Сияние Звезды

      Старшайн не выбирал Лизу. Никто из его кровных и духовных братьев не выбирал себе своего человека, как и всех людей, кто был до них. Сперва инструмент, затем игрушка, после — нечто, приближенное к божеству. Разные роли, разные декорации, единая суть.       В голове приятно стучало, а вокруг расстилался сиреневатый туман. Лес искажался, как во сне, а сам Йорвик казался каким-то ненастоящим и призрачным. Жеребец задрал голову и втянул носом сырой осенний воздух. Так было правильно.       Старшайн не знал, насколько он был прекрасен. Предначертанное было чем-то столь естественным, что практически не вызывало ни восторга, ни даже удивления. Всадники Судьбы не знали, что может быть иначе, а оттого были излишне расточительны душой, принимая чудо как должное. Старшайн не винил никого из них и не пытался сеять сомнения в головах своих братьев, но и от поисков иных истин отказаться не мог.       Приземлённый Метеор говорил, что Старшайн только зря гоняется за ветром. Самоуверенный Конкорд утверждал, что осознание собственной значимости — дело копыт осознающего. Отчаянный Буран не думал вообще ни о чём. Старшайн был уверен, что воля сделает любой выбор верным.       Он знал, что именно ищет и знал, где найдёт. Возле трухлявого пня с подветренной стороны, не слишком далеко от мыса и в тридцати семи шагах от коряги, об которую он споткнулся за месяц до первых странных событий.       Старшайн, остановившись так, чтобы быть заметным, но всё ещё размытым пятном, напряг зрение, и черты лица мальчика пропали. В сотне других таких же миров была сотня таких же мальчиков без лица, но он выбрал именно этого; именно воли не хватало Сиянию Звезды для того, чтобы быть чем-то большим, чем мёртвое статичное светило. Эгоизм и желание утвердиться за счёт другого — что могло быть человечнее?       Он сидел как тряпичная кукла, привалившись к сырой мёртвой древесине, и, казалось, чуть светился в темноте, как сам Старшайн. Жеребец, нервно ковыряя зацепом рыхлую лесную почву и обмахиваясь хвостом, посмотрел на звёзды. Снова что-то сходится так сильно, что не может быть ничем иным, как велением Судьбы. Стало быть, его искали нарочно. Стало быть, это был просто Заблудший.       Пока он медлил, избранный им почти-человек поднялся на ноги и сделал пару нетвёрдых шагов. Дождавшись, пока Заблудший ухватится за образ, Старшайн развернулся и отправился в сторону уже приевшихся ему каменных громад. Руны, уникальные символы, исключающие появление добровольцев — так жестоко и так хорошо подстроено, что даже у самых невнимательных могли появиться сомнения в реальности происходящего не в лучшем смысле.       Как-то неестественно быстро их путь завершился. Жеребец остановился посреди каменного круга и через плечо посмотрел на следующего за ним. Глаз Заблудшего не было видно, но Старшайн чувствовал, как на него обращён взгляд восхищения и бережной благодарности.       Наверное, стоило сказать что-то пафосное об избранности и великой миссии, но Старшайну уже было плохо от самой идеи предопределённости. Неправильное, нечестное, неблагодарное — право быть значимым нужно было заслужить, как и способность эту значимость осознавать. Почти-конь и почти-человек просто смотрели друг на друга, не имея при себе никаких мыслей и боясь проговаривать про себя предположения. Снова как в тумане, снова что-то бледное.       — Почему я ничего не чувствую? — прошептал Заблудший, отчаянно пытаясь расслышать в тишине стук своего сердца. Не стучало. Перед ним стояло само чудо, осколок сна, призрак надежды. Просто стояло, будто этим осколком сна и оставалось.       Старшайн, чувствуя, как изнутри разъедает обидная горечь, устало захрапел и встряхнул головой. Неужели он… Ошибся?       — Потому что чудо столь естественно, что всегда воспринимается как должное. Ты не должен винить себя или заставлять чувствовать что-то, чего нет.       — Я видел тебя во снах, — Заблудший стоял как истукан, протянув руку к морде жеребца, но так и не коснувшись, — и там всё было совсем иначе. Выглядело так же, но как-то иначе.       — Потому что заблуждение столь сильно, что способно свести с ума сильнейших из нас, — Старшайн был счастлив, что не мог выражать эмоции человеческой мимикой, иначе Заблудший тут же понял бы, о чём он говорит. Ему не нужно было знать, а значит, так правильно. Так было правильно изначально, а значит, предначертано.       — Как прогнать? — мальчик не мог уже стоять на ногах и смирно сел на камень. Старшайн видел, что ему до страшного хотелось спать, но не мог позволить ему сомкнуть несуществующих глаз. Никто не заслужил мучиться ни осознанием чуда, ни его иллюзии. Жеребец наклонил голову, осторожно коснулся мордой плеча Заблудшего и кивнул на обрыв. Всадники судьбы видели там дорогу из света, но выбранный Старшайном почти-человек не был наделён божественным благословением. Не должен был быть наделён.       — Забыть.       Заблудший и прежде видел Сияние Звезды. Он мечтал, чтобы то выжгло ему глаза, но всякий раз, как он пытался подойти ближе — Звезда ускользала. Сейчас Звезда была так близко, как только можно было представить, но продолжала ускользать.       Из крупных нечеловеческих глаз потекли нечеловечески горькие слёзы, с каждым медленным ударом копыта о камень падающие на землю. Заблудший, каким-то чудом найдя в себе силы подняться, шёл за Страшайном, глядя за край.       Чудо естественно и недоступно к осознанию. Совсем как смерть.