Мальчики не любят

Качели тихо скрипнули за спиной скелета, заставив его выпрямиться и обернувшись, поспешно затушить сигарету, выбрасывая ее в направлении урны у лавочки неподалеку под осуждающий взгляд друга. — Говорил, что бросишь. — Сощурился Оутер, перешагивая сиденье качелей и усаживаясь на него под тихий их очередной скрип и фырк монстра. — Я сказал, что попробую, но это не происходит так легко- — Пожав плечами, оправдался Киллер, странно оборвав фразу, словно хотел еще что-то сказать, но вовремя осекся. — Давай раскачаю тебя. — Весело усмехнулся он, обходя друга сзади под его протесты. — Не надо, они же ужасно... скрипяяят! — От резкого толчка, чуть не завалившись назад, Оутер почти крикнул последнее слово, предательски сорвавшимся на его середине голосом, сильно вцепившись в цепи под веселый смех Киллера, что поймал вернувшиеся к нему качели, укладывая свои ладони на тонкие косточки рук друга и, наклонившись к нему, вкрадчиво произнес совсем близко, обжигая череп дыханием: — Держись крепче, они не скрипят, если качаться сильнее~ Этим летом не успело зародиться то, что могло бы изменить будущее двоих парней, которые ждали встречи с предвкушением и улыбкой вспоминая о новом знакомом. Только жизнь сложилась совершенно иначе. И кто в этом виноват, а кто нет, совсем не важно этим двоим. Их уже ничего не может волновать.

***

Лето быстро кончилось, а радостная улыбка при встрече с другом, как Киллера звал про себя Оутер, не задумываясь о том, что чувствует на самом деле, сменилась на растерянный взгляд и соленые капли, которые в несдержанной обиде скатились по лицу, от одной неосторожно брошенной фразы, которая холодной иглой ткнула душу доброго монстра. — Отвали. — Рыкнул скелет на счастливое приветствие Оутера, не ожидавшего встретить знакомое лицо в новой школе. В пустых омутах глазниц не горел морозный огонек, каким обычно смотрел на него друг. Словно эхом в голове разлетелся смех и шутки других одноклассников, в компании которых был Киллер. — Хэ~ это что, твой новый друг, Кил? — Насмешливо протянул скелет в капюшоне, засовывая в карман толстовки руки, пока второй, огромный парень не склонился над Оутером, прищуривая единственный красный глаз в хищном внимании к фигурке низкого скелета. — Мы один раз пересеклись на каникулах, понятия не имею, что ему нужно. Прилипала, не подходи ко мне больше. — Сжимая зубы почти до скрипа, под пристальным взглядом Найтмера, Киллер развернулся, небрежно засунув руки в карманы, сжимая кулаки до хруста, почти молясь, чтобы никому из них не стало известно о лете. О том, как он гулял с этим парнишкой, улыбаясь и почти забыв о том, каким была его личность на самом деле. — Не трогайте его, сдался он вам. — Небрежно махнув рукой, не глядя на то, что происходит за спиной и как в уголках глазниц Оутера скапливаются синие слезинки с мелкой золотой пылью, что словно звезды блестела в них, оставляя на белых костях переливчатые дорожки, пока горькие слезы обиды капали на руки, сжавшие низ свитера. Свитера, что позже станет одной из причин для новых слез. — Хоррор, отпусти его. — Сощурившись, приказал Мар, направляясь в класс и смотря в напряженную спину подопечного, пока холодная садистская усмешка расчертила белизной темноту черепа, словно подписав приговор. День прошел словно в странном круговороте событий, ничем не примечательных, потерявших цвета и значимость. Душа ныла от боли, непонимания и желания разобраться почему. Почему этот шутливый парень так резко изменился. Так изменил свое отношение к нему, словно Оутер был самым противным существом, которое можно было встретить. В носу нещадно щипало, в груди горело вместе с тем, как слезы размывали рисунок на коленях парня. Почти законченный портрет того, кто вызывал теплое дрожание души, теперь сильно обожженной безразличной грубостью, болью заставляя хозяина признаться самому себе в том, что в Киллере он видел отнюдь не просто друга. С