*
«Капелло романо», что носит он в последние дни, отдавая дань уважения Pentecoste — красное, словно кровь Христова. Красный, символизирующий страшные мученичества Его. И пепел оседает на плечах, словно крест, приносимый во искупление человеческих грехов. Красный — кровь Его и плоть Его. Страданиям за веру никогда не будет конца, даже когда грехи человечества нашего будут искуплены. Огонь, что обращает всё вокруг в пепел — Его святые мученики, вверившие свои жизни смерти во имя великой жертвенности. — Да бросьте вы! Ватикан в наши дни — больше про политику, нежели веру, — парирует коллегам-кардиналам Озолиньш, ещё не предполагая, какая кара откликнется на его слова в скором времени. Ибо у нового Папы Римского, несмотря на амбиции и желание стращать грешные сердца, душа лежит не к гонке политических компроматов, а к аскетическому, праведному подвижничеству во имя исконной веры. Тому, что вполне граничит с жестокостью. Тому, что знает меру, но выбирает багряный — на Пятидесятницу. И красное сатурно плывет в лучах солнца, укрывая его голову, плывёт среди вечной зелени ватиканских садов. Он не политик, он — святой. Да, он идёт против толпы, позволяя бросить в себя камень, и предполагает, что ему за это воздастся. И оно того стоит. Нельзя увидеть Бога, не заслужив его милосердия. Нельзя прийти к вратам рая, пряча под сутаной зияющую пустоту. Ведь Бог не только отринет чёрное, но и будет справедливо мстить. — Посмотрите на мои руки, Ваше Святейшество! Посмотрите на мои руки! Они дрожат, дрожат!.. — в ответ на его стенания тёплые ладони Пия XIII заключают в себя страшно разбитые артритом пальцы Озолиньша. Красное сатурно склоняется над ним, заслоняя солнечный свет. Окрашенная алым тень ложится на лицо и за закрытыми веками всё плывёт в умиротворяюще кровавом мареве. Розы благоухают в садах Ватикана, приветствуя нисхождение духа Святого на грешную землю в дни Pasqua rosatum. — Не кривите душой, Ваше Высокопреосвященство, — шепчет ему Папа, тихо баюкая вернувшегося из Кетчикана ссыльного. — Там было не холоднее, чем в Вашем родном Стайцеле. Вы гуляли среди высоких тсуг, наслаждаясь чистым воздухом. Видите — я был милосерден к Вам. — Но мои пальцы! Они дрожат! Они покрыты кровоточащими язвами! — А что сказал бы на это Господь? Омойтесь, очиститесь, удалите злые деяния ваши от очей Моих. Перестаньте делать зло: научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову.* Папа тянет нераскаявшегося грешника в свои крепкие объятия, и красная волна света с его лица соскальзывает на потный лоб растерянного кардинала: — Тогда придите — и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю; если будут красны, как пурпур, — как волну убелю.* И словно в довесок к словам, вложенным самим Провидением в его уста, ветер мягко колышет белоснежную ткань дзимарры, укрывающую его плечи.*
У серафимов в христианской иконографии крылья, возвышающиеся за спиной, неизменно окрашены красной темперой. Архангелы перед престолом Господа стоят, ловя отблески благодатного огня. Великомученики шествуют, облаченные в багряные одежды. — Великая блудница вавилонская одета была в багряницу. Восседала она на багряном звере, покрытом богохульными именами. Упивалась кровью свидетелей Христовых, — глухо вещает Папа из Откровения Иоанна Богослова, пряча непроницаемо серьёзное лицо в тени широких полей «капелло романо». Детские лица искажены подлинным страхом. От одной экскурсии по ватиканским коллекциям к другой Пий XIII пускается всё больше и больше в кровавый библейский символизм, одаривая школьников новыми потенциальными кошмарами. — Ваше Святейшество, — кардинал Мишель Мариво, сопровождающий в этот раз экскурсию, мягко касается пальцами его руки. — Детей пугает то, что Вы им рассказываете. Давайте немного сбавим градус ужасов? Голос кардинала звучит сочувствующе, печально, удаляясь эхом в конец длинного коридора. Папа оправляет своё сатурно, всматриваясь в чистые, невинные лица. — Простите, Ваше Высокопреосвященство, но я не блаженная Хуанита и не умею рассказывать сказки. Тем более в Страстную пятницу. В дни памяти о Страстях Господних и Святом Кресте не совершают Евхаристии, но всё также чтят тело Господа и кровь его, помнят слово евангелистов и жертву мучеников. И читают антифон поклонения Кресту его. В двадцать пятый безвременный час Пий XIII появляется ангелом истребления, ступая на омытую кровью землю африканскую, воздавая должное уважение, испытывая смирение перед аскезами первых святых христианских. Поднимается пыль с земли, заволакивает всё перед глазами, обращая невыносимую пытку в долгожданное горькое покаяние. Он как серафим, отражающий крылами своими благодатный огонь, плывёт в серой дымке навстречу блуднице, которую покарает пламенеющим мечом своим. Красное сатурно возвышается над головами грешников, рассекая бесцветный, безликий полдень. Тянется с плеч Пия XIII вторящий ему кроваво-алый плащ, словно сопровождающие его языки пламени гнева праведного. И если на то будет Божья воля, земля под его ногами дрогнет, обратившись в пурпурные реки. И каналы Венеции иссохнут, обнажив впервые перед ним своё чёрное дно.