Нил проснулся под музыку.
Он перевернулся и с улыбкой уткнулся лицом в подушку. Покупка пианино для Эндрю была лучшим решением в его жизни. Это был не тот рояль, на котором играл Эндрю в коттедже, куда они ездили в отпуск этим летом. Их дом был слишком мал для него, к большому удовольствию Эндрю и огорчению Нила, но Эндрю все равно любил его.
Сказать, что он любил его, было бы преуменьшением. Прошло уже больше трех месяцев, но Эндрю одержимо играл на нем — то посреди ночи, то среди дня, то ранним утром, то поздним вечером. Нил привык возвращаться домой после походов за продуктами и тренировок под музыку и видеть своего партнера, покачивающегося в такт той мелодии, которую он играет. Он никогда в жизни не видел Эндрю таким расслабленным, и это лучшее, что было в его жизни. Он никогда не смог бы устать от этого.
Глубоко вздохнув, Нил сел. Он воспользовался моментом, чтобы оценить свое настроение, как научила его Би, с облегчением обнаружив, что тени не затаились на краю его сознания. Предыдущая неделя была ужасной, наполненной кошмарами, из-за которых он просыпался с криком и не мог вспомнить, где он, наряду с тяжелыми диссоциативными эпизодами, из-за которых он часами отдалялся от своего тела и реальности, и не мог вернуться даже прикосновением Эндрю. Он провел почти втрое больше времени, чем обычно, на сеансах с Элоизой, своим терапевтом, и ему приходилось спать на кровати в их гостевой комнате три ночи подряд, потому что он боялся, что проснется в панике и причинит боль Эндрю.
(Однажды он чуть не причинил, и только быстрые молниеносные рефлексы Эндрю спасли его от синяка под глазом. Нил все еще смотрел на это место и ощущал, как чувство вины наполняет его желудок как яд.)
Нил встал и потянулся, решив не сосредотачиваться на прошлом. Он провел рукой по лицу, приласкав Сэр, когда она вскочила на раковину и потерлась о него. Они повесили зеркало над раковиной, потому что Эндрю не мог бриться без него, но почти каждое утро оно было накрыто белой тканью, чтобы Нилу не приходилось тратить силы на то, чтобы избегать своего отражения. Нил уставился на тряпку, пока умывался, еще раз поражаясь тому, как ему повезло иметь такого терпеливого и понимающего человека, как Эндрю.
К тому времени, как он спустился вниз с Сэр на плече, песня изменилась. Эта была задорной и игривой, каким редко был сам Эндрю. Нил прислонился к дверному косяку, воспользовавшись своей временной невидимостью, чтобы незаметно наблюдать за Эндрю. Глаза Эндрю, как всегда, были закрыты, и его пальцы скользили по клавишам с ловкой грацией, от которой у Нила перехватило дыхание. Он улыбался — зрелище, которое так и не стало более новым, несмотря на то, что его частота увеличилась — и напевал под музыку.
На глазах Нила он закончил песню и открыл глаза, одарив Короля мягкой, нежной улыбкой, когда она прыгнула к нему на колени.
— Тебе понравилось? — спросил он ее, почесывая под подбородком, пока ее глаза не закрылись. — Наконец-то мне удалось сделать это правильно. Нилу понравится, а? Что ты думаешь?
Король открыла глаза и мяукнула ему. Она лизнула его в нос.
— Эй, — запротестовал Эндрю, сморщив нос, но его улыбка стала шире. — Угроза, — сказал он и погладил Короля по голове.
Нил улыбнулся и постучал в дверной косяк. Сэр спрыгнула вниз, потершись о ноги Эндрю.
— Нил, — сказал Эндрю, слегка расширив глаза от удивления. — Я не заметил тебя.
Нил ухмыльнулся. Он пересек комнату и поприветствовал Эндрю глубоким поцелуем, обхватив его лицо рукой. Когда он отстранился и открыл глаза, уши Эндрю были ярко-розовыми.
— Мне понравилась песня, — сказал Нил, ухмыляясь шире, когда Эндрю покраснел.
— Ты тоже угроза, — сказал он с ворчанием, испорченным блеском в его глазах. Он встал, протягивая руки. — Идем. Я приготовил завтрак. Как спалось?
— Хорошо, — кивнул Нил. — Лучше, чем за всю неделю. Я не думаю, что мне что-то снилось.
