В подсолнечных дебрях

Антон по собственной инициативе никогда бы не поехал летом на поле с подсолнухами — зачем оно вообще надо? Ну да, скорее всего там будет красиво, множество подсолнухов, всё такое яркое и слепящее, но разве это может сравниться с лежанием на кровати под кондиционером, тишиной и возможностью в любой момент принять освежающий душ? Вот и он считает, что даже смысла сравнивать нет, всё равно победит второй вариант. А ещё Антон не такой фанат всей этой флоры, Арсений вместе с фауной по этой части, а он же предпочитал просто фотографировать что-то красивое, будь то природа, животные или Арсений. Не было ни единой предпосылки к тому, что в двенадцать часов утра, когда нормальные люди только вылезают из кровати, он окажется в том самом поле с подсолнухами. Антон Арсения любил, но в такие моменты очень хотелось прибить своего затейливого молодого человека, в голову которого идеи приходили со скоростью света. Планета интересная, побывать там хочется — отчасти, чтобы поток этого безумства приостановить, иначе он точно не доживёт до арсеньевского возраста с его выкидонами. Всё началось с того, что ближе к восьми утра на Антона навалилось нечто, начало его толкать и жужжать что-то непонятное на ухо. Как оказалось потом, это непонятное жужжание было Арсением, который как раз решил поделиться гениальной идеей. — Антон, ты меня вообще слушаешь? — раздаётся возмущённое фырчание над ухом, и ему ничего не остаётся, кроме как открыть глаза и максимально внимательным взглядом посмотреть на своего (не) молодого человека. — Конечно слушаю! Только... — расплывается в дебильной улыбке, зная, что это подействует. — Ещё разок лучше повтори, а то мой сонный мозг не воспринимает информацию, — кажется, Арсений хочет ответить что-то язвительное, но выслушивать с утра уколы не хочется, так что приходится спасать ситуацию. — Тем более, когда её говоришь ты. Я не могу отвлечься от твоей неземной красоты, — льстит он больше нужного, но тонкие губы дёргаются в подобие улыбки, а это — уже победа. — Ты же понимаешь, что когда-нибудь я перестану вестись? — Арсению самому становится смешно; сморозил самую настоящую глупость. Они оба знают, что он — не перестанет. — Мне нужна фотосессия в подсолнухах. Ты только представь: солнышко, светло всё так, голубое небо безоблачное. Хотя с облаками тоже подойдёт. И много подсолнухов. Почему я раньше о таком не догадался? Арсений отзывается с таким восторгом, что Антон не может его не поддержать — всегда поддерживал и будет, даже со всеми этими безумными идеями. Тем более, подлецу всё к лицу, а цветы особенно шли. Да и если подсолнухи свежие, то можно будет попросить принести немного семечек, а это уже какая-никакая польза. — Крутяк, обязательно замути, — не ленится и даже из-под одеяла высовывает руку, показывая большой палец. — Тогда можешь идти в душ и завтракать, — хлопает в ладоши, довольно вскакивая с кровати. — Не, Арс, я поваляюсь ещё, а то вон, ты рано вскочил. В выходные так нельзя, — Антон зевает и укладывается обратно под одеяло, прикрывая глаза. — А потом будешь собираться как в жопу ужаленный? Нет-нет, знаю я тебя, давай, — с этими словами Арсений совершает бессердечный поступок: подходит и одеяло стаскивает с него, отбрасывая в сторону. — Куда собираться? Зачем? — сонно хлопая глазами, Шастун отворачивается от него, надеясь, что так Арсений поймёт, что попытки расшевелить бесполезны. — Ты прикалываешься? — брови Арсения в такие моменты начинают жить своей жизнью. — Я кому только что про подсолнухи и фотосессию рассказывал? — Мне? — неуверенно раздаётся снова из-под одеяла. Арсений обиженно дует губы, а потом только машет рукой и усаживается на кровать, строя из себя самого оскорбленного человека — а поскольку его очень сильно оскорбили, тут и строить не надо. Антон, конечно, рад тишине в такую рань, но его напрягает слегка молчание Арсения, который совсем недавно что-то хотел. Нет, вот что за человек: даже замолчав, заставляет думать о себе. Возможно дело в том, что Антон всегда думает о нём. Одеяло второй раз летит в сторону, становится даже хорошо: от него слишком душно было, а лежать без одеяла некомфортно, так что приходилось париться. Он сразу к Попову подползает, подбородком упирается в плечо и молчит, ожидая, пока тот начнёт говорить. Или не начнёт. — Я совсем не догоняю, как связан я и твоя фотосессия с подсолнухами, — признаётся честно, ни капли не смущаясь: с этим человеком можно было тормозить, он никогда не осудит, только лишний раз введёт в курс дела. — Наверное напрямую? — он разворачивается к Антону лицом, смотря как на маленького несмышлëныша. — Я хотел, чтобы ты меня сфотографировал. А потом я тебя. И мы просто провели время вместе. Но я понимаю, что у тебя есть дела поважнее. Антон начинает губу жевать, смотрит побитым котёнком, складывая в голове пазл. Значит, не просто так рассказывал всё это. Фотограф из него такой же как и балерина, но Арсений точно поспорит с таким заявлением — они уже устраивали несколько импровизированных фотосессий, которые понравились им двоим. Антон считает, что исключительно из-за модели. Арсений же обратное. А ещё становится немного стыдно: Попов уже продумал им интересное времяпровождение, а его кроме сна ничего не волновало. Конечно, перспектива тащиться утром непонятно куда — так себе, но тащиться непонятно куда с Арсением, потом фотографировать его, много дурачиться и развлекаться — уже лучше, практически идеально. — Лады, подсолнухи так подсолнухи. — Не нужно, Антон, как-нибудь обойдусь, — у Арсения не получается звучать не обижено. — А я не обойдусь. Арсений разворачивается, смотрит с возмущением, но сейчас его возмущение никого не волнует, потому что Антон вздыхает и обнимает его крепко, не даёт выбраться: знает, что сейчас это нужно им двоим. Никто не может сказать, сколько по времени они сидят вот так, но теперь оба чувствуют себя хорошо, и Антон морально настроен ехать куда-то по такой жаре, а Арсений перестаёт