***
Юрка Шадрин пришел к нам в СТО два года назад, и мы с ним как-то сразу сдружились. Помню, главный механик, Иван Ильич, примчался в наш филиал на Северную и, торжественно подняв указательный палец, выдал: — Моторист новый сегодня придет. Золотые руки! И чтоб ни-ни, поняли? Что мы не должны делать ни в коем случае, не уточнялось. Мы все, знамо дело, напряглись. Но новенький зашел в гараж, зычно поздоровался и по-простому протянул руку, представляясь. Включился сразу в работу с головой, вечером проставился как положено. Одним словом, сразу к себе расположил. Алкоголь я на дух не переношу, но как не посидеть со всеми, не уважить человека. Я всегда был нелюдимым и никого близко к себе не подпускал, но с ним общаться получалось легко. Сначала на работе, а потом уже и на даче у него, где я с удовольствием возился в саду и на грядках. Не довелось раньше, а тут вдруг ощутил радость, когда увидел, как что-то растет, цветет, плоды приносит. Такая простая и удивительная жизнь. И баня там была. Небольшая и добротная. Еловый пахучий сруб. В первый раз я наотрез отказался голышом ходить, замотал бедра полотенцем. Юрка ни слова не сказав, тоже обернулся в простынь. Ох, и знатно он жар разгонял, охаживал меня веничком берёзовым. Так что тряпицу я быстро скинул, чтобы не мешалась. Со временем я тоже приноровился его парить, он только крякал довольно, да добавки просил. А после мы обливались ледяной водой из бочонка и пили на веранде душистый травяной чай. В короткие поездки-походы я втянулся незаметно для себя самого. Он однажды попросил помочь подготовить машину к каменистой трассе. Я ж на подвеске стою как раз. И мы добротно перебрали его Ниву. Потом предложил вместе поехать на три дня из нашего Новосибирска на Пихтовый гребень. И машину испытать, и полюбоваться на красоты наши сибирские. Где лес и где я — дитя большого города? Юрка отнесся к моим сомнениям с пониманием. Подобрал одежду и обувь хорошую. Объяснил, что в лесу подмечать-запоминать нужно, чтоб не потеряться, как понять что за зверь прошел, спрятаться, случись чего. Как костер развести быстро и безопасно для себя и леса. Что из растений можно есть, а что лучше даже не трогать. Как топь увидеть. Звучало это все просто и понятно, но в первый день я как кутёнок слепой тыкался, тащился след в след за ним и выдохся уже через несколько часов. Пугало всё: звуки, тени, совершенно незнакомый и с подозрением ко мне приглядывающийся мир. Ночью я вздрагивал от каждого шороха, и Юрка согласился спать со мной в машине, иначе бы я, наверное, и глаз бы не сомкнул. Мне приснился чудной сон. Будто красивая женщина в белой одежде и венком из зеленой травы на русых волосах подошла и ласково поцеловала меня в лоб. Проснулся рано, смотрел, как светлеет небо, слушал переливы птичьих голосов. И такое удивительное спокойствие поселилось в сердце. Юрка тогда сказал, что тайга меня приняла. В августе у нас обоих был отпуск, и мы собрались поехать на Алтай. Я как-то обмолвился, что хотел бы там побывать, Юрка уставился удивленно на меня своими чуть раскосыми глазами: — Серьёзно? — Ну да. — И с чего вдруг? — По телеку показывали передачу. Такая красота! Даже через экран такой силой веет. И… свободой. А еще я во сне долину видел, в центре белый камень. Вот бы к нему прикоснуться. — Если хочешь, я могу стать твоим проводником, — прищурился он, — покажу тебе удивительные места, которые ни один турист никогда не увидит. — А ты там бывал? — Это моя родина, Миш. — Ничего себе! — Ну как, согласен? — Спрашиваешь! — Только ты должен понимать, что это горы. Подъем будет непростым и долгим. И нести на себе много придется. Справишься? — Думаю да. — Хорошо. Поедем