— Усталость уже настигает тебя, да? — тон Эндрю был дразнящим, но Нил не упустил легкого облегчения, промелькнувшего в его глазах, вторя его собственным.
У них были вафли на завтрак. Эндрю усмехнулся, когда Нил с притворным ужасом уставился на излишки сиропа на его вафле, и, не глядя, смахнул клубнику с вафель Нила. Посреди трапезы Король вскочила на стол. Эндрю поймал ее за лапу, когда она попыталась стащить еду с его тарелки.
— Король Пушистиков, — сказал он с совершенно невозмутимым выражением лица, от которого Нил рассмеялся, — вы сейчас же слезете с этого стола.
Король протестующе мяукнула и лизнула руку.
— Нет, ты не сможешь уговорить меня. Слезай. Сейчас же, — голос Эндрю остался суровым, но улыбка тронула его губы. Король снова мяукнула. Сэр наблюдала за ней с верхушки холодильника с осуждающим взглядом в ее зеленых глазах. — Ты уже поела, Король. Я все помню, —Эндрю потянулся пальцем и ударил Короля по носу. Она снова мяукнула и прыгнула ему на плечо, обвивая шею. Эндрю усмехнулся, окунул палец в молоко (все еще нетронутое; он настоял на том, чтобы делать себе молочные коктейли после того случая, когда Кевин заставил Нила добавить бананы в его шоколадный коктейль) и протянул палец Королю. Она лизнула его, а затем его щеку.
Нил наблюдал за ними с нежностью в сердце, как всегда гордясь тем доверием, которое Эндрю оказывал ему, и тем, что он мог видеть Эндрю в его самой нежной форме.
«Боже, я люблю его», подумал он и застыл при этой мысли.
Люблю? Нет, конечно нет. Что он знал о любви?
Нет. Это было плохо. Он не мог этого сказать — он слишком хорошо знал собственный опыт любви Эндрю; шрамы на его предплечьях были достаточным свидетельством той боли, которую она ему принесла.
Но это слово уже булькало в горле Нила, наполняло его внутренности, приторно-сладкое. Он встал, стул громко лязгнул в тишине и заставил его вздрогнуть. Эндрю поднял глаза.
— Нил? — спросил он.
Нил тяжело сглотнул, на мгновение потерявшись в глубине золотых глаз. Он любил Эндрю. Он
любил Эндрю. Конечно, он любил. Эндрю дал ему место, где он мог остаться, дом, который он мог назвать своим, бесчисленное количество раз спасал его от его собственных травм. Эндрю, единственный человек, рядом с которым он чувствовал себя в безопасности, единственный человек, который мог полностью его успокоить. Конечно, он любил его.
Внезапно испугавшись того, что выдадут его глаза, Нил отвернулся. Он тяжело сглотнул и пододвинул тарелку к Эндрю.
— Я… я не голоден, — пробормотал он, не в силах встретиться взглядом с Эндрю. — Я думаю… я думаю, мне нужна минутка.
Пауза.
— Хорошо, — сказал Эндрю. Нил случайно взглянул на него и обнаружил, что его внимание уже вернулось к еде.
Просто еще одна вещь, которую он любил в Эндрю, подумал Нил, когда, спотыкаясь, вышел из комнаты и вернулся наверх. Он никогда не подвергал сомнению «нет» Нила, доверял ему его собственные границы. Это дало Нилу возможность перевести дух, быть честным с самим собой, и он был так благодарен. Боже, он был так благодарен за Эндрю. Он думал об этом каждый день, благодарил все существовавшие высшие силы, — если они вообще существовали, — за то, что они дали ему кого-то такого совершенного и удивительного, как Эндрю Миньярд.
Но он не мог любить Эндрю. Он не мог. Это сломало бы все границы, которые они установили. Эндрю больше не называл их отношения «этим», больше не называл Нила «ничто», но Нил был уверен, что это предел его готовности приспособиться к его потребностям. Наверняка, он не отреагировал бы так же на признание в любви. Он не стал бы. Нил знал, что не стал бы. Они никогда не говорили об этом, но Нил уловил, как он гладил двумя пальцами свои шрамы плохими ночами, когда думал, что Нил спит, как его рот скривился от горечи и боли, которую Нил хорошо знал.
