- Flashback
Искусственные огни побережья ночного Лос-Анджелеса переливались разноцветной мозаикой по сумрачному небу, со всех уголков раздавались ошеломляюще громкие биты танцевального хита, задаваемого брызжущей энергией жизни всей толпе. Заводясь в плотной пляске разномастных тел, все побережье не собиралось спать, и только океан тихими волнами, подбирающимися к пяткам танцующих возле самой кромки воды, оставался глухим к яркой энергетике. Подвижная мелодия знаменитого во всех кругах трека пропитывалась через ткань, разносилась по венкам и артериям к рукам и ногам, позволяя телу двигаться и наслаждаться ни к чему не обязывающим танцем. Чистое наслаждение жизнью, ночью, самим собой. Сехун наслаждался этой ночью, затерявшись в плотной толпе таких же счастливых и свободных душой, как он, и с прикрытыми глазами позволял этому моменту насыщать его душу слишком яркими, оглушающими эмоциями. Тело буквально двигалось отдельно от разума, изгибаясь навстречу музыкальным волнам, впервые ощутившее такую свободу и легкость в движениях. Сехун улыбался каждому, с кем случайно встречался взглядами, и они ярко улыбались в ответ — как одна единственная семья, вся обезумевшая толпа. Такой же шейк, как из переливающихся всеми цветами радуги софитов, был микс разнообразных запахов, которые настолько перемешались друг с другом, что уже трудно было различить, кому какой принадлежал. Сехун, будь он сейчас в трезвом уме, обозвал бы это все вакханалией в ее чистом проявлении, но он был слишком счастлив, чтобы придавать чему-то значение. Спустя пару минут он выплыл в чуть менее плотную точку в толпе и столкнулся нос к носу с каким-то парнем, у которого в глазах плясал бешеный адреналин, поблескивающий опасностью и истинным наслаждением. Сехун подозревал, что и сам выглядит не лучше, шире улыбаясь парню и принимая немые правила совместного танца, заостряя теперь свое внимание только на плясках их тел. У парня были темно-каштановые волосы, мокрая и прилипшая ко лбу челка, смуглая кожа, которая отдавала фиолетовым цветом из-за бьющего в них луча софита, а на губах царила острая и пошлая ухмылка. Сехун легонько выдохнул, хитро улыбаясь кончиками губ, и слегка прикрывая глаза в наигранном смущении, поддаваясь открытому флирту. Они были одного роста, и тело у этого смуглого парня было по-настоящему потрясающим: пластичное, гибкое и на всю катушку наслаждающееся танцем, с широкой и крепкой спиной, подкачанными предплечьями и стройными, красиво очерченными бедрами. С каждым плавным переливом мелодии из орущих отовсюду колонок, их тела становились ближе друг к другу, Сехун ощущал горячее дыхание у себя на скулах, теплые руки на талии, а в острый нюх постепенно проник приятный, но не резкий, аромат жасмина и альфы. Сехун несколько растерянно улыбнулся куда-то в щеку парню, понимая, что ситуация принимает весьма интересный поворот, но в эту ночь позволяет моменту все решать вместо разума. Руки покоились на плечах парня, он прогибался в пояснице, поддаваясь навстречу хорошо сложенному телу, двигающемуся ему в такт под биты, и Сехун не сдержал смеха, уткнувшись сухими и теплыми губами в ключицу парню. Тот в ответ также радостно хмыкает, наслаждаясь моментом, который совершенно точно, альфа был уверен, в его жизни больше никогда не повторится. Музыкальные треки все продолжались, изредка сменяясь на медляки, но в большинстве своем, продолжая оглушать пляжную толпу танцевальными хитами. Протанцевав с альфой где-то с час, Сехун вообще не чувствовал усталости, разглядывая в темно-карих и дурманящих своей глубиной глазах партнера тоже самое — они оба готовы были предаваться пляске всю ночь. Но чем дальше танцы продолжались, тем теснее и раскованней их тела касались друг друга, отдаваясь вспышками жара и тянущего наслаждения. Сехун не с удовольствием начал ощущать неприятный зуд, проносящийся по клеточкам тела, который норовил сорвать ему чуть ли не единственную шикарную вечеринку в его жизни, но он старался не подавать виду, чаще прикусывая нижнюю губу. Впрочем, от внимательного взгляда альфы не утаилось переменившееся настроение танцующей с ним омежки. Недолго задумываясь, он с поддерживающей улыбкой схватил парня за тонкое запястье и с силой повел куда-то в сторону через толпу. Вырвавшись из плотной стены в сумрак ночи, плохо освещаемый софитами, альфа рассмеялся чистым и искренним смехом, сменяя трусцовый бег на спокойный шаг, пытаясь отдышаться. Затем разворачивается и протягивает руку навстречу с широкой и приветливой улыбкой. - Я Кай, - представляется первым, а в глазах играют чертята, оставшиеся, судя по всему, еще в центре танцующей толпы. - Сехун, - парень представляется в ответ и пожимает руку, чувствуя, как по всему телу проходит леденящий озноб от соприкосновения чувствительной кожи ладони с разгоряченной ладонью альфы. - Оу, - присвистывает Кай, когда начинает чувствовать усилившийся аромат без примесей всевозможных запахов толпы. Сехун растерянно теребит края цветастой борцовки, оголяющей выпирающие ключицы, когда замечает понимающую и не менее пошлую, чем час назад, ухмылку на полных губах и чуть расширившиеся темные зрачки. Лицо у Кая было очень красивым, притягивающим, Сехун все чаще ловил себя на мысли, что этим лицом хочется любоваться бесконечно. Однако руки начинали заметно подрагивать, все внутри перетряхнуло, и омега наградил себя титулом главного невезунчика по жизни, у которого циклы сбиваются в самые «подходящие» моменты. А Кай, будто не замечал всего этого, все еще слегка покачивая бедрами и талией громкой музыке, отлично слышимой с этого пустынного места. Сехун растерянно наблюдал за этими телодвижениями, которые мелкими шагами отдаляли альфу от него. - Я не буду ничего делать, если ты этого не хочешь, - поясняет Кай, нарушая воцарившуюся тишину, остановившись у перил небольшой лестницы ко второй, пустынной части пляжа. Сехун удивляется, хочет возразить на тему природных инстинктов и статистики, которую буквально бьют всем омегам в лицо, но рука Кая пригласительно отведена в сторону, а сам он уже и не смотрит в сторону омеги. Остро очерченный профиль повернут в сторону черного океана, и в целом, это выглядит потрясающе красиво и романтично: какой-то странный, но ошеломляюще красивый альфа, с каким-то глубоким и нечитаемым взглядом всматривающийся в неспокойную морскую даль, тянущую пугающей мглой, а уже высохшую челку треплет теплый августовский ночной ветерок. Сехун вновь вспоминает о carpe diem [1] и с улыбкой семенит к альфе, цепляясь за чужое запястье и позволяя утащить себя на пляж. Голые ступни утопают в теплом и приятном на ощупь песке, браслет из каштанового цвета бусин бренчит на лодыжке — Сехун вдыхает чистый и свежий воздух и чувствует себя крошечной точкой, пылинкой на огромной карте звездного неба, но, тем не менее, все-таки частью истории. - Клевая вечеринка, скажи, нет? - Кай переводит взгляд к омеге, позволяя разделить вместе с собой почти что детский восторг, лежащий отпечатком на лице. Сехун молча кивает в ответ и чуть сильнее сжимает чужую ладонь, когда новый прилив возбуждения проносится по телу, как и волны, омывающие прибрежный песок. Каю не нужно объяснять на словах, он подтягивает омегу ближе, гипнотическим взглядом смотря прямо в глаза, когда их лбы соприкасаются: от такой близости с течной омегой зрачки расширяются еще больше, полностью заполняя радужку смоляным черным, и Сехуну начинает казаться, что он начинает тонуть в какой-то приятной и теплой бездне. Полные губы сначала обдают горячим дыханием, заставляя тело покрываться тревожно-приятной волной мурашек, а следом едва ощутимо касаются сухих, слегка обветренных губ Сехуна. Тело Кая продолжает, скорее по привычке, слегка двигаться в такт какой-то музыке, которую омега уже не слышит. Руки тянутся к сильным плечам, парень облизывает пересохшие губы и тянет инициативу на себя, припадая к расплывшимся в