самой первой встречи смотря с восхищением на уверенные движения скелета, удивляясь тому, каким проницательным и... добрым мог быть монстр с пустыми глазницами и красной мишенью души, словно бросив вызов всему миру, весело смеясь на собственные, не всегда светлые, но безобидные шутки. — Эй ты, мелкий. — Голос эхом разлетелся по коридору, заставляя вздрогнуть и поднять голову на говорившего, сталкиваясь с разномастными глазами, один из которых пугающе горел красным и синим светом, заставляя душу в опаске замереть, поднимаясь на ноги, прижимая к груди рисунок и придерживая лямку рюкзака. — Иди за мной. — Хмыкнул парень, сверля взглядом значки на рюкзаке одноклассника, до раздражающе заворочавшегося внутри чувства, напоминая о младшем брате. — Не хочу. Зачем мне это делать. — Тихий голос пугающе громко раскатился эхом по пустоте помещению, заставляя крепче сжать вещи, словно ища спасения, пока безразличный взгляд Даста метнулся к дрогнувшим белым огонькам, и лишь после насмешливый голос опалил душу страхом. — Если не пойдешь, то с Киллером может ненароком что-то случиться. Так что топай. Он же тебе нравится~ — Злобно усмехнувшись и довольно щурясь, протянул почти на распев монстр, разворачиваясь и через плечо глядя на то, как словно на казнь идет за ним новенький, смотря под ноги поблекшим от страха взглядом. И под злые смешки, ядовитые слова и безразличные взгляды, что светились в черноте глазниц скелетов, душа лазурно-серого цвета болезненно мигала в призыве о помощи, обжигая ребра болью, что резала и скручивалась в душе тягучим сгустком предательства, в горле металлом магической крови, а на щеках горечью слез обиды, когда в темных глазницах того, кого Оутер считал другом, он не увидел огонька сожаления. Киллер не двинулся с места, когда, срываясь на хрип и болезненный писк, одноклассник просил помочь и остановиться. Все закончилось тогда, когда Оутер перестал говорить что-либо, закрывшись руками, сжавшись в грязный, трясущийся комочек. Голова шла кругом, перед глазами летали цветные пятна, закручиваясь в спираль боли, которая не отступала ни на секунду, даже когда удары перестали осыпать его бесконечным потоком, а до сознания донесся звук чьего-то низкого голоса. Не было в белом шуме, что шипением сводил с ума, унося понятие времени, ясно ушли ли мучители или ждут, тихо о чем-то разговаривая, когда жертва начнет воспринимать окружение, чтобы снова обрушить на него свое садистское желание. Медленно, но картинка перед глазами прояснялась, звуки возвращались тихим шелестом деревьев, с листвой которого игрался прохладный осенний ветер, опаляя холодом кости мокрые от грязной воды луж. Только это стало совершенно незначительным, когда с шипением, едва ли сев на месте, парень согнулся от боли в душе, скручивающей и ломающей жизненную магию изнутри. Руша доверие, надежды, оставляя изломанным влюбленное сердце монстра, который не был в состоянии остановить жгучие слезы при одном взгляде на рюкзак из которого выглядывал скетчбук с его портретом. Оутер и не помнит с того ли вечера или чуть позже начался круговорот событий, затянувший его на самое дно горячего ада, словно водоворот в сердце ледяного моря, каким ему казалась режущая по душе острым лезвием пустота в глазницах Киллера. И хотя он стоял поодаль, не тронув его и пальцем, прижавшись к бетонной стене школы, словно хотел слиться с ней, он смотрел пустыми глазницами прямо на него, расчертив щеки мелассовыми дорожками, словно перечеркнув все дни, проведенные вместе. Все дни, что могли стать счастливыми рядом друг с другом. Оутер провел долгое время дома, почти не выходя из комнаты, лишь делая вид, что он в порядке для родителей, которые добили хрупкую душу скелета, сказав на его слезы, выбитые болью в истерзанном трещинами теле, лишь одной фразой грубым голосом отца, бьющая хлесткой пощечиной наотмашь: "Мужчины не плачут." И то ли они действительно считали, что это лишь типичная