Это было плохо. Это было так плохо. Он не мог потерять Эндрю. Не из-за этого. Не тогда, когда они зашли так далеко. Нил не мог представить жизнь без Эндрю, не мог представить жизнь, в которой он не просыпался бы от запаха одеколона Эндрю и мягкого взгляда его глаз.
Я не твой ответ, как предупреждал Эндрю много лет назад, но это не так. Он был многим больше. Он был причиной пробуждения Нила, того, чтобы пережить каждый плохой день, его связью с жизнью, в которую он до сих пор не мог поверить.
Конечно, Нил мог бы выжить без Эндрю, но это было бы существование, залитое оттенками серого, монотонная жизнь, лишенная красок и радости. Он знал это так хорошо, испытал это в течение своего последнего года в Пальметто, каждый час был наполнен неистовой тоской, которую можно было облегчить только звуком голоса Эндрю, — и это тоже, только временно, — и у него не было никакого желания вновь пережить этот опыт. Нет. Он не мог. Он не смог бы пережить это снова. Он любил Эндрю. Он хотел Эндрю. Ему нужен был Эндрю. Как бы противно ему ни было признавать это.
Задыхаясь, Нил опустился на пол в ванной. Он не помнил, как вошел, и не помнил, как закрыл за собой дверь, но он, несомненно, был здесь, бомбы для ванны Эндрю стояли в шкафу над раковиной рядом с подставкой с двумя зубными щетками. Боже.
Боже. Нил не мог дышать и не мог перестать задыхаться. Он свернулся калачиком, обхватив руками колени, и попытался снова достичь равновесия. Это было невозможно. Мысли об Эндрю заполнили его разум, пока он не утонул в них: его смех, его улыбка, твердость его рук, то, как он выглядел в мягком свете заката и восхода солнца, как его голос обволакивал имя Нила.
Он любил его. Он любил его. Он любил их.
Эмоции наполняли Нила, пока не полились по его щекам в виде горячих, обжигающих слез. Нил уткнулся лицом в грудь и зарыдал. Непрошено всплыли воспоминания о его родителях — его матери, о том, как она собственнически обнимала его по ночам; резкости в ее голосе, когда она ругала его; как ее кулаки и ее проклятия могли выбить весь воздух из его тела; дикое отчаяние и страх потерять его из виду, даже когда она твердыми руками зашивала его раны. Нил знал теперь, что это была не любовь, а если и была, то это было так нездорово. Он ненавидел то, что воспоминания о ее голосе до сих пор наполняют его сердце смесью тепла и ужаса.
И его отец — боже, его отец. Конечно, его отец не любил его. Нил сомневался, что такой человек, как он, мог кого-то любить. Нет, то, что он дал, не было любовью — это были боль, ужас, кровь и кошмары, от которых он кричал, просыпаясь. Нил ненавидел его с такой силой, которая потрясла его, он все еще живо представлял себе пулю, застрявшую в его голове, и удовлетворение, переполнявшее его до краев.
Но он был их ребенком, несмотря ни на что. Что такой ребенок, как он, может знать о любви? Что он мог предложить? Нет, он ничего не знал о любви. Конечно, его «любовь», если бы она когда-нибудь проявилась, могла бы быть такой же ужасной, такой же кровавой, порочной и жестокой. Нет, он не мог сделать это с Эндрю. Эндрю заслуживал лучшего — гораздо лучшего. Он, который отдал так много себя и так много страдал только для того, чтобы почувствовать хотя бы каплю любви — Нил не мог сделать этого с ним. Он не мог. Он не мог. Он не мог. Он пообещал себе, что никогда не будет таким, как они. Он никогда не позволил бы себе быть похожим на людей, которые сломили Эндрю. Он предпочел бы умереть первым.
Но было уже поздно — он уже был влюблен. Боже, он не заслуживал Эндрю ни на секунду. Он до сих пор помнил тот день, когда впервые увидел, как Эндрю сломался, как он умолял, как умолял о пощаде. Звук его мучительных слез все еще преследовал Нила по ночам.
И это было не в первый раз. Нил упустил это — пропустил все дни, когда его демоны преследовали его ночью. Нет, он был слишком невежественен, слишком слеп, слишком зациклен на своих гребаных проблемах. Так что, если бы он был далеко в Пальметто? Он все еще должен был быть в состоянии поговорить. Эндрю всегда мог. Здесь уже был пример, когда он потерпел неудачу. Конечно, это будет снова и снова, пока Эндрю либо не устанет и не покинет его, либо не разлетится на кусочки, слишком маленькие, чтобы их можно было склеить. Нил не мог сделать этого с ним. Он не мог. Он не мог. Он не мог.