хитрой, но дружелюбной ухмылке губам. Несмотря на кричащее где-то внутри желание, чтобы все прямо сразу и по-быстрому, Сехуну не хочется торопить момент и получить от вечера по максимуму, наслаждаясь таинственной атмосферой ночи. Губы сминают друг друга, руки ползут под безрукавку с принтом человеческих внутренностей, позволяя прохладным ладоням коснуться горячей кожи и сильнее распалить пыл альфы, который углубляет поцелуй, языком обводя нижнюю мягкую губу, а после проникая внутрь. Сехуна снова прошибает током, в ноздри, помимо подгибающего колени аромата горького жасмина, проникает морской и соленый, оголенную кожу плеч холодит ночной воздух — и Сехуну начинает казаться, что он действительно провалился в невидимую дверь параллельной, сказочной вселенной. Сехун первым разрывает противостояние языков, позволяя себе сделать спасительный вдох и перевести дыхание, вспомнить, что мир реален, он сам и альфа в паре сантиметров от него — тоже. Сехун вдыхает смесь океана с жасмином, а в этом время Кай с прикрытыми глазами начинает мурчать что-то под нос чарующим низким голосом, стягивая с Сехуна его ярко-желтую борцовку. Сехун не разбирает, что именно он напевает, но незамысловатый мотивчик вызывает у него ассоциации с фургончиками хиппи, индонезийскими жаркими ночами возле моря и узорами мехенди. Но потом Сехун вновь тянется за поцелуем, готовый сам замурчать в ответ, когда тихий мотивчик растворяется мурчаньем в слиянии теплых, покрасневших пленок губ. Ноги у омеги окончательно подкашиваются от нахлынувшей слабости, Кай успевает подхватить парня за предплечья, аккуратно помогая опуститься на мягкий и теплый песок. Теплые пальцы проводят ощутимые и щекочущие линии от ямочки под скулой, опускаясь по шее до ключиц. Сехун не сдерживает глупой улыбки и начинает тихонько и звонко смеяться. Кай улыбается в ответ, продолжая создавать вокруг атмосферу непринужденности и какой-то иллюзии реальности. Руки продолжают линии с ключиц на выпирающие ребра, пересчитывая пальцами каждую косточку, опускаются на плотно втянувшийся живот, очерчивают круг вокруг пупка и опускаются к пряжке ремня. Сехун задумывается, что выжженные краской волосы безнадежно пачкаются песком, но мало беспокоится об этом. Узкие леггинсы стягивают со стройных ног, Сехун заливается неразличимым румянцем. Кай нависает сверху, лишенный безрукавки, с неперекаченными мышцами, но приятно подтянутым телом, одной рукой поддерживает равновесие, другой тянется к паху парня, уже лишенного нижнего белья. Теплая и сухая кожа приятно отдается на чувствительной коже пульсирующего и ожидающего ласки члена, Сехун неслышно хнычет и прикрывает глаза. Длинные пальцы обхватывают орган в кольцо, нарочито медленно двигая вверх-вниз, массируя большим пальцем чувствительную головку: у Кая какая-то по-идиотски глупая улыбка, а Сехун теряется в ощущениях даже больше от самого альфы, нежели от действий, которые он делает. Желание раскрыться чуть более чем полностью, тут же воплощается: Сехун чуть стыдливо раздвигает ноги в разные стороны, а руками тянется к спине парня, желая того обнять. Кай едва слышно хмыкает, наклоняясь еще ближе и даря глубокий, но короткий поцелуй, оттягивая после податливую нижнюю губу зубами. Два пальца, средний и указательный, человечком шагают от мошонки вниз, к пульсирующему от ожидания и смазанному природной смазкой анусу. Сехун глупо хихикает на эти шажки пальцев, рассыпаясь теплыми морщинками вокруг глаз, и тянет ладони к пряжке чужого ремня. В то время, как два пальца проникают внутрь, раздвигая податливые, но тугие стенки, Кай ищет в заднем кармане джинс маленькую квадратную упаковочку. Но затем тихо замирает, не находя оной ни в каком из карманов. Сехун хнычет, переставая ощущать ласкающие пальцы внутри, и раскрывает слезящиеся глаза, вопросительно разглядывая задумчивое лицо альфы. - У тебя нет...? - Сехун отрицательно кивает головой, но секунду спустя машет на это рукой, посчитав, что свою жизнь живет один единственный раз, и в данном случае ему совершенно наплевать, как именно он ее проживет. Нарушая сомнения парня, тянет руку к запястью альфы, начиная двигать его пальцами внутри себя сам. Кай удивленно хмыкает, но отбрасывает предрассудки в сторону, расстегивая свободной рукой непослушную молнию и приспуская плотную ткань с бедер. К двум пальцам добавляется третий, а тем временем альфа любуется красивым лицом Сехуна, замечая чуть нахмуренные брови в переносице. Не задумываясь, касается маленькой морщинки на лбу губами, разглаживая молочную кожу. Сехун в ответ шумно и восторженно вдыхает, отпуская запястье парня, и пристраивая не слушающиеся руки на спине альфы. Секунда, две, и Сехун прикусив губу, наконец, чувствует так необходимое и требуемое организмом чувство абсолютной заполненности. Чувствительные стенки чувствуют сильную пульсацию чужого члена внутри, Сехун втягивает живот, выпуская из легких облачка спертого воздуха. Ерзает бедрами, находя более удобное для себя положение, обхватывает худыми ногами талию Кая, и сигналами тела подает знак двигаться. Толчки то отрезвляющие, то туманящие разум — Сехун теряется на гранях своих ощущений, балансируя между двумя пропастями, как акробат на толстом канате под куполом цирка. Пальцы до побеления костяшек цепляются за горячую и смуглую кожу, дыхание то и дело прерывается, а из горла рвутся сдавленные и низкие стоны. Лопатки и спина Сехуна покрывается мурашками от приятного и пошлого хлюпающего звука тел, он жмурится и сжимается на члене, готовый промурлыкать, когда альфа тихо рычит на эти действия. Кай подхватывает ноги под коленями, укладывая их себе на плечи, тем самым меняя угол проникновения и отрываясь от распухших и покрасневших губ омеги. Сехун не сдерживает громкого стона, когда член попадает по комку нервов, сильно прогибаясь в пояснице, чем дарит визуальное наслаждение альфе. Кай наращивает темп, прикусывая губу от ноющих от усилий мышц бедер, чувствует, как капелька пота стекает по виску, а челка снова безнадежно намокает. Затем обхватывает ноги рукой, перекладывая обе на одно плечо, а второй помогая себе сохранять равновесие, наклоняется чуть ближе к Сехуну, и старается проникнуть еще глубже. Нежно-розовые волосы Сехуна совсем растрепались по песку, шея выгнута под стать пояснице, а ресницы крупно подрагивают от наслаждения: внутри происходит целая фантасмагория, омега уже не чувствует песка под спиной, шума приливающих волн, ночного теплого воздуха — внутри оголенные нервы, отдающие оркестром на каждое мало-мальское движение. В какой-то момент голос срывается, Сехун перестает стонать, жмурится сильнее обычного, цепляется больнее за альфу, сжимается и позволяет себе отпустить себя, наслаждаясь ошеломляющим чувством абсолютной свободы и небытия времени. Сехун настолько одурманен своим наслаждением, что просто не замечает, что мешает альфе выйти, когда тот хочет кончить следом: в итоге горячая вязкая субстанция оказывается внутри, никто не успевает сориентироваться, ослепленные яркими вспышками, как сбрасывается узел и начинается сцепка. - Упс, - хихикает Кай, позволяя себе спокойно вдохнуть огромную массу свежего воздуха, от которого начинает приятно плыть голова. Сехун не хочет раскрывать глаз, слегка хмурясь от ощущения, как стенки раздвигаются больше от набухающего члена, и пытается немного восстановить дыхание. - Ты же принимаешь...