строить королеву драмы. — Я уже подыскал место... — Когда успел? — Просто очень хотелось, — с каплей смущения отвечает Арсений, наконец позволяя улыбке вырваться наружу. — Тогда ты правда согласен? Сам хочешь? Порой Антон удивлялся тому, какой язвой может быть Арсений, но одновременно с этим таким чутким человеком, переспрашивающий одно и то же по нескольку раз, лишь бы точно быть уверенным, что всё хорошо и устраивает их двоих. Да, Арсений мог разбудить его рано утром, наплести какую-то чушь, успеть обидеться несколько раз, но как только дело перетекало в серьёзное русло, то внимательно к нему прислушивался, запихивал свою вредность куда подальше, изредка даже убивая своей чуткой заботой — серьёзно, Антон не сможет такими темпами никогда на него злиться, а из него и так уже наглым образом вьют верёвки. — Да, Арсень, правда сам хочу. Не хочу отдавать тебя какому-то фотографу, — окончание фразы произносит совсем тихо, наивно полагая, что Арсений может упустить такое. — Вот и не надо, — Арсений в лоб его целует целомудренно, уворачивается со смехом от полноценного поцелуя и с кровати вскакивает, начиная носиться по комнате. — Тогда собирайся уже, что-нибудь удобное и приличное выбери? Хотя ладно, просто чтобы не спарился. И воду нужно будет купить, мы там надолго. Я нам крем возьму, а то ты сгоришь весь, — он раздаёт указания и в тумбочке начинает копаться, видимо, как раз в поисках крема. Антон слушает внимательно, хотя сам не понимает, к чему такая подготовка: они едут просто фотографироваться, или Арсений умолчал о чём-то? Впрочем, если тот хочет позаботиться о них до такой степени, то против он ничего иметь не будет, скорее наоборот. Пока Попов продолжает копошиться, он обратно укладывается на кровать, но в этот раз просто смотрит в потолок, осознавая, на что он подписался. С одной стороны, будет жарко, жарко и ещё раз жарко, но с другой — довольный Арсений, новые фотографии и очередной момент, который он обязательно запомнит и сложит в их коробочку общих моментов. А ещё совсем немного льстило, что Арсений доверял ему такую важную роль, — фотографа — ведь он относился к этому делу очень серьёзно и кому попало фотографировать себя не разрешал, по крайней мере не выкладывал уж точно. Пару раз они оба порывались выложить фотографии с отметкой фотографа в лице Антона, но в последний момент оба сливались, и дело даже не в страхе каком-то — это слишком личным было, только для них двоих. Арсений пихает несколько кремов в антонов рюкзак, закидывает туда кепки с солнечными очками, хочет спросить о необходимости в зарядке, но когда поворачивается к Антону, то замирает и просто смотрит. Под пристальным взглядом не совсем уютно, Антон вопросительный кидает, но когда не получает никакого ответа, то просто пожимает плечами; он совсем не против был, чтобы им любовались. Приятно. Арсению бы уточнить про зарядку, перестать выглядеть дураком, но он не может, чувствуя затапливающую нежность. Антон настолько простой человек с добрый сердцем, что его можно разбудить, загрузить с самого утра чем-то, затащить в свою авантюру, а он не то что ругаться не будет, так ещё согласится на всё, лишь бы рядом быть. Слегка эгоистично, но перед этим они решили и Антон сказал, что он совершенно не против — друг другу незачем врать, таким они никогда не занимались. Нежность затапливает до той степени, что резко хочется бросить абсолютно всё, завалиться к нему в кровать и послать свою же идею с цветами куда подальше. И Арсений рюкзак в сторону ставит, запрыгивает практически на постель, сразу же оплетая Шастуна конечностями — чтобы никуда не сбежал. Антон такого не ожидает, смотрит на него с любопытством: — Ты чего? — логичный в такой ситуации вопрос. — Просто люблю тебя, — с этими словами Арсений тянется к нему, не давая ответить на вопрос. Улыбается хитро, накрывает своими губами его, на нежности не разменивается и проталкивает язык в его рот. Руки чувствует на своей талии, довольно мычит — поощряет — бёдра чужие седлает, рассматривая внимательно Антона. Не без того растрёпанные волосы стали похожи на гнездо, взгляд уже поплывший, а в шортах выпуклость говорит сама за себя. Антон пытается ущипнуть и погладить, хочет как можно больше урвать, вот только забывается, что есть риск потерять всё. Арсений позволяет себя трогать, бесстыдно трётся, припадает губами к шее, оставляет один единственный засос — знает, что тот останется на несколько дней и на будущих фотографиях будет видно, но эта мысль заводит ещё больше и приводит к тому, что он языком проходится несколько раз по одному и тому же месту. Антон горячий во всех смыслах, его хочется попробовать всего, особенно вот так с утра, когда тот ленивый совсем и наполовину сонный, но организм никогда не подводил, исправно работая только с одним человеком. Антон вовсю наглаживает задницу, но не успевает больше ничего сделать — Арсений какого-то хера слезает, с невозмутимым видом усаживается на край кровати. В этот раз начинать говорить приходится Арсению. — Ты только не волнуйся, но у нас на носу фотосессия! Нельзя отвлекаться, так что я в душ, а ты по мелочи нам с собой доложи, — специально не даёт себе задать вопросы и скрывается в ванной комнате, не чувствуя даже угрызений совести. Антон пребывает в полнейшем ахуе, смотрит в стену с приоткрытым ртом, пытаясь переварить то, что его наглейшим образом успели возбудить и оставить неудовлетворённого. Нет, вот кто так делает? Он страдальчески вздыхает, хотя знает, что из ванны Арсений не услышит, поэтому ломает трагедию только для себя. — Арсений не даст. Антон переводит взгляд сначала на потолок, а потом опускает на свой стоящий член. — Пиздец. *** Солнце жарит до такой степени, что хочется развернуться и сразу же вернуться домой, но по какой-то причине Арсений не разделяет его плохого настроя — вон, у Антона лицо корчится так, будто ему подсунули лакрицу, сказав, что это самая вкусная еда, а Арсению хоть бы хны — улыбается довольно и в окно смотрит, достаёт