I just want to freeze
Я просто хочу замёрзнуть.
I can give you more than what you are
Я могу дать тебе больше, чем ты есть
Now I see you standing all alone
И теперь ты стоишь тут в одиночестве,
I never thought the world would turn to stone
Я никогда не думал, что мир превратится в камень.
Весной, увядшая на холодное время года, погода просыпается и наполняется энергией, жизнью, что происходит так стремительно быстро. Травинки приподнимают огромный ком старого растрескавшегося асфальта, отсыревшего после недели первых и непрерывных холодных дождей. Школьников одолевают заботы об окончании учебного года, о предшествующих экзаменах и тягостях поступления в лучшие ВУЗы. На контрасте с этим играли блеклые ряды однотипных двухэтажных построек, называвшимися квартирными малосемейками, хотя по сути — это громко сказано. Половина из них по больше части выступали, как наркопритоны и дешевые бордели, вторая же половина была заселена отбросами общества, нищими изгоями и бывшими лагерниками, что часто собирались на посеревшей и покосившейся от старости скамье на такой же развалившейся детской площадке, переодически устраивая там пьяные бессмысленные потасовки. Бессмысленным для Чонгука было практически всё в этом осточертелом и грязном, во всех возможных смыслах этого слова, районе. Мрак осмелел и заманивал в свой мир всё новые жертвы, где их в конечном итоге дожидался голодный зверь — гибель в бесконечном пьяном одиночестве. Выпускник старшей школы по приходу домой, предварительно получив выговор от классной преподавательницы за вечные пропуски и долги по учёбе, стягивает с широких плеч громоздкий рюкзак, тяжело выдыхая, слыша, как в комнату поднимается мать. Повезло, прошла мимо, по направлению к кладовке, кажется. Родители там обычно хмельное прячут. Видный парень, возвышенного роста, подтянутый, хотя и худой, избавил себя от пропахшей перегаром и дешёвым хозяйственным мылом клетчатой рубашки и чёрных, пачканных в грязных снежных лужах, брюк. Напротив зеркала в пол касается себя подушечками тонких пальцев пианиста в местах побоев. Отец не идиот, не хочет разбираться с представителями соц. опеки вновь, бьёт там, где никто не посмотрит, не проверит и не узнает. Упругие бёдра в глубоких царапинах с засохшей на тех кровью, сине-зелёный синяк под ребром — цвет гнили. Больно. Нет времени на лицезрение остатков себя, смена начинается в пять, а на часах без одиннадцати минут три, нужно успеть к младшим. Быстро накинув легкую ветровку на голое тело и растянутые серые тренировочные штаны, мальчишка выбежал из подъезда. Поёжившись от порыва прохладного ветра, направился к Ин-Чонскому детскому дому. Это произошло два года назад. Мать с отцом никогда не брезговали выпивкой и дурью, Чонгук привык к этой обстановке в доме, и старался всячески ограничивать обдолбавшихся родителей от младших брата и сестры. Не хотел, чтобы те лицезрели все эти ужасы жизни в криминальном, испорченном похотью и кровью, районе. Потому подрабатывал везде, где такая возможность подвернётся, намереваясь снять небольшую квартиру на окраине и забрать ребят. Официантом в обе смены? — запросто, репетитором по физике для младшеклассников? — нет проблем, курьер наркодилера? — ладненько, справлюсь. Организация социальной опеки заинтересовалась семьёй Чонов, когда младшая — Хвиин, рассказала воспитательнице в группе детского сада о том, что домой возвращаться не хочет, дома страшно, папа со старшим братиком в подвале запирается по вечерам, и бог знает, что внутри происходит, слышно лишь истошные крики второго. Расплата за содеянное не заставила себя ждать, в течение ужасающе долго тянущихся полугода шли судебные разбирательства, пришедшие в итоге к выводу о том, что младших на попечение заберут, а старшего, поскольку тот уже был 16-летним и вполне самостоятельно функционировать мог, оставят с родителями, но под пристальным контролем службы опеки. Охранника на территории детского дома, как и всегда впрочем, на месте Чонгук не обнаружил, потому уже по старой схеме вскрыл замок потасканной временем зелёной калитки, проходя к непримечательному трехэтажному зданию. Чона воспитанники знали, потому не скупались на приветствия и крепкие объятия, в надежде на то, что им что-нибудь, да перепадёт из его вчерашней выручки. -Добрый день, Чонгук, давненько тебя не было, проблемы какие-то были? — Женщина уже преклонного возраста подошла к брюнету, обеспокоено вглядываясь в чёрные, как смоль, глаза -Мои у себя? — Выглядит мрачнее тучи, и очевидно, диалог продолжать не намерен. Знает, что всё итак очевидно, так к чему спрашивать? -У себя, проходи. Пройдя вдоль слабо освещённого коридора, Чонгук заходит в комнату, где находится койка Джихвана — брата. Обычно они с Хвиин зависают там во второй половине дня. Завидев старшего, ребята бросаются к сему с тёплыми объятиями, слёзно в который раз надеясь, что это конец их пребывания в детском доме, и Чонгук наконец объявит о радостной новости. Но чуда не происходит — В этот раз немного, но купите себе что-нибудь, — парень передаёт младшеньким небольшой крафтовый конверт, содержащий в себе половину от выручки за последнюю неделю, вторую откладывает на собственное жильё. — Хён, нас тут кормят, правда, ты должен хорошо кушать, оставь деньги себе. Выглядишь дерьмово — Джихван, коему уже 15 стукнуло, тоже эгоистом не был и замечал, что состояние брата с каждым его посещением, заметно ухудшалось. Бледный, нисходящие с лица синяки под глазами и, кажется, небольшая температура. — Простудился, наверное. Как на собаке заживёт, нет поводов переживать. У меня не так много времени сегодня, но постараюсь чаще заходить и обещаю, что обязательно заберу вас отсюда, ещё немного осталось, — Старший, отнекиваясь от вопросов о его состоянии и усадив на колени малышку Хвиин, щёлкнул её по кончику носа, проговаривая последнее. Проведя с младшими ещё около пятнадцати минут, парень вышел с территории детского дома. На циферблате 17:11. Опаздывает на смену в бюджетном ресторанчике на перекрёстке в, так называемом, центре города, что и посёлком то назвать сложно будет. Чонгук выговор от начальства получить не горит желанием, потому было принято решение сократить путь через серые переулки однотипных жилых построек и ряды разноцветных изрисованных гаражей. Блядство, — прошипел сквозь зубы темноволосый, напоровшись кроссовком на осколок стеклянной бутылки, тем самым разорвав подошву уже изношенной обуви. Чон искренне не понимал, чем заслужил жизнь в этом уведшем в грехах болоте, почему по старенькому телевизору, оставшегося ещё от покойной бабушки, демонстрируют светскую жизнь элиты, однотипных моделей, что по вечерам балуются со своими покровителями в мраморных ваннах мегаполисов мира, а он на периферии пашет как лошадь, чтобы не сгинуть от голода. Переулки, несмотря на светлое время суток, выглядели грязным серым пятном, расстилавшимся до, заросшей мхом от ненадобности, железной дороги на границе городка. Парень поморщился от ослепляющего на контрасте света фар приближающейся иномарки, подобных которой в их тухлом районе ещё не доводилось увидеть. Серый седан остановился напротив старшеклассника, и последнее, что Чонгук запомнил — тупая боль в голове от удара сзади.