как их? - Сехун, не задумываясь, согласно кивает, освобождая Чонина от поиска позабывшегося слова. Отдышавшись, Кай переворачивает их, позволяя омеге улечься на его груди, сам с удовольствием ощущая теплый песок под затекшими мышцами спины. Сехун неожиданно начинается смеяться, уткнувшись носом в плечо, и щурит мокрые глаза, покрытые взбудораженным блеском. Вся ситуация неожиданно начинает забавлять его. - Хорошие сегодня вечер и ночь, - произносит вердикт Кай, не имея за своими словами никакого конкретного пошлого подтекста. Атмосфера непринужденности сохраняется, будто не они тут только что горячо занимались сексом, а сейчас лежат сцепленные, ожидая очередных ярких вспышек оргазма. И Сехун чувствует себя на удивление счастливым, настоящим и не шлюхой, несмотря на то, что это совершенно случайная связь. Кай тянет руку до своей безрукавки и укрывает ею спину омеги, приобнимая за талию одной рукой, а другую подкладывая под голову. - Океан сегодня на удивление тихий и какой-то мрачный, - зачем-то сообщает он. Сехун укладывает голову поудобнее у альфы на груди и устремляет взгляд в кромешную тьму, расплывающуюся в мутных глазах черным и пугающим месивом. Кай снова начинает что-то напевать спокойное и ритмичное, напоминающее о фургончиках хиппи, и Сехун, убаюканным этим всем, немного усталый, начинает дремать, наплевав на неудобное положение. Через два с половиной часа сцепка заканчивается, позволяя Сехуну с облегченным вздохом соскользнуть с члена и опрокинуться на песок рядышком с альфой. По внутренней стороне бедер ощутимо стекает вязкая жидкость, Сехун запускает ладони в спутавшиеся выжженные волосы и улыбается сам себе. Полностью удовлетворенный, он расслабляется, наплевав на тот факт, что лежит на пляже совершенно обнаженный, пока его настоятельно не тянут за запястье. Раскрыв сонные глаза, Сехун наблюдает за Каем, который все с той же удивительной улыбкой, молча, принуждает его встать и вернуться. С тяжким вздохом, Сехун позволяет себя поднять на ослабшие ноги, медленно и нехотя напяливает на себя обратно нижнее белье, леггинсы и борцовку. Пытается вернуть волосам приличный вид на ощупь, но скоро бросает это дело, цепляясь за руку альфы и следуя вместе с ним обратно к пляжной тусовке. Пока они медленным шагом добираются до кричащей музыки и заметно поредевшей толпы, калифорнийское небо начинает светлеть, заливаясь розовато-солнечным кремом рассвета. Парни вливаются в толпу обратно, быстро подстраиваясь под ритм танца. Пару песен танцуют вместе, но потом Сехун устает совсем, чувствуя в себе желание забраться под одеяло в кровать и проспать два дня к ряду, и быстро теряет Кая из виду. Он счастлив, определенно. Даже не смотря на то, что волшебство ночи закончилось, а ноги сами по себе несут в сторону общежитий. Сехун мысленно улыбается сам себе, скрещивая руки на груди, пытаясь таким образом сохранить тепло в продрогшем теле. Вот только одурманенный пляжной вечеринкой, внеплановой течкой, альфой — всем этим вкупе, Сехун совершенно забывает, что за час до вечеринки никак не планировал никаких половых связей, предпочитая просто оттянуться в танце и вернуться в общагу. Ведь, по сути, в жизни Сехуна был только один опыт с альфой до Кая, он не был тем видом шлюховатых омег, поэтому о принятии контрацептивов особо не задумывался в принципе.-
Август подходит к своему концу, делясь с солнечным населением последними остатками свободы и лета. В душах большинства начинает закрадываться осенние нотки, успокаивая ритм жизни и настраивая на более апатичный расклад настроения. Под конец августа всегда проводился фестиваль талантов молодежи, который был своеобразным завершением лета, последней яркой эмоцией в жизни жителей Лос-Анджелеса. До фестиваля оставалось четыре-пять дней, все ходили в ожидании этого мероприятия, обсуждая многие моменты, а Сехун в это время столкнулся с проблемой. Чувствуя недомогание всю последнюю неделю, он стал чаще закрываться в туалете, выворачивая наизнанку все свои завтраки, обеды и ланчи. Разумно посчитав, что отравился чем-то сильным, он слег внутри своей скромной общажной комнатки, принимая какие-то таблетки и покорно ожидая, когда недомогание сойдет. Однако шла вторая неделя и смутные сомнения, что отравление настолько затягиваться не может, стали чаще посещать голову омеги, который смотрелся в зеркало и видел вместо симпатичного юноши какой-то осунувшийся призрак себя самого. Еда упорно не лезла в горло, а внезапная истерика, накрывшая его, когда он случайно столкнулся с комендантом, благоразумно напомнила Сехуну об августовской ночи на пляже и серьезно напугала. Отправившись под вечер в аптеку студенческого городка, Сехун как-то растерянно смотрел в улыбающиеся глаза продавца, принимая пакетик лекарств с парочкой тестов на беременность. Внутри завязывался узелок нервов, от переживания пуще прежнего тряслись руки и Сехун долго не решался открыть тесты. Однако, посчитав, что таким образом от правды он себя не спасет, а знать все-таки обязан, как ни крути, Сехун запирается в ванной. И через пару минут устало и растерянно опускается на бортик ванны, пустым взглядом разглядывая две полоски на всех трех тестах. Дыхание, как назло, постоянно срывается, омега балансирует между апатией и истерикой, пытаясь сохранять кристально чистый разум, однако трудно сохранять спокойствие, когда случайно узнаешь о внеплановой беременности, которая ни черта ни к месту. Омега устало опускается на кровать, прикрывая ноющие глаза, и пытается что-нибудь решить, но в голову ровным счетом ничего не приходит — он слишком оглушен и ошарашен этой новостью. На следующий день Сехун с трудом продирает сонные глаза, смутно надеясь, что ему это все приснилось. Но в теле ощущается вся та же слабость и ломота, и омега разочарованно стонет, откидываясь обратно на подушку и зарываясь глубже под одеяло, сворачиваясь в калачик. Руки против воли тянутся к идеально плоскому животу, легонько касаясь ладонью чувствительной кожи и заметно вздрагивая — очень трудно свыкнуться с мыслью, что внутри тебя, совершенно фантастическим и сказочным образом, растет другой организм. Маленький, беззащитный, полностью от тебя зависимый. Сехун болезненно кусает губы и начинает тихонько плакать, потому что ему становится по-настоящему страшно. Он не готов к такой ответственности. Ведь еще только в апреле ему исполнилось двадцать, и он совершенно не планировал к двадцати одному году становиться родителем. В голове случайно всплывают воспоминания о той ночи, а вместе с ней и все слова Кая: и о контрацептивах, и о том, что он обожает танцы и участвует в фестивале в конце августа. Сехун распахивает глаза, почувствовав огонек надежды, что сможет найти этого альфу, но тут же осекается. Что он ему скажет? Учитывая, что сам подтвердил, что принимает таблетки для предотвращения таких вот казусов. Омегу снова накрывает волна отчаяния, потому что поддержки искать неоткуда, а именно ее и не хватает сейчас. Когда до фестиваля остается два дня, Сехун мечется по комнате, не зная совершенно, что ему делать. Спросить совета не у кого, друзья из университета все были со старших курсов и уже выпустились, потерявшись из контактов омеги, а сам тот был сиротой. Оставшийся совершенно один, Сехун растерянно смотрит на себя в зеркало и боится даже думать об аборте — единственным решением, кажущимся реальным. Он может, в конце концов, пойти в фонд помощи сиротам, получить деньги и сделать этот аборт, но в голову тут же возвращались мысли о чудотворности материнства, да и сам омега был не настолько жесток, чтобы убивать ребенка. Но и ситуация совершенно не играла ему на руку: он был всего лишь студентом, перебивался небольшими подработками, чтобы обеспечивать себе питание и сносную одежду, и появление ребенка качественно ударяло по его учебе, а необразованный омега, одинокий да и с ребенком на руках — мало кому нужен. Сехун был готов рвать волосы от отчаяния. Двадцать девятое число августа встретило Лос-Анджелес теплой солнечной погодой, что было только на руку, когда большинство молодежи скапливалось на площадках фестиваля, блуждая по ларькам и скупая всевозможные вкусности. Сехун чувствовал себя белой вороной среди всего этого оживления. Он, конечно, постарался привести себя в порядок, чтобы не выглядеть слишком уж отпугивающе, но все равно казалось, что смотреть на него просто страшно. Испугавшись покупать всякие аппетитные вкусности, омега проследовал