Зеркала имеют феноменальную память

Костлявая ветка тополя, нервно дёргается от очередного порыва ветра и, с мерзким звуком, царапает стекло, единственное, на всю округу, за которым горит тусклый свет. Настольная лампа не способна осветить комнату целиком, но обитающему здесь мужчине это было не столь принципиально... Моисею Максвеллу вообще не нужен был свет, поэтому, если бы лампа перегорела, то осталась бы незамеченной. Учёный вот ужеуже два месяца ничего не замечает... Ни чувства голода, которое сводит желудок, ни людей, стремящихся выразить соболезнования, ни даже противного скрежета веток, стоящего рядом с домом, дерева. Мир для Моисея превратился в палитру неаккуратного художника, который случайно смешал на ней всё имеющиеся краски, получив лишь один грязный оттенок серого. Отвратительный цвет с разводами запаха траура, панических атак и ночных кошмаров, от которых известный учёный прятался между бодрствованием и полубредовым состоянием. В углу комнаты стоит огромное зеркало, занавешенное, словно саваном, чёрным покрывалом. Оно, через атласную ткань, пронизывает Моисея своим ледяным взглядом. Зеркала имеют феноменальную память. Оно ещё помнит, светлые дни в этом доме, что сиял благополучием и счастьем. Помнит и образ молодой хозяйки, что каждое утро крутилась перед ним, разглядывая растущий живот. — Моисей, посмотри, наш малыш уже такой большой! — смеялась женщина, бросив озорной взгляд в сторону мужа, который стоял рядом, и неловкими движениями рук, пытался завязать галстук. — Даже не верится, что уже сегодня мы узнаем его пол, — Женщина снова погладила живот, любуясь своим отражением. — Это событие станет ещё грандиознее, если мы на него не опоздаем, — буркнул ученый, просчитывая время прибытия в клинику так, что бы не опоздать на важное совещание после. — Ты такой бука, — шутливо надув щеки, бросила женщина, и прильнув к мужу, ловко завязала неподдающийся галстук. Моисей в мгновение оклемался от работы, почувствовав, что мог обидеть супругу. В последнее время он вкладывает много усилий в развитие компании, забывая о том, что ему действительно дорого. Лера обижалась на мужа. Она считала, что денег у них не хватит разве на то, что бы "переиграть смерть". На что Моисей всегда пытался возразить, приводя сложные аргументы и часовые философские речи. Но сейчас Лера была права, никакого повода для спешки не было. Компания находилась на пике успеха, клиника, где их с женой ждали, была личной собственностью семьи Максвеллов, и сможет принять их в любое время, а на важное совещание можно было и чуть-чуть опоздать. — Подожди меня пару минут, — шепнула женщина и ринулась к шкафу, за, выглаженным с вечера, платьем, но Моисей остановил её, нежно перехватив за запястье. — Мось? — Лера подняла на него слегка удивлённый взгляд и застыла, встретившись с влюблёнными глазами мужа. Моисей аккуратно убрал с её лица, выбившуюся из-за уха, прядь рыжих волос, стараясь рассмотреть каждый сантиметр кожи. — Ты такая красивая, — прошептал мужчина, и притянув лицо супруги, поцеловал её. — моё чудо.... — Моё солнце... — произнесла женщина, подражая его тону. — А знаешь, Лер, — улыбнулся учёный, — клиника может и подождать. С этими словами, Моисей подхватил на руки жену, которая весело взвизгнула от неожиданности. Она звонко смеялась, развязывая галстук на шее мужа, по пути к спальне. Зеркала имеют феноменальную память. Оно помнило про события полугодовалой давности, так же чётко, как и то, что происходило в последние месяцы, когда звонкий женский смех превратился в печальный плач рояля и приторно-липкий запах белых, слегка повядших, лилий, которыми устилали гроб покойницы. Помнило оно и десятки лиц незнакомых людей в чёрных одеждах, что приходили сюда для того, что бы проводить в последний путь молодую женщину и шепотом, в укромном уголочке, обсудить, как ни деньги, ни личные клиники, ни величайший учёный- муж, не смогли спасти её от смерти. И если всё это, со временем, смоется со стеклянно-серебряной поверхности, то одно лицо зеркало точно запомнит... Лицо человека, с пустыми глазами. Лицо убитого горем мужа, что в одночасье, при непонятных обстоятельствах, потерял любимую супругу. Лицо живого, что мечтает умереть... Зеркало помнит всё, стыдливо пряча глаза под чёрным покрывалом, но Моисей кожей чувствует этот взгляд. Он так долго смотрел на чёрную струящуюся ткань, что сил терпеть больше не осталось. Мужчина подносит ко рту бутылку дорого портвейна и, морщась, делает глоток. В комнате витает тишина, напоминающая учёному, что всё, чего он добился за эти годы, было пустой тратой времени. К чему весь этот блятский успех, если он бессилен перед лицом смерти? Она оказалась права. Тишину пронзает оглушительный треск стекла. Летящие в разные стороны блестящие осколки и капли невыпитого портвейна, звенели о поверхности стен, мебели и кафеля, продолжая триаду звуков. Так плачут зеркала, когда перестают помнить.... В комнате снова настала оглушающая тишина, но на этот раз, ей было суждено недолго. Звуки разбитого зеркала, сменил звук плача младенца, и он сумел заполучить себе намного больше внимания. Моисей встал, и шаркающей походкой, иногда опираясь о стены узкого коридора, направился в соседнюю комнату, где стояла колыбель его двухмесячной дочери. — Я докажу, что сумею обыграть смерть! — произнёс в пустоту мужчина, прижимая младенца к себе, — Обещаю, Лера.....