парень. — А ты так и не ответила, что делаешь… после работы, — немного напрягается для длинной фразы Лёша. — То же, что и ты. Лежу в больнице. — А я так и не придумал… куда пойти. Но ты бы пошла? — А ты как думаешь? Я боялась с тобой заговорить. — Когда я тебя увидел, подумал: неплохо… с такой девчонкой… остаток жизни провести. — Если сегодня умрём, то так и получится. — А ты не против, если я обниму?.. — Нет. А можно я тебя поцелую? — Антон, мы с наркозом не переборщили? — тихонько тыкает в бок Арсений. — Я тебя люблю, — берёт его свободной рукой за запястье Шастун. — Ты специально момент выбирал? — довольно шипит главный бригады, останавливая влюблённых от излишних чувств. — Конечно. В научных кругах будут говорить, в каком экстраординарном случае ты поучаствовал, а я хочу, чтобы ты точно запомнил этот день. — Я бы и так запомнил, это же ты. — Значит ты согласен? — с надеждой бодает его плечо Антон. — На что именно? — На предложение. Я третий раз тебе кольцо пытаюсь втюхать, а ты ни в какую. — А я должен был догадаться, что ты в первый день увидел меня и всё? — сучится Попов. — Да. У нас вон сейчас и два свидетеля-нонсонса есть. — Они нас и не слышат, заняты, — улыбается Арсений. — Хочешь, Димке расскажем. — Он же не зна-ает ничего. — Ладно, — отворачивается Антон. — Это необязательно было, я так. — Я тебя тоже очень сильно люблю, — вкладывает своё признание ему в ушко Арсений.

Как бешеная скорая любовь летит по городу По вызову и поводу гони огни-огни. И вроде бы и рядом и обручены нарядами Они фехтуют взглядами Огни гони-гони…