телефон и уже делает несколько снимков. Зачем-то Антона за рулём фотографировать начинает, просит попозировать и в ответ получает средний палец: Антону не жалко, если хочет, пусть фотографирует, но не перебарщивает. — Ты хотел, чтобы мы откинулись здесь? И нас красиво похоронили в этом поле? — Антон не может не высказать своё недовольство, но сразу же об этом жалеет: Арсений смотрит таким взглядом, что холодок пробегается по коже. — Прекрати нудить, мы ещё даже не вышли! Посмотри, как красиво, — Арсений не теряет надежды зарядить его своим энтузиазмом. Антон хмурится, и тяжело вздыхает теперь Попов. Достаёт тот самый крем, Антона за подбородок хватает, поворачивает на себя, двигается чуть ближе. Выдавливает немного смеси на пальцы, по горошине оставляет на лбу, щеках и подбородке, а с тихим смехом пачкает кончик носа. — Ну Арс, — сопение раздаётся недовольное, но здесь чистой воды враньё: Антону нравится чувствовать на себе нежные арсеньевы руки, больше нужного нравится и возвращаться к утреннему инциденту не хотелось, здесь не будет возможности сходить в холодный душ. — В глаз не тыкни, ёпт, — прекрасно знает, что в глаз ему никто не ткнёт, но сейчас настала его очередь быть врединой. Тем более, что на каждое такое недовольство Арсений вздыхал театрально — уж больно интересно. — Я сейчас в другое место тебе ткну, — Арсений звучит серьёзно, так что на всякий случай Антон решает взаправду помолчать и придержать своё фырчание, хотя очень хочется уточнить, чем и куда он собрался тыкать. Антон не знает, как это работает, но Арсений чуть ли не светится и этим свечением становится похожим на подсолнух, а они ещё даже не начали фотографироваться. Антон очень боится, что не сможет устоять и точно ослепнет от такой красоты. В голову закрадывается мысль, что возможно не зря его разбудили так рано. Да и сжариться он не сжарится — вон, Арсений кремиком мазюкает, останется очки с кепкой нацепить. Мужчина размазывает крем по его лицу, делает это так сосредоточенно, что не замечает, как Шастун корчит забавные рожицы. Крем впитывается, Арсений наклоняется ещё ближе и кончиком носа утыкается в родную щеку — в эту секунду Антон замирает, не особо понимает, что происходит вообще, но дыхание на всякий случай затаивает, а ещё рассматривает его вблизи: видит родинки красивые, гладкую щëку и светлый лоб. И пока один смотрит, второй нюхать начинает, вдыхает запах чистой кожи вперемешку с кремом, пытается насытиться этой свежестью, понимая, что этот аромат лучше всяких парфюмов. — Арс, тебе нормально? — с улыбкой широкой спрашивает, но этим самым отпугивает мужчину, который напоследок кончиком пальца тычет его в щёку, невозмутимый вид делая. Одно слово — актёр. — Я проверял, не просроченный ли крем, — пожимает плечами, садится ровно и уставляется в окно. — А то мало ли, намажу, а у тебя всё вздуется, — решает добавить для пущей убедительности. Да уж, Арсений в любое время и любую погоду остаётся Арсением. Кажется, если его похитят зелёные человечки, это сразу станет понятно: вряд ли у инопланетных существ есть такие нюансы. — И как прошла проверка? — Антон старается, но всё равно смеётся, не обращая внимания на пихание ногой. — Нормально прошла, — бурчит. — Жить будешь, — с этими словами Арсений хватает кепку и надевает её на Шастуна, с уже довольным видом осматривая свои труды. — Я тоже хочу. — Проверить крем на свежесть? — Тебя намазать. Арсений на несколько секунд подвисает, но потом кивает головой, протягивая ему баночку. Баночку забирают, открывают и зачерпывают слишком много крема — Арсений кривится и цокает недовольно, прекрасно зная цену небольшого бочонка. Но, кажется, волнует это только его, потому что Антон сначала на руку себе немного мажет, к носу подносит и измазывает его, тихо матерится. С носа крем убирает, случайно чуть ли не облизывает и отплевываться начинает. Арсений в этот момент думает о том, как так вышло, что это — его почти супруг. Прохладная масса на тёплой коже ощущается слишком приятно, Арсений не сдерживает довольного мычания, пока Антон вскидывает брови — если бы он знал, что это так приятно, то чаще предлагал свою помощь в нанесении всяких штучек. Остатки крема Антон размазывает на свои руки, а как только тот собирается отстраниться, за плечо его хватает и чуть сжимает, тем самым намекая, что отстраняться пока рано. Причину, разумеется, не говорит — больше нравится показывать. Пока Арсений в недоумении голову склоняет, напоминая птенца, Антон губы растягивает в улыбке, уже предвкушая, как будет мстить за утро. Так делать нельзя, это нечестно и некрасиво, но если Попов не думал, почему о таких вещах должен задумываться он? Открытая шея манит так сильно, что сдерживать себя невозможно. Хочется. До безумия хочется укусить, вылизать и поцеловать, оставить свои следы и любоваться ими, а ещё услышать ожидаемую реакцию. Некоторое время они оба тормозят, и если Арсений от непонимания происходящего, то Антон пытается растянуть удовольствие, заранее ощущая каждой клеточкой тела их общее удовольствие. Он не предупреждает, просто в один момент наклоняется, проводит языком по шее, оставляя влажный след. Раздаётся удивлённый выдох, за которым должны посыпаться вопросы вместе с нотациями, но допускать этого нельзя — лижет ещё несколько раз, начинает дуть в это место, крепче сжимая плечи. Быстро входит во вкус, целует бледную кожу, зацепляет несильно зубами, а как только чувствует ладонь в своих волосах, мычит удовлетворённо. Родинки мелкими поцелуями осыпает, к ключицам переходит, ямку вылизывает, от нетерпеливого ёрзания улыбается — арсова реакция всегда была лучшей наградой с мотиваций в одном флаконе. Арсения легко распалить, он это прекрасно знает и нагло пользуется — мужчина кудряшки перебирает, полустон слетает с его губ. Плевать на неудобства, кажется, что Арсений хочет прилипнуть к нему, немо просит о большем, но на этом заканчивается даже малое. Антон прекращает терзание шеи, с хитрющей улыбкой