Но что знали его руки, кроме крови и разрушения?
— Нил? Нил!
Чья-то рука легла ему на затылок, и Нил с криком отпрянул. Он отползал от Эндрю, пока его спина не ударилась о стену.
— Нет! Не трогай меня! — он прикрыл себя руками, не задумываясь. Он был ядом, и Эндрю не должен был его трогать. Он заслуживал лучшего. Он заслуживал лучшего. Он заслуживал лучшего.
— Нил, — Эндрю опустил руки по бокам, но держал их на виду. Он внимательно следил за Нилом, в его глазах плескалась тревога, несмотря на его пустое лицо. — Нил, тебе нужно дышать.
Нил покачал головой и еще сильнее сжался.
— Нет. Нет. Тебе нужно…тебе нужно уйти. Пож… — он прикусил губу, удерживая это слово, так сильно, что почувствовал вкус крови. — Эндрю. Нет. Я не могу прямо сейчас. Я…
Эндрю уже качал головой и вставал.
— Нет, все в порядке, — сказал он, и его глаза отражали его честность. — Я в гостиной, если ты… — он сделал паузу, покачал головой, избавившись от этой мысли. — Я буду в гостиной, — он коротко кивнул Нилу и исчез в одно мгновение.
Сильно всхлипывая, Нил тер щеки. Отвращение к себе вызывало у него тошноту; он свернулся калачиком над унитазом и его рвало, пока все не вышло. Он... он... почему он губил все, к чему прикасался? Почему он ничего не мог сделать правильно? Он был неудачником… полным неудачником. Он не заслужил Эндрю. Он не заслужил Эндрю.
Когда паника улеглась и его слезы прекратились, Нил поднялся на ноги, пошатываясь от слабости. Он доковылял до раковины и прислонился к ней всем своим весом, прополаскивая рот.
Горький привкус на языке остался. Он поднял ткань и уставился на свое отражение, на холодные глаза отца и твердый рот матери. Он был тем, кем они его сделали. Ни больше, ни меньше. Он был таким же монстром, как и его отец, таким же лишенным любви, как и его мать. Он был неспособен любить, он знал, неспособен на сострадательную, чистую любовь, которую заслуживал Эндрю. Он не был хорошим. Он не заслужил Эндрю. Эндрю заслуживал лучшего, чем сломанное факсимиле, шутка любви, которую мог предложить такой сломанный человек, как он. Он заслуживал гораздо большего, чем это. И Нил не мог дать ему это. Он был слишком сломлен, слишком несовершенен, слишком во многом похож на того, кем его сделали родители.
Слишком Веснински.
Желчь снова подступила к горлу Нила. Он уронил тряпку, и его вырвало над раковиной; ничего не вышло, кроме слюны. Он снова прополоскал рот и закрыл глаза, горящие непролитыми слезами. Подняв руку, он обвел шрамы на щеках, оставленные Лолой, провел пальцем по ожогам и следам от ножей.
Эндрю никогда не говорил этого, никогда не смотрел на шрамы Нила иначе, чем с холодным нейтралитетом, но Нил был уверен, что это ложь, он должен думать то же самое, что и Нил. Конечно, он нашел его столь же отвратительным, как Нил сам себя видит. Конечно, он находил его отвратительным на вид, был возмущен напоминанием о том, каким сломленным был его партнер. Если нет… если нет, то он, должно быть, обманывает себя. Сознательно лжет. Когда-нибудь обязательно узнает, наверняка скоро подумает об этом. Нил знал, что это лишь вопрос времени. Такие люди, как он, не заслуживали признаний.
Не заслуживали любви.
Слезы снова потекли по его щекам. Он, пошатываясь, вышел из ванной и упал лицом в кровать, затем подтянулся и через мгновение побрел в гостевую комнату. Он не мог вынести мысли о том, что отравит постель Эндрю своим ядом, когда его руки в крови. С Эндрю уже и так слишком много жестоко обращались на кровати.
