Совершенство в отражении

      Обычно ссоры сопровождаются криками, матами и посыланием куда подальше. Обычно ссоры происходят после какого-то мероприятия, чтобы не ругаться на глазах у десятков людей. Обычно ссоры обсуждаются среди друзей с обеих сторон, чтобы выставить своего партнёра тем ещё мудаком. Затем, выпивают бокал вина, следующий, следующий… и следующий. Пока в слезах, ревя в плечо своего друга, не начнут говорить как же они любят своего партнёра.       А затем они звонят друг другу и молят на перебой прощения.       Обычно.       Но у Лауритца и Фьора всё происходит иначе. Это безмолвная тишина и улыбки. В случае, когда они на глазах у людей. В этот раз произошло примерно так же. Оскорблённый поведением своего молодого человека, Лауритц не подал даже виду. Продолжил прикасаться губами к бокалу шампанского, галантно его выпивая, и общаться с окружающими его друзьями. Все уже знали взгляд, означающий презрение и неприязнь по отношению к Ютулу. Это было классикой. Блёклый зелёный оттенок в глазах, которые иногда бросают взгляд в сторону продолжающего улыбаться парня, и сдержанное рычание, во время которого нервно подёргивается верхняя губа.       Когда время подошло к полуночи, Лауритц устал от гостей и скрылся на втором этаже дома, со злобой закрывая за собой дверь. Включил свет, приглушив его до тёплого оттенка, и шумно вздохнул. Это были те самые ощущения, когда хотелось прямо сейчас спуститься и устроить скандал, но он знал, что это пройдёт через пару минут, потому что всё внимание переключиться на отражение в зеркале. Нет, как бы сильно Фьор его не выводил, всегда — абсолютно всегда — любые негативные эмоции перекрывались приливом эндорфинов при виде себя. Не то чтобы он был самовлюблённым, но и его красоту отрицать нельзя было.       Фьор всегда говорил как он прекрасен, не только внешне, но и характером.       Фыркнув, Лауритц дёрнул головой, поправляя этим движением светлую прядь волос. Он выдвинул ящик и достал оттуда ватные диски с мицеллярной водой, дабы стереть с себя макияж. В организме достаточно алкоголя и усталости, чтобы сейчас лечь спать и уснуть.       Стоило прикоснуться к щеке, как дверь в комнату открылась. Силуэт Фьора мелькнул в сторону тумбочки.       — Ну, и что это было? — совершенно спокойно спросил Ютул, снимая с запястья часы и укладывая их в футляр.       — Не понимаю о чём ты, — полное умиротворение, улыбка на лице самая доброжелательная, какая только может быть, только избранные знают что именно она заключает в себе.       — Не понимаешь? Ах, не понимаешь! — грубость едва сдерживается в этом тоне, и это слышно, это заметно. Почему-то доставляет удовольствие самому Лауритцу.       Он должен выиграть в этом спорном диалоге спокойствия. Одержать победу, выбесив любовника из себя.       — Ты маленький засранец, вот кто, — тихий голос слышится так далеко, но так близко. Словно в туннеле. Какое-то жалкое мгновение и тень Фьора, который ещё и облечён в чёрную рубашку, появляется совсем рядом, за спинкой стула. — Попытался опозорить меня перед всеми, и как, удалось?       — Не знаю, ты мне скажи. Я увидел только то, как ты облизывал руки этой «обворожительной» даме, — тушь с кончика правого глаза мягко переходит с кожи на материю.       — Что? — останавливаясь на моменте, когда пальцы расстёгивают пуговицу на рукаве рубашки, Фьор поднимает взгляд исподлобья, глядит на поджавшего губы парня.       — Что? Думаешь, я не видел, как ты обласкивал эту девушку, м? Весь вечер вокруг неё крутился. Хрен с ней! Когда я подошёл к тебе — ты меня оттолкнул, — он чувствует, как теряет первенство, поэтому переводит дыхание, пытается не выдавать свою нервозность. Противно только от картин, возникающих в голове, происходящие пару часов назад. На самом деле Фьор никого не отталкивал, просто мягко отстранился, понимая, что Лауритц прижимался к нему лишь от желания показать, что он тут как бы есть, и что Ютул принадлежит ему. Выпендрёжник.       — Твоя ревность тебя погубит, — поведение Лауритца достаточно раздражает, но нельзя было давать слабину.       