О чём поют клинки

      Украшенный золотящимся орлом меч в руке Ковена блеснул в свете взошедшей луны.       Друг на века, противник в сегодняшнюю ночь — стоящий перед ним Аласт опирался на дубовые перила моста. Из его приоткрытых губ вырывалось дыхание, согревая на мгновение полуночный туман. Ковен стоял не шелохнувшись, кровь скатывалась рубинами с его руки и разбивалась о белые камни дорожки королевского сада.       — Готов ли ты отступить? — речь звучала сухо и размеренно, как и подобает речам стражников при высшей знати.       — Ты знаешь ответ. Готов ли ты меня убить? — с придыханием почти поверженного воина и страстью смутьяна произнёс Аласт.       Ковен медлил заносить оружие над головой изменника. Аласт предал корону, а значит — родину. Но Ковен застыл, непозволительно долго раздумывая над участью предателя. Достаточно для того, чтобы Аласт собрался с силами и снова ринулся в атаку. Тут же, казалось, в трепете перед поединком замолкли все ночные шорохи и стрекотания — только звон сталкивающихся мечей врезался в многовековые стены замка. А затем — металлическое бряцание по камням и плеск воды. На дно благоухоженного пруда опустились омытые кровью оружия, поднимая песок. Пара резких движений — и Ковен пригвоздил опустившегося на колени противника к перилам кинжалом. Аласт охнул, хватаясь за пронзённое плечо.       — Сдавайся, молю тебя, — Ковен вплотную приблизился к оппоненту и заговорил тихо, с досадой и пылкостью. — Ты же знаешь, я не желаю твоей смерти. Но только погибель ждёт вас; сдайся сейчас, и я обещаю тебе помилование. — Аласт поднял на него глаза, и Ковен отпрянул от непоколебимости во взгляде. — Зачем тебе, высокочтимому воину, всё это? Чего тебе не хватает?       — Свободы моего народа, — твёрдо ответил поверженный. — Королевские бесчинства должны прекратиться…       — Бесчинства?! — яростно воскликнул Ковен. — А что, по-твоему, начнётся теперь?       Он снова придвинулся к Аласту, отнял его ладонь, сжимающую раненое плечо, и провёл ею по своей щеке. Теряющийся за воротом и под шлемом, длинный шрам рассекал лицо стражника. Результат не стремительного удара в пылу схватки на поле боя, а методичного истязания плоти беззащитного пленника.       — С обеих сторон приползут, просочатся те, кому не важны ни ваши устои, ни наша честь. Было бы кого терзать, — сказал Ковен с мрачной уверенностью.       — Пока терзают не твоих монарших особ, ты и не думаешь о тех, кто страдает? Изнывает под гнётом коронованного благородия? — вглядывался в него Аласт, чувствуя под пальцами жёсткий рубец. — Думали ли они о твоей агонии, отправив нас гибнуть за золото и земли?       Ковен не успел ответить — стрела просвистела у него над головой. К пруду приближалась группа мятежников, тащивших на себе раненых; только у одного лучника руки были свободны. Стражник вскочил и скрылся в облагороженных насаждениях сада, и алая кровь друга виднелась на его щеке.       Знахарки ворожили над покалеченными, звякали сосудами с какими-то жидкостями, натирали что-то в ступках. Аласт искоса наблюдал, как на его раны раскладывают кашицу из неизвестного ему растения.       — А это каланхоэ, тропическое снадобье, — вещала старуха своим подопечным. Юные девицы обступили постель, внимательно наблюдая. Скоро может статься, что каждой из них придётся иметь на попечении не одного раненого. Некоторые из учениц пересиливали себя, шатаясь от вида увечий и звучания протяжных стонов боли. Но у каждой на лице — твёрдое уверение в том, что кровью вояки истекают не за зря. Знахарка склонилась к пронзённому плечу, прошептала какой-то заговор и с воспитанницами двинулась дальше.       — Этот клинок знает только скорбную песнь. — Старый кузнец, хозяин дома, задумчиво рассматривал на рукояти кинжала парящего орла — герб королевского рода; оружие с таким украшением получали только признанные королём герои. Аласт коротко взглянул на отмытый от крови клинок — трофей, из него же извлечённый.       — А какой знает другую?       Старик невесело усмехнулся.       — И то верно… Ты глянь, войной болеет вся земля. Отцы учат сынов рубить, не глядя. Матери ведают дочерям о тех, кого потеряли. Кровью пропитаны наши поля, ручьями течёт она в наши реки. Ищет война свою дорогу в каждый дом, а самое главное — в каждую голову, — скрипел старец, укоризненно качая головой.       — Тебе ли об этом вещать, кузнец? Из-под твоего же молота рождаются оружия те, которыми и мы рубим, и нас рубят, — Аласт говорил негромко; боль уходила, можно было и в спор вступить.       — Я б без дела не остался, не будь нужна ковка орудий смертоносных. А вас без меча оставь, иголками друг друга заколете. Не в нашу пору началась война, и не в нашу кончится. И точно уж не на мне.       Аласт промолчал, отводя взгляд на лунный лик за окном. Где-то, на ком-то войны закончатся. А ему, к несчастью, есть ещё за что костьми лечь.       Наследник королевского рода, юноша тринадцати лет, высокий, худощавый и бледный — не от испуга, а по природе своей — следовал за гувернанткой. На неровном каменном полу и невысоких стенах туннеля плясали тёплые отсветы огня фонаря, качающегося в тонкой руке женщины. Ковен замыкал триаду, напряжённо вглядываясь в сумрак пути перед ними. Тайный ход вёл к конюшням, но там им показываться пока было нельзя — ему доложили, что мятежники уводили лошадей. Беглецы остановились: туннель расширялся, и им предстали две полусферические выемки в стенах, где можно было переждать. Гувернантка разложила подстилку и с поклоном предложила королевичу отдохнуть. Тот со вздохом опустился на подушки, а сопровождающие сели в выемке напротив, приглушая свет фонаря.       — А что же с Его Величеством, Вы знаете? — тревожно прошептала гувернантка. Ковен глянул в сторону наследника и, помедлив, покачал головой. — Ох, что ж они творят! — вполголоса причитала она.       — И сами не ведают, — столь же тихо отозвался стражник. — В какую смуту нас сведут, не видят.       — Откуда им что-то видеть! — неожиданно донёсся голос королевича, чьё гневное лицо едва улавливалось в полумраке. — Хотят оставить земли эти без божьего помазанника. Чтобы и солнце в наших долинах больше не вставало? Безнадёжная чернь.       — Простите, Ваше Высочество, не хотели Вас побеспокоить, — наклонилась к земле гувернантка. Ковен опустил голову.       — Пустое, — отозвался наследник. — В такое время что может меня ещё сильнее обеспокоить? Если с отцом что случилось, таков уж мой долг — перенять бремя правления. Не миновать мне этой доли. А эти — кого хотят посадить на престол? Кто из них разумеет хоть в дипломатии, хоть в законах, да кто бы хоть писать-то умел? — юный господин с досадой махнул рукой.       — Всё так, Ваше Высочество, воистину так, — проговорила гувернантка. — Кто ж из простолюдинов сможет с Вашими познаниями потягаться?       Ковен молча всматривался в очертания королевича. Уверенность, дерзость, вера в святой долг монарха, — в нём читались черты короля, которому Ковен присягал на верность много лет назад. Много горделивых мужей было среди стражников, не любивших преклоняться перед вальяжной знатью, но, как ему виделось, они всегда самозабвенно припадали коленом к земле при виде короля. И Ковен в их числе — со временем честолюбивые помыслы сменились преданностью. Он слукавил бы, сказав, что всецело верит в святость миссии королевского рода. Он уважал короля, но — не каждое его решение. Искреннее всего он полагал, что, отдавая жизнь служению монарху, он служит государству и народу. Впрочем, для него эти понятия, видимо, были ближе, чем для коронованных особ.       На стенах задрожал чужой свет и послышались шаги по каменному полу со стороны выхода у конюшен. Ковен вскочил и повёл было королевича обратно к замку, но огонь факелов осветил и эту часть туннеля. Он обернулся — гувернантка отступала от них, приближаясь к толпе повстанцев, показавшейся в узком проходе. Стражник заслонил собой юношу, обороняясь мечом. Не столько осознание собственной неминуемой смерти, сколько потери наследника пронзило его грудь горечью болезненнее любого клинка.       — Нам не нужна твоя смерть, отважный защитник, — размеренно заговорил один из мятежников. В ножнах лежал его тяжёлый меч с золочёным орлом на рукояти. — Нам нужно лишь окончание деспотии. Готов ли ты отступить?