Одеяло, в которое завернулся Нил, было холодным и не пахло Эндрю. Он все равно уткнулся в него лицом, преследуя то, что, как он знал, он не получит. Он знал, что Эндрю, должно быть, волнуется, должно быть, ждет его внизу, но он не мог смотреть на Эндрю в таком виде. Не после того, как он солгал Эндрю, лгал Эндрю каждый раз, когда хихикал и принимал свои проценты, каждую выкуренную сигарету и каждую долю секунды. Конечно, он не лгал прямо, но ложь по недомолвке все еще ложь.
Нил не мог вынести мысли о том, чтобы столкнуться лицом к лицу с Эндрю и притвориться, что ничего не произошло, солгать и притвориться, что правда наполняет его легкие и не топит его. Хуже того, он боялся, что выболтает это в тот момент, когда посмотрит на Эндрю, в тот момент, когда Эндрю улыбнется. Нет. Он не мог этого сделать. Он не мог быть причиной исчезновения этих ямочек, причиной того, что прошлое Эндрю наползет на него, как грозовые тучи на солнце. Он не мог этого сделать. Он не мог вот так украсть радость Эндрю, не тогда, когда она была заработана таким тяжелым трудом и за нее боролись. Не тогда, когда так много уже забрали жестокими жадными руками, не заботясь о его ценности и оставленном ущербе.
Именно с этими мыслями, крутившимися в его голове, Нил плакал, пока не заснул. Он проснулся с криком, вспоминая пляшущий огонь, обжигающий его кожу, и жесткий голос матери, эхом отдающийся в его голове. Он крикнул «нет!», когда Эндрю попытался прикоснуться к нему, чтобы успокоить, и выгнал его из комнаты.
Следующая неделя прошла точно так же. Эндрю то ли понял, что Нилу нужна дистанция, то ли уже начал от него уставать, но он давал Нилу пространство, сохраняя дистанцию и выходя из комнаты всякий раз, когда Нил слишком терялся в своих мыслях. Они спали на разных кроватях, и Нил каждое утро просыпался с болью в груди. Мир уже скатывался в эти знакомые оттенки серого, а он уже отходил на второй план, теряя человека, каким стал «Нил Джостен», с каждым часом все более пустел, теряя все больше на протяжении дня.
Он не говорил о своем открытии во время сеансов с Би, зная, что она скажет, и не желая принимать или признавать это, а также не упомянул о том, как он дистанцировался от Эндрю. Он знал, что она не будет рада, слишком хорошо зная его саморазрушительные побуждения.
Тренировка была странной, без знакомых колкостей по-русски, которые Эндрю издавал со своей позиции посреди схватки. Их тренер и команда заметили напряженность между ними и постарались не объединять их для упражнений, даже если они не упоминали об этом прямо.
Так продолжалось до одного вечера, когда Эндрю наконец сорвался. В тот вечер они сыграли домашнюю игру и крупно проиграли; и Нил, и Эндрю были не в форме, Нил сильно ушел в себя в середине игры и едва мог контролировать свое тело, а Эндрю полностью отвлекся, как когда принимал лекарства в колледже. К тому времени, когда игра закончилась, Нил уже почти не мог думать, не говоря уже о дыхании; он двигался к раздевалке на автопилоте и следовал за Эндрю исключительно инстинктивно.
Их тренер ждал в коридоре снаружи.
— Миньярд, Джостен. Что случилось с вами двумя сегодня вечером?
Эндрю остановился на шаг впереди Нила, и Нил тоже остановился. Он колебался, борясь с самим собой на мгновение, прежде чем протянуть руку и зарыться пальцами в низ куртки Эндрю. Эндрю не оглянулся, но его тело наклонилось в сторону Нила.
— Извините, тренер, — сказал он слегка извиняющимся тоном. — Я возьму на себя полную ответственность за это. Однако вам придется отпустить Нила, — он оглянулся на Нила через плечо, карие глаза встретились с голубыми. — Он был совершенно не в себе. Отключился.
— Отключился? — начал тренер Жак. Он разжал руки и шагнул вперед. — Джостен, почему ты не…
Внезапное движение заставило Нила вздрогнуть и сильнее сжать Эндрю, который отступил назад и вправо одним плавным движением, так что полностью закрыл Нила своим телом. — Не сейчас, тренер. Завтра. Я отвезу Нила домой.
Тренер выглядел так, будто собирался возразить, но один взгляд на Нила заставил его возражения развеяться. Он отступил назад и махнул рукой, пропуская их.
— Ладно. Поговорим завтра, — сказал он со вздохом.