усаживается прямо, а потом щёлкает по носу ничего не соображавшего Арсения. — Шастун, — угрожающе произносит. — У нас на носу фотосессия, — с коварной усмешкой припоминает Арсению его же слова, с удовольствием наблюдая за тем, как меняется его выражение лица. Сначала хмурит брови, потом приоткрывает рот, а через несколько секунд в глазах появляется ясность одновременно с желанием убивать: понял отсылку. — Шастун! — а теперь пискляво-крикливо. — Не переживай ты так, обязательно возьмёшь мою фамилию. Арсений хочет сказать что-то ещё, но не решается и замолкает, уж больно трогательно Антон сказал это. Пусть изначально и в контексте шутки, но они оба прекрасный знали, что на самом деле никакие не шутки; нужно подождать ещё полгодика, а потом взять отпуск недельки на две, улететь в Испанию и расписаться там. Голову заполняют мысли о светлой любви, прибить своего женишка больше не хочется, но его дыхание фантомно ощущается до сих пор, а ещё колени чуть дрожат. Ему нужно прийти в себя, слегка остудить свой пыл и направить энергию в другое русло: ни в коем случае нельзя с посторонними мыслями и желаниями фотографироваться, ведь камера видит абсолютно всё. Перед камерой Арсений обнажал душу, вкладывал частичку себя и старался блистать таким образом, чтобы потом на снимках можно было увидеть всё, что он хотел донести. Прочитать эмоции, получить бешеный заряд, возможно вдохновиться на что-то своё. Некоторое время они сидят молча, Антон даже ничего не задевает и не кряхтит, смотрит куда-то в сторону и просто ждёт. Пожалуй, за это Арсений благодарен ему втройне — он никогда не давил, не задавал лишних вопросов и шёл на такие мелкие уступки, поддерживая. Если нужно поехать ранним утром на подсолнечное поле — без проблем. Если нужно отдать свою куртку тёплую, потому что кое-кто забыл — как два пальца об асфальт. Кастинг прошёл неудачно? Ничего страшного, Антон наведёт порчу на всю съёмочную группу и лично на того, кто ему отказал. Арсению иногда кажется, что нельзя любить так сильно. А потом Антон соглашается закосплеить Геральта с Лютиком и он натурально растекается любовью к своему молодому человеку. Вспоминает о том, как позавчера стоял у плиты несколько часов и с помощью великого интернета пытался приготовить вкусный борщ. Как чуть не порезал палец вместе со свёклой, несколько раз психовал, фартук оказался в мусорном ведре в порыве эмоций, но это определённой стоило того, чтобы уставший Антон пришёл с работы и попробовал его кулинарный шедевр. Сказал, что вышло как у мамы. Да, может процесс приготовления был утомительным, но антонова улыбка — то, ради чего хочется стараться. Арсений погружается в свои мысли так глубоко, что не сразу реагирует на тычок. Видимо, они просидели слишком много времени, раз Шастун решил его побеспокоить. — Ну так чё, мы пойдём тебя в цветочках фотать? — Антон глазами хлопает, так наивно смотрит, будто боится, что Арсений сейчас откажется от этой затеи и попросит вернуться домой. Вроде такой брутальный, с цепями своими тяжеленными и перстнями, но на деле — медвежонок. — А, да, конечно пошли. И теперь, когда у них двоих кожа поблескивает от крема, глаза закрыты очками, а голова кепкой, принимается общее решение выходить на улицу и наслаждаться природой. Конечно, не без камеры. — Арс, давай только не как в прошлый раз? Сейчас забацаем тебе фотки и домой валяться на кровати, согласен? — Антон прищуривается и внимательно на него смотрит, хоть и бесполезное занятие: через очки арсовы глаза он не увидит, но ложь распознать всё равно сможет. — Посмотрим. И это «посмотрим» наталкивает на мысли о том, что дома они окажутся не раньше вечера, а спина уже сейчас вместе с ногами хочет оказаться на мягкой постели. Убедившись, что машина припаркована нормально, Антон берёт Арсения за руку и подходит к самому полю, понимая, что придётся постараться ради нормальных фотографий. — У тебя ладошка потная, — Арсений не пытается задеть или обидеть, просто констатирует факт, хотя сам, несмотря на свои слова, не собирается отпускать его. Кажется, ворчание уже в крови. Антон на это фырчит, брови приподнимает, безмолвно спрашивая: «Неужели ты до сих пор не запомнил, что у меня так всегда?» Арсений согласно моргает, головой кивает: «Конечно запомнил». — Терпи, я не хочу потерять тебя в подсолнухах. А ты тоже цветочек, так что сольёшься с ними, — Антон до безумия обожал смущать Арсения, а ещё больше любил видеть, как тот пытается справляться с этим: до ужаса милое зрелище. — Сам ты цветочек, — Арсений бурчит себе под нос, но ладонь сжимает крепче, чтобы точно не рассоединиться. Они вместе куда-то идут — проводником выступает Арсений, старается следовать какой-то своей внутренней карте, ведёт их по разным тропинкам, но через несколько минут останавливается с широкой улыбкой. Антону кажется, что изменилось ровным счётом ничего, разве что подсолнухи теперь окружали со всех сторон и росли не настолько плотно, чтобы стоять и постоянно рассоединять их. Место неплохое, вот только от солнца здесь скрыться нельзя, а ещё летали какие-то пчёлы или шмели, а может осы; Антон понятия не имел, живя по принципу, что если жужжит и летает — надо бежать. Здесь бежать некуда, а ещё Арсения одного оставлять нельзя, так что придётся в крайнем случае принести себя в жертву. Зато Арсения не смущало вот вообще ничего: тот вертелся в разные стороны, трогал подсолнухи. И лепесточки, и стебельки, и серединку. Порой он поражался, как человек может доёбываться буквально до всего? Бедные улитки и морские ежи, с которыми он фотографировался. Фотосессия была непрофессиональная, так что никакого специального оборудования они с собой не брали, ограничиваясь камерой антонова телефона. Разблокировав экран, он прищуривается, пытается рукой сделать тень, а Арсений уже тут как тут, заглядывает в экран с любопытством, чуть ли не носом тычась. — Ну чего так долго? — кажется, у кого-то начинало заканчиваться терпение. — Да блин, я ничё не вижу с этим солнцем! — Я