Часть 1
17 мая 2022 г. в 23:01
Когда в столовой всё подготавливалось для скромного семейного ужина с двумя лакеями, мистер Карсон передал Барроу, что его светлость хочет видеть младшего дворецкого в библиотеке. Лорд Грэнтэм сидел там в компании своей матери, разговор с которой Томас не застал, однако по лицу графа было понятно, что вдовствующая графиня не теряет хватку и продолжает держать в тонусе всех жителей поместья. Графиня попеременно выразительно смотрела на сына и аристократически строго – на Томаса.
– Мистер Барроу, – начал лорд Грэнтэм под внимательным взглядом матери. – Мистеру Бренсону привезли новый костюм. Поднимитесь к нему и помогите переодеться к ужину.
– Да, милорд. Но если он отвергнет мою помощь? – уточнил Томас, всем сердцем надеясь на упрямство Бренсона.
– Полагаю, она всё же ему понадобится, – заметила графиня, переводя взгляд на Барроу.
В этом он не сомневался. Утром привезли смокинг для Бренсона. Может, обратить его из католичества в англиканство было и невозможно, но вот перевоплотить в захудалого аристократа-провинциала семья Кроули пыталась. И в связи с тем, что за дела взялась сама вдовствующая графиня, это предприятие могло кончиться вполне успешно. Немного терпения, и вот уже бывший шофёр переодевается к вечерней трапезе. Не было сомнений, что Бренсон сумеет застегнуть все необходимые и не необходимые пуговицы, а вот с завязыванием галстука у него могли возникнуть проблемы. Томас усмехнулся, выходило забавно. У Тома теперь есть вечерний наряд на выход, бабочку на котором он не в силах завязать, а Томас может делать манипуляции с ней с закрытыми глазами, однако лишь на других, ведь у самого у него нет как смокинга, так и причины надеть его. Это заставляло Барроу испытывать к местному революционеру-нуворишу тихую холодную ненависть, но не могло служить основанием для неисполнения приказа лорда Грэнтэма, в доме которого Томас планировал успешно продолжать службу.
Томас подошёл к спальне и постучал в дверь так сильно, как мог, чтобы один этот звук вызывал в хозяине комнаты раздражение.
– Да, войдите, – послышался приглушённый голос из глубины.
И Томас вошёл. Бренсон стоял у окна и смотрел на лежащий перед ним на кровати костюм. То, как тот был небрежно брошен, уже раздражала Барроу, который знал, как слугам приходится носиться с господскими нарядами, их сохранностью и приличным видом. На Бренсоне уже были штаны, рубашка с расстёгнутыми манжетами и верхними пуговицами. Он перевёл взгляд с разложенного чёрного смокинга на вошедшего Томаса и уставился на него, то ли не ожидав его увидеть, то ли не понимая цель его визита, то ли вообще его не узнавая. Казалось, Бренсон смотрел в пустоту.
– Его светлость попросил меня помочь вам с новым костюмом, – объяснил своё появление в комнате Бренсона Томас, потому что понял, что слов или действий от него самого ждать бесполезно.
Оцепенение спало с Тома, он резко опустил голову, снова посмотрел на смокинг, потом было ступил куда-то в сторону к комоду, но после сделал шаг назад и, наконец, отвернулся к окну. Лампа горела, но в комнате было до странного темно. Сначала Томас не понял, почему Бренсон опять застыл, уже спиной к нему, но после различил сдавленные звуки, исходившие из той стороны, где тот стоял – Том рыдал. Это было не тем развитием событий, которое предполагал Томас. Более того, оно не вошло бы и в десятку возможных вариантов того, что могло случиться, когда Томаса на четверть часа назначали камердинером ненавидимого им шофёра. Его душевное состояние не слишком сильно волновало Барроу, другое дело – вопрос, какую роль в таком эмоциональном всплеске сыграл он. Неловко, когда лорд отправляет помощника дворецкого к своему зятю, и тот доводит родственника графа до слёз.
– Я могу спуститься и передать лорду Грэнтэму, что вы не здоровы, сэр, – сказал Томас, чтобы просто что-то сказать, надо было прервать тишину и аккуратно разобраться в сложившейся ситуации.