для мальчишки школьная драка, которых он должен научиться избегать или побеждать в них. То ли им было все равно. — «Как и ему?» — Держа в руках мятый и размытый грязной водой рисунок, вздохнул Оутер, проводя взглядом по бинтам, идущим от запястий до локтей, туго пережимающих маленькие трещинки, чтобы они не рассыпались, становясь больше, причинив еще больше боли, не позволяя двигаться почти совсем, сейчас лишь стягивая каждое движение тугой перевязкой, которую, увы, не наложить на душу... Ноющая, тупая и острая боль, преследовала его изо дня в день, не только физически, когда его силой тащили на задний двор школы, оставляя под свитером с рисунком так любимого им космоса большие раны, но так, чтобы он больше не пропал из школы на две недели. Чтобы пришел снова завтра, давая мишень для издевательств и насмешек. Они летели в парнишку целыми днями и их знала уже вся школа, обжигая обидой и негодованием душу, когда совсем не знавшие его ученики бросали в след обидные слова, кидая бумажками в голову и срывая значки с рюкзака. Оутер перестал плакать. Он молча закрывался руками, потому что понимал, что ни убежать, ни дать отпор один не сможет. И лишь его душа плакала, ярко мерцая из-под свитера, расчерчивая яркий узор космоса мерцанием, молящим о помощи, причиняющим еще больше боли, стискивающей душу не просто веревками, что с каждым безразличным взглядом Киллера, становились туже, а уже колючей проволокой врезаясь в пульсирующую страданиями магию лазурно-серого цвета, исчерченную золотом звезд, какие раньше освещали скулы парня вместе с улыбкой. Адресованной когда-то ему. Тому, кто сегодня впервые пнул. — Давай, Киллер. Раз-вле-кись. А то все стоишь в стороне. — Расчертив графит черепа белизной ядовитой усмешки, сверкнул темно-лазурным глазом Кошмар, под довольное улюлюканье Даста, отошедшего в сторону и закурившего сигарету, с интересом устраиваясь неподалеку от Хоррора, хищно блестевшего единственным кровавым глазом, желая причинить боль сильнее, чем ему дозволил Босс. И глядя на то, как Киллер поджал плечи, стискивая челюсти и сжимая кулаки, явно желая отказаться, Мар недовольно нахмурился, прогудев единственный вопрос: — Или мне позволить Хоррору отыграться? — Киллер вздрогнул, метнув незаметный в черноте глазниц взгляд к тому, кто не знал меры. Хоррор не мог остановиться, стоило ему войти во вкус. Голова закружилась, в носу защипало, но зажмурившись и быстро раскрыв глаза, монстр таки подошел к маленькому избитому парнишке, по которому отчего-то ныла душа. Удар, еще и еще, под приказами монстра, грозящегося иначе оторваться на бедняге по-крупному. И Киллер знал, что пока он, пусть и не так сильно, как мог бы кто-либо другой, бьет одноклассника, Мар, питаясь их страданиями, будет доволен и не тронет Оутера. Не сделает того, что мог делать с другими, ломая руки и ноги, раскраивая череп чернеющим провалом трещин. Живя за счет чужой боли и страданий. Которых в тот вечер натерпелись оба. Душа Оутера почти перестала мерцать, оставив тусклый, уставший свет под ребрами, вынудив обидчиков остановиться. Позволяя ему уйти домой, едва разбирая дорогу перед глазами. И спрятавшись ото всех в ванной, осесть в полутьме комнаты, пряча надрывные рыдания, срывающиеся на вой и хрип в саднящем от сдерживаемых ранее слез горле. Снова рождая болезненный свет в душе, не позволяя нормально вдохнуть, скручивая грудь веревками, роняя на душу тяжесть в одиночку ей неподъемную, расчерчивая, несмотря ни на что влюбленное сердце, черными трещинами, погружая истощенное сознание в темноту, беспокойную, суетную и болезненную сначала, но после такую желанную, дарящую прохладу избитым костям и спокойствие душе. Давящее чувством одиночества и предательства, но без той боли, что ломала его разум и тело день за днем, стоило увидеть черные глазницы любимого хулигана. А в темноте комнаты зло рычал на себя скелет, сжимая челюсти и запретив себе издать хоть звук, как