в стойке с информацией, где была по часам расписана программа всего фестиваля, а также карта ориентировки по всей площади мероприятия. Сехун находит взглядом танцевальный конкурс, площадку номер три, и только сейчас замечает заинтересованный взгляд какого-то альфы на своей фигуре. Но буквально через минуту, заинтересованное выражение лица сменяется на совсем нечитаемое, альфа отворачивается и куда-то уходит. Сехун угрюмо улыбается, понимая, что теперь его собственный, совсем легкий аромат лаванды смешался с совершенно новым. Но стараясь особо не предаваться меланхолии от этих мыслей, Сехун поспешил к площадке номер три, где через полчаса должен был начаться танцевальный конкурс. Сказать, что Сехун нервничал, сказать почти ничего. Он с ума сходил от волнения, умом понимая, что ему так делать нельзя, но ничего не мог поделать, постоянно одергивая руки, когда те тянулись ко рту — чтобы тревожно прокусить пальцы. Он внимательно следил за всеми конкурсантами, для себя решив, что для начала должен увидеть Кая, а потом уже искать его самого среди толпы на фестивале, чтобы вылить на голову ничего не подозревающему альфе шокирующую новость. Но когда Кай действительно появился на широкой и открытой сцене все с той же открытой и яркой ухмылкой, Сехун растерял всю свою уверенность, что вообще должен попадаться ему на глаза. Затерявшись в толпе, Сехун во все глаза следил, как тело альфы начинает с привлекающей грацией двигаться под резкий ритм хип-хопа, доносящегося из динамиков по краям сцены. Альфа танцевал не один, дуэтом с каким-то омежкой. Но вместо ожидаемого танца, выражающего чувства между омегой и альфой, те танцевали лишь жестокий и привлекательный микс американских стилей танцев. Двигались на удивление слаженно, почти синхронно, полностью отдаваясь танцу. - Look at her go [2], - раздавались строчки песни из динамиков, а Сехун щурил глаза, стараясь не позволить слезам скатиться по щекам, не смея отвести восторженного взгляда от фигуры альфы: его губы заметно двигались, подпевая строчкам из текста, в глазах, хоть и не было видно, но омега чувствовал, царила та же бездна, что и тогда — поволока истинного удовольствия. Кай удивительно управлял своим телом, заставляя взгляды публики останавливаться в восхищении на нем, и именно этого он и добивался, нахально и пошло улыбаясь, довольный реакцией. Сехун видел в этих движениях жизнь, свободу и широкий полет мыслей — бьющую ключом энергию молодого парня, который не искал для себя тяжелых мыслей и не нагружал себя поиском смысла жизни, он просто наслаждался тем, что имел, оставаясь недосягаемой птицей высокого полета. Сехун лишь грустно улыбнулся, окончательно поняв, что не нужно взваливать на этого парнишку такой груз, не нужен он ему. А Сехун? Он как-нибудь постарается выкарабкаться. Пускай в одиночку.End of flashback -
Весеннее небо Вашингтона игриво поддувало в спину, однако не проникало под полы теплого пальто приятного на вид кроя. Утренние часы перемежались от тишины к городской суете, наполняя столицу жизнью, особенной энергетикой и спешкой большинства людей на работу. Солнце проникало сквозь скверы и парки, играя лучами с расцветающей зеленью, голуби сновали по улицам, путаясь под ногами пешеходов, желтые такси то и дело проезжали мимо — Сехун обводил все это великолепие несколько мечтательным взглядом и наслаждался простой жизнью, потому что не знал, где еще искать этого наслаждения, как не в таких вот моментах, проплывающих мимо стабильно слезящихся глаз: у Сехуна были небольшие проблемы с чувствительностью сетчатки. Ему торопиться было совершенно некуда, он ходил по улочкам среди ничего не замечающих прохожих, держа за маленькую ладошку шестилетнего альфу, который заинтересованным взглядом рассматривал утренний город. Спрятавшись по нос в теплый, аквамаринового цвета шарф, ребенок старался поспевать за шагом родителя, изредка поглядывая на его задумчивое выражение лица. Иногда ребенок не понимал, особенно наблюдая за другими детьми — такими же альфами, как он, или маленькими омежками, почему у них с папой все не так, как у всех. Но на вопросы Сехун частенько молчал, просто не находясь с ответом, и ребенок с детства пробовал учиться рассуждать. Например, в отличие от остальных детей, его на руках носил только папа, об отце Сехун никогда не говорил, несмотря на то, что сын часто теребил его с этим вопросом. А потом еще у них не было постоянного дома, а сам родитель больше проводил времени с ребенком, частенько гуляя вот так целыми днями и только иногда отлучаясь куда-то на день, оставляя ребенка на попечение каким-то знакомым омегам. Все это было достаточно странным, но ребенок не особо унывал, потому что времяпровождение с папой было особенно дорого ему — он чувствовал себя самым счастливым на свете, когда заставлял Сехуна смеяться, когда они вместе покупали пирожки в кондитерских, а иногда и вкусные хот-доги, запивая ароматным чаем. Он любил, когда Сехун читал ему книжки, несмотря на то, что сын сам быстро выучился читать — что-то было убаюкивающее в этом ночном ритуале сказки на ночь. Где-то с месяц они жили в Вашингтоне. Сехун часто рассказывал сыну о столице, несколько раз в неделю забирая с собой в город. Приют они находили у знакомых Сехуна, которые случайно попадались на пути, в разных комичных ситуациях — всегда готовые помочь и приютить на время. Не сказать, что их жизнь была легкой — наоборот, очень тяжелой. Омегу часто одолевали приступы опустить руки и сдаться, но с появлением ребенка Сехун перестал вести себя, шатаясь от одного состояния к другому, находя свой смысл в этом маленьком и еще несмышленом дите. Сехуну стукнул уже двадцать седьмой год, а чувства того, что у него была настоящая жизнь, плевать омеги, не омеги — простая жизнь простого человека, до сих пор не было. То прошлое, где были браслеты на ногах, крашеные волосы, вырвиглазные майки, навсегда стерлось за ворохом проблем и переживаний, бесконечной череды вопросов и решений, как жить и выживать. Но когда сын, которого Сехун решил так и назвать Каем, улыбался и теребил рукава его свитеров или пальто, привлекая внимание и специально корча рожицы и говоря шутки, чтобы поднять настроение — Сехун забывал обо всех гадостях жизни, отчетливо понимая для себя одну вещь. Теперь он не один в этом чужом и нелюдимом мире. Майское солнце проникало лучами за воротник, играясь светом в рыжевато-русых волосах омеги, он беззаботно улыбался, следуя навстречу новому дню, все также сжимая маленькую ладошку в своей широкой и постоянно холодной ладони. Сегодня они собирались сходить на выставку восковых скульптур, а затем в кино на мультипликационный фильм. Ребенок в трепетном ожидании подпрыгивал с ножки на ножку, частенько вылетая вперед родителя, и о чем-то без умолку щебетал — Сехун плохо понимал не до конца сформировавшуюся речь. Бродя по узкой улочке с аккуратно высаженными клумбами возле фундаментов двухэтажных домов, Сехун случайно вспомнил, что хотел положить деньги на телефон. Неподалеку вскоре замаячила вывеска салона мобильной связи: Сехун попросил разбушевавшегося ребенка минутку потерпеть и никуда не уходить от небольшой лестницы — он бы взял его с собой, но тот был большим непоседой, грозясь обычную оплату телефонных счетов превратить в фарс-мажор. Взяв с Кая обещание, Сехун поторопился скрыться за дверью салона, подходя к работающему за стойкой администратору, заполняя бланк оплаты. Двери салона частенько тренькали звоночком, пропуская посетителей внутрь — Сехун ничего не замечал, дописывая бланк и попутно спрашивая у администратора парочку интересующих вопросов. Вскоре в салон зашли еще пара посетителей, среди которых был солидный мужчина лет так не больше тридцати, но приближающийся к этому рубежу: одетый в идеально подогнанное по фигуре, стильного кроя черное пальто, но со слегка потрепанной прической, мужчина растерянно озирался, подходя к