Поймай меня, если сможешь

Это было сильнее его. Сильнее его разума и его тела. Влечение? Желание? Страсть? Джеймс впервые не смог ясно определить, что с ним происходило. Все началось с обычного азарта и вскоре переросло в одержимость, граничащую с безумием. Стоило только один раз увидеть то, что нельзя объяснить никакими законами физики или математики, как сразу в сознании выжглась каленым железом цель: встретиться, коснуться и понять. Гермиона Джин Грейнджер — тайна за семью печатями, причина его сумасшествия, которая, в прямом смысле, появилась из ниоткуда. Сеть Мориарти однажды случайно засекла ее, она засветилась на мгновение в поле зрения камер, а потом исчезла. Словно растворилась в воздухе. Сколько раз Джеймс пересматривал запись, до одури пытаясь найти рациональное объяснение увиденному? Сколько потом бессонных ночей провел, выискивая крохи доступной информацию о девушке? Никто не считал. Но, чтобы вспыхнуло пламя, достаточно одной малой искры. Мориарти сгорал от вызова, который девушка неосознанно кинула ему. Он много отдал тогда, а нашел лишь парочку похожих загадочных случаев, на них было плевать, его цель — Гермиона, узнать все от нее и одержать победу в импровизированной схватке, так как проиграть Мориарти мог только смерти. Почти год прошел в тисках чужой власти, но Джеймс умел ждать. Холмс был прав, Мориарти — паук, плетущий ловчие сети. Он поймает ее. Гермиона — жертва, он — хищник, пусть она и понятия пока не имеет об этом. Иронично было думать, что девушка, обладающая такой властью над Королем преступного мира, даже не знает об этом. Сложно без подсказок найти выход из лабиринта, но Джеймс искал, тупики лишь сильнее заводили его. Изредка, словно в насмешку, Грейнджер появлялась в людных местах Лондона, но как бы быстро Мориарти не пытался захлопнуть капкан, она была быстрее, ускользая из-под носа в последний момент, оставляя за собой привкус горького разочарования вперемешку с острым возбуждением. То, что произошло, можно списать на жестокую не знающую пощады проделку судьбы, потому что пока Джеймс всячески искал способ настигнуть жертву, она в какой-то момент сама пришла к нему. Случайность, перевернувшая все с ног на голову, сбившая Мориарти с первоначальной цели и вкатавшая в собственные необузданные чувства. Он увидел ее не сразу. Ресторан был забит в тот выходной вечер, Джеймса устраивала обстановка, голоса посетителей сливались, создавая приятный фоновый шум, а в нем всегда трудно распознать, какой приговор он недавно озвучил очередным глупцам, ошибочно посчитавшим, что они в преступном мире ровня Джеймсу Мориарти. Самая примитивная человеческая эмоция — страх, поэтому Король рубит головы для запугивания, терпеть своеволие — не его прерогатива. Власть не пьянила Джеймса, он играл роль безумца, отравляя сознание врагов обманчивым образом, одновременно с этим готовая их к заранее спланированной партии, где им всегда уготована роль ведомых. Что сподвигло Мориарти задержаться? В какой-то момент Джеймс просто решил остаться, несмотря на усталость после трудного рабочего дня. Может виной тому стала живая испанская музыка, игравшая тогда в ресторане? Медленная чарующая мелодия пленяла и насильно рассказывала всем присутствующим историю чужой искренней любви. Мориарти умел слушать и ценил могущество хитроумных сплетений нот над ним, они — лейтмотив для его преступлений. Завершить самоубийственную в своей невыполнимости тактику и выйти сухим из воды под аккорды любимой композиции уже стало неким ритуалом. — Рональд Уизли, ты жалок! Я не хочу больше видеть тебя в своей жизни! Голос, раздавшийся откуда-то из-за спины, вывел Джеймса из транса, рефлекторно он обернулся. Внутри что-то потухло, а потом воспламенилось с новой силой, посылая по телу не кровь — огонь. Все сжалось до размеров одной фигурки за дальним столиком в углу. Время замерло. Ничего более не существовало, кроме девушки в ярко-красном