могу отойти. Антон взгляд на него нечитаемый поднимает, несколько секунд просто смотрит и головой машет, но потом смешки вырываются наружу, а за такое маленькое представление приходится получить в плечо — от такого каменного лица и молчания Арсений обычно напрягался. На самом же деле Антон радовался, до безумия радовался, когда Арсений вкидывал такие штуки, потому что мало любить человека. Нужно, чтобы этот человек тоже любил себя, иначе будет сложно. А Арсений любил. Правда, иногда перебарщивал, иногда наоборот концерты устраивал, но любил. Арсений наглейшим образом забирает его телефон, отворачивается и что-то нажимает, после чего с сияющей улыбкой отдаёт уже горящий экран. Антон кивает с благодарностью, включает камеру и на пробу делает несколько снимков. Модель начинает ворчать, ведь «Ну я же ещё не подготовился, подожди! Дай причесаться. И очки лучше сниму. Как лучше, в кепке или без? Антон, у меня лицо сейчас было дебильное, удали немедленно!» сопровождало любую вылазку, но Шастун уже давно привыкший: знает, что нужно кивнуть, с серьёзным видом просто полистать меню телефона, а потом сообщить, что все нежелаемые фотографии удалены. Нечестно? Возможно. Но удалять такие живые кадры, где Арсений был максимально настоящим — самое коварное преступление. Антон фотографировать Арсения очень любил, пускай в такие моменты тот и превращался в самую настоящую зануду. Здесь окно открыть не получится. Но надежда не умирает — быть может, сегодня случится чудо и всё пройдёт гладко? Нет, чудес не бывает. — Антон, ты криворукий или что? Я тебе что сказал? — Что ты мне сказал? — Ты сейчас получишь подсолнухом по голове, — угрожающий зырк исподлобья. — Понял, понял, — в знак примирения руки вверх поднимает, а потом смотрит с ожиданием, намекая, что лучше авторскую затею ещё раз рассказать, эффективнее будет. — На передний план в фокусе берёшь подсолнух, я должен получиться смазано и находиться как бы за ним, понял? — разжёвывает ещё раз, надеясь, что Антон сделает всё правильно. — Неа, не понял, — Арсений на этот выпад уже закатывает глаза, но Антон не позволяет себя перебить, доводя мысль до конца. — Почему какой-то подсолнух должен быть на всю фотку, если красивый ты? — Антон, ну… Это такая задумка… — Меняй. Мне нравится, когда ты в фокусе крупным планом, а какие-то там семечки позади, — с важным видом говорит, явно готовый отвоёвывать свою точку зрения. — Антон… — Я много лет Антон. И вообще, я фотограф, мне виднее. Арсений понимает, что спорить со своим упёртым фотографом бесполезно, а ещё на щеках выступает предательский румянец. Конечно, он попытается спихнуть это на жару и солнечные лучи, но Антон не дурак — всегда догадывался и будет догадываться об истиной причине. Это приятно, внутри всё сжимается, а у самого Арсения появляется ощущение, будто он расцветает. Кажется, что на протяжении стольких лет был обычным, совсем непримечательным бутоном, который старался и рвал листики ради того, чтобы потом стать красивым цветком. И постепенно он распускался, но окончательно раскрылся только вместе с Шастуном. Да, может он не стал каким-то образцовым цветком, примером для остальных и желанием каждого, но он стал тем, кем хотел. С заботой и теплом он сумел добиться того, чтобы лепестки были крепкими, не рассыпались, а аромат никогда не исчезал. — Чего такой довольный? — Антон вопросительно на него смотрит, пусть внутри и радуется тому, что Арсений улыбается. Улыбка вообще ему шла, даже бежала: ямочки становились видны, в которые он сначала тыкал пальцем, а потом под арсово ворчание и губами. — Да так, — мечтательно хлопает глазами, а потом головой только мотает, тем самым говоря, что пора возвращаться к тому, зачем они вообще приехали сюда. Первые полчаса идёт настолько туго, что Арсений бесстыже выдаёт несколько панчей про смазку — Антон в глубине души гордится тем, что помнит абсолютно каждый, Арсений на концертах любил такое. Вот только на концертах антураж подходящий и биты, а здесь летнее солнце, чистое небо и подсолнухи жёлтые, а ещё шелест ветра едва слышимый — обстановка максимально неподходящая, но он всё равно смеётся и подыгрывает ему. У Антона потеют ладони, на всякий случай он обхватывает телефон крепче, из-за чего слегка трясёт его и смазывает кадры. То палец от камеры не уберёт; то экспериментирует с режимами и получается херово; то ракурс подобрать никак не может. Разумеется, от этого Арсений бесится, ведь он специально стянул кепку — болван — и постоянно причитал, что если они продолжат в таком темпе, он обязательно получит солнечный удар. Антон советовал надеть кепку, но тот возражал, что тогда причёска не будет видна, а волосы у него шикарные, совсем недавно чёлка отросла. В такие моменты становились печально, что здесь нет стены, о которую можно побиться головой, потому что цветы ничего не дадут, был только шанс, что какая-нибудь букашка застрянет в волосах. А ещё из-за отсутствия солнечных очков начинали слезиться глаза, он постоянно их осторожнее протирал, хотя смотрел на это неодобрительно уже Антон: не хватает ему глазных проблем что ли? — Арс, ну встань левее, у тебя подсолнух как будто из башки торчит. — Он при любом положении будет так торчать, оглянись! Антон оглянулся. Визуализировал мем с фейспалмом. — Покажи, что получилось! Эй, ну Антон. — Если мы будем постоянно тормозить, чтобы ты каждые пять фоток смотрел, то застрянем здесь на весь день. Дома на ноут сольём и нормально вместе посмотрим. Арсений задумался. На всякий случай повторил за Антоном. — Попробуй сверху вниз, должно прикольно получиться, у меня есть несколько фотографий с такого ракурса. — Всегда получается сверху вниз, когда я тебя фотографирую. — Не выёбывайся, семь сантиметров мало. — Смотря о чём речь. — Ты сейчас оподсолнишься. Антон вздыхает, но всё равно встаёт на носки и пытается сделать хотя бы отдалённо похожее на нужное. Но постепенно перепалки сходят на нет. Телефон он держит крепко и больше не трясёт им, находит