остекленным стеллажами и, судя по всему, подыскивал себе мобильный телефон. Глаза разбегались от выбора, поэтому мужчина испытывал трудности, решив обратиться за помощью к работнику салона, встав за каким-то посетителем в бежевом пальто. От него веяло легким ароматом лаванды, отчего мужчина зачем-то сам себе улыбнулся. Посетитель вскоре выпрямился в спине, передавая работнику бланк, а затем достал из внутреннего кармана пальто кошелек, расплачиваясь за квитанцию. Мужчина рассматривал темно-рыжую макушку, ощущая внутри какие-то смутные очертания давно забытых воспоминаний: в эту минуту легкий лавандовый аромат показался очень знакомым, но мужчина не мог вспомнить, где он его чуял раньше и почему запомнил. - Да, спасибо большое, - ответил омега чуть сиплым голосом, забирая чек и пряча в карман пальто, после разворачиваясь к выходу. Тут-то мужчина и замечает профиль и понимает, почему силуэт этого омеги показался смутно знакомым — когда-то давно, Чонин отчетливо помнит, они с ним пересекались. Внезапно проснувшееся желание остановить парня и поздороваться вытеснило планы о покупке нового телефона, вместо разбившегося, и он скоропостижно выходит следом, боясь, что сейчас упустит омегу из виду. Но тот стоял почти у самого входа и о чем-то сюсюкался с ребенком. Чонин удивленно вздымает брови, принюхиваясь и не находя никаких ароматов альфы рядом с этим омегой, и думает, что этот ребенок случайный. Однако когда он подходит почти вплотную, то замечает, как ребенок тянет руки к омеге и тоненьким голосом зовет: «Папа». Чонин замирает с погрязшей в тишине несказанным приветствием, в то время, как ребенок его замечает и смотрит подозрительным прищуром, не понимая, что этому странному дяде нужно. Он часто замечал сомнительных личностей, пытающихся завязать беседу с его папой и, честно, это никогда не внушало ребенку доверия. Сехун заметил странный взгляд сына, поднимаясь с корточек и разворачиваясь назад под вопросительно-возмущенные слова ребенка: - Папа, что этот странный дядя хочет? А Сехун и не отвечает, пораженно замерев на месте, так как ноги почему-то отказывают и с корнями врастают в землю. Он попытался проглотить ком в горле, стряхнуть наваждение, но руки начали заметно подрагивать, а сын кинул взволнованный взгляд на родителя, заметив его состояние. - Давно не виделись, - натянуто улыбнулся Чонин, не до конца вгоняя ситуацию, почему этот омега так напуган. - Что ты тут делаешь? - со свистом спросил Сехун и мысленно отдал себе оплеуху. - Да по работе застрял, - пожал плечами альфа, наконец, вспоминая, что видел этого паренька шесть-семь лет назад на пляжной калифорнийской вечеринке. - И зачем надо было... - Сехун на секунду замолк, подбирая слова, - ну...подходить типа? - Я хотел поздороваться, ты показался мне очень знакомым. Всегда интересно встретить людей из далекого прошлого. Сехун бы так не сказал, наконец приходя в себя обратно, и нахмурив брови, смерил фигуру Чонина, не понимая почему внутри поднимается целый ураган гнева и злости. - Шел бы себе дальше, - проворчал он, беря сына за ладошку и разворачиваясь к мужчине спиной. - Пошли, малыш, - подарил он улыбку ребенку, который все еще не сводил взгляда со странного мужчины. Чонин удивленно проводил фигуры омеги и ребенка, а затем пожал плечами, не отдавая себе отчета, что вообще произошло сейчас, после чего благополучно вернулся в салон, вспоминая о разбитом телефоне.-
- Пап, - позвал ребенок, когда они сидели в небольшом уличном кафетерии, наслаждаясь солнечными ваннами мая. - А помнишь того странного дядю? - Ты о чем? - Сехун лениво разлепил глаза, отводя взгляд от края крыш к нахмуренному лицу сына. - Ну, тот мужчина в черном пальто, помнишь? Сехун напрягся, стряхивая остатки дремы, и принял удобное положение на металлическом стуле. - И? - Чего он хотел? Он какой-то очень странный, не такой как все, - поделился своими тревогами ребенок, переводя растерянный взгляд на родителя. Сехун допустил мысль, что, возможно, ребенок почувствовал отца, но тактично промолчал, ощущая неприятную грызлю сердечного органа за реберной клеткой. Ребенок ждал от него какого-то ответа, а Сехун отчаянно не знал, что сказать — внезапно вся усталость за эти года разом навалилась на плечи. - Не знаю, - ответил он. – Может, в нем было что-то, что тебе не понравилось, например, в запахе? Ребенок повел плечами, явно неудовлетворенный ответом, но претензий не предъявил, привыкая, что на многие вопросы Сехун просто не отвечал. Однако фигура мужчины упорно не хотела исчезать из мыслей, пока он уныло плелся следом за родителем. Вскоре они дошли до детской площадки и все тревоги из головы Кая улетучились — он заметил пустующую качель. Сехун только беззвучно рассмеялся, замечая, как сын рванул в сторону цветастой качели, убеждаясь, что ребенок не слезет с нее минут так десять точно. Предупредив, что отлучится к рядом стоявшему ларьку, купить кофе в картонном стаканчике, Сехун ненадолго оставил мальчика вне зоны своего внимания. Ребенок согласно кивнул в ответ, моментально выбросив это из головы, и начал активно раскачиваться, радостно хлопая глазами, когда весь мир завертелся вверх-вниз. Где-то минут пять Кай активно раскачивался, крепко держась за поручни, и радостно следя как его ноги, обутые в маленькие ботиночки дотрагиваются до голубого неба, подернутого белыми облаками. А затем в нос ударил знакомый аромат горького жасмина, и он приостановил качель, замечая мимо идущего мужчину в том самом черном пальто: он шел медленно, что-то увлеченно набирая в телефоне. Ребенок пристально рассматривал фигуру мужчины со своего стратегического пункта и не мог понять, что же здесь было не так. И, как по закону жанра, увлеченный разговором по мобильному, Чонин повернул голову в сторону качельки и заметил знакомую фигурку ребенка. Он быстро что-то бросил в трубку, сбрасывая звонок, и подошел к мальчику, опускаясь на корточки и разглядывая карие глубокие глаза. - Где твой папа? - спросил он первое, что пришло на ум. - Что вы от него хотите? Зачем спрашиваете? - ребенок подозрительно наморщил носик, легонько раскачиваясь, не подавая виду, что удивился, когда мужчина начал низко и негромко посмеиваться. - Не волнуйся, ничего не надо. Я просто спросил, потому что ты сидишь тут один. Мальчик все равно не поверил ему, глазами разыскивая Сехуна у упомянутого вскользь ларька и мысленно посылал сигнал развернуться и обратить внимание. Каким-то образом сигнал дошел до адресата, Сехун обернулся и заметил рядом с сыном кого-то, что его порядком испугало. Но подойдя ближе и различив в этом незнакомом Чонина, Сехун на секунду успокоился. Правда вскоре его снова накрыла волна гнева и нервозности. - Что ты тут делаешь? - спросил он опять, привлекая внимание мужчины к себе. - С твоей стороны неразумно оставлять ребенка одного в столичном городе, - прокомментировал Чонин, поднимаясь с корточек и позволяя себе разглядеть поближе черты лица омеги. - Давай ты не будешь указывать мне на ошибки? - фыркнул омега, недовольно закатывая глаза. - Пойдем, Кай. Ребенок согласно кивнул, соскальзывая с качельки, и схватился за запястье родителя. Чонин удивленно изогнул бровь, удивляясь имени ребенка. Мало того, жест, когда омегу схватили за запястье, показался отчего-то слишком знакомым, но память настойчиво отказывалась подкинуть нужные материалы из архива. Чонин вздохнул, искренне не понимая, откуда вообще взялась такая неприязнь со стороны омеги, но и смысла задавать глупые вопросы он тоже не находил, позволяя странной парочке снова уйти с поля его зрения.-