молчаливо терпел все побои Оутер. И отбросив нож, зазвеневший металлом лезвия, испачканного в черной крови, бегущей дорожками из глубоких порезов тонкой надкостницы на руках, острые пальцы которых оцарапали череп владельца в бессильном мычании. — Это ничего не исправит… Ничто не исправит того, что он совершил своим бездействием. Как бы он не извинялся, как бы он ни пытался защитить маленького звездного парня, это не окупит тех страданий, что он причинил ему. Горячие мелассовые дорожки бегут по скулам, падая обжигающими каплями на ноги, оставляя пятна краснеющих ожогов, являя собой неискупимую вину монстра, что сделал не тот выбор. Сказал не те слова. Побоялся идти против, пока его собственная душа не испытала такой боли, что сознание поплыло, размывая картинку перед глазами, выбивая весь воздух, заставляя судорожно пытаться его вдохнуть, пока понимание происходящего медленно утекало. И даже горячая ненависть к себе, беспрестанно стекающая плавленым воском по лицу, раня череп, не могла идти в сравнение с болью, какую он чувствовал, ударив того, к кому была привязана душа. Кажется, с первой их встречи, со второго взгляда, с пятого разговора и влюбляяюсь сильнее с каждой искренней улыбкой Оутера, чьи скулы светились золотом звезд, словно небо, показывая то, какой прекрасной была его душа. В отличие от той, что имел Киллер. — Внутри лишь чернота. Прости меня, маленькая звездочка. Я понял все слишком поздно... — Шептал скелет, сжимая болезненно пульсирующую мишень в клетку костяных пальцев, давя на нее в желании отыграться на самом себе. Новый день встретил его болью в груди, горле, на костях и чувством вины. Но еще и выходным днем в календаре, даря Киллеру шанс как можно быстрее исправить свои ошибки, которые вжимали в землю тяжестью. Сродни той, что давит ужасом на сознание Оутера, когда увидел перед собой своих мучителей. В его укромном месте, на крыше соседнего от его собственного дома, куда он единожды привел лишь Киллера, отчего-то до сих пор веря, что он не мог рассказать о нем никому. Теперь болезненно застонав от сомнений в треснувшей душе, звезды на которой померкли, растворяясь в серой лазури едва заметными пятнами, меняя яркий взгляд на смирение к тому, что его ждет. Снова. И с каждым ударом перед глазами картинки из снов прошедших ночей: его лицо, улыбающееся Оутеру счастливо, мерцая добротой, участливостью и теплом единственного белоснежного огонька в темных глазницах, что казались ему загадочным ночным небом, под которым они рассказывали друг другу откровения летом, делясь тем, что не рассказывали раньше никому. И не расскажут теперь более никогда. Жжение на лице и руках заставляет закричать, распахнув в испуге глаза, смотря на окурок, что скелет с безумно блестящими огоньками разномастных глаз затушил о едва заметную родинку на его щеке, срывая сине-золотые слезы, что отчаянными дорожками потекли по лицу, сжимая до хруста душу, когда рисунки с картинками счастья из его снов разлетелись по полу под ногами грязных ботинок, безжалостно рвущих его мечты, топчущих вместе с его костями последние капли надежды. — Киллер вам рассказал про это место? — Конечно он, тупая мелочь. — Гудит Кошмар под удивленный взгляд Даста и его усмешку, когда, отбросив игрушку, расслабившуюся в его руках с потухшим взглядом, он на последок пнул его рюкзак вниз с крыши, разметав по дороге школьные тетради и альбом почти опустошенный, ведь вырванные листы напоминанием о пустых мечтах лежали перед лицом Оутера. Под голубым, ярким небом, которое как на зло было таким светлым, что хотелось выть. Но лишь тихие всхлипы и стоны издавал паренек, поднимаясь со своего места, медленно уходя дальше, проглатывая кровь во рту, в последний раз чувствуя, как саднит горло и как болезненно жжется душа. Как щиплет в носу от обиды и последний раз шепча его имя. — Киллер... — Не разобрав действительно ли его видит далеко во дворе, идущего согнутой фигурой. Но