Дорога домой была тихой. Нил по-прежнему не присутствовал полностью, пытаясь отогнать воспоминания о Натане и смириться с тем, что его кожа была слишком тесной на теле, как рубашка, которая была ему на один размер меньше. Несмотря на то, что его одолевала усталость, его тело было как туго натянутая проволока, пульсирующая от напряжения и нервной энергии.
Дома он не здоровался с кошками и чуть не упал, пытаясь снять обувь. Он понял, что Эндрю зовет его по имени, только когда поднял глаза и увидел, как шевелятся его губы.
— Прости, что? — спросил он.
Эндрю выдохнул.
— Я говорил, тебе нужна моя помощь, чтобы снять обувь?
Нил покачал головой.
— Нет. Я в порядке.
Разочарование скривилось на губах Эндрю, заставив сердце Нила учащенно биться. Он весь напрягся.
— Нил, ты уходил в себя почти половину игры. Не думай, что я не заметил.
На секунду, затаив дыхание, голос Мэри перекрыл его, резкий и яростный. «Ты целовался с той девушкой, не так ли? — спросила она, тряся его побелевшими костяшками пальцев за волосы. — Не лги мне, Абрам! Ты думаешь я не заметила? Ничто из того, что ты делаешь, не ускользает от моего внимания, слышишь? Теперь скажи мне, почему ты целовал эту девушку!»
Извинения подступили к горлу Нила. Он вздрогнул, защищаясь, вскинул руки, сбитый с толку, а когда моргнул, Мэри больше не было.
— Нил, — говорил Эндрю. — Нил. Нил. Ты со мной?
Нил кивнул.
— Да, — сумел выдавить он срывающимся голосом.
Эндрю скрестил руки.
— Нил. Я знаю, что я облажался, что бы я ни сделал. Но это не значит, что я буду стоять и смотреть, как ты причиняешь себе боль. Тебе нужно остановить это. Давай я тебе помогу.
Нил моргнул. Его замешательство увеличилось в десять раз.
— Облажался? — спросил он. — В чем ты облажался? Ты ничего не сделал.
На лице Эндрю отразилось крайнее раздражение, заставившее Нила вздрогнуть.
— Не лги мне, — рявкнул он, и на мгновение Нил был уверен — уверен, что он знал, — но потом он продолжил. — Я знаю, что облажался, и тебе не нужно притворяться, что нет. Я не слепой; я вижу, как ты вздрагиваешь от меня. И даже не пытайся делать вид, что не игнорировал меня. Черт, мы уже неделю не спали на одной кровати.
Нил покачал головой.
— Нет, — выдавил он пересохшими губами, понимая, что его слова быстро заканчиваются. — Ты не сделал ничего плохого. Я не сержусь на тебя, я…
Они закончились. Он поскреб горло, расстроенный внезапным всплеском невербальной речи, который завладел им, пытаясь заставить свой голос работать. Эндрю покачал головой.
— Поговорим позже, — сказал он. — Я знаю, что ты устал. Тебе следует отдохнуть.
Он одарил Нила понимающим взглядом. Нил покраснел, смущенный тем, что его застали врасплох, и указал на свои туфли. У него кружилась голова от нового приступа истощения; он не думал, что сможет наклониться, не потеряв сознание.
Эндрю выдохнул. Он встал на колени и начал расшнуровывать ботинки Нила; Нил уставился на его макушку, внезапно ошеломленный и растроганный из-за этого сильного, красивого мужчины, который был таким гордым, который встал перед ним на колени, даже не потому, что хотел доставить ему удовольствие, а потому, что Нил был просто дурак, который не мог развязать свои ботинки.
Он закрыл глаза и проглотил слезы. Он не заслужил Эндрю. Это было яснее, чем когда-либо. Он не думал, что когда-либо заслуживал. Он не думал, что когда-либо заслужит.
Эндрю помог ему лечь спать, на этот раз в их спальне, помогая Нилу снять одежду и укутав его.
— Сегодня вечером я займу гостевую комнату, — сказал он, когда Нил издал вопросительный звук, возвращаясь к двери.
Нил хотел возразить, но у него не было слов, он не мог ничего сказать, наблюдая, как Эндрю выскользнул за дверь.
Все покрывала пахли Эндрю, и Нил плакал, пока не заснул.