Сехун отчетливо понимал, что его гнев, неприязнь и обида на Чонина вообще были неоправданны и, как минимум, глупы. Во всем том, что его жизнь перестала быть жизнью, лишив омегу мечтаний, большинства радостей и беззаботного чувства свободы, - был виноват он сам. Он ведь мог и отказаться от секса тогда, в первый раз, и во второй раз, когда не обнаружился презерватив. В конце концов, можно было нормально соображать после вечеринки и зайти по дороге в аптеку, принять контрацептивы, ибо всякое бывает. Всякое и произошло. Сехун понимал, что от и до виноват сам — Чонин, по сути, тут не причем. В конце концов, он мог тогда на фестивале отловить альфу и признаться. Но он этого не сделал, поэтому все эти вспышки собственных неприятных чувств только раздражали омегу и выводили из равновесия. За всеми своими переживаниями, Сехун пропустил тот момент, когда Каю стало плохо. Возвращаясь поздно вечером с работы, Сехун встретил встревоженные глаза своего друга-омеги и сразу почувствовал — что-то не так. Мальчик лежал с температурой, глаза за закрытыми веками тревожно метались туда-сюда, так как малышу снился кошмар. Сехун приложил ладонь ко лбу и взволнованно выдохнул. - Он с утра был каким-то неактивным, а ближе к полудню начал жаловаться на недомогание, но я не стал ничего делать без тебя, - отчитался омега, замечая встревоженно-вопросительный взгляд Сехуна. - Надо позвонить в больницу. Сехун старался не нервничать, не психовать, но его руки уже мелко тряслись, таблетки успокоительного выпадали из неловких пальцев, разлетаясь белыми кнопочками по полу, и омега чувствовал себя как никогда разбитым. Неотложка быстро доехала до дома омег, забирая ребенка вместе с матерью, и объездами быстро доставила маленького пациента до госпиталя. Сехуну пришлось спустя полчаса разговоров с врачом покорно отсиживаться в коридоре, скрестив вместе коленки и сжимая костяшки пальцев до побеления от волнения. Каю дали необходимые лекарства, ему полегчало, а сейчас врач проводил необходимый медосмотр. Корпус детской больницы был совмещен со взрослым отделением, и их разделяла лишь наполовину стеклянная дверь, раскрытая настежь. За своим волнением омега слишком поздно спохватился, ощущая совсем рядом уже до горечи знакомый жасмин. Подняв заплаканные глаза наверх, он заметил удивленную физиономию Чонина и промолчал, впервые не зная, что ему сказать, лишь бы тот ушел с горизонта. - Что-то с ребенком случилось? - спросил Чонин первое, что пришло на ум в этой ситуации, когда присел рядом. Сехун заметил, что мужчина сам был одет в больничную пижаму, а рядом с ним стояла на колесиках капельница. - С тобой-то что случилось? - переспросил Сехун, утирая мокрую дорожку с щек. - Перетрудился на работе. Такое не впервые, не беспокойся, - Чонин слабо улыбнулся, откидываясь спиной на стену позади. - Так что с ребенком? - Не знаю, - признался Сехун. - Свалился с температурой под тридцать девять. - Не волнуйся, - попытался утешить мужчина, - дети часто заболевают. Сехун раздраженно закатил глаза, наконец, вновь ощущая привычный прилив раздражения, что не укрылось от глаз мужчины. - Что не так то? Почему ты такой обозленный, каждый раз, когда я появляюсь на горизонте? - Больно часто появляешься, - ворчливо пробормотал под нос Сехун, отводя взгляд к вычищенному белому полу. - Что? - переспросил его Чонин, поворачивая голову к Сехуну. - Ничего. - Ты... - начинал он, но тут же запнулся, растерянно сквозя взглядом по нахмурившемуся лицу омеги. - Сехун. О Сехун, - догадался тот, вновь закатывая глаза. - Не помнишь что ли? Судя по виновато-растерянным коньячно-карим глазам, действительно не помнил. Сехун с незримой улыбкой проигнорировал болезненный укол боли в сердце, и слишком тяжко вздохнул, поднимая взгляд к светлому потолку. - Сехун. Омега с внеплановой течкой. Вечеринка на калифорнийском пляже. Ты еще пел странные мотивчики себе под нос и говорил странные вещи, про темный океан. - О! Сехун скривил губы в усмешке, понимая по этому возгласу, что альфа вспомнил события многолетней давности. - Но я так и не понимаю, за что ты на меня злишься. Тогда ведь все было по обоюдному согласию, я не прав? Сехун мысленно согласился с этими словами, снова стукая себя кулаком по голове за беспочвенное раздражение, и снова не нашелся с ответом. - Да нет, ничего, я просто дурак, вот и раздражаюсь. Сам на себя. Не бери в голову, - омега отмахнулся от него, вновь наблюдая за закрытой дверью кабинета терапевта. - Блин, ну ты странный, - проворчал альфа, все еще неуверенно косясь на Сехуна. - Жалеешь о тогдашнем? Не давно ли уже пора забыть? - Это трудно забыть, придурок, - процедил Сехун, вдруг замечая, как дверь медленно приоткрылась. - Это типа такой комплимент или что? - Не зазнавайся, - одернул его омега, чувствуя себя крайне неуютно, потому что слова правды так и норовили соскочить с языка, а смотреть на пораженное лицо альфы совершенно не хотелось. Благо ситуацию спас выходящий из кабинета врач и направляющийся к скамейке Сехуна. - Так в чем проблема? - В том, что этот ребенок от тебя, - отчетливо и сухо бросил Сехун, резко подрываясь со скамьи и лично подходя к врачу. Мысли об альфе тут же улетучились, заменяясь вновь заклокотавшей тревогой за сынишку. Сехун вопросительно посмотрел на терапевта, ожидая от него слов, отчего не заметил, как Чонин подошел следом, ошарашенно уставившись на фигуру омеги. - Скажите, пожалуйста, вы много нервничали, переживали стресса во время беременности? - задал вопрос врач, тактично осматривая не пойми откуда взявшегося альфу позади. Сехун растерянно моргнул пару секунд, пытаясь усвоить суть вопроса. Когда же до него дошло, омега нервно сжал губы, испуганными глазами смотря врачу прямо в лицо. - Да, я переживал слишком много стресса, - признался он, обреченно повесив плечи. - Тогда все ясно, - заключил врач. - В целом ничего страшного, такие недомогания частенько случаются на фоне обычных простуд. Однако есть риск серьезных заболеваний, как физического, так и психического характера. - Да, я понимаю, - срывающимся шепотом ответил Сехун, впиваясь ногтями в тонкое запястье от нахлынувшей ненависти к самому себе. Врач понимающе и сочувствующе обвел омегу взглядом. - Пойдемте, мы переведем мальчика в палату, и вы можете остаться с ним наедине. - Омега согласно кивнул и уныло поплелся вслед за врачом, оставляя обескураженного слишком шокирующей информацией альфу стоять посереди коридора.-
Получив справку о выписке, Чонин, впрочем, не чувствовал себя здоровым. Три дня кряду он страдал от бессонницы, мучаясь множеством вопросов и не имея доступа к детскому отделению с палатами, отчего все копилось черным ящиком на душе. Одевшись обратно, в ставшую уже непривычной, уличную одежду, Чонин предпринял еще одну попытку попасть к омеге. На вопросы зачем и кем приходится, альфа сначала впал в ступор, а потом не нашел ничего честнее, чем просто сказать правду. Правду, которая самому казалось слишком иллюзорной, чтобы быть таковой. И его пропустили, объясняя, на каком этаже находится палата с ребенком. В этот раз, у всегда уверенного в себе Чонина сильно подкашивались коленки, в голове трепыхалась мысль о том, чтобы забыть это все, как страшный сон, закончить работу в Вашингтоне и вернуться в Иллинойс, однако чувство, что таким образом он наречет себя предателем, упорно двигало его к заветной двери. Простояв в тишине около десяти минут, альфа неуверенно приоткрыл ее, заглядывая внутрь. Ребенок мирно спал на кровати, плотно укутанный в теплое больничное одеяло. Омега сидел на стуле рядом, сложив руки с краю кровати, и точно также спал. Пускай, ему было неудобно сидеть, согнувшись на неудобном стуле, широкая ладонь молочного цвета накрывала детскую ладошку — Чонин почувствовал в себе странный порыв, не имея пока ему объяснения от представшей глазам картины, но в сердце что-то больно кольнуло. Будто почувствовав чье-то присутствие, Сехун поднял сонную голову, слипавшимися глазами рассматривая темную тень у двери. Когда зрение более-менее стабилизировалось, он узнал альфу с накинутым поверх черной рубашки больничным халатом, и тяжко вздохнул. Слишком много переживаний свалилось ему на голову за столь короткое время, что омега уже не знал, как ему надо реагировать на происходящее. - Чего? - сиплым голосом спросил он, приглаживая растрепавшиеся волосы. - Нам надо поговорить, - тихим голосом вторил ему Чонин, несколько растерянно наблюдая за омегой. - Ну я как знал, - Сехун попытался было поворчать, но усталость слишком сказывалась на нем. - Без этого не обойтись? - Нет, не обойтись! - Не повышай голос, - прочеканил он, вставая с насиженного места. - Ладно, если тебе так приспичило. Пойдем, поговорим. Только не в больнице. Альфа согласно кивнул и первым вышел из палаты, все это время старательно стараясь не смотреть на лицо мальчика, просто потому что это было...