1973
В незнакомой Калифорнии солнце всегда одуряюще палило. Днём дороги плавились под сентябрьским зноем, совершенно нетипичным для бледного корейца, пересекшего Атлантику чуть меньше трёх дней назад. Он ещё не привык к ходьбе в шортах по территории кампуса, к откровенно разодетым девушкам в топиках и коротких юбках с высокой посадкой, к той непринуждённости и свободе, царящей в обществе; казалось, эти края и этот народ никогда не знали страшных картин второй мировой войны. Английский Джисона оставлял желать лучшего, характерное смягчение на гласных и обрывки в словах выдавали в нём иностранца, как и довольно экзотичная внешность. Для «коренных» — как эти колонизаторы любили себя величать — американцев он был попросту одним из азиатов, которых они заочно ненавидели. — Эй, узкоглазый, — прилетело из-за стойки расистское высказывание. О подобном Джисона предупреждали в Стэнфордском офисе по работе с иностранными студентами. Конечно, на территории кампусов и университета выпады карались дисциплинарным взысканием, влекущим за собой возможное исключение, но вот за её пределами ректорат, к сожалению, никак не мог урегулировать вопрос. Пуританские отпрыски, жившие на землях своих прадедов и явно не поступившие ни в один приличный колледж Америки, — поскольку особым умом они не блистали — как неизлечимая болезнь Санта-Клара отравляли имидж прогрессивного общества. — Как тебе хватило духу сюда заявиться? — продолжал тот же поддатый американец, с опухшим лицом, присущим любителям выпить. — Что, желтомордые, не усвоили урок на Мидуэи? Так я могу повторить. Или хочешь принести извинения за Пёрл-Харбор, угостив весь паб выпивкой за свой счёт? Внутри Джисона кровь вскипела от услышанной глупости, от неспособности индивидуума отделить одну нацию от другой. Впрочем, вступать с ним в конфронтацию было бесполезно — вряд ли мозг мужичка (размером с грецкий орех) вмещал в себя знания о том, что помимо Японии и Китая на Тихоокеанском рубеже находилось ещё множество других стран. Поэтому Джисон решил проигнорировать провокатора, отвернувшись и заплатив приветливому индейцу на кассе за освежающий бокал газировки. — Слыш, ты чё по-английски не понимаешь? Или игнорировать смее- Б-думс. Джисон вздрогнул, обернувшись в сторону мужичка, чьё лицо со всего размаху оказалось припечатано к барной стойке напряжённой рукой. От большого пальца к кожаной куртке уходил вихрь татуировок, заканчивающийся на короткой шее. Причёска незнакомца отличалась своей старомодностью, корнями уходя ко временам Джеймса Дина, в отличие от превалирующего в современности Элвиса Пресли. Взгляд зацепился за кошачьи глаза, когда спаситель отстранился от бранившегося американца и настиг Джисона. Поддел под локоть, заставив выпустить стакан содовой, и потащил в сторону выхода. — Во-оу! Ты кто? — Не задавай лишних вопросов, и просто идём со мной. То ли это обескураженность, то ли одурманивающий одеколон незнакомца, но Джисон не протестовал. Тряпичной куклой поплёлся за властным соотечественником, в спину встречая чьё-то неободрительное: «смотрите пидорасы!». У входа, облокотившись о поручни крыльца, стоял чёрный мотоцикл — благо располагался он в тени, иначе сесть на нагревшееся сидение было бы невозможно. Рациональность Джисона своевременно выкрутилась на максимум. Хан, опешив, отшагнул назад, к ступенькам, вырываясь из захвата. — Нет, я на этом не поеду. Тем более с незнакомым парнем! — суетливо проговорил он, поправив футболку. Не хватало, чтобы его родителям пришло известие о том, что их сын погиб от рук маньяка-убийцы, предпочитающего наивных корейских мальчиков! — Так уж и незнакомого? Я — Ли Минхо, — просмеявшись, представился спаситель, виртуозно взбираясь на транспортное средство. Его голос, на удивление, оказался мягким и дружелюбным, а с лица сошла наигранная озлобленность. — Не переживай, я не собираюсь везти тебя в ближайший лес и насиловать. Просто покажу одно местечко рядом с кафедрой филологии, где таких расистских типов не будет. Джисон сомневающимся прищуром оглядел Ли Минхо сверху донизу. — Как ты узнал, что я из Стэнфорда? Спаситель в очередной раз обворожительно рассмеялся, выгоняя байк на залитый солнцем участок улицы. Он выглядел как собирательный образ парня-плохиша, сошедший с пластинок недавно дебютировавшей группы «AC/DC». — Во-первых, на тебе футболка Стэнфорда, — подметил новый знакомый, привлекательно порыкивая мотором, — во-вторых, а что ещё делать корейцу с жутким акцентом в этих краях? Джисон призадумался, по-прежнему размышляя насчёт правильности своих действий. — Работать на ФБР? — В футболке Стэнфорда? — Я под перекрытием. — Ты хотел сказать под «прикрытием», — беззлобно исправил Минхо, вынуждая бледные щёки первокурсника зардеть. Джисон неуверенно помялся на месте, перекатываясь с пяток на носки недавно купленных адидасов. — Ну так что? — Эй, вы! — из-за двери раздался голос обиженного мужичка, с огромным красным пятном на лбу и аккуратным фингалом, наверняка оставленным рассыпанным по стойке арахисом. За спиной пострадавшего стояли точно такие же разъярённые собутыльники, неприлично нетрезвые для полдника. — Сукины дети, сейчас мы вам покажем! — Короче, я согласен, — без раздумий бросил Джисон, вмиг взбираясь на механического скакуна и руками обхватывая Минхо за талию. Он действовал на машинальном уровне, вжимаясь грудной клеткой в накаченную спину. Мотоцикл рванул с места, захватив дух Джисона и своровав лёгкий смешок с пухлых губ. Он и Минхо оторвались от едва перебирающих ногами пьянчуг, умудрившихся свалиться через два дома и грозно начавших сыпать проклятьями. Резкий поток ветра обдавал тела, снижая обжигающий градус солнца — и уже через пять минут Джисон догадался, почему в такой знойный день Минхо щеголял в куртке. Непоседливый табун мурашек