платье. Она. Она. Она. Сердце, казалось, хотело раздробить грудную клетку и вырваться с треском на свободу. Словно в замедленной съемке Джеймс наблюдал, как яростно вздымалась грудь Гермионы, как ее глаза сверкали от праведного гнева, как резко одним взмахом она взъерошила непослушные волосы, а после, сжав в руке ножку изящного бокала, выплеснула содержимое на ничего не понимающего собеседника. Она была прекрасна. Она — огонь, а Мориарти вдруг ощутил себе мотыльком, но ему плевать, если Гермиона — его погибель, он примет ее и сгорит в ней без остатка. Музыка сменилась, мелодия ускорилась, в ней появились нотки жгучей страсти. Гермиона уже успела встать и громко выстукивая каблуками направиться к выходу, но Джеймс не мог позволить ей уйти просто так. Пусть это будет дико, он вырвет у судьбы то, что должно принадлежать ему, то, зачем он гнался так непозволительно долго. Секунда и Мориарти схватил как раз идущую по танцполу фигурку, развернул и вжал в себя теплое податливое тело, уловил удивленный вскрик, заставивший довольно ухмыльнуться. Наконец-то поймал ее. Гермиона удивительно прекрасна в этом шелковом платье кровавого оттенка на тонких бретельках. Ее формы вписались в его так правильно, как фрагменты пазла, предназначенные для единой картины. Ее лицо было так близко. Ее дыхание отдавало терпким вином, на губах еще блестели капли напитка, хотелось слизать их, попробовать на вкус. В глазах читалось возмущение вперемешку с яростью, золотые искры радужки вспыхивали вновь и вновь. Приглушенный свет создавал вокруг них напряженную атмосферу, полную различных эмоций, от которых, возможно, мог бы заискриться воздух. Гермиона накаляла нервы Мориарти до предела, она — смычок, он — струна, жаждущая ее всю без остатка. Его загадка прямо сейчас взирала с недоумением и злостью. Джеймс, мысленно посмеиваясь, наблюдал, как девушка пыталась, уперевшись ладошками в грудь, оттолкнуть его от себя. Да лучше умереть, чем отпустить Гермиону сейчас! Там, где ее руки касались тела Мориарти, даже через рубашку он ощущал жар, словно от ее прикосновений внутри сквозь привычную тьму пробивалось сжигающее все на своем пути Солнце. Одинокая скрипка оглушила зал агрессивной трелью. Созданные дополнять друг друга смычок и струны вместо этого сошлись в схватке. — Что… Что вы себе позволяете! Отпустите немедленно! Ничего не ответив, он лишь сильнее прижал ее к себе. Заиграла знакомая Джеймсу мелодия. Судьба и вправду злодейка, потому что Мориарти сейчас умрет с ней здесь, на танцполе, по указке музыки танго, оставит всего себя до последней капли ничего не понимающей девушке, которая, ко всему прочему, оказалась ужасно упертой и не теряла попыток вызволиться из непрошенных объятий. — Потанцуй со мной, Гермиона, — приблизив лицо к ее виску, требовательно шепнул Джеймс, едва касаясь чужого ушка, наслаждаясь чуть сбитым дыханием и сладковатым ароматом парфюма Грейнджер. Хотелось произносить ее имя медленно, хрипло растягивать гласные, перекатывать на языке, словно излюбленные мятные леденцы, чтобы подольше оставалось ощущение: его действия — грех, за который Гермиона обязательно должна его покарать. Не дав девушке опомниться, Мориарти крепко сжал ее маленькую жесткую ладошку одной рукой, а другую положил на ничем не прикрытую спину. Кожа Гермионы — бархат, требующий нежных поглаживаний, он позволил себе пройтись по цепочке выпирающих позвонков легкими касаниями и почувствовал, как Грейнджер дёрнулась в его объятьях. Она хотела отстраниться, но Джеймс не мог разрешить ей такой вольности, уловив нужный момент он уверенно повел их в самый центр, подчиняя своими действиями, вынуждая девушку двигаться так, как необходимо было ему. Танго — сжигающая страсть вперемешку с яростью. Танго — тайна, которую танцуют двое. Танго — сражение, в конце концов заканчивающееся чьей-то гибелью. Они боролись. Мориарти телом ощущал ее нежелание сдаваться, уступать