странно? Он не был готов? Спустя пару минут омега вышел следом, устало потирая ноющие виски, затем кивнул в сторону выхода и также, молча, вышел из здания госпиталя. Чонину стало неимоверно тяжело. Было непривычно, он не мог отвести взгляда с излишне худой фигуры омеги, идущей впереди, и понимал, что теперь не мог видеть ее в том свете, в котором видел еще до госпиталя. И все это чертовски свербело под ребрами. Неподалеку от больницы находилась тихая кофейня, Сехун быстро нашел самый дальний и неприметный столик, чтобы ничто не мешало разговору. У подошедшего официанта он заказал им обоим, с согласия Чонина, две чашки простого крепкого кофе. - Так... - начал было альфа, но его резко перебили. - Да, после того секса на пляже я залетел. Так как у меня не было особого опыта с альфами, да и не шибко рвалось, таблетки я не принимал. Поэтому случилось то, что случилось - и в этом виноват лишь я сам, - скороговоркой отчеканил Сехун, устало откинувшись в кресле и не поднимая апатичного взгляда на альфу. - Но ты мог хотя бы... - А смысл? - вновь перебил омега тусклым голосом. - Если честно, я приходил на фестиваль, хотел отловить тебя и признаться, но посмотрев на твое выступление, понял, что нет. Не нужно оно тебе. В уголочке с приглушенным освещением на минуту поселилась тишина, которая разрезалась звонким стуком фарфоровой чашки о блюдечко. - Нет, а кто давал тебе право решать за меня? - Сехун дернулся от злых ноток в голосе альфы, но виду не подал. - В любом случае, это уже в прошлом, - вынес вердикт омега, наконец, вскидывая взгляд на подавленного Чонина. - Теперь-то тебе зачем это? Тогда я еще мог поверить. А сейчас что? Прошло слишком много лет, ты выглядишь слишком солидно, слишком...не так беззаботно, по-взрослому. Какое теперь-то дело. Наверняка уже сто лет назад женатый. - Я не женат, - тихо ответил Чонин. - Был женат полтора года назад, но этот омега умер. - Сехун выдавил растерянное «о», не зная, как на это реагировать. - Он умер от опухоли кишечника. И да, детей он иметь не мог, - Чонин горько улыбнулся, отпивая по глоточку из чашки терпкого и горячего кофе - Извини, - сдержанным и тихим голосом ответил Сехун. - Ничего страшного, я уже давно смирился. - И поэтому стал трудоголиком? - на губах омеги впервые заиграла короткая и легкая улыбка. - Ну... - альфа удивленно хлопнул глазами, замечая эту улыбку, а затем улыбнулся в ответ. - Можно и так сказать. Затем за небольшим круглым столиком снова воцарилась тишина. Оба потеряли правильную ниточку разговора, уставившись невидимым взглядом куда-то в пол. - И все-таки, - нарушил тишину альфа. - Что нам теперь делать? - Я не знаю, - честно ответил ему омега. - Но вам нужна помощь, я это вижу, - заключил он, внимательно следя за реакцией Сехуна. Омега был напряжен, тонкие и бескровные пальцы подрагивали, а глаза испуганно метались по залу, лишь бы не задерживаться на альфе. - Я хочу помочь, Сехун. Даже не просто, как... - на этих словах он запнулся, так до конца и не свыкшись с мыслью, - отец, а просто как человек. Сехун ничего не ответил на это, по привычке теребя рукава свитера: в голове проносился хаос мыслей, эмоций, разбитых надежд, неверия, всего-всего, и омега понимал сейчас отчетливо, что давно захлебывается в этом без надежды, что его кто-нибудь вытянет со дна морской пучины. - Мне больно видеть тебя. Не подумай, что это жалость. Просто... Я и сам не знаю, если честно, - признался Чонин. - Немного странно осознавать, что после потери единственного человека в твоей жизни, ты все-таки не остался один в этом холодном и огромном мире. Сехун горько улыбнулся, на языке полыхают все невысказанные слова, все страдания и боль, которую пришлось молчаливо и терпеливо впитывать в себя все долгие годы, позволяя им разъедать себя изнутри, но омега молчал, упорно молчал, позволяя альфе помочь встать с кресла, накинуть сверху пальто и отвести под руку до госпиталя. На следующий день, когда Чонин пообещал обязательно зайти в третьем часу дня, Сехун начал переживать, следя за понурым состоянием ребенка. Тот был как-то невесел и все время читал книжку, иногда прося папу прочитать парочку глав. А теперь, они условились с Чонином, зачем-то — Сехун до сих пор не понимал зачем, — рассказать сыну всю правду. И как воспримет это все детская психика, омега предполагать не мог, незаметно для себя снова заставляя сына беспокоиться. Когда стрелки циферблата остановились на без пятнадцати, в палату зашел Чонин, привлекая внимание Сехуна и Кая. И если Сехун нервно выдохнул, то ребенок удивленно вытаращился на нежданного посетителя, переводя взгляд к родителю, ожидая объяснений. - Малыш, - неуверенным тоном начал Сехун, чувствуя, как ноги начинают предательски неметь. - Я, то есть мы, должны тебе кое о чем рассказать. - Это что-то важное? - прервал ребенок, снова бегая глазами от омеги к альфе. - Да, это очень важное. Я не прошу от тебя понимания, но ты часто спрашивал у меня, и думаю, все-таки ты имеешь право знать. Сехун для себя пару раз выдохнул, пытаясь успокоить стремительно бьющееся сердце, кожей ощущая немного растерянный, но внимательный взгляд Кая. - Этот странный дядя, о котором ты меня спрашивал, - Сехун перевел взгляд на Чонина, - на самом деле не чужой тебе человек. - Сехун выдержал паузу, пока ребенок удивленно таращился на омегу. - Он твой отец, - выдохнул Сехун, и понял, что теперь отступать дальше было некуда. В палате воцарилась тишина, от которой Чонин начал нервничать еще сильнее. Он чувствовал взгляд ребенка на себе, но до ужаса боялся поднимать на него взгляд, хотя и понимал, что он обязан поднять глаза и встретиться с этим мальчиком лицом к лицу, теперь уже не на правах обычный ребенок - странный дядя. Закусив губу, альфа сделал первую попытку, отчасти перенимая волнение от омеги. Ребенок смотрел на него растерянным и изучающим взглядом, явно пытаясь переварить информацию. - Привет, - испуганно выдал он, первым нарушая тишину, и тем самым сделал шаг навстречу. У Чонина с души свалилась неподъемная гора, он выдохнул спертый воздух, и мягко улыбнулся теплой улыбкой, отвечая тем же: - Привет. - То есть, ты мой настоящий отец? - Ну, - Чонин снова запнулся, чувствуя себя до крайнего неуклюжим дураком, - да, стало быть, именно так. Ребенок пару раз похлопал ресницами, а потом перевел взгляд к Сехуну, который также растерянно и испуганно следил за этой встречей. - Папочка, - только выдохнул ребенок, протягивая руки к омеге и повисая у того на шее. - Это так странно, - признался он, озвучивая мысли обоих родителей. - Но...Но, мне кажется, я счастлив? Чонин удивленно вздернул брови, по лицу ребенка соображая, что тот развивается не по годам. Руки у альфы нервно подрагивали, внутри продолжало что-то нервно свербеть и он совершенно не знал, как ему реагировать и что делать — альфа пришел к выводу, что, по сути, родитель из него никакой, чего нельзя было сказать об омеге. - Отец, - позвал Кай, пробуя новое слово на языке, которое всегда оставалось предметом зависти при наблюдении за другими детьми. Чонин вздрогнул от этого зова, но одной мимикой лица спросил «Что?» - Знаешь, папе так было тяжело, и мне всегда было больно, когда папе было тяжело, или он уставал и плакал. Все вокруг были счастливы и много смеялись, а папочка всегда грустил и уставал, но всегда улыбался ради меня. Мне говорили, что зависть — это плохое чувство, но я всегда завидовал детям в парках, которые всегда много смеялись и ходили под руку с двумя родителями. Но я не жаловался, чтобы быть сильным, ведь папе тоже нужна опора. Я думал, что ты не существуешь, - признался ребенок с грустным лицом. - Но тут ты появляешься, и мне кажется, я очень-очень счастлив. Потому что теперь у меня тоже теперь есть оба родителя, правда? А еще теперь папочка не будет плакать и переживать все в одиночку, потому что теперь он не один. Это же здорово, правда, ведь? Я думал, больница — это страшное место, а оно оказывается таким волшебным. Ребенок тихонько и радостно начал смеяться, сидя в постельке и теребя в ладошках одеяло, а Чонин понял, что по совершенной глупости прошляпил мимо свою жизнь. В это время, кажется, Сехун снова начал рыдать.-