душа делает последний толчок, вместе с последним движением парнишки. Шаг и душа срывается в пропасть. Пустую, темную, где нет ничего. Боли. И его тоже. Киллер не видит фигуру своей звездочки, улетевшую вниз с крыши многоэтажки, как множество раз падала душа в пропасть отчаяния. Он не обращает внимание на скорую, что уже стоит у дома, на крышу которого спешит парень, когда Оутера не оказывается у себя. Почти бежит, чтобы извиниться, чтобы исправить пусть не уже сделанное, но будущее. Пусть не их отношения, но жизнь Оутера. И отчего-то злосчастные десять ступенек после подъема на лифте кажутся чертовски тяжелыми и долгими, сжимая душу, что беспокойными волнами расплылась в своих границах, болью предчувствия чего-то плохого. Что-то, что оборвет уже его надежды, так же болезненно, как Киллер поступил со звездным парнишкой с чистой душой и искренним взглядом. Хотя, он несомненно заслужил большей боли, чем принес. И она встречает его с холодным, почти зимним ветром на крыше, где у самого края лежат брошенные, испорченные вещи, от одного вида которых голова идет кругом, а звук сирен скорой помощи, разрезает осознанием разум, точнее и больнее, чем вчера делал с его руками нож. Обрывая сознание и мысли, оставляя лишь чувства, оголяя ими раскаленные нервы, заставляя душу крутиться разъяренной мишенью, скрутившейся до боли в маленькую точку прицела. И срываясь на бешенный бег, точно зная где искать тех, кто виновен – пусть он был виноват не меньше – перед глазами стояла картинка пустой крыши, с его разорванным альбомом, вырванными рисунками, истоптанными и безнадежно испорченными; с его синей кофтой, изорванной, со следами ботинок и с выжженными сигаретами дырами, как и клеймо убийцы, что останется на совести и душе Киллера навсегда. С рыком он влетел в весело смеющуюся компанию, сходу ударив первого, кто попался под руку – Найтмера, который замер на секунду, скосив дрожащий от ярости лазурный огонек глаза на Киллера, а которому сразу полетели Даст и Хоррор, пытаясь скрутить ничего не видевшего перед собой скелета, что словно безумец повторял одно имя. Одну фразу, пока он яростно сбивал кулаки о кости одноклассников, ставших мучителями, не видя ничего перед собой кроме намерения причинить им боль, расчерчивая лицо горячим черным воском, перемешанным с горькими слезами вины и потери, обжигая им не только себя, но и скрутивших его монстров. И перед глазами стояло лишь лицо доброго парнишки, когда на его месте оказался уже сам Киллер, молча терпя удары, отмахиваясь от них и наотмашь ударяя в ответ лишь из желания сделать больнее им, а не защититься. И вместе со злым рыком на них, на себя, он скулил не от ударов, а от того, как невыносимо болела душа, трещавшая по швам, держась на последнем волоске, последней мысли и фразе, что мешалась с именем его звездочки, которого ему было стыдно звать своим даже в мыслях. — Вы виноваты не меньше моего. Последняя фраза, тихая, но оглушительно звенящая в головах всей троицы, что наконец остановилась, осознав, что что-то не так. И злобно рыча, все они поспешно оставили избитого скелета во дворе, где он смотрел в почти высохшую лужу под ним, испачканный в грязи, как когда-то был Оутер. Испачканный в черных дорожках собственного отчаяния остывших пленкой поверх обожженных виной костей. И пока холодный ветер дул ему в спину на пути к злосчастной крыше, где лежали вещи золотой, теплой и улыбчивой звездочки, что мог стать его, подарить еще море улыбок и счастья, лишь одна мысль сжирала душу, плавя края трещины на красном пятне теперь разбитого сердца. Эта мысль расчертила горькой кривой усмешкой лицо монстра. — «Я мог изначально перенести все это с тобой, пусть оказался бы в той же луже. И тогда бы мы не стояли с тобой поочереди тут.» — Ветер дунул в спину, развивая полы его куртки на парне, что сделал шаг вперед с одной фразой, с которой проглотил соленые и горькие черные слезы. — Прости меня, Оутер.