самостоятельно прикольные ракурсы, даже помогает Арсению подобрать нужную позу. Если говорить проще, то Антон начинает чувствовать самое настоящее удовольствие от процесса и максимально включается в работу, а когда он так делает, то старается выкладываться по полной. Плюёт на грязную землю, пару раз пачкает колено, чтобы запечатлеть Арсения с небом и шапкой цветка; отходит чуть подальше, пытается сфотографировать между цветов, чтобы акцент всё-таки на них, как тот и хотел; не жалеет памяти телефона, в режиме беспрерывной съёмки несколько минут работает, успевает даже записать небольшое видео, которое обязательно потом ему покажет и сохранит в папочку, предназначенную Арсению. Изменения видны с двух сторон: Арсений прекращает возмущаться, советоваться с ним начинает, отдаётся процессу, ощущая то самое предвкушение с адреналином, которые появляются только на фотосессиях. Идеи берутся из ниоткуда, правда, с обычным полем разгуляться сложно, но даже здесь он старается придумать что-то небанальное, чтобы все увидели и ахнули. Ворует его кепку, для домашнего архива ещё прихватывает очки, записывает в таком виде несколько историй — возможно когда-нибудь выйдут в свет. Но ничто не вечно — кроме их с Антоном любви — и Арсений слегка устаёт. Да, он не робот, а самый обычный человек, который может уставать даже от дела, приносящего море удовольствия. Голова горячая, кепка отправляется незамедлительно на место, моргает чаще обычного, а ещё кажется, что он перепробовал всё возможное. — Сколько получилось? Антон смотрит на четыреста фотографий, удивляется, как смог разойтись настолько, а Арсению, ждущему ответа, только машет рукой: тот явно сойдёт с ума, услышав цифру. — Да нормально, что-нибудь выберем из этого, — по его совершенно непредвзятому мнению, выкладывать можно любую фотографию, потому что Арсений неотразим везде. — Ну хорошо, — Арсений улыбается довольно, а во взгляде проскакивает хитринка, которую пока Шастун расшифровать никак не может. — Тогда домой давай, — ему нравилось и нравится до сих пор проводить здесь время, но жужжащие мохнатые и полосатые изрядно поднадоели, а солнце начинало бесить тем, что выключить его нельзя. — Какой домой? — на лице проскальзывает натуральное удивление. — Миссия же выполнена? — Антон спрашивает с недоверием, задницей чуя, что что-то он точно упустил, не в силах проследить за арсеньевской мыслью. — Как выполнена? Совсем с ума сошёл? С тобой? Уже давно — думает Антон, но боится, что его могут понять немного не так, а зная чужую склонность к драматизму, точно поймут не так, поэтому лучше промолчать. — А чего такого-то? — А того это, — Арсений без капли стыда передразнивает его, а когда в зелёных глазах понимание не появляется, то вздыхает, становясь похожим на мать, которая говорит, что никакой помощи в этом доме нет. — А как же тебя? Мы вообще-то договаривались, что это будет совместная фотосессия. Пару селфи на скорую руку сделаем, но потом меняемся. — Что значит меняемся? — слегка ошарашенно спрашивает Антон, всё ещё не до конца понимая. — То и значит. Давай сюда телефон, у тебя камера лучше. Антон хмурится слегка, но телефон протягивает. Арсений успевает уже пролистать ленту с фотографиями, тихонько ахает, и только в этот момент до того наконец-то доходит. — Арс, да ну не, в пизду, я не хочу. — Что значит не хочу? — То и значит. Это не моё. — Что не твоё? — Ну все эти фотки вот, позирования… Чё мне делать тут, особенно среди подсолнухов? — Так, — Арсений блокирует экран, телефон кладёт себе в задний карман, а потом подходит к Антону, внимательно смотря в его глаза. Антон вздыхает, понимая, что сейчас Арсений скажет, мол спорить с ним бесполезно и на фотках он получается нормально — не раз это слышал, знает, чего ожидать. Вот только Арсений умудряется удивить даже в этом. — Если ты не хочешь показывать эту красоту миру, то покажи хотя бы двум людям. Мне и себе. Хотя нет, трём. Тётя Майя будет в восторге, уж поверь, — он говорит серьёзным голосом, без единого намёка на улыбку, а уж тем более шутку, желая, чтобы его слова воспринялись правильно. Не моргает, осторожно укладывает руку на широкое плечо и поглаживает прямо через футболку. Антону кажется, что сердечко сделало ебоньк. Нет, он в этом уверен. Разумеется, Арсений часто — читай, постоянно, — говорил какие-то приятные вещи, заставлял смущаться и чувствовать себя каким-то подростком, но привыкнуть к этому никогда не выходило, и с одной стороны он радовался: каждый раз как в первый, слишком много эмоций в такие моменты было, его затапливало любовью к Арсению, но вместе с этим чувствовал ответную любовь. Знал, что Арсений всегда поможет и поддержит, в любой ситуации будет рядом, и вот эта уверенность в партнёре нравилась до безумия: если сравнивать с предыдущими отношениями, хотя делать так не очень красиво, то настолько счастливым Антон не чувствовал себя никогда. Арсений порой говорил, что Антон делает для него абсолютно то же самое, иногда даже больше. И каждый раз, представляя, что Арс испытывает подобное, он разъебывался и умилялся одновременно. По-другому с ним не получалось. Сейчас, стоя в этих подсолнухах, щурясь от солнца, Антон понимает — он рад. Рад яркому солнцу, почти тридцати градусам жары, рад ярко-жёлтым высоким цветам, этому дню и утру в целом. Рад Арсению, который всё-таки заставил оторвать задницу от кровати. Он просто рад. И этого более чем достаточно. — Ну ты там это, говори, куда и как встать что ли, — Антон говорит спокойно, но всё равно проскальзывает застенчивость, от которой светиться начинает Арсений. Конечно, ему хотелось пофотографировать Антона, но он почему-то думал, что тот станет отнекиваться и в итоге они уедут домой. Арсений старается не подавать вида, как же сильно он рад тому, что Антон согласился — его Антон, чудесный, красивый и прекрасный Антон, который обычно строит рожицы на фотографиях или вовсе уходит из кадра, сейчас неловко переминается с ноги на ногу, при этом улыбается широко, кажись, сам