Dismantle — Peter Sandberg
«Нерушимые правила имеют свою силу при обращении к Антихтоне, пока Солнце в зените, а Земля приближена с свету. 1. Узримая миром слава, становится истиной, именуется правдой и только правдой. Все прославленные глаголют только истину…»[обет]
Даллас, 13:23. Девушка с золотыми волосами шагает босиком по коньку крыши, с замиранием сердца глядя на солнце в окружении листвы, чувствуя упавшие опилки на кровле. Ей уже всё равно, умрёт ли она в двадцать семь или не доживёт до этих годов вообще, она должна вернуть себе славу с дьявольской помощью или нет. Она закрывает глаза, вздыхает хвойный свежий запах животом, концентрируясь на цели. Солнце слишком близко к Земле и становится ярче, чувствуется на лбе и носу горячим душем, под бинтами на кончиках пальцев — ожогами. Руки поднимаются к небу медленно под тяжестью фотонов, поражающих иглами тело на скорости света. Выдох даётся сложнее, с невероятным усилием покидает её кислород. Такое до сих пор не укладывается в голове, будто мозг решил зевнуть и одновременно прочистить лёгкие. Это не расслабляет, напряжение уходит в плечи и закручивает желудок, камнем ухая в пятки и склоняя на колени. Но девушка уверенно тянется макушкой вверх, раскрывает веки, обнажая впитанный свет в глазах — ярко-белые, самые яркие софиты. — Это моя клятва! — она выпускает поток силы из глаз, напрямую из мозга, по кратчайшим связям нейронов, рисует ладонями два купола. — Да восславится она во всём мире и во всём времени. Одна рука рассеивает мягкий свет вокруг, он туманом скользит над макушкой и обволакивает дом словно мягким стеклом. Луч пробивает его мчась к Солнцу и разгоняя облака. Вторая рука уже чертит от него огромную полусферу, невидную в стратосфере на паре десятков километров высоты, поднимаясь выше самолётов, но падающую на Даллас. Жители поднимают заинтересованные взгляды к облакам, отворачиваясь от солнца. На белом бархате закручивается радуга с тенью человека. Оптическое явление ореола — отвлекающий манёвр, как у иллюзионистов, пока вне их видимости происходит ужасное: огромный купол накрывает город, как крышка кастрюли, отрубая все пути к отступлению. Прозрачные пасти схлопываются, город с миллионом жителей исчезает за считанные секунды, а свет становится всё меньше, собираясь до комочка второго солнца на небе, оставаясь прятаться за глорией. Девушка на крыше наполняется силами, но её это не радует — она должна валиться от усталости. Она смаргивает слепые сухие зрачки, возвращая свои лимонно-карие, осматривает прилипшие к пальцам бинты, пропитанные кровью. Аккуратно отдирает пепел хлопка. По запястьям стволами расходятся шрамы вместо вен и островки пересаженной кожи от первого раза, когда подгорела синтетика и сплавилась с руками намертво. Но вопросы только прибавляются, когда за карнизом на земле слышится кряхтение. Девушка подходит к краю, садится на корточки и замечает чужой голубой свет в глазах. Всё встаёт на места, когда в женщине, приземлившейся с неба не очень удачно на клумбу, она узнаёт старую знакомую и единственную выжившую на данный момент в Далласе. — Ваня! — окликают сверху, а та от неожиданности звука неосознанно трансформирует его в энергию, переходящую к незнакомке на козырьке. Та лишь мягко улыбается, принимает волны. Её глаза снова теряют цвет, озаряют яркой вспышкой, и Ваня уже машет дружелюбно в ответ. — Лор! Вот поскользнулся, — осматривает свои грязные ладони и брюки, — смотри сама не упади. «Поскользнулся?» — Я сейчас спущусь, заходи, раз приехал… выпьем чаю. Я травяной с апельсином и имбирём заварила, тебе понравится!