Если уходить — то не возвращаясь...

      Осень. Твоя любимая пора года. Ты этого никогда не говорил, но я видел, как дергались уголки твоих губ в лёгкой полуулыбке, когда ты медленным уверенным шагом выхаживал в хмурую дождливую погоду, укрывшись совершенно обычным чёрным зонтом. Ты любил осень, я знаю... Она была отражением тебя самого, словно оголённая форма твоей души. Одиночество. Тишина. Мрачность и слякоть.       Видимо, меланхолия заразна; иначе как ещё объяснить, почему я, совершенно потеряв счёт времени, хожу тут из стороны в сторону и никак не могу привести мысли в порядок... Ни единого облака... Отвлёкся... А почему отвлёкся-то? Ах да, дождь в глаза попал... Дождь... Он ведь уже закончился...       Мы давно не гуляли вместе... Ну так, как тогда, в самом начале наших отношений. Кажется, это было в первую осень после войны. Наверное, нам обоим был нужен якорь, чтобы хоть кто-то удерживал нас в этом мире, так как сами мы были на это уже не способны. Вот и нашли друг друга, с недоверием ухватившись за отчаянно протянутую руку. Ты сидел на скамейке и делал вид, будто знать не знаешь этого надоедливого и шумного гриффиндорца, который бегал из угла в угол в поисках красного кленового листочка. Именно красного! Никаких иных вкраплений! А я просто старался жить дальше, думал, что напускное веселье поможет... да фиг его знает, с чем оно поможет! Сейчас вообще не об этом! Ты ещё тогда закатил глаза, осмотрелся по сторонам... и помог... Высыпал на меня целую гору красных листьев, в которой потом мы вместе и валялись! Ужас подземелий, летучая мышь Хогвартса, декан аристократичных змеёнышей валялся в осенних листьях, ещё и крутился, чтобы они погромче шуршали!       Потом были уютные вечера у камина и твой фирменный чай, который я за столько лет так и не научился правильно заваривать. Ты читал вслух, а я сначала честно пытался хоть что-то понять, а дальше засыпал от твоего чарующего голоса. Не было громких клятв в вечной любви. Не было попыток задушить своей опекой или жаждой тактильной ласки. Просто в какой-то момент нам обоим стало тяжело жить вдали друг от друга. Съехались. У каждого была своя работа, друзья и хобби. Но вечера мы, не сговариваясь, проводили вместе. Ты никогда не говорил о своих чувствах, но этого было и не нужно. Я же видел, как ты терпел визиты Рона и Гермионы в свою квартиру; как невзначай покупал мои любимые булочки, когда я был расстроен; как твоя рука тянулась к моей вихрастой голове, когда ты думал, что я сплю, а на самом деле подглядывал за тобой, ведь только в эти моменты ты становился таким открытым.       И когда всё это закончилось? Нам ведь было хорошо вместе, правда, хорошо... За эти годы мы прощупали все границы друг друга, научились по одной мимике определять мельчайшие изменения в настроении, да у нас даже общих тем для разговора оказалось немерено! А ещё мы никогда не ссорились, даже в тот день...       Я помню, когда меня на работе застал патронус колдомедика, сообщив, что ты в критическом состоянии. Это был сущий Ад! Я ещё никогда так не переживал. Видит Мерлин, если бы мог — отдал бы свою жизнь, лишь бы лишить тебя этих страданий. Ты ещё долго не мог самостоятельно сидеть, есть, посещать уборную... Я видел, как тебя напрягала эта беспомощность и зависимость от меня. Однажды ты не выдержал и высказался на повышенных тонах, я твоего крика со времён собственной учёбы не слышал... А потом ты молчал... Долго... Словно испугался собственной импульсивности и слабости, проявленной в той пламенной речи. Только ведь там ничего такого и не было. А тебе всё равно было стыдно. С того момента ты начал отдаляться, всё больше и больше замыкаясь в себе.       Мы разъехались. Нужно было подумать. Спорим, ты тоже не ожидал, что жить одному будет так сложно и непривычно? Ха, словно ты признаешься... А мне было сложно, очень... Готовить — это ужасно. Пить кофе в одиночестве — ещё хуже. Ложиться одному в пустую постель — неупомянутый Данте, круг Ада.       От знакомых я узнал, что тебе лучше. Сарказм, ирония и язвительность — три показателя твоего психоэмоционального здоровья. Вот только тебе лучше... без меня... Со мной ты по-прежнему держался сковано, ограничиваясь при случайной встрече одной-двумя дежурными фразами, да и те лишь в ответ на мои вопросы...       Время шло... Мы даже начали нормально общаться. Снова попробовали жить вместе, но это была скорее привычка, чем необходимость. Вот только общих тем больше не было, а когда-то уютная тишина больно отзывалась где-то в сердце. Ты слишком правильный чтобы признаться, что наши отношения себя изжили, что ничего уже не будет как прежде. Ты слишком гордый, чтобы спокойно смотреть в глаза и улыбаться тому, кто видел твои самые непростительные слабости. Всё ещё винишь себя? Я несколько раз поднимал эту тему, а ты каждый раз срывался и сквозь зубы просил не надумывать лишнего, мол, мой мозг понесло. А я же видел, что не понесло... Почему ты не хотел меня отпустить? Правильный? Несёшь ответственность за того, кого приручил? Я уйду... Не хочу, чтобы ты мучился. Интересно, как скоро ты заметишь мою пропажу? А попытаешься ли вернуть, просто так, для приличия, или, наоборот, вздохнёшь полной грудью? Может я себе всё это придумал, и ты действительно всё ещё любишь меня? А почему тогда глаза больше не блестели? Северус, мне больно... И если уйду, тоже, наверняка, будет очень больно... Но проблема в том, что рядом с тобой больнее... Да, я глупый гриффиндорец, который любит утрировать и надумывать! Но ведь это правда... признайся хотя бы себе...       Прощай, мой Северус. Я ухожу, оставив за собой только воспоминания и моё сердце... Ты всегда учил меня думать головой и осуждал за безрассудное потакание эмоциям. Думаю, теперь ты можешь мной гордиться. Никаких чувств, только слепое подчинение разуму. Будь счастлив. Давай умрём друг для друга, чтобы, подобно фениксу, возродиться и начать новую жизнь! Иногда нужно перелистнуть исписанную страницу, чтобы увидеть чистый лист.       Если уходить — то не возвращаясь.

***

      Этим вечером Северус Снейп вернулся домой только к полуночи, очередное зелье для министерства вот уже не первый месяц тянет из него все соки. Гостиная, кухня, а впоследствии и спальня встретили хозяина угнетающей тишиной и могильным холодом. Северус сел на краешек кровати и опустил голову. —Глупый гриффиндорец...       За окном забарабанил проливной дождь.