Сехун принципиально прятался от дневного света, задергивая шторы в просторном номере на девятом этаже. Сидел, скрестив ноги на диване, смотрел пустым взглядом куда-то в стену и изредка начинал плакать. - Пожалуйста, перестань плакать? - Чонин вернулся в гостиную номера, держа в руках дымящуюся кружку кофе. - Он поправится, обязательно. Сехун перевел заплаканный взгляд в сторону альфы, благодарно принимая теплую кружку и отпивая по глоточку обжигающего напитка. Каю стало немного хуже, но врачи пообещали, что ничего серьезного, и скоро мальчик выйдет на поправку. В то время между ними самими до сих пор стояла стена молчания, непонимания, и никакой близости. Чонин присел на диван рядышком, чувствуя себя не в своей тарелке — видеть слезы омеги было тем еще наказанием, из-за которого он чувствовал себя безвольной тряпкой, ни на что неспособной. - Сехун, - позвал он негромким голосом, чтобы не нервировать. - Расскажешь мне? - О чем? - прошептал Сехун, не до конца восстановившимся после нервного срыва голосом. - О себе, о том...как вы оба жили? - Ты уверен? - Да, я очень хочу это знать. Сехун тяжко вздохнул, отдавая альфе недопитую кружку, и погрузился глубже в обивку мягкого дивана, стараясь рассказать не срывающимся голосом. - Я сирота, Чонин. Родителей потерял относительно в раннем возрасте, поэтому пытался учиться жить сам. Тогда, в ту ночь, мне просто хотелось жить, чувствовать ее вкус, наслаждаться короткими моментами, которые больше никогда не повторятся, и не напрягать себя по пустякам. Я хотел простой жизни. Но потом появились эти две полоски и... - на этом моменте голос у Сехуна все-таки дрогнул. - У меня никого не было. Ни родителей, ни друзей, никого — я был один и наслаждался этим. Но когда дело заходит о такой ответственности — я был не готов к этому. Я хотел пойти к тебе, но подумал, какое тебе-то дело, ты ведь был таким же, как и я, в поиске бесконечной нирваны. Я хотел сделать аборт, но и не был настолько жесток, я совершенно не знал, что делать, а тем временем, у меня не было работы, чтобы обеспечивать себя и ребенка, и я только-только начинал второй курс универа. А кому нужен необразованный омега на работе? Сехун замолк. Чонин тоже молчал, напряженно сдвинув плечи, и не решался выдать себя ни единым движением. - Все эти годы я был один, без какой-либо поддержки. Мне казалось, что я умру раньше, чем ребенок родится или хотя бы научится ходить. Я не знаю...Такое ощущение, что я пережил седьмой круг ада. А теперь из-за этой нервотрепки от незнания будущего во время беременности мой ребенок страдает. И я ненавижу себя за это. Я чувствую себя дефектным, - признался омега. - Понимаешь, Чонин, - Сехун перевел взгляд к альфе, выискивая в приглушенной темноте черные понимающие глаза. - Я перестал чувствовать жизнь. Я существую. Только ради этого малыша, потому что без меня он не вытянет. Я не хочу, чтобы он был таким же, как я сиротой. Я не хочу, чтобы он страдал. И тем сильнее от всего этого страдаю я. Кто я? Жалкое подобие себя прошлого? Я не знаю. Такое чувство, что я больше ничего не знаю. Сехун снова замолк, но если и хотел что-то сказать, то резко передумал, вновь захлебываясь рыданиями, потому что психика уже раздолбана ни в какую, а руки у альфы были все такими же теплыми и фантастическими: Сехун уткнулся тому в грудь и позволил себе выкачать из себя кислотный водопад, постепенно успокаиваясь под мерными покачиваниями, поглаживанием по спине, и мурлыканий еще более низким голосом, чем в прошлом, знакомого мотивчика, напоминающего о фургончиках хиппи, индонезийских берегах и мехенди. - Эй, Сехун. - Омега, успокоившись, поднял взгляд на Чонина. - Теперь ты не один. Теперь я с вами. И все будет хорошо, поверишь? У Чонина, как и в прошлом, полные губы, сухие, но мягкие, слегка обветренные, улыбающиеся странноватой, но дружелюбной улыбкой; все тоже красивое лицо и рассыпающиеся лучистыми морщинками глубокие, проникновенные глаза. Сехун завороженно любовался этим, ощущая, будто прошлое незримыми нитями снова стягивало его в тот призрачно-волшебный корсет, и да, он верил. Теперь он точно верил, что все будет хорошо.- Epilogue
Кай, стараясь тихонечко прошмыгнуть в гостиную, внезапно застал папу не спящим. Ему уже было девять лет, он считал себя достаточно взрослым, чтобы принимать самостоятельные решения, напрочь игнорируя упреки со стороны отца. Хотя он и понимал, что родители просто беспокоятся за него, ничего поделать со своей любопытной сущностью не мог. - Ты не спишь, - тихо констатировал мальчик, подходя к Сехуну и присаживаясь рядышком на диван. - Не сплю, - Сехун тихо кивнул в ответ, запуская ледяную ладонь в волосы мальчишке, слегка взъерошивая непослушные прядки. Кая немного волновали изменения, произошедшие с Сехуном, когда они стали жить вместе, семьей: тот стал очень тихим, молчаливым, всегда каким-то апатично-грустным, но до щемящей нежности в груди заботливым. Отец, когда ребенок, втайне от папы, поднял этот вопрос, с тяжким вздохом попытался объяснить, что это нормально — теперь это нормальное состояние. Кай понимающе покивал головой, осознавая, что папе пришлось через многое пройти, и теперь он изменился, но ничего страшного — все в порядке, уверил тогда отец, и ребенок поверил. - Как себя чувствуешь? - спросил мальчик, любопытным взглядом рассматривая из-под расстегнутой на последних пуговицах рубашки немного округлый живот. - Хорошо, - Сехун улыбнулся сыну, теребя его за щеку, заинтересованно следя за траекторией его взгляда. - А это не больно? - Трудно объяснить, - Сехун тихонько рассмеялся, по привычке опуская прохладную ладонь на теплый округлившийся живот, который скрывал пугающую худобу омеги, несмотря на все попытки мужа его тщательно откормить. - Одно я знаю точно, - уверенным тоном заявил омега, заставляя сына всего обратиться во внимательный слух. - Когда я узнал, что ты находишься внутри меня — частичка моего я — я подумал, что это странно и необычно. Мне казалось, что это настоящее чудо, которое очень трудно объяснить. И, несмотря на все преграды, я продолжал понимать, что это и, правда, прекрасно. Согласись, чудо? Омега взял ладонь сына и приложил ее к своему животу, с улыбкой следя за восхищенным выражением лица мальчика. Тот уже без указки родительской руки, водил по нежной растянувшейся коже ладонью и широко улыбался, ощущая себя прикоснувшимся к какой-то маленькой истине, тому самому волшебству, о котором Сехун всегда читал ему на ночь. И никто не замечал стоявшего позади в дверях Чонина, который с теплой улыбкой наблюдал за этой семейной картиной. - И правда, чудо, - выдохнул ребенок, немного растерянно сидя рядышком, греясь под боком омеги, который, приобнимая сына одной рукой, со всей своей нежностью коснулся сухими губами темноволосой макушки. ___ [1] carpe diam - латинское выражение, означающее «наслаждайся моментом» или «будь счастлив в эту секунду» (дословно «лови день»), часто переводится как «лови момент». [2] look at her go - песня T-Pain ft. Chris Brown