– Нет, всё нормально, Томас… Барроу, – Бренсон не без промахов привыкал называть всех в этом доме, как положено.
Он, видимо, ощущая неловкость острее, чем его посетитель, не поворачиваясь, стал оттирать слёзы. В этот момент главным, что беспокоило Барроу, было то, чтобы Бренсон делал это не манжетами рубашки, которая в глазах младшего дворецкого стоила дороже, чем её владелец. Наверно, чтобы чем-то занять руки, Бренсон начал застёгивать верхние пуговицы рубашки, поворачиваясь к Томасу.
– Знаешь, я подумал о ней… – Бренсон говорил сбивчиво.
Несмотря на то, что его чувства были безразличны Томасу, глубинная причина не совсем адекватного поведения Бренсона была для Барроу очевидна и в какой-то мере близка. Не прошло и полугода, как Том овдовел. В глубокий траур погрузился весь дом, ведь леди Сибил любила всех, а все не могли не любить её. Её смерть была неожиданна, и, наверно, кончина ни одного другого члена этой семьи не тронула бы душу Томаса так серьёзно. Но почему же Бренсон вспомнил о жене именно в тот момент, когда с ним заговорил Томас? Вряд ли он – главное напоминания об этом ангеле, которого они не смогли уберечь.
– Мы ведь мечтали совсем о другом. О другой жизни. О той, которую любил я и к которой стремилась она. Без всех этих ужинов в смокингах, с переменой блюд. Простой. Какой живут миллионы, какой жил я… Жил ты. Большинство. Конечно, она заслуживала мужа лучше, чем я. Но я старался сделать её счастливой, у нас почти всё получилось. А что теперь? Я делаю то, от чего увозил её в Дублин. Я переодеваюсь к ужину, а она…
Бренсон вовремя замолчал, он еле договорил сказанное. К тому же у него так и не вышло ни разу за полгода произнести, что же произошло с его женой. Томас вглядывался в лежащий смокинг, забивая голову какими-то бытовыми мыслями, потому что ещё на первых фразах Бренсона почувствовал, как в глазах появляются слёзы, которые пока можно сдержать, отвлекаясь на что-то. Он, как и муж Сибил, всё ещё не совсем признавал, что для всех живущих она потеряна навсегда.
– Я не знаю, хотела бы она, чтобы я участвовал в этом маскараде, сейчас, когда мир так стремительно меняется и становится таким, в каком мы мечтали жить.
Томас на мгновение задумался о том, как же должен выглядеть мир, чтобы прийтись по вкусу Бренсону, но это быстро прошло. Было странно, что тот с таким вопросом обращался к Томасу, а не сёстрам жены или другим её родственникам, хотя их ответ был очевиден. Наверно, он завёл разговор с Томасом разве что от безысходности, ведь по близости не оказалась никого.
– Ты мне никогда не нравился, – сказал Том, видимо, окончательно раскрепощённый своим проявлением чувств, – но Сибил рассказывала о тебе только хорошее.
Одна эта фраза кольнула холодную душу Барроу сильнее, чем весь монолог о том, в каком мире чета Бренсонов хотела жить и растить детей. На этот раз Томас не отвёл взгляд, а, наоборот, посмотрел прямо в лицо вдовцу, глаза которого снова начинали стекленеть как тогда, когда Барроу только зашёл.
– Леди Сибил не видела наших недостатков, и её мнению о нас приходилось соответствовать, – произнёс он с улыбкой, наполненной отчаянной грустью, и дал ответ на вопрос, который требовал от него Бренсон. – Вы опаздываете на ужин, сэр.