***
На следующее утро его снова разбудила музыка. Это был первый раз, когда Эндрю играл на этой неделе, и Нил был удивлен тем облегчением, которое он испытал, услышав это. Музыка была не веселой, а злой, быстрой и скорбной, но тем не менее она успокаивала Нила.
Эндрю не встретил Нила улыбкой, когда тот спускался вниз. Он играл с открытыми глазами и выглядел так, будто не спал прошлой ночью. Его плечи были напряжены, а на челюсти дернулся мускул. Это зрелище заставило живот Нила скрутиться в чувстве вины и сожаления. Он сделал это. Он так расстроил Эндрю, что тот не мог уснуть.
«Конечно, ты это сделал», прошептал голос в его голове; это звучало подозрительно похоже на голос его матери. «Ты сын своего отца».
Нил тяжело сглотнул. Он подошел к Эндрю на диване и сел на другом конце, поигрывая руками, прежде чем посмотреть на Эндрю.
— Я не сержусь на тебя, — сказал он. — Клянусь, нет. Я знаю, что был… отстраненным… — Эндрю фыркнул на это, — но клянусь, это не потому, что я злюсь. Нет. Я никогда не мог злиться на тебя.
Эндрю по-прежнему беспокойно двигал ногой, но что-то в его взгляде успокоилось. Он сдвинулся вперед, пока не оказался прямо перед Нилом и не отвернулся от него наполовину.
— Тогда что такое, наркоман? Что у тебя на уме? — слова были мягкими, несмотря на напряжение, все еще таившееся в его теле.
Нил покачал головой и отвернулся.
— Я…я…прости меня.
— За что?
Нил закрыл глаза.
— Я не могу. Я не могу тебе сказать.
Тишина.
— Нил, — сказал наконец Эндрю. Было что-то, что Нил не мог расшифровать в его голосе. — Я не смогу понять, что случилось, пока ты не скажешь, — он сделал паузу, но Нил не смог ответить, его горло пересохло от слез. — Нил, — голос Эндрю дрогнул, — пожалуйста. Скажи мне, что не так. Скажи мне, что я сделал не так.
Нил вздрогнул от того, что он употребил это слово, его глаза распахнулись. То, что он увидел на лице Эндрю, заставило его замереть.
Эндрю выглядел
разбитым. Все его маски и обычная апатия исчезли. Вместо этого его лицо исказилось от боли, такой глубокой, что она пронзила Нила, а глаза остекленели от муки. Его рот дрожал, подбородок трясся, как будто он сдерживал слезы, руки на коленях явно подрагивали.
— Что бы я ни сделал не так, — сказал он. — Я сожалею об этом. Мне жаль, поверь мне.
Шок Нила заставил слова подскочить к горлу.
— Нет! — сказал он так громко, что Эндрю вздрогнул. — Нет, Дрю! Не извиняйся. Тебе не нужно извиняться! Во всяком случае, это я тот, кто должен извиниться. Не ты! — он смягчился, следя за тем, чтобы его язык тела и голос были искренними. — Никогда не ты.
Эндрю сильно моргнул.
— Тогда почему? Что пошло не так? — он нахмурился. — Что ты имеешь в виду, что ты «должен» извиниться?
Нил сглотнул ком в горле. Он отвернулся, а затем оглянулся, ему нужно было увидеть Эндрю, когда он это скажет. Когда он наконец сказал.
— Извини, потому что я напортачил. Эндрю, я… Я люблю тебя.
Тишина. Эндрю был потрясен, это мелькнуло у него на лице, но он так же быстро исчезло, его глаза стали жесткими.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он холодным голосом, и сердце Нила упало. — Любить меня было ошибкой?
— Нет! — воскликнул Нил, вставая. — Нет, никогда! Я люблю тебя и ни секунды об этом не жалею! И никогда не буду!
Выражение лица Эндрю не изменилось, но надежда светилась сквозь щели его маски, отчего его глаза казались широко раскрытыми и детскими.
— Тогда что ты имеешь в виду?
Нил смотрел в лицо этой надежде, и его сердце разрывалось. Он покачал головой, отвел взгляд. Провел обеими руками по его волосам и дернул их, пока не стало больно.
— Эй, — Эндрю встал. Он подошел к Нилу и убрал руки с его волос. — Не делай этого.
Нил сильно моргнул. Он посмотрел на Эндрю.
— Эндрю, я… я люблю тебя. Но я не... я не думаю, что могу. Любить тебя так, как ты того заслуживаешь.