к Белухе. По Чуйскому тракту до Тюнгура на машине. Оттуда уже пешком к Аккемскому озеру. Дня за два думаю дойдем. Он замолчал, задумчиво покусывая нижнюю губу. — А дальше? — А дальше, как пойдет. Загадывать не будем. Подсадил меня друже на эту иглу — путешествия. Теперь я жизни без этого не представлял, а с таким знатоком и подавно за уши не оттащишь. Чего мы только не увидели пока по дороге ехали! И старый надежный Зенит не подвел, сколько штук пленки отщёлкал. Месяц теперь проявлять, да фотки печатать. Цветную, правда придется в фотоателье отдавать, но оно того стоило! В Тюнгуре отдохнули денек, помылись, поели, запаслись свежей водой. Перед выходом, Юрка пристегнул мне к поясу большой нож в толстых кожаных ножнах, украшенных узорами из ярких ниток. Рукоять из темного дерева, на костяном больстере рисунки занятные: звери, солнце, человечки. — Попробуй сам, как в руку ляжет. Обратным хватом бери, клинок длинный. Лег как родной, словно под меня делали. Я даже улыбнулся. — Твой теперь, — кивнул Юрка довольно, — в те места без такого ножа нельзя. На рассвете выдвинулись, шли неспешно. Что-то проснулось во мне детское и наивное. Хотелось все рассмотреть, потрогать, запомнить. Мир вокруг был ярким и таким чистым! Дрожало внутри тонко и восторженно, до слез. Как защемит в груди, встану и просто стою, дышу, дышу этим густым воздухом, захлебываясь. Или смотрю как бежит, перескакивает через острые камни ледяная речушка. Такая маленькая и такая сильная. Две ночи мы спали в палатке, а на третий день наткнулись на маленький домик, окруженный густым ельником. Видно, давно здесь никто не бывал. Дверь на одной петле, окна паутиной затянуты. Но отказаться от кровати и чудом сохранившейся печки мы не смогли. Натаскали дров, накидали веток колючих на доски, вместо матраса. Крыша есть над головой, огонь трещит, выстреливая маленькими осколками шишек, тепло — такой вот домашний уют получился. — К озеру завтра пойдем. Тут чуть-чуть осталось. Но купаться нельзя. Вода в нем мертвая. А вот на берегу посидеть, заглянуть внутрь себя, надо. Говорил последние слова Юрка или мне почудилось, не знаю. Вырубился я сразу, как лег. А подскочил ночью посреди кромешной темноты от кошмара. Стояла рядом со мной старуха крючком и все шептала, шептала скрипуче что-то непонятное, тянула ко мне хрупкие синие пальцы. Проморгавшись, я понял, что дверь открыта настежь, дом выстыл и Юры нет. Сердце затрепыхалось где-то в горле, окатило ледяным затылок. Рука легла на нож. Теплый. И как-то спокойнее стало. Быстро сунув ноги в ботинки и накинув куртку, я подкрался к двери. Из леса доносились странные звуки, вроде и пение, только низкое, будто рычит кто. И глухие ритмичные удары. На бубен большой похоже. Выглянув, увидел, как через хвойный мрак пробивается свет от костра. Далеко. Шел я тихо, как Юрка учил, даже дышать старался неслышно. И чем ближе подходил, тем страшнее становилось. Спрятался за стволом, выглянул на поляну, и горло сдавило намертво. Юрка лежал недалеко от небольшого костра лицом вниз, руки сзади связаны. А может дышать нечем стало, потому что сзади обхватили удушающим приемом за шею, и между ребер, прокалывая кожу, стало вползать острое лезвие. — Ну здравствуй, сынок, — прошелестел знакомый голос, заставляя в ужасе сжаться все нутро, — куда же ты сбежал от меня, а? Думал не найду? Я тебе всегда говорил, что земля круглая и все люди братья. Забыл? Ну вот и свиделись. Сердце бухало в груди, ноги дрожали, мысли метались затравленно, воскрешая старые страхи и боль. Лезвие медленно, но верно раздвигало тугие мышцы. — Дружок твой хотел тебя защитить. Дурачок. Пришлось пришить его, чтоб шуму не наводил. Хотя скажу