загораясь этой идеей. — Просто будь собой. И всё обязательно получится, — эти слова он говорит не первый и не второй раз, надеясь, что Антон в это верит. Антон не просто верит, знает, что так обязательно будет — постоянно перед съёмками в новом шоу, какой-то рекламы или просто проекта, Арсений говорит это слова. Антон запоминал их, чтобы потом, уже на площадке, когда от нервов ногой болтал, вспоминать. В те моменты улыбка сама лезла на губы, а дурные мысли медленно, но верно покидали голову, оставляя там Арсения, которому он обязательно позвонит в свободное время и всё расскажет, обязательно услышав в конце, что он умница, по нему скучают и ждут. Стабильность — очень хорошо. Несмотря на безграничную любовь Арсения к фотосессиям, он никогда не против побывать по ту сторону объектива. Конечно, во время фотосессий такой возможности нет, да и надобности тоже, зато теперь он намеревается оторваться по полной программе. Первые несколько десятков фотографий смело можно в корзину закидывать, и дело не в том, что Антон получился как-то не так, нет, он красивый при любых обстоятельствах, просто его напряжение и скованность очевидно заметны, а такого быть не должно. На секунду он даже пугается, что если всё продолжится в таком духе, то придётся удалять вообще всё и идею свою запихивать куда подальше, рисковать антоновым комфортом не хочется. Арсений засекает ещё пятнадцать минуток, изворачивается максимально, стараясь показать, что ничего такого нет в том, чтобы стоять в какой-то нелепой позе. Так себе поддержка, но хотелось верить, что Антон чувствовал её скорее на эмоциональном уровне. Арсений очень сильно старался послать ему уверенность вперемешку с раскованностью. Возможно посылка была получена, а возможно всё дело в облаках, но через некоторое время Антон правда отпустил себя — улыбка появилась искренняя, попытки спрятать лицо прекратились, а дурашливость начала проявляться. Вот он наклоняется и нюхает цветок, вот пытается выковырить семечку. Потом это удаётся, он пробует её, но достаточно быстро морщится, отворачивается и плеваться на землю начинает, отходя чуть дальше. Снимает кепку, обмахивается ею, пытается кудри как-то растрепать, но когда получается, заливается звонким смехом, срочно напяливая кепку обратно — на барана стал похож. На корточки садится, пытается в образ гопника влиться, но голова начинает кружиться, чуть шатается и обратно поднимается. У Арсения трескается лицо, но он так гордится Антоном, что по фотографиям можно проложить целую историю их создания. И он знает, что дома, сидя на кровати, обязательно будет говорить ему, как тот выглядел со стороны, как сильно его хотелось обнять и залюбить. Антону не важно, как он получается на фотографиях, он руки в стороны раскидывает, голову запрокидывает и просто кайфует. А Арсений с телефоном в руках кайфует вместе с ним. Когда шестьдесят с хвостиком процентов они ссадили на фотографии, а Антон начал обмахиваться кепкой, бурча что-то про усталость и то, что фотогеничность от него сбежала, Арсений укладывает телефон в карман, понимая, что пора. И надо бы сейчас вернуться к машине, дома желательно ополоснуться от этой духоты, а потом завалиться с ноутбуком в спальню, но в один момент у Арсения в голове что-то клинит и он вспоминает сегодняшее утро, как сам быстро свинтил собираться, а потом ситуацию в машине, когда Антон беззастенчиво вылизывал его шею, но решил оборвать всё и уйти. Горячо становится не от солнца. — Скажи мне, милый мой, а мы нахуй в такие ебеня пришли? — задаёт резонный вопрос Антон. — Могли бы где-нибудь с краю побыть, — начинает бурчать, но это прекращается также быстро, как и началось. Правда Антон ожидает, что Арсений начнёт умничать, мол никаких краёв у полей не бывает, если только не тетрадное поле, но ожидания не оправдываются. — Ты в туалет хочешь? — внезапно с абсолютно серьёзным видом спрашивает Арсений, чуть прищурившись. — Чего? — Антон рот приоткрывает от удивления, не понимая, зачем Арсу понадобилась такая информация. — Ты в туалет хочешь? — дублирует свой вопрос. — Не хочу. Арс, ты чего удумал? Меня немного напрягают такие вопросы, если честно… Арсений не считает нужным ответить на вопрос, поправляет свои штаны, после чего резко опускается на колени. Антону на секунду даже становится страшно — всё происходит максимально странно и неожиданно, так что первые мысли, которые приходили в голову, были далеко не радужные: — Арс, ты чего? Всё нормально? Ты… Э-э, ты чё творишь, Попов? Попов приходит к выводу, что через рот можно немного по-другому решать дела, поэтому хватается за пояс чужих штанов, тянет на себя, заставляя тем самым подойти ближе. Пока Антон пытается отойти от шока, он времени не теряет, вытаскивает пуговицу из петельки, расстёгивает ширинку, спуская штаны до колен. Особо долго не церемонясь, Арсений потирается щекой о голое бедро, губами прикасаясь почти невесомо. Кажется, выходит вполне ощутимо, потому что Антон пялится на него огромными глазами и пытается что-то сказать, но первые секунды получается только непонятное мычание. — Арсений, мы же на улице, а если нас кто-то увидит… — Лилипуты, живущие в подсолнухах? — Арсений фырчит недовольно, поднимая на него взгляд. — Нет, но земля же грязная, да и горячая небось очень. Тебе же неудобно? Закатив глаза и показательно цыкнув, Арсений оставляет несколько поцелуев на бедре, зубами приспускает резинку белья, обнажая выпирающую тазобедренную косточку. Облизывает несколько раз, чтобы потом прикусить слегка, упрямо смотря на чужие ноги: рано устанавливать зрительный контакт, слишком рано. Антон, кажется, всё ещё мечется между тем, чтобы заставить Арсения встать или поддаться его чарам и языку. Разум твердит, что можно дотерпеть до дома, но Арсений выглядит таким уверенным в своих действиях, а ещё слишком приятно кусает, что мысли касательно прекращения мгновенно исчезают. Он на всякий случай осматривается — кроме подсолнухов никого нет и быть не может, совсем