Хотя вены на руках выдают его реакцию, как и сжатая челюсть. После одного короткого, еле сдерживаемого выдоха, жар которого дошёл и до Лауритца. Мурашки по коже, к счастью, проступили только под одеждой.       — Конечно, опять я виноват!       — Разве я это сказал?       — А разве нет? Ты же себя оправдываешь моей совершенно беспричинной ревностью! — выделяя предпослебнее слово, парень недовольно переводит взгляд на отражение позади себя. Но не может посмотреть в глаза — высоко.       — Я устал тебе объяснять, — руки с громким звуком упираются в столик, который вздрагивает от столкновения, а вместе с ним и сидящий за ним Лауритц.       — Моя работа подразумевает обольщение особ, которые могут принести пользу бизнесу!       — Не смей кричать на меня, Ютул! — хотя голос первым повышает именно он.       — Твоя ревность оскорбляет в первую очередь меня.       — Тебя?! А ты не охренел? То есть, это ты прямо на моих глазах подкатываешь к остальным, а оскорбляешься ты?!       — Конечно, это же выражения сомнения во мне, — резкое движение головой, которая опускается на уровень с Лауритцем, поворот в сторону, к уху, чтобы зашептать низко и глубоко. — Выражение сомнения в моих чувствах к… тебе!       Стул уходит из-под Лауритца совершенно неожиданно, от падения его спасает хватка поперёк живота, не дающая упасть, крепко прижимающая к груди.       — Это же я… — от смены положения дыхание сбивается, руки цепляются за чужое предплечье, сминают рукав из чёрной ткани, —… я заставляю тебя выходить из себя, флиртую с кем попало, чтобы…       — Чтобы обеспечить нам жизнь, идиот, — шёпот резкий вонзается по самолюбию.       — Идиот… Сам ты идиот, Ютул! Отпусти меня! — попытка вырваться кончается провалом и более крепкой хваткой.       — Не отпущу, — горячие поцелуи проходят за ухом, спускаются на шею. Тело в объятиях продолжает рыпаться и дёргаться.       — Я тебя ненавижу, ты мной просто пользуешься!       — Да что ты? — сначала вскидывает брови, потом сводит их к переносице, хмурясь. — Ты же не видишь истины. Только то, что хочешь, чтобы что… чтобы казаться слабым, чтобы…       — Что за хрень ты несёшь?! — обида ярко выражается в голосе, а за этим тихий всхлип, когда ладонь скользит на шею, на сгиб под подбородком, заставляет чуть приподнять голову и сжимает.       — Смотри.       Лауритц рычит и клацает зубами, вызывает на это только усмешку и тихий смех. Бесцеремонно пальцы второй рукой расстёгивают поочерёдно пуговицы белой рубашки, оголяют грудь, живот, пока подолы вовсе не расходятся. Пуговица на джинсах выскакивает из дырочки. Довольное сопение раздаётся над ухом парня, который мелко вздрагивает и вновь пытается отстраниться. Только уже слабее. Жмурит глаза, когда ладонь сжимает пах под нижним бельём.       — Я сказал «смотри», — рычит гулко.       Глаза медленно открываются и смотрят в отражение двух любовников.       — Смотри на это совершенство, — продолжает Фьор и резко наклоняет Лауритца над столом, заставляя найти опору в нём же.       Джинсы и нижнее бельё скользят по стройным ногам, опускаются по самые щиколотки, и теперь юное тело лишь в одной распахнутой рубашкой стоит перед зеркальной поверхностью. Взгляд хочется отвести, но горячие ладони на бёдрах дают знать, что надо смотреть только туда. Только на себя.       — Стоять так.       Приказывает и отходит в сторону, чтобы взять в руки смазки и через секунду оказывается снова на прежнем месте.       — Разве ты можешь сомневаться в моих чувствах к тебе? — пальцы медленно поскользили по груди из стороны в сторону, чтобы каждый сантиметр был под его касаниями. — К такому прекрасному парню как ты?       В противовес тёплым касаниям спереди, сзади, между ягодиц, плавно прошлись холодные от смазки пальцы, коснулись колечка мышц, заставили прогнуться в пояснице.       — Каждый раз… Я сомневаюсь в тебе, конечно! — даже в таком положении он ощущает, как гнев бушует в нём, пускай и с возбуждением вперемешку. — Может, я сосу лучше остальных. Может, просто моя задница лучше остальных?!       — Заткнись!       