распространился по телу вместе с отголосками пугливого сознания. Он… Он серьёзно согласился поехать куда-то с первым встречным? — Ты на какой кафедре учишься, студентик? — выдернул его из мыслей Минхо, сворачивая к узенькой тропе, ведущей через хвойный лес к кафедре филологии. В тени величественных деревьев Джисону стало совсем не по себе. — Кафедра экологии и окружающей среды. — Серьёзно? — Не веришь, что такая существует? — Просто не ожидал, что ещё кого-нибудь встречу оттуда, — в голосе Минхо была исключительная честность, в которую Джисон тут же поверил. Он заметил, что они постепенно сбрасывают скорость, подъезжая к книжному магазину, расположенному в одном из примыкающих к филологическому корпусу зданий. — Я тоже. Учусь на геоэкологии. «Вот так сюрприз», — про себя хмыкнул Джисон, убрав руки с чужой талии, и пугливо оглянулся по сторонам. Множество студентов сидели на лавочках, погружённые в учебники; кто-то бегал по выстеленным гравием дорожкам, громко слушая «Keep Yourself Alive» в качестве мотивации, а кто-то перебрасывал мяч по кругу, обмениваясь словами на мёртвом языке. Никому, по большей части, не было дела до новоприбывших. Кроме приветливой работницы местного книжного, вынырнувшей из-за двери в воздушном васильковом платье словно самое замечательное видение. — О, Минхо. А мы тебя уже заждались, — дружелюбно помахала работница, облокотившись на выкрашенные в персиковый цвет перила. При улыбке на её щеках выступили милые ямочки. Джисон готов был поклясться, что эта незнакомка — самая красивая корейская девушка, которую он когда-либо видел. В ней превосходно сочетался этнический шарм и северо-американская открытость. — И тебе привет, первокурсник. — Но… — Атрибутика университета. Их носят только поступившие, — тут же пояснила она, возвращаясь ко входу в магазин с очаровательной улыбкой. — Ну же, заходите. А то на улице невыносимо душно. Минхо вежливо пропустил недоумевающего Джисона вперёд, тем самым замкнув их компанию. Они втроём спешно пересекли стеллажи, обогнули стойку, оказавшись внутри подсобки, сверху донизу заставленной запечатанной литературой. Джисон с удивлением разглядывал книжные ряды, пока парочка перекидывалась словами о нём же. Где-то на подкорке, точно ото сна, очухалось чувство самосохранения. — Представляешь, он тоже с экологии. — Да, ладно? Сынмо будет в шоке, — кокетливо заключила работница, обернувшись и подмигнув растерянному Джисону. Он же, воспользовавшись ситуацией, спросил: — А куда мы идём? — Сейчас узнаешь. — Минхо ободряюще прошёлся рукой по плечу, отчего Джисон чуть не запнулся. Перед ними открылась дверь в небольшую — по меркам Стэнфорда — комнату, где собрались как минимум пятнадцать людей азиатской внешности, болтающих, развлекающихся и употребляющих что-то не крепче четырёх градусного пива. До ушей донёсся знакомый сеульский диалект, исходящий от одного из парней, играющего в дартс. — Добро пожаловать в наше небольшое убежище, — хитро объявил Минхо, следя за тем, с каким непостижимым интересом Джисон изучал обстановку. Стены «убежища» украшали японские веера, на небольших столиках лежали китайские лягушки, во рту державшие юани, и красивые резные драконы. Вдали висел обучающий постер по приготовлению кимчи, расположившись рядом со стеклянным стендом малазийских туфель и тайским чуть-тай. — Эй, красавчик. — Джисон вскинул голову, не сразу сообразив, что обращались не к нему; паренёк — тот, что с сеульским диалектом — отозвался мигом, попросив партнёра по дартсу подождать. — Чхве Лиа, ты смутила новенького. — А может я изначально к нему и обращалась, Ким Сынмин, — хитро отшутилась работница, захватив распахнутые полы безрукавки и притянув нахмурившегося парня за них, — а он ведь действительно красивый. — М-м, мне стоит ревновать? Однако вместо ответа Лиа стремительно приподнялась на носочках, утянув Сынмина в сладкий поцелуй. Одна из девичьих ладоней обвила шею юноши, а другая скользнула вдоль щеки, как в киношной мелодраме. Джисон окончательно смутился, сделав шаг назад, тем самым предоставив влюблённым пространство, вот только неосмотрительно наткнулся на Минхо, облокотившегося на дверной косяк. — А имя у тебя есть, красавчик? — поинтересовался Минхо, зубами прикусывая из неоткуда взявшуюся зубочистку. Его брови игриво вскинулись, пробудив внизу живота Джисона нечто особенное. Ранее не испытанное. — Хан. — Он сглотнул подступивший ком к горлу, мечтая стрельнуть одну из изумрудных бутылок, выставленных в ведре со льдом. — Хан Джисон.1977
Иметь в друзьях троих старшекурсников было несказанно круто, поэтому успеваемость Джисона держалась на высоте. К выпускному году, он умудрился занять первое место практически во всех рейтингах потока, в основном, благодаря их маленькому квартетному детищу. Исследования по влиянию пластика на окружающую среду выглядели слишком амбициозными и самонадеянными, по сравнению с теми же научными работами по выбросам парниковых газов. Впрочем, никто из четвёрки даже на секунду не задумывался сменить вектор направления. Тем более, Стэнфорд с удовольствием спонсировал экологические задумки. И, казалось, в жизни Джисона всё складывалось донельзя прекрасно. Друзья, как семья, живущая в отдельном доме на территории университета. Повышенная стипендия. Маячащий грант в магистратуру. Родители, открыто гордившиеся сыном. Преподаватели, пророчащие громкое будущее. Но только с каждым днём Джисон всё отчётливее созерцал яблоко с цианидом, невольно вспоминая доведённого до крайности Алана Тьюринга. Потому что его блистательный ум тоже стал заложником порочных мыслей. Потому что Джисон влюбился в лучшего друга. С восхождением группы «Queen» на сцену и противоречивым поведением Фредди Меркьюри, в обществе возник резонанс, выявивший огромный протест при обозначении гомосексуальности