Fever

Она приходит домой в шестом часу, уставшая и голодная. И мокрая — попала под дождь и вспотела, пока пыталась от него убежать. Ноги ноют — полдня ходила из одного крыла в другое, обменивая одни папки на документы, документы — на бланки, бланки — на папки, и так далее. Холодильник полупустой, да у неё нет никакого желания заталкивать в себя гречку только потому, что это «здоровая еда». Вместо этого она разводит кипятком лапшу и наслаждается теплом. Потом греет руки о горячую кружку с чаем и смотрит свежие видео на YouTube. Улыбается — ей кажется, что она уже сто лет знает людей на экране, и она искренне радуется, что они продолжают регулярно раскрывать себя и пробовать что-то новое. Для неё за окном уже давно глубокая ночь, хотя сумерки только-только опускаются на город. Она жуёт свои не самые любимые конфеты, но которые обязательно нужно доесть прежде, чем купить другие. А вот чай потрясающе вкусный — она наливает ещё. Затем проверяет телефон, пишет сообщение. «Ты как?» «В порядке. Ужинаю. Хочу немного поспать. Я приезжаю в четыре утра.» Ей совсем не хочется тащиться на парковку, а потом ещё ехать на вокзал в другую часть города, особенно после такого тяжёлого рабочего дня, но она пишет: «Тебя забрать?» «Не надо, я закажу такси.» И следом летит тёплое: «Выспись хорошенько!» Она ловит себя на том, что глупо улыбается, и силой заставляет себя расслабить лицо. Правда, стоя под холодным душем, она понимает, что снова и снова вспоминает буквы на голубом экране и не может сдержать улыбку. И даёт себе расслабиться. Мягко смеётся. Потом чистит зубы и ложится спать. Потолок в спальне мягко отражает розоватый цвет заката. Сон приходит быстро.

***

Она просыпается посреди ночи из-за того, что в коридоре что-то с грохотом падает. Она открывает глаза и садится. — Хей? — Прости, — родное лицо заглядывает в спальню, виновато поднимает брови. — Это я, всё в порядке. — А. Она падает обратно на спину. Горло почему-то дерёт, но она сглатывает, и неприятное ощущение пропадает. Зато сон возвращается.

***

Она просыпается в девять утра несмотря на то, что сегодня суббота и никуда идти не надо. Рядом кто-то громко сопит во сне, и жар чужого тела вызывает, помимо остро-сладкой боли в грудной клетке, сильную потливость. Некоторые вещи неизменны, даже если уезжают в командировку на долгих три недели. Она сползает с кровати, идёт в ванную. Там долго смотрит на своё отражение — ей кажется, что она всё ещё не проснулась. Глаза пустые и почти неподвижные. Мысли в голове путаются. По спине стекает струйка пота. Она принимает душ, просто чтобы избавиться от неприятного ощущения, хотя ненавидит мыться по утрам, вылезает, натягивает сухую одежду на мокрое тело — ещё одна порция гадостных чувств, а потом идёт на кухню и без особого аппетита завтракает. Всё-таки гречкой; что-то другое просто лень готовить. Она больше не потеет, но голова болит, шею ломит, и она с досадой думает, что следовало лечь пораньше и поменять наконец подушку. А потом встаёт из-за стола, и чувствует. Мышцы пресса дёргается, и она успевает подумать «Нет», когда её сгибает пополам, и весь завтрак выливается на пол. Её трясёт от внезапно пронзившего кости холода и отвращения, но она открывает рот и невероятным усилием воли убирает руки за спину, не пытаясь остановить то, что остановить нельзя. За стенкой торопливо шлёпают босые ноги. — Осторожно, не встань в это, — слабым голосом просит она, переступая через лужу. — Я сейчас всё уберу, только… — Что с тобой?! Мягкие руки хватают её за плечи, тащат вперёд. Она чувствует прохладную ладонь у себя на лбу, тянется к ней или, по крайней мере, пытается. Облегчение, следующее за болью. — У тебя жар. — Да. Ладонь пропадает, и она недовольно хмурится. В висках пульсирует. Горло дерёт — желчью и воспалением. Кости ломит так, словно они вот-вот треснут и рассыплются в прах. — Я вызову скорую. — Не надо, — язык едва шевелится. — У нас осталось жаропонижающее? — Это может быть что-то серьёзное, тебе нужно к врачу. — Нет. Это просто глупое упрямство. Ей правда нужна помощь. — Тогда иди в кровать. Немедленно! Она идёт, хотя ноги подгибаются. Теперь жар чувствуется, чëрт, она горит. Тёплая вода — благословение и проклятье, потому что пить хочется ужасно, но каждый глоток мучительно долго скользит по изодранному болезнью горлу. — Если не хочешь вызвать скорую, сходи к врачу сама. — Завтра. — Нет, сегодня. — О чём ты? Я не могу двигаться, — она улыбается, пытаясь сделать хорошую мину при плохой игре. Судя по недовольному — пусть и слегка расплывающемуся лицу — у неё не очень-то выходит. Внезапный кашель душит, и она падает на подушку, часто-часто дыша. Надо собраться. Это просто температура. Она сильнее каких-то цифр. Огненный обруч вокруг головы, вкус полупереваренной гречки на языке, частый пульс и слабость в каждой клеточке тела говорят о том, что ни черта подобного. — Если не можешь двигаться, я вызову скорую. — Нечестно! Я не в состоянии сопротивляться, нельзя мной манипулировать! — Иначе ты умрёшь! — Не драматизируй, это просто жар. Я схожу к врачу, как только смогу встать. Дай мне пару часов. Она закрывает глаза. Хочется уснуть и забыться, но она сомневается, что сможет. Тело болит. Это невозможно игнорировать. Дышать, просто дышать… — Я могу чем-то помочь? — тихо и несмело. — Может, воды? Холодное полотенце? Что-нибудь ещё? Она улыбается. Непросто объяснить человеку, что он имеет право на всё. — Останься со мной. — Хорошо, я… Я могу. Рядом опускается живое и тёплое, но сейчас кажущееся божественно прохладным. Она медленно погружается в спокойствие, оставляя болезнь по ту сторону тела. — Видишь, я в порядке. — Вижу, — насмешливо и немного испугано. — Я просто немного отдохну. — Конечно. Она кладёт раскалённую ладонь поверх чужой, чувствует, как сжимаются пальцы, медленно дышит. Здесь и сейчас, пусть даже ненадолго, жар отступает.