Крик, и пальцы проскакивают внутрь по очереди, вызывая звонкий и короткий стон. Лауритц поджимает пальцы на руках, впиваясь ногтями в ладони. Ему не больно, он пытается сдерживать свои порывы ответить.       — Смотри, как твоё тело реагирует на мои движения, — пальцы внутри растягивают мышцы ритмичными, осторожными толчками. — Смотри!       — Ты не можешь, не мо…       — Что не могу? Наслаждаться тобой? Как ты мог заметить, я этим сейчас и занимаюсь, — пальцы сгибаются и разгибаются в плену горячих мышц. — И ты тоже наслаждайся вместе со мной. Только послушай свой ангельский голос во время стонов. Только посмотри на своё лицо во время них.       Лауритц не знает что именно ведёт его, но он подчиняется, он смотрит и тихо стонет, насаживается на пальцы и требует ещё. Требует не голосом, а движениями, жестами, мимикой, от которой Фьор ещё больше заводился. В брюках становилось тесно, жарко, невыносимо, но он обретает терпение, наблюдая как пальцы исчезают и появляются вновь, как мышцы обхватывают их с новой частотой или же наоборот — в медленном и плавном темпе.       — Я обожаю тебя, — шепчет тихо, но достаточно слышно, чтобы парень отреагировал новым закрытием глаз. — Смотри! И слушай! Я вдолблю в тебя эти сведения. Люблю тебя. Всего. И внешне, и эмоционально.       Теряясь в постоянных проникновениях, Лауритц и не замечает смену пальцев на член, который совершенно свободно проникает внутрь, сразу насаживая покорного парня как можно глубже. На ту длину, чтобы он ощутил его.       Фьор хочет поделиться своими чувствами, которые выражаются в нетерпеливых и частых толчках. Голубые глаза закатываются после каждого шлепка бёдер об бёдра, и руки скользят по столу в разные стороны. Картина похлеще чем в порно. Пускай и туманится от горячих выдохов. Это не мешает разглядеть искры в глазах и дрожь от каждого нового толчка, проходящего по самой нити удовольствия.       Одно дело смотреть в лицо своему партнёру, когда он берёт так страстно и блаженно. Другое, когда ты можешь посмотреть не то чтобы со стороны… Когда можешь посмотреть на себя. На свой румянец, лохматые светлые волосы и губы, беспрестанно шепчущие имя того, кто позади тоже отражается.       И лицо Фьора отличается от лица Лауритца. Оно выражает спокойствие, целеустремлённость. То самое выражение, когда хочешь отстоять свою точку зрения, доказать и вбить такие элементарные вещи. Неприступный и не собирающийся останавливаться. Сжатые губы, — нижняя часто прикусывается во время стонов — хмурый взгляд, который тоже не отводится от отражения.       А то было бы нечестно.       — Ты само очарование. Я буду повторять это вновь и вновь, — прижимет резко парня спиной к своей груди. Теперь две пары глаз смотрят на совершенство, что так соблазнительно открывает губы в новых криках и стонах, что не смеет опускать веки, перестать смотреть на себя.       — Ф-Фьо-ор, — он воет, выгибается, изводится в потерянности.       — Да, детка? — член Лауритца оказывается в объятиях ладони.       — Я люб… люблю тебя, — выдыхает с хрипом, задыхается, когда собственные запястья оказываются сжатые за спиной.       — Ох, малыш, — Фьор стискивает челюсть, ощущает как чужой ствол в руке пульсирует и сам не сдерживается, входит по самое основание и кончает, изливается внутрь с низким, блаженным стоном.       Лауритц содрогается, теряется в моменте, когда кончает сам. Чувствует только как ноги подгибаются, но он не падает. И пускай глаза полузакрыты, но видит себя, чьё тело прижимают как можно плотнее к себе, чтобы передать новые волны тепла.       — Ни один человек не сможет забрать моё сердце так, как сделал это ты, — сладкий голос проникает в глубины подсознания.       — Ты ведь… Ты ведь знаешь, я…       — Перестань бояться остаться один, — прихватывая подбородок пальцами, Фьор разворачивает голову к себе и целует влажные губы. — Начни наслаждаться тем, что я твой. И только твой.       Лауритц коротко коротко улыбается, перехватывает инициативу в поцелуе и углубляет его. Краем глаза продолжая подглядывать в зеркало.       Боже, он само совершенство.