Эндрю нахмурил брови. Он большими пальцами рисовал круги на ладонях Нила, по-видимому, не замечая этого жеста.
— Что ты имеешь в виду?
Нил отвернулся. Стыд горел в животе.
— Эндрю, я… — он сделал паузу. Попытался разобрать свои мысли так, чтобы это имело смысл. — Послушай, ты потрясающий. Ты… ты самый лучший. Ты прекрасный, и сильный, и большее, чем я когда-либо мог желать. Ты заслуживаешь весь мир, и даже больше. Лучшее, что может получить каждый. А я, я... я сын Натана. И Мэри. Все, что я когда-либо знал, это разрушение и насилие. Как ты можешь смотреть на меня и не видеть их вместо этого? Я тот, кем они меня сделали, и я никогда не смогу любить тебя так, как ты того заслуживаешь.
Эндрю нахмурился еще до того, как Нил закончил говорить, его взгляд был грозным, а его хватка оставила синяки на руках Нила.
— Заткнись, — сказал он. — Ты не тот, кем они тебя сделали. Это фигня. Ты намного больше, чем они когда-либо были. Ты намного больше, чем они когда-либо могли быть. Ты намного лучше их, и так всегда будет. Абрам, ты больше, чем просто общее от твоих родителей. Ты больше, чем насилие, которые ты перенес от их рук. Ты больше, чем их недостатки и гнев. Ты это
ты. Ты Нил Абрам Джостен. Ты то, что
ты создал, а ты создал человека, который храбр, и добр, и сострадателен, и талантлив. Человека, который является отличным товарищем по команде, отличным другом и, — поднося одну руку Нила к своим губам и целуя ее с нежностью, от которой глаза Нила горели, все время удерживая его взгляд, — удивительным партнером. Нил, ты то, что я выбрал, и то, что я выбираю, и то, что я буду продолжать выбирать до тех пор, пока ты будешь со мной. Ты больше, чем я мог просить или желать. Ты — то, что я хочу. И я тебя тоже люблю.
Нил не осознавал, как сильно он жаждал услышать эти слова — все, не только «я люблю тебя» Эндрю, его колени подогнулись от явного облегчения. Всхлип вырвался из его горла, когда Эндрю схватил его за талию и притянул к себе.
— Эндрю, — прошептал Нил, глядя на него, пытаясь запомнить мягкость его взгляда и любовь на его лице. — Дрю. Скажи это снова.
Эндрю улыбнулся, и Нил высвободил руку, чтобы прижать большой палец к ямочке на его щеке.
— Я люблю тебя, — сказал Эндрю, целуя его ладонь. — Я люблю тебя, — сказал он, протягивая руку и целуя Нила в лоб. — Я люблю тебя, — целуя его в щеку, — я люблю тебя, — целуя его другую щеку, — я люблю тебя, — целуя его глаза, — я люблю тебя, — целуя его нос, — я люблю тебя, — целуя его подбородок, — я люблю тебя, — целуя уголок рта, — я люблю тебя, и только тебя, Нил. И я всегда буду.
А потом он наклонился и поцеловал Нила в губы, отчего у того перехватило дыхание. Поцелуй был глубоким, страстным, нежным, подтверждением уже сказанных слов, и Нил обхватил лицо Эндрю обеими руками и ответил на поцелуй всем, что у него было, пока не заплакал от глубины своих эмоций, облегченный, переполненный и счастливый, счастливый, счастливый.
***
— Прости, — сказал он позже, когда они оба были измучены и лежали в постели. — Я не должен был так отталкивать тебя. Это было несправедливо по отношению к тебе.
— Что сделано, то сделано, — сказал Эндрю, пожав плечами. — Не трать время на извинения. Кроме того, я уже простил тебя.
Нил ухмыльнулся, перекатываясь через Эндрю и целуя его, пока они оба не стали ленивыми, довольными и сонными.
— Я люблю тебя, — пробормотал Нил, прислонив голову к плечу Эндрю, так счастливый оказаться с ним на одной кровати.
— Я тоже тебя люблю, — сказал Эндрю, целуя Нила в волосы. Через несколько секунд он уснул.
Улыбаясь про себя, Нил закрыл глаза. Удовольствие наполняло его тело, как мед.
Он любил Эндрю Миньярда. И Эндрю Миньярд любил его.
Это было больше, чем все, что он когда-либо хотел.