его силе, покориться, как женщина покоряется мужчине в танго. Гермиона в его руках, но он не мог полностью вести в их танце. Это будоражило, возбуждало сознание, потому что в мире Мориарти никто не смел идти против него, ни у кого не было на это права. Но мисс Грейнджер — не очередная пешка, как он думал раньше, это — Королева в его партии, где сам он — Король. Шаг. Она невыносимо близко. Ее тело вдавилось в него так сильно, что Джеймс почувствовал мягкость ее груди. Шаг. Прижаться своей головой к ее. Ощутить горячее дыхание шеей. Кружиться в опасной схватке, они — дуэлянты с заряженными пистолетами, выстрел — кто-то канет в небытие. Шаг. Гермиона сопротивляется, но танцует, отдается ему, словно они — поссорившиеся любовники, связанные чувством ненависти и одновременно с этим болезненной неправильной любви. Ее рука ощутимо впилась в плечо Джеймса в немом протесте, Мориарти расплатился с ней той же монетой, зажав зубами бретельку платья, приспуская, но не давая ей до конца соскользнуть с покатого плеча, таким образом показывая, что с ней будет, если она продолжит вызывать в нем этой смешной болью сладкую истому. Ее возмущенный вскрик прошелся по телу Мориарти разрядами тока. Их танец — сумасшествие, Джеймс и Гермиона ловко балансировали между чувственной страстью и грубой похотью, агрессией и смирением, жизнью и смертью прямо на паркете. Они — сплетение тел, поразительно подходящих друг другу, двигающихся в унисон. Мориарти сделал выпад — Гермиона ответила, откинулась в его руках, слегка склонив голову, открывая прекрасный вид на изящную шею, просящую поцелуев и нежных укусов. Живая и такая хрупкая, Джеймсу казалось, что если бы он только захотел, то смог бы раздавать Грейнджер в считанные секунды, но скорее Мориарти сам падет от ее руки, превратится в пепел от ее огня, чем причинит вред его Королеве. Их взаимодействие сейчас — намного интимнее, чем секс. Без слов, только пьянящая музыка, только выверенные движения, сбитое дыхание, сумасшедший пульс и расширенные зрачки. Они — знакомые незнакомцы, связанные теперь навсегда танго. Грейнджер понимала его. Даже если и не хотела быть слабой в чужих руках, она каким-то неведомым образом угадывала действия Мориарти, поэтому они гармонично кружились по залу, впитывая кожей тепло друг друга, танцуя будто бы последние секунды жизни. — Позволь мне вести тебя, — Джеймс глухо прошептал это ей прямо в губы, едва касаясь мягкой кожи. Хотелось впиться в них, сминать, посасывать и прикусывать в жадном требовательном поцелуе, наверняка наслаждаясь мягкостью и привкусом того вина. Но сейчас разрешить себе это Мориарти не мог, его принципы гласили, что такое действо, как поцелуй, должно быть обоюдным, иначе оно просто теряло перчинку, чувственность и смысл, а уверенности в Гермионе и ее желаниях у него нет. Золотистые глаза Грейнджер чуть больше распахнулись, слегка склонив голову она словно и вправду обдумывала предложение. Потом, едва заметно кивнув то ли своим мыслям, то ли Мориарти, девушка расслабилась, в мышцах под его руками угасло напряжение, весь ее внешний вид стал мягче, что удивило Джеймса, он не рассчитывал на такое доверие. Гермиона — сила, Гермиона — слабость, Гермиона — то, что заставляло Мориарти впервые неосознанно подчиняться кому-то. Глупо было думать, что коснувшись ее, он заберет у нее власть над ним, теперь Джеймс еще больше зависим от Грейнджер, она в считанные секунды въелась в потаенный уголок его души, становясь неотделимой частью, звучащей в темпе танго. Теперь хотелось не просто касаться, хотелось всю жизнь держать ее в своих руках и не отпускать ни на шаг. Мелодия смягчилась. Струны и смычок примирились и слились воедино ради того, для чего были созданы: музыки и чувств. Танго — тоска, предчувствие расставания. Танго — последний момент близости перед вечной разлукой. Теперь они плавно скользили по залу, Гермиона более не сопротивлялась, позволила вести