честно, он мне не понравился. Другое дело твоя мягкая попка. Ну давай, не тяни, скидывай штаны. Чуешь ведь, как я соскучился. И он толкнулся в меня сзади. Я глядел на неподвижное тело в траве и в моей груди разгоралась лютая ненависть. Тварь! Нелюдь! Убил Юрку! Сука! Не осталось страха, вспыхнул и сгорел в один миг. Я выхватил нож и всадил со всей силы в его бедро. Вывернулся, взглянул в замершее в немом крике знакомое до омерзения лицо, и полоснул по горлу, тут же проваливаясь в липкую черноту. Когда открыл глаза, высокий костер жарко полыхал рядом, выбрасывая вверх снопы искр, а теплая рука сжимала мою ладонь. Юрка! Осунувшееся лицо с глубокими бороздами новых морщин, бледные губы. — Живой… Он кивнул. — Где он? — дернулся я, поднимая голову и оглядывая поляну. — Его нет, Миш. — Убежал, да? Я промахнулся? — Это был не человек. Дух приходил. — В смысле? Он же меня чуть не задушил! И ты лежал там связанный… Он покачал головой. — Видишь, у меня нет ни синяков, ни порезов. И у тебя тоже. Я осмотрел его запястья, лицо. Чисто. У меня ничего не болело, ни шея, ни бок, куда впивался нож. И куртка цела. Это что ж получается? У меня глюки были? — Не понял. — Я шаман. И отец мой был шаман. И дед. Мы с тобой сюда приехали не случайно. Тебя позвали, и я повел. В твоем сердце жила тьма, пряталась глубоко, вцепившись когтями. Только здесь я мог ее вытащить, чтобы ты сразился с ней. И ты победил, — он выдохнул тяжело. — Миш, кто это был? — Мой отец. — Расскажешь? Говорить было обжигающе стыдно. Но промолчать, скрыть что-то — значит струсить, предать друга. — Мама умерла, когда мне тринадцать было. Других родственников у нас не было. Так и жили вдвоем. Он стал горе водкой заливать. Когда был пьян, то по первости просто бил, а потом и насиловать начал, унижал постоянно, — я впервые говорил об этом, казалось важным произнести вслух эти слова. Казалось что вот так, всё, что я чувствовал, что долго жило во мне, отравляя изнутри, становилось ощутимым, материальным, будто его потрогать можно, а значит скомкать, как исписанный корявым детским почерком тетрадный лист, и выбросить в мусорку за ненадобностью. — Я сбегал несколько раз, но он же мент, всегда меня находил. Смог вырваться только когда в армию ушел, сразу после школы. Хоть и отличником был, не стал никуда поступать. Видно судьба под крыло тогда взяла, распределили в Тюмень, очень далеко от дома. Там машинами увлекся, старшина был мужик мировой, многому научил, помог профессию получить. После армейки уехал в Новосиб, сменил фамилию, в мастерской вот уже пять лет работаю. Он обнял меня, прижал к себе крепко. И постепенно стало согреваться внутри, оттаивать, потекло слезами, смывая черное прогорклое прошлое. Потом поставил на ноги, вернул в ножны блестящий клинок и повел за руку прочь из леса. К озеру. Туда, где забирает себе мертвая вода то, что ей принадлежит. — Я тебя за нож не поблагодарил, — сказал я, когда на рассвете мы шли обратно к домику. — Он непростой, так ведь? — Да, вся сила этой земли в нем живет: воздуха, леса, воды, огня. Он свое дело знает. Я потянулся к поясу, чтоб вернуть нож хозяину, но Юрка меня остановил. — Для тебя он сделан, носи с собой. Всегда защитит. — Спасибо! Буду. Перекусить, да рюкзаки собрать — дело недолгое. — Теперь куда? — спросил я, когда мы вновь вышли на тропу. — Ты сделал первый шаг. И чтобы новая жизнь началась, надо в живой воде искупаться. — И такая есть? — Конечно. В Кучерлинском озере. А потом и к дедушке Белому Камню наведаемся, раз он тебе во сне приходил. — А что он хотел? — Рассказать тебе кто ты, указать путь. — И какой он? Мой путь? — Длинный, Мишка. Непростой, но счастливый. Я уверен.***