на немного отлегает, а подсознание просит запомнить то, что Арсению захотелось чего-то, связанного с адреналином: обязательно аукнется. Покрасневшая кость остаётся в покое, зато Арсений униматься не хочет, кажется, готовый провести здесь хоть несколько часов, хотя знает, что колени потом будут болеть и саднить, но это всё потом — сейчас Антон, который начинает постепенно возбуждаться, наконец отпуская себя. Но этого мало, так мало, что Арсений приподнимает его футболку, целует в низ живота, спускается к паху, но специально не прикасается к члену, обхаживая бёдра. Хлопает несильно ладонью — его намёк понимают, сразу же чуть шире расставляя ноги. Руки сжимают чужие ляжки, без фанатизма, только ради розоватых следов, от которых у Арсения сносило голову. Солнце светило, жарило нещадно, но в эту секунду так плевать на погодные условия — Арсений мгновенно входит во вкус, царапает, кусает и облизывает, а когда улавливает изменившееся дыхание сверху, то довольно хмыкает. На влажную дорожку дует, прекрасно зная, что от этого переёбывать будет, вроде жарко, а вроде обманчивая прохлада. Так и происходит, Антон выдыхает резко, округлившимися глазами смотрит, на что Попов только хлопает ресницами, мол он не при делах, носом утыкаясь в пах. Замирает на некоторое время, причём никто из них не двигается, и Антон решает никак не комментировать это; Арсений всегда знал, что он делает. В какой-то момент он губами касается члена через ткань, что очень не нравится, помогает себе рукой, не снимает трусы полностью, только розоватую головку обнажает. Добавляет побольше слюны, обхватывает губами, ловя новую порцию вздохов вперемешку с мычанием. Антон укладывает ладонь на его плечо, поглаживать пытается, но достаточно быстро сжимает футболку, неотрывно смотря на Арсения. И ему хочется, очень хочется посмотреть в ответ, но Арсений как мантру повторяет себе: рано. Обсасывает головку, быстро меняет план, окончательно спуская с него бельё куда-то к джинсам. И Арсений смотрит. Смотрит, чувствуя какой-то бешеный прилив возбуждения; они всё ещё в грëбаном подсолнечном поле, под палящим солнцем и открытым небом. Ему нравится видеть антонов член, но пока появляется необходимость обострить свои ощущения. Ведёт языком по всей длине, опору находит в его бедре. Когда накапливается достаточное количество слюны, смешивается со смазкой, он снова только головку лижет, но в этот раз не останавливается на этом, берёт глубже. Антону крышу снесло давно, он стоит на ногах на добром слове — мало того что Арсений выглядит охуенно и творит незнамо что своим языком, так делает это так умело, что невозможно стоять молча. Подкупает отсутствие посторонних, а значит можно не только промычать, но и позволить стону слететь с губ. Обычно он тихим был, предпочитая показывать свои ощущения жестами. И сейчас он второй ладонью зарывается в его волосы, пряди поправляет, портит причёску. Арсений постепенно темп начинает наращивать, одной рукой перестаёт сжимать его бедро и перемещает на свой же затылок, нащупывает антонову руку и поглаживает, будто намекая, что нужно направить. Антон в этом плане послушный, понимает, что от него требуется и перестаёт нежничать, надавливает на затылок, вопросительно смотрит, но Арсений только мычит согласно. И в тот самый момент, когда Арсений горло расслабляет максимально, утыкается носом в лобок, а Антон сильнее короткие волоски сжимает, поднимает на Шаста взгляд. Антону кажется, что он готов ёбнуться от одного этого взгляда, а в совокупности с ощущениями, самая настоящая смерть. Арсений сам какие-то звуки — Антон называет это звуками удовольствия — издавать начинает, кажется, хочет побыстрее, но Антон и так уже на пределе. — Арс, Арс. Этого достаточно, чтобы Арсений выпустил член, сделал несколько глубоких вдохов, потёр большим пальцем головку. — Бля, Арс. Антон хрипло учащенно дышит, кажется, готовый уже спустить в руку, но салфеточки поблизости нет, так что Арсений рот открывает, высовывает язык и кивает головой еле заметно. Достаточно провести два раза рукой, чтобы кончить. Антон зажмуривается, голова начинает кружиться. Кажется, что глаза он открывает спустя целую вечность, но как только это делает, сразу же жалеет — Арсений всё ещё на коленях, смотрит невинным взглядом, а на губах и подбородке следы спермы. Выглядит как пиздец. — Сфотографируй. — А? — Антон до сих пор не соображает, ему сложно сконцентрироваться и напялить штаны, не говоря о том, чтобы реагировать на Арсения. — Сфотографируй меня. — Погоди, ты серьёзно? Сейчас? — Да, Антон, сейчас. Антон сглатывает, открывает рот и молча охуевает. Нет, он знал, что Арсений у него удивительный и своеобразный, но до такого они не доходили никогда. Но не послушаться Арсения себе дороже, особенно, когда его член находится всё ещё недалеко от чужих зубов, так что приходится потянуться за телефоном и открыть камеру. Руки дрожат, унять дрожь не выходит, но он кое-как настраивает фокус на арсеньевом лице и фотографирует. Раз, два, пять, десять — всё равно половина будет смазана. Его нельзя за это судить, он находится в ситуации, которую без мата не опишешь. — Подсолнухи, — подаёт Арсений голос. — Что? — Ну, у нас же фотосессия с подсолнухами. Пусть их тоже будет видно. — Арсений, я хуею с тебя. — Я тебя тоже люблю, мой будущий муж. Антон наденет трусы вместе со штанами, кое-как застегнёт ширинку, поможет Арсению подняться и отряхнёт ему грязные коленки, которым вряд ли что-то поможет, помимо налипшей грязи видно, что ткань умудрилась протереться. Антон притянет его к себе, будет целовать до того момента, пока у двоих не начнёт кружиться голова. Арсений будет смеяться и шутить, попросит показать фотографии, но за это получит слабый щелбан по носу. Когда они вернутся к автомобилю, залезут в салон и смогут нормально восстановить дыхание благодаря бутылки воды, Антон вспомнит ещё кое-что. — А как же ты? — У нас долгая дорога домой, — подмигнув, Арсений отвернëтся к окну, пряча хитрую улыбку.