как нечто нормального. Многие считали её отвратительной, грязной, порочной, сдвигом парадигмы из-за определённого психического отклонения. Отчасти поэтому Джисону, по первости, было страшно признаться в случившемся даже самому себе; если он действительно окажется… гомосексуален… то пути назад уже не будет. Джисон долго обманывался, уверяясь, что не искал физического контакта с Минхо. Что не глазел на него во время работы, не улыбался как влюблённый глупец с закрепившегося прозвища «красавчик», подпирая ладонью подбородок и наматывая на палец шнурок от университетской толстовки. Но когда при бытовом разговоре, на общей кухне, к нему закралась мысль: «вот бы взять и поцеловать тебя», он больше не мог игнорировать кипящие чувства. Верить в то, что все друзья думают друг о друге в подобном ключе. Подыскивать в библиотеке журналы на данную тематику оказалось до одури стыдно. Спрашивать у кого-то совета — тем более. Слухи в их городке разлетались с космической скоростью, в особенности, в отношении интернациональных студентов. Поэтому Джисон решился на то, о чём никогда бы не помыслил в иной ситуации. Джисон решился обратиться к Богу. Будучи заядлым атеистом, поход в церковь показался псевдо-Алану Тьюрингу весьма ироничным. Он, как прилежный католик, уселся на самую дальнюю от пастыря скамью, выслушивая воскресную молитву «от и до» и пытаясь побороть отчаянно вырывающиеся насмешки. В руках он крутил неряшливый буклет, изданный домом Господа, о том, как победить бесов в душе и как вновь стать «нормальным». Причастие, крещение, вера, исповедь — всё это благоволило выздоровлению и наставлению оступившихся на путь истинный. Если религия не спасёт, решил Джисон, то тогда остаётся электросудорожная терапия; вполне возможно, она убила бы его быстрее, чем «недуг» сумел развиться в нечто ужасное. Грязное. Порочное. Отвратительное. Желание креститься Лиа, Сынмин и уж тем более Минхо восприняли с лютым скепсисом, но от едких комментариев воздержались. В стремлении соблюдать пост единственная девушка из их компании даже решила присоединиться к Джисону. Правда, не из глубоко христианских побуждений, а из-за намерений сбросить вес; но, в любом случае, своеобразная поддержка от Лии была бесценна. Помогала не опускать руки. До тех пор, пока некоторое время спустя заточённый в клетку голодный зверь — истинная натура Джисона — не стал ещё жаднее до моментов с объектом обожания. Ещё похотливее и необузданнее. В один из вечеров, по чистой случайности застав Минхо, стонущим под горячим душем, рука Джисона сама потянулась к просторным штанам. Это было грубейшее богохульство — представлять, как обнажённый лучший друг мастурбирует за стенкой, однако Хан не сумел сдержаться. Его обсессия вырвалась наружу, уводя от исцеления с каждым рваным движением ладони. Он ненавидел себя за то, что вновь поддался искушению, за то, что не смог вытерпеть каких-то четырнадцать дней, пророчащих ему возвращение к нормальному рассудку. Поэтому Джисон решился на самый крайний вариант. — Ты куда так поздно собрался? — Минхо оторвался от чтения вечернего выпуска новостей, развернувшись на девяносто градусов в кресле. — Время полдвенадцатого. — Спасибо за нравоучения, ма, — нервно бросил Джисон, явно не ожидающий столкнуться с лучшим другом столь поздно. Его подтянувшийся английский с приятным флёром Британии ласкал слух, — почему ты ещё не спишь? — У меня встречный вопрос, — бросил собеседник, уверенно поднявшись с места, и нахмурился, стоило различить перекинутую спортивную сумку через плечо, — на турники? — Лето близится, хочу подкачаться. — А мозги поджарить себе не хочешь? — грубо встретило остолбеневшего Джисона. Минхо же демонстративно достал из заднего кармана флаер с адресом небольшой частной клиники в Сан-Франциско. На белой полоске аккуратным почерком были выведены дата и время приёма. — Сначала по церквям шастаешь, потом от нас отстраняешься, а со мной за минувшую неделю перебросился лишь парой слов. Теперь это. Красавчик, что происходит? Джисон перестал дышать на мгновение, сокрушённый раскрывшейся правдой; он-то, дурак, думал, что потерял бумажку где-то по пути из университета домой. — Я… — Джисон прикидывал, насколько разумно было сейчас рвануть на автобусную остановку. Вот только Минхо — лихой чёрт, обязательно догнал бы его либо на своих двух, либо при помощи обсидианового мотоцикла. Рвущееся признание перекрыло трахею, мешая воздуху циркулировать в лёгких. Джисон смотрел во взволнованные опалы напротив, последний раз наслаждаясь их дружественностью и благосклонностью. Трепетом книжных бабочек, вознёсшихся с низов таза до солнечного сплетения. Запахом прогретого дома, коллажом из фотографий с поездки на озеро Мерсед, где вся компания вышла идеально, за исключением наполовину моргнувшего Сынмина. Джисон знал, что после его признания ничего не будет прежним. Не их семья, не атмосфера в доме, не даже важнейшее исследование. Но оттягивать дальше не стоило — рано или поздно, истина бы нашла путь к свободе. — Я влюблён в тебя, хён, — чересчур легко слетело с искусанных уст, вынуждая одно сердце зайтись в учащённых ударах, а другое — рухнуть в пятки. — Я — гей. Минхо поначалу даже не смог подобрать слова. Он истуканом наблюдал за тем, как зажмурившегося парня захватила мелкая дрожь, как под тяжестью опустились плечи. Как молодое тело настигла истерия. — Я знаю, что это звучит ужасно, но я правда борюсь с этим. Прости меня. — Платину чувств Джисона прорвало окончательно, глаза защипало от скопившихся эмоций и невыплаканных слёз. Он слишком долго не мог ни с кем поговорить о своей «проблеме», да даже банально намекнуть, оттого-то его сознание и пронзала одна и та же мысль, заезженной пластинкой крутящаяся: «будь, что будет». Джисон был готов к издевательствам, к матам, к