ее в танце, без остатка отдалась ему. Мориарти — скульптор, она — крепкий, но все же подчиняющийся умелым рукам мрамор. Джеймс глубокого в душе боялся той секунды, когда скрипка смолкнет и ему придется отпустить Грейнджер из тисков рук, лишить себя ее тепла, позволить ветру унести от него ее аромат. В движениях Мориарти сквозило отчаяние, он крепче вжимал в себя девушку, обнимал и не давал отдаляться. В какой-то момент Гермиона, закрыв глаза и с едва заметной улыбкой, положила голову на его плечо. Мерзкое ощущение безнадежности, подкрадывающегося расставания рождалось где-то в районе сердца Мориарти. Джеймс мог бы вечно кружиться с ней по залу, лишь бы она всегда так доверяла ему, его действиям и следовала за ним. Ее буйство волос было создано для того, чтобы Мориарти зарывался в них и остервенело вдыхал запах женщины, которую он любил страстно и горячо, с которой он хотел сгорать в танце и не только. Танго — осознание, танго — принятие. Они больше не сражались шагами и выпадами, наоборот, словно поддерживали друг друга, говорил без слов о доверии и нежных ласках плавными скольжениями по паркету. Конец всегда наступает неожиданно. Музыка резко стихла. Струны и смычок разлучили друг от друга. Джеймс и вправду умер, казалось, сердце перестало биться с последней угасшей нотой. Танго с Гермионой сожгло его, оставляя после только жалкий пепел. Они стояли посередине зала, под острыми взглядами посетителей, обнявшись, не смея оторваться, врастая под кожу друг друга. В какой-то момент девушка, видимо, осознав, что произошло между ними, стремительно отпрянула, подняла голову и взглянула на Мориарти удивленно и слегка вопросительно, словно ожидая от него объяснений. Джеймс же просто впивался в нее глазами, в ее раскрасневшееся от танца лицо, растрепанную прическу и сверкающие в полутьме глаза. Запомнить раз и навсегда. Выжечь на подкорке портрет его Королевы. Через пару секунд молчание развело их, Гермиона грустно улыбнулась на прощание, стремительно развернулась и пошла к выходу. Ее платье цвета крови переливалось в приглушенном свете, она была реальной и нереальной одновременно. Отпустить Гермиону — подписать себе смертный приговор, Джеймс кинулся вдогонку, но она уже исчезла, как и всегда словно растворившись в воздухе, оставляя после себя шлейф из горького разочарования и томящейся внутри него любви.

***

Найти. Найти. Найти. Эта навязчивая мысль не давала спокойно функционировать, а воображение, издеваясь над страданиями Джеймса, время от времени подкидывало воспоминания об их танце. Или это все померещилось его больному сознанию? Дни, недели, месяцы — время без нее было похоже на пытку, особенно после того, как он узнал, каково это — держать ее тело в своих руках, вдыхать запах ее тела и чувствовать чужое тепло, двигаться с ней в унисон, как единое целое. Мориарти упорно искал, но тщетно, Гермиона пропала, более не показывалась в людных местах Лондона, камеры нигде не могли засечь ее. В танго должны быть вовлечены оба, в какой-то момент он отчаялся, просто опустил руки и перестал бороться с чужим желанием скрыться. Но видимо Грейнджер обладала изощреннее чувством юмора. Она — Королева, непредсказуемая фигура, в этом ей нет равных. Конверт из дорогого пергамента, со странной печатью и россыпью звезд по краям доставили ему тогда, когда он уже смирился, решив просто сохранить в памяти свой акт самосожжения в ее огне. Строки записки отзывались пульсирующей болью в воспаленном мозгу. Мориарти примет ее игру и во чтобы то ни стало выйдет в ней победителем, потому что ему необходима его Королева. Если Гермионе нужны доказательства его чувств, объяснения его поступков, то кто Джеймс такой, чтобы их не предоставить. Она — причина бороться и не сдаваться до самого конца, любить и сгорать в этом пьянящем влечении, подчинять и подчиняться самому. Поймай меня, если сможешь P.S. И я позволю тебе вести в нашем танго Гермиона.