Тот вновь ожил, снова бросил в сторону Барроу непонимающий взгляд и, словно послушно следуя его указанию, потянулся к комоду, где стояла шкатулка с подаренными лордом Грэнтэмом запонками. Однако Бренсон не совсем верно понял Томаса, который опередил замедленное движение своего сегодняшнего подопечного и достал пару запонок. Что же, его просили помочь мистеру Бренсону одеться? Он поможет. Мнение того Барроу не интересовало. Почему-то он испытал острую потребность сделать что-то во имя памяти Сибил, то, что он мог осуществить сейчас, – позаботиться о её муже, хотя бы один раз отнестись к нему не как к выскочке-шофёру, а как к мужу леди Сибил, живущему в доме тестя. Как к одному из хозяев. Впрочем, если бы Томас так застёгивал запонки лорду Грэнтэму в бытность у него камердинером, то его, наверно, уволили бы. Комфорт Бренсона Барроу беспокоил не слишком. Он поворачивал его руку так, чтобы скреплять манжеты было удобно конкретно ему. Далее последовало завязывание бабочки, о которой размышлял Барроу, поднимаясь на второй этаж. Сдержав порыв придушить Бренсона галстуком, Томас несколькими лёгкими движениями получил нужную форму и поправил её, когда Том закончил с застёгиванием жилета. Вынужденный камердинер подхватил сам смокинг с кровати, когда рука Бренсона уже тянулась к нему.
– С этим бы я справился и сам, – впервые не слишком активно запротестовал он.
– Мало времени, сэр, – процедил Томас с таким лицом, будто ему приходилось прислуживать самому простому шофёру, не вступавшему в брак с дочерью графа, он пользовался тем, что встал позади Бренсона, подавая пиджак.
Барроу накинул ему смокинг на плечи, а тот вновь взялся за пуговицы. Не имея щётки, Томас скорее символично, чем с практической целью, провёл по рукавам костюма, обошёл Бренсона и критически его оглядел.
– Могу идти на приём в Букингемский дворец? – кисло усмехнулся Бренсон, на котором, впрочем, был не самый торжественный вид костюма, вдовствующая графиня, видимо, решила приучать его к дресс-коду постепенно.
На столике у кровати стояла фотография Сибил. На ней она была необычайно хороша, потому что на карточке её сумели запечатлеть такой, какой она была и правда в жизни. Очаровательной, со светлыми глазами, видящими чужую боль ярче собственной.
– Она здесь прекрасна.
Голос Бренсона заставил Барроу отвести взгляд от снимка. Будто он беседовал наедине с Сибил, неожиданно вошёл её муж, и разговор оборвался. Разговор интимный не в плотском смысле, а в светлом духовном.
– Я вам больше не понадоблюсь, сэр? – уточнил Барроу, выдавив из себя самое приветливо вежливое выражение, которое он мог создать на своём лице, прислуживая Бренсону.
– Да, спасибо, мистер Барроу, – улыбнулся тот ненамного веселее и потянулся рукой к бабочке, которую, наверно, Барроу затянул всё-таки чересчур сильно.
Томас вышел из комнаты, закрыл дверь, не понимая, стало ли ему легче, что всё это закончилось, или остался непонятный осадок. Если бы до войны кто-то сказал ему, что настанет день, когда он будет надевать запонки шофёру Бренсону, с тем бы Барроу не общался, потому что зачем общаться с дураками. Хорошо ещё, что прошло время, когда в приличном доме все мужчины одевались с помощью камердинера (Томас также подозревал, что его с подачи графини-ведьмы послали к Бренсону не только завязывать галстук, но и приучать того, что иногда даже это могут делать за тебя). Быть камердинером шофёра постоянно Томас бы не смог, в этом плане он был консервативнее, даже чем нелюбимая им вдовствующая леди Грэнтэм. С другой стороны, он бы, оказавшись на месте Бренсона, не позволил бы слугам дурно к себе относиться. Да и сам он в конце концов молча прислуживает за столом, где сидит Бренсон, и без всяких возражений подносит ему вино. Это он будет делать и сегодня, когда тот с опозданием придёт в столовую и одетый в смокинг займёт место за столом лорда Грэнтэма.
Жаль, что с ним не спуститься леди Сибил. Ведь она бы, конечно, ради своей семьи переоделась бы к ужину и принимала бы блюда из рук склонившихся рядом с ней лакеев и дворецкого. А в остальное время она с Бренсоном счастливо жила бы мире, который стремительно меняется и становится таким, в каком она мечтала жить.