избиению, поскольку в своём молчании настрадался гораздо сильнее; пускай, он наконец-то получил бы по заслугам. Возможно, хоть тогда его любовные ориентиры сместились бы в правильную сторону. — Красавчик. От собравшейся в голосе нежности Джисон распахнул глаза, едва не отшатнувшись от приблизившегося Минхо. Хан ощутил на щеках прикосновение влажных ладоней, утонул в небывалой искренности взора, пока с собственных глаз срывались слёзы. Он осознал, насколько его неистового колотило, только тогда, когда неожиданно замер. Натянулся точно струна. Уши заложило от скакнувшего давления, ноги подкосились, и Джисон непременно свалился бы грудой костей и органов, с выжженной раной посреди грудной клетки, если бы не сильные руки Минхо, окольцевавшие его талию. По инерции столкнувшие два тела. И, косвенно, столкнувшие губы. Потому что Минхо специально подался чуть вперёд, захватывая посиневшие уста Джисона. Мягко разомкнул свои, пытаясь инициировать нечто большее, однако Хан не смел шевелиться, впав в натуральный ступор. Спортивная сумка с грохотом приземлилась на пол, вынудив Минхо прерваться и успокаивающе улыбнуться. — Это ведь был твой первый поцелуй, да, Джисон? И ответом ему послужили пунцовые щёки «красавчика». — Что… что ты делаешь? — А на что это похоже? — Но… — недоумение Джисона брало верх над любыми попытками коммуницировать. — Это несложно, — поучительно издал Минхо, практически припечатав бедняжку к стене. Джисону не удалось выбраться из лап обрадованного хищника, вжавшего его в деревянную отделку дома и затылком примостившего к пространству под лампой. Свет отражался в карих радужках Минхо, делая чертовски притягательным и желанным. — Твоё тело само подскажет, как действовать, просто прислушайся к инстинктам. В этот момент, Джисон запутался окончательно. Нервно сглотнул, руками вцепился в обмётанные края рокерской футболки Минхо. Языком подпёр щёку. А разве… Разве так бывало? — Зачем ты это делаешь, Хо? Ли ухмыльнулся словно самый настоящий демон искуситель. — Потому что ты мне тоже симпатичен, Джисон, — признался Минхо, заботливо приглаживая растрепавшиеся волосы собеседника, пока тот пальцами грозился прорвать ткань от захлестнувших переживаний, — и не считаю это чем-то ужасным. Наоборот, влюблённость в тебя кажется одной из самых прекрасных вещей, что случалась со мной. — Так значит ты тоже… — Слова давались ему несказанно трудно, но далеко не так, как в момент первого признания. Тиски в грудной клетке несколько ослабли, голос Джисона больше не срывался на окончаниях. — Гей? — Я просто человек, которому понравился другой человек, — с присущей тягой к философствованиям, заключил Минхо, заботливо погладив загорелую щёку. — Мне плевать, какого он пола. И Джисон не знал, что может влюбиться ещё сильнее. В тот момент все его страхи и тревоги показались простыми глупостями, поскольку, даже если ответ был бы иной — отрицательный — Минхо никогда бы не смог причинить боль своему «красавчику». Хан еле сдерживал рвущееся наружу счастье, подхватившее, окрылившее и вознесшее до небес. И каким образом что-то столь чистое, легкое и обоюдное могло нанести вред обществу? — Можно я украду ещё один поцелуй, м-м? Хану хотелось закричать, что «отныне все мои поцелуи — твои», но вместо этого он лишь интенсивно закивал. Сомкнул ладони между чужими лопатками, пока Минхо вновь накрывал его губы своими, правда, с меньшим напором и большей нежностью. Джисона с лихвой захватила лавина необычайных ощущений, о которых раньше он и помыслить не смел. Из-за большого количества учёбы, абсолютного отсутствия симпатии к одноклассницам, у него не было времени на всякие амурные штучки. Да и их, если честно, как-то не хотелось. Но сейчас, неумело целуясь в гостиной с лучшим другом, глубоко погребённый романтик в душе Джисона пробудился, неуклюже попытавшись осуществить французский поцелуй. О котором так часто упоминалось во всех романтических комедиях. В итоге, он потерпел фиаско, случайно прикусив Минхо язык. — Эй, было не так больно… — Я сейчас со стыда умру, хё-ё-ён, — с горящими ушами протараторил Джисон, пряча лицо в ладонях и разворачиваясь к Минхо спиной. Заднюю часть шеи Хана опалило дыхание, бархатный смех пробрал до мурашек. Умелые губы оставили влажные следы; Минхо слегка прикусил бронзовую кожу, носом втянув пряный запах волос. — Не переживай так, красавчик. Practice makes perfect.1978
Так уж вышло, что на день рождения Лии выпал сбор образцов почвы рядом с заводом по переработке полиэтилена в Калифорнии. Четвёрке пришлось провести все выходные в небольшом промышленном городе, сняв домик с поросшим одуванчиками газоном. Минхо, по приезде, даже из пикапа не выбрался, сходу принявшись философствовать о том, что вся человеческая жизнь схожа с жизненным циклом симпатичных жёлто-белых растений — когда люди умирают, их прах также развеивается по ветру. Сынмин на это лишь закатил глаза, вытолкнув псевдо-Сократа на июльский зной, и бросил что-то в стиле: «поторапливайся, у нас ещё куча работы». Как будто бы не из-за улитки-Сынмо они выехали на полтора часа позже. Скрывать свои отношения от Лии и Сынмина было тяжеловато, но, тем не менее, Джисон и Минхо с этим справлялись. Украдкой переплетали руки под столом, бережно соприкасались коленями. Метали многозначительные взгляды в «убежище». Обменивались секретными записками, назначая укромные места встречи, где никто бы их не осудил. Ставили будильник на полшестого, чтобы проснуться и разбежаться по разным комнатам. В нечётные дни спали у Джисона, в чётные — у Минхо. А ещё целовались каждую свободную минуту, оставшись наедине без посторонних наблюдателей. Их тайный роман подбрасывал поленья в неуёмный пожар любви, ежедневно разгоравшийся с новой силой. И хотя они практически год как сняли маски, до нового этапа в отношениях всё никак не добрались. Джисон пугливо медлил, а Минхо не настаивал, довольствуясь возможностью обниматься, прикасаться к покрывшейся испариной обнажённой коже. Иногда рукой спускался ниже, но всегда оставался в пределах разумного. Эти мини-каникулы вдали от всего, к чему они так привыкли, могли стать движущей силой, точкой невозврата, после которой прежний уклад вещей был бы забыт. Джисон с содроганием и неким нетерпением ожидал, когда же всё, наконец, случится. Хотя, если честно, до нескрываемого мандража переживал. Хан не знал, как двое мужчин занимаются любовью или как кто-то из них решает, кто будет сверху. Его постоянно терзали сомнения, мол, вдруг Минхо вообще не жаждал участвовать в подобных извращенствах, надеясь ограничиться ответным «рукопожатием»? Джисон объективно понимал, что ему стоило обговорить всё с партнёром заранее, но Хан же робкий и плохо дружащий с признаниями. Он тревожился, что страхами и неосведомлённостью ненароком оттолкнёт возлюбленного. — Красавчик, ты уверен? — обеспокоенно задал вопрос Минхо, когда захмелевший Джисон оседлал его бёдра и ладонями опустился к джинсам из твёрдого денима. Хан утвердительно кивнул, резко дёрнув за периодически застревающую молнию, вот только… — Чёрт, Джисон! Он, Господи помилуй, прищемил своему парню достоинство! И благо громких перебранок ни Сынмин, ни Лиа не услышали, поскольку отправились на ночной сеанс в зоопарк. Джисон же мгновенно откатился на оставшуюся половину кровати, сокрушаясь, какой же он неуклюжий неудачник. Хан всё ждал, когда испортит момент, и вот, пожалуйста. Леди и джентльмены, перед вами самый неловкий гей в истории! — Прости-прости-прости, — Джисон бормотал как заведённый, локтями упершись в колени и пятерней оттянув волосы от корней, — я не… Это… Какой же я идиот... — Эй, всё в порядке, — по-прежнему хмурясь из-за дискомфорта, проговорил Минхо, ладонью огладив сгорбившегося возлюбленного. Но тот лишь сильнее отдалился, едва не скатившись с постели на пол. — Будем считать, что мы решили прибегнуть к ролевым играм с нотками «BDSM». — Я просто жалкий, Хо. — Нет, ты неопытный, — с характерным нажимом выделил Минхо, подбираясь к пылающему от смущения Джисону. Он оставил успокаивающую плеяду поцелуев на оголённых плечах, а после — финально чмокнул в щёку. — А это две разные вещи. И если тебе от этого будет спокойнее, то у меня тоже никогда не было секса с мужчиной. — Значит… Ты спал с девушками? — Это единственное, что ты услышал? В душе неприятно засвербело, словно собственничество Джисона оказалось под угрозой. Он насупился, безуспешно прогоняя сумасшедшие картины о Минхо, развлекающимся с обнажёнными девицами. Прежде, Хан никогда не испытывал чувство ревности, поскольку и поводов, как таковых, не было. Зато сейчас то безропотно обуяло его. — Ты знаешь, что становишься безумно горячим, когда злишься, — заигрывающе промурлыкал Минхо, поцелуем клюя в кончик обгоревшего носа. Затем — стратегично двинулся ниже, к опущенному уголку губ, постепенно втягивая возлюбленного в развязный поцелуй. Джисон с удовольствием ему ответил, поскольку воспринял это за примирительный жест. Вот только Хан никак не ожидал, что именно с него начнётся то самое — вожделенное — нечто большее. Июльский жар в девяносто один градус по фаренгейту никак не мог сравниться с резким повышением температуры, случившимся за закрытыми дверями крохотной спальни в Сакраменто. Старый пружинистый матрас предательски скрипел под телами, бледные простыни пачкались, сминались от открывшегося мира удовольствий. Джисон никогда бы не подумал, что будет настолько уязвимым и чувствительным — нервные окончания будто выступили наружу, оголились, вынуждая воспринимать реальность в сто крат интенсивнее. Белёсые разводы неприятно стягивали кожу, подсыхая; череда красных отметин заклеймённо расположилась на обоих телах. Минхо был нежным, Джисон — податливым, до слёз удовольствия сжимавшим чужие пальцы в крепком замке. Ночь на двадцать первое июля стала одной из лучших ночей в их жизни. Утром, пробудившись в самом бодром расположении духа, Джисон решил сделать то, что обыденно ненавидел — самостоятельно приготовить завтрак. Он поцеловал сонного Минхо перед уходом, — лежащего на животе, с левой рукой, спрятанной под подушкой — промямлившего что-то на подобие «ещё пя-м-м-м-чек» в ответ. Хоть тело слегка и ломило после вчерашнего, в особенности, в районе ягодиц, Джисон ни о чём не жалел. И даже мечтал скорее повторить это. Он в своём темпе спустился на кухню, где, закинув ноги на соседний стул, уже расположилась Лиа, разгадывая утренний кроссворд. — Доброе утро, именинница, — отзывчиво поприветствовал Джисон, чмокнув подругу в макушку. — Доброе, — Лиа ехидно усмехнулась, отложив кроссворд на стол, — смотрю, кто-то хорошо выспался? — Не то слово. Новое место всегда перезаряжает, — Джисон распахнул дверцу холодильника, выудив оттуда упаковку апельсинового сока. — Как вчера прошёл сеанс? — А, никак. Мы перепутали даты и вернулись обратно. Лиа замолчала, принимаясь наблюдать за реакцией Джисона, который, поначалу, не осознал весь масштаб случившегося. Только когда сок практически долился до краёв, он понял, на что ему так аккуратно намекнула подруга. Разворачиваться к ней лицом не хотелось; наоборот, он бы предпочел быстренько ретироваться обратно к возлюбленному и спрятаться в ворохе из одеял. Как они могли повести себя столь безрассудно и непредусмотрительно? Так пренебречь сокровенной тайной? Не услышать, как скрипнула входная дверь, как на лестнице раздались громкие шаги? — Я м-могу всё объяснить. — И засосы на ключицах? — Джисон лбом стукнулся о навесной шкафчик. — Да ладно, расслабься. Мы с Сынмо давно знаем, что вы вместе. Просто ждали момента, когда вы сами признаетесь. — Так вы… Не против? — запнувшись, уточнил Хан. Он трясущейся рукой поднёс к губам стакан с ярко-жёлтой жидкостью. — А почему мы должны быть против? — Ну ведь… Знаешь, это порицается в обществе… — Тогда к чёрту общество, — напыщенно заключила Лиа, а после вернулась к разгадыванию кроссворда как в ни в чём не бывало. Словно ёмкий постулат разъяснил всё их отношение к гомофобии. К теме, к которой она не горела желанием возвращаться. — Кстати, я канадские блинчики приготовила. С яблочной начинкой. Они на плите. Одного предложения оказалось достаточно, чтобы сделать Джисона по-настоящему счастливым — Лиа буквально заявила, что ей и Сынмину плевать на все предрассудки, главное, чтобы родные им люди были счастливы. Джисон на эмоциях подскочил к подруге и сжал её в кольце из рук, рассыпавшись в искренних благодарностях. Она же заливисто рассмеялась, ласково погладив мужские пальцы, и положила голову ему на плечо. — Я всегда знала, что вы будете вместе, — чуть погодя, призналась Лиа, похлопывая удивлённого Джисона по щеке. — Потому что каждый раз, когда мы затрагивали тему отношений, вы с Минхо украдкой смотрели друг на друга.1985
К тридцатилетию Джисона четвёрка перебралась в самое сердце Калифорнии — в Лос-Анджелес, сумев приобрести просторный дом за городом в одном из благоустроенных районов. С видом на жительство пришло и гражданство, а там участие в государственных программах по борьбе с загрязнением. Сынмин, Лиа, Джисон и Минхо получили собственную лабораторию с интернами в одном из передовых научных центров, а также забавного начальника-ирландца, открыто выступающего за разрешение заключать браки людям нетрадиционной ориентации. Найл был разменявшим четвёртый десяток хиппи, борцом за права всех и каждого, и, в целом, очень добродушным человеком с нездоровой тягой к выпивке. Его исследования в области загрязнения пластиком идеально дополняли десятилетние наработки четверки, создавая абсолютную квинтэссенцию и предоставляя толчок для дальнейшего развития. Гранты сыпались на них как капли в сезон дождей, многие компании обращались с коммерческими предложениями по внедрению «зелёных» разработок для своего производства. Бизнес, научная деятельность, признание, слава — во всех сферах жизни процессы шли настолько гладко, что нежданно-негаданно наступили времена задуматься о самом главном. О расширении их уютной семьи. Впервые об этом заговорил Минхо, когда они с Джисоном лежали на диване перед объёмным телевизором, транслирующим успевшее стать культовым «Назад в будущее». Наблюдая за приключениями Марти, Ли неожиданно наклонился к уху возлюбленного и тихо прошептал: «было бы здорово, если бы наши дети увидели, как я спас тебя от пьянчуг в баре, да?». Джисон тогда моментально приподнялся на локте, сводя тёмные брови к переносице, и удивился. — Какие ещё дети? Ты нагулял кого-то на стороне? Минхо рассмеялся, утянув насупившегося Джисона обратно в объятия, и оставил невесомый поцелуй на губах. — Иногда ты бываешь таким дурашкой, красавчик. — Иначе я не понимаю, что ты имеешь в виду, — бросил Хан, рукой очертив область вокруг таза, как бы намекнув: «камон, я же мужчина». — Или… — Голову посетила невероятная по своему содержанию догадка. — Или ты предлагаешь усыновить? — М-хм. — Минхо завёл ладонь под рубашку Джисона, принимаясь бережно поглаживать по спине. Тем самым нивелировав образовавшееся напряжение. — Когда я рос в детском доме, то всегда мечтал, чтобы меня усыновили. А когда вырос, пообещал себе, что обязательно сделаю какого-нибудь ребёнка счастливым. Знаю, моё предложение свалилось как снег на голову, и не каждый захочет нести ответственность за неродного малыша, поэтому и не настаиваю. А просто предлагаю на досуге подумать. Минхо одарил щёки Джисона заключительными поцелуями, всецело вернувшись к просмотру фильма. Пока Хан не сводил взгляда с человека, которого много лет назад выбрало сердце. Минхо превосходно водился с младшими близнецами Найла, будто роль родителя всегда ему подходила. И Джисон едва не расплакался, представив, что совсем скоро у них могла появиться возможность поделиться своей любовью. Он вообразил, как утром просыпается от того, что хитрый темноволосый мальчуган с сестрой забираются к ним под одеяло, как все вместе они спинывают сову-Минхо с кровати, чтобы тот поднялся и отвёз трёх жаворонков в Диснейленд. — Хо, — ласково позвал Джисон, потуже закутывая их в тёплый плед. — М-м. Джисон соблазняюще поёрзал на возлюбленном, дыханием опалив мочку уха, и заманчиво прошептал: — Давай усыновим ребёнка.1986
Несмотря на все привилегии, гранты и регалии, усыновить ребёнка оказалось муторным процессом. Родителю-одиночке редко когда удавалось выиграть дело и подарить какому-нибудь малышу семью. В особенности, если он жил в одном доме на четверых, часто прозябал на работе и носил статус «ученого», ассоциировавшийся с нехваткой времени и вечном кропании над исследованиями. Об оформлении опеки сразу на двух мужчин не могло быть речи, поэтому, коллективно посовещавшись, Джисон и Минхо решили послать весь пакет документов от лица последнего. Лиа в шутливо-серьёзной манере заявила, что она всегда может выступить в качестве назывной матери, поскольку, по паспорту, до сих пор числится свободной женщиной. Сынмин, будучи доктором наук, конечно же, не различил в прозвучавших словах намёк, додумавшись купить долгожданное кольцо только к февралю. В начале марта пришёл первый отказ из органов опеки, с припиской, что те обеспокоены странными слухами, витающими вокруг персоны Минхо, его рабочим графиком, детдомовским прошлым, а также тем, что отец мужчины, — бросивший мать и малыша Ли во время гражданской войны — до сих пор проживает на территории Северной Кореи. Ответ всей четвёрке показался ужасно бестактным и грубым, поэтому они без нареканий наняли адвоката и перенесли разбирательство в суд, не желая мириться с невежеством пуританских выскочек. Джисон, видя, что его партнёр обвинял себя в случившемся, подходил и поддерживающе черкал губами плечо, шепча, что у них всё обязательно получится. Соблазняюще зацеловывал шею, пытаясь преобразовать гнев и негодование во что-нибудь приятное. Лакомое. Доставляющее удовольствие им обоим. За две недели они омолодились лет на десять — от такого количества секса у Сынмина, работающего за стенкой над планом для своего первого преподавательского семестра, сдали нервы. Борясь с подступающим кризисом среднего возраста и начавшимся простатитом, он однажды не выдержал и прямо посреди процесса грозно постучался в дверь со словами: «вы можете трахаться потише?». В ответ ему раздался громогласный стон Джисона, как бы говорящий: «Н-е-а». К апрелю вражде между четой Ли-Хан и профессором Кимом пришёл конец, поскольку все они обеспокоились здоровьем Лии. Джису резко набрала в весе, постоянно ходила с недовольным лицом и намерением кого-нибудь обматерить. Жаловалась на взбухшую грудь, тянущий живот и то, что от любимой карбонары воротило даже при упоминании. А когда Минхо попытался высказать совершенно адекватное предложение воспользоваться тестом на беременность, ему грандиозно попало. Лекция на тему «почему нельзя сводить любые женские проблемы к менструации и беременности» заняла два часа, по прошествии которых Лиа разревелась на диване. Джисон тогда смущённо поздравил ошарашенного Сынмина, попросив дать невесте время самой разобраться с пугающими изменениями в её теле. Впрочем, подтверждение не заставило долго ждать — на следующий день, когда Найл торопливо заявился на нижний этаж лаборатории с новостями о новом заказчике и двумя колбами затхлой воды, Лию вывернуло прямиком на штаны начальника. Резкий запах добил утреннюю тошноту, а Сынмина сподвиг действовать, как подобает будущему папаше. Он без пререканий забронировал поход к гинекологу на следующее утро, где счастливым родителям и не менее счастливым дядям выдали кучу бумажек в подтверждение того, что в их семье наконец-то ожидалось пополнение. Джисон был бесконечно счастлив и также бесконечно расстроен в апрельский период. Поскольку неделей позже адвокат, разбирающийся с делом об усыновлении, поведал, что теперь органы опеки давили на эмигрантский аспект в деле Минхо. В особенности, на его трехмесячное незаконное пребывание на территории соединённых штатов вместе с другими детьми, спасшимися на торговом корабле, следующим из Пхеньяна — и плевать, что малышу Ли на тот момент было пять и оказался он в чужой стране не по своей воле. Адвокат также деликатно намекнул, что дело могло несколько затянуться, и осторожно посоветовал Минхо отказаться от идеи усыновления, сделав выбор в сторону более предпочтительной кандидатуры. Джисон тогда с волевым настроем стиснул ладонь Минхо, непоколебимо взглянув белокурому американцу в глаза. Хан дерзко заявил, что они не отступают от своих намерений, даже если в конце это не будет стоить затраченных усилий. Потому что никто не смел оскорблять его мужчину. На несколько месяцев данная тема попала под ярлык «нон грата». А позже и вовсе сменилась приятными хлопотами, связанными с появлением будущего младенца; каждого из четверки настигла «детская лихорадка», вынуждая скупать милые игрушки, ползунки, носочки и прочие прелести из Macy’s. Как-то раз Минхо приволок огромного плюшевого медведя, еле как поместившегося у собранной кроватки из карельской берёзы. Игрушка не подходила ни по стилю, ни по цвету, ни даже по общей концепции, однако так понравилась Лии, что Сынмин и Джисон не решились возразить. Детская была закончена в кратчайшие сроки, освободив огромный пласт времени для отдыха, наслаждения и работы. Суд на долгие недели встрял в подвешенном состоянии, получение опеки над ребёнком, как следствие, тоже. Но команда экологов старалась не зацикливаться на грустном, целенаправленно сосредоточившись на уже имеющемся младенце. Малышка Юна появилась на свет девятого декабря в одиннадцать-сорок, родившись в прохладную калифорнийскую ночь. Десятого декабря, в ноль-ноль-пять, Лии не стало. Когда врач вышел из палаты, принося свои глубочайшие сожаления, и добавил: «но вы же знали риски», никто поначалу не понял, что произошло. В холле застыла гробовая тишина, точно Лиа умерла не менее часа назад в родовой палате, а только что у них на глазах. Джисон открыл рот от удивления, поддев Минхо под руку, и ощутил, как земля под ногами готовилась разверзнуться. Сынмин же обессиленно рухнул на стул, пока врач вручал ему бумаги, подписанные аккуратным почерком невесты, в случае экстренной ситуации позволяющие сделать выбор в пользу ребёнка. Ведущий акушер-гинеколог поведал, что обо всех опасностях Лиа была осведомлена с середины второго триместра, когда проблема со свёртываемостью крови, передававшаяся по наследству, выявилась на скрининге. Ей предлагали сынициировать экстренные роды в начале шестого месяца, в ходе которых ребёнок вряд ли бы выжил, но зато с ней всё было бы в порядке. Однако Лиа отказалась. Предпочла истечь кровью, но убедиться, что их малышка всё-таки появится на свет. Она выбрала самый радикальный вариант ни с кем не посоветовавшись, совершенно не подготовив никого к столь трагичному финалу. Возможно, в этом и заключался её план — прожить оставшиеся месяцы на максимум, делая вид, будто всё в порядке, однако подобный вариант выглядел бесчеловечным по отношению к остальным. В особенности, к Сынмину, заревевшему — впервые за тринадцать лет знакомства с Джисоном — навзрыд. Мужчина не услышал, как врач предлагал ему увидеть ребёнка, пальцами растирая слёзы по лицу и пытаясь хоть на йоту переварить тот факт, что он лишился любимой. Ему стало постыдно плевать на крохотную Юну, потерявшую маму; честно говоря, эту убийцу профессору Киму никогда не хотелось бы видеть. Джисон пытался убедить хотя бы взглянуть на малышку, давя на рациональность данного поступка, вот только Сынмин оказался непреклонен — единственным его желанием, в ту минуту, стало увидеть остывающее тело Лии. Взять её за руку и в последний раз прикоснуться губами к ещё теплому лбу. Минхо оперативно договорился с медсёстрами о походе к Юне, когда Сынмина оставили с Лией наедине. Ли приобнял шмыгающего возлюбленного за талию, отводя их вдвоём к наимилейшему созданию, укутанному в симпатичное одеяло с изображением маленьких гранатов. Юна столь удобно устроилась в широких руках Минхо, что от интереса разлепила огромные глазки, уколов своей осмысленностью во взоре. До чёртиков напомнив Лию. И Минхо не сдержался. Даровал волю слезам, крепко прижав малышку близко к сердцу. В точности такой же заплаканный Джисон, поспешно утирал влажные дорожки со щёк любимого, чтобы те не закапали рано познавшее чувство утраты младенческое лицо. — Добро пожаловать в семью, Ким Юна, — дрожащим голосом проговорил Минхо, всхлипывая. Лию кремировали с обручальным кольцом на пальце, в красивом подвенечном платье. Ассимилировавшиеся в Канаде родители, с которыми она не общалась шестнадцать лет, прислали в знак скорби один дряблый венок.1991
Поначалу, всем троим было невыносимо тяжело. Потеряв, без преувеличения, сердце их четвёрки, вернуться к устоявшемуся укладу вещей уже не представлялось возможным. Все коммерческие проекты и международные сотрудничества сдвинулись на неопределённый срок, сфокусировав внимание учёных на новоприбывшей девушке. Если бы не родители Сынмина, прилетевшие по безвизовому режиму на сто восемьдесят дней, а позже подавшие документы на гражданство, Джисон не знает, как бы они справились. Поскольку, в первые недели жизни, Юна предстала для них требовательным инопланетянином, плачущим по поводу и без. Сынмина дочь выводила настолько, что он громко срывался. Пару раз на весь дом заявлял, что лучше бы та никогда не рождалась; конечно, Ким позднее жалел о сказанном, но рана, нанесённая смертью Лии, пробуждала в нём худшее. Суд за опекунство Минхо, ожидаемо, проиграл. К тому времени, как пришли результаты крайнего слушания, оспаривать вынесенный вердикт казалось чем-то бессмысленным. Троица чередовала рабочие дни между собой, по цу-е-фа определяла, кто встанет посреди ночи к проголодавшемуся младенцу. Таким образом, при помощи командной работы и огромного терпения матери Сынмина, они кое-как выкарабкались, постепенно научившись купать, пеленать и как следует ухаживать за крикливой малышкой. Вместе пережили режущиеся зубки, прослезились с первых слов, поскольку не по годам смышлёная Юна обращалась к каждому из них ласковым: «папа». На третью годовщину смерти Лии, они решились убрать вещи из запылившегося шкафа. Между кипой любимых свитеров, оставшихся без владелицы, наткнулись на маленькую кассету с вопиющим названием: «на случай самого худшего сценария». В тот вечер Юна, впервые увидевшая маму в действии, нетерпеливо стучала по экрану телевизора, на детском лепете проговаривая: «привет, омма» и «когда ты вернёшься с облачка?», пока придерживающий её за бока Сынмин внимал оправдательным речам с блестящими глазами. Навечно отпечатавшаяся на пленке молодая девушка, говорила о том, как не хотела, чтобы в доме царила атмосфера смерти до того, как она будет фактически мертва. Вслушиваясь в родной голос, Ким всё отчётливее понимал, что как бы сильно не любил эту женщину, он никогда не простит её за молчание и за то, через что им всем пришлось пройти. Летом, перед пятым днём рождения Юны, Джисон вновь рискнул поднять тему усыновления. Они с Минхо сидели за обеденным столом, распивая бокал красного вина под заказанный из ресторана ужин, пока Сынмин с дочерью играли в «лошадку» на заднем дворе. Хан осторожно придвинулся на стуле, ладонью накрыв зажатую между родных пальцев вилку, чем привлёк внимание уставившегося в экран Минхо. На висках выступили возрастные морщины, в уголках губ тоже; однако что в двадцать один, что в сорок, Ли по-прежнему заставлял сердце возлюбленного трепетать. — Давай попробуем ещё раз. — Заказать в этом ресторане? Мне тоже понравилась мексиканская кухня, — поддакнул Минхо, возвращаясь к молодёжному «Беверли-Хиллз 90210», — только я бы взял кесадилью. — Я не про еду, глупый, — хмыкнул Джисон, заговорщически отправив в рот оливку. Он выдержал театральную паузу в надежде создать интригу, однако события на экране, очевидно, захватывали возлюбленного больше, чем их диалог. Тогда Хан закатил глаза и неподготовленно выпалил, — я про ребёнка. Минхо вмиг недоумённо развернулся на Джисона, сексуально прикусившего деревянную зубочистку. О, да, его слова возымели должный эффект. — Погоди, красавчик… — Минхо нажал на красную кнопку близлежащего пульта, выключая отвлекающий телевизор. Он обратился к собеседнику с горящими глазами. — Ты серьёзно? — Прошло достаточно времени, да и мы не молодеем, — сознался Хан, заботливо стерев салфеткой соус-сальса с подбородка Ли. — К тому же, Юне будет веселее расти с ровесником, а то три старпёра с кризисом среднего возраста не самая разношёрстная компания для молодой особы. — Господи, ты просто не представляешь, насколько сильно я тебя люблю, — обрадованно заключил Минхо, поднявшись со стула и накинувшись на Джисона с градом поцелуев. Ли притянул его за воротник фланелевой рубашки, нагнувшись со слабым стоном из-за дискомфорта в пояснице, и требовательно столкнул губы. Пальцы Джисона путались в отросших песочных волосах, окрашенных из-за проступившей седины, а сам он разомлел от чувственных прикосновений. — Остренько, — сквозь поцелуи пробормотал Хан. — М-м, я настолько хорош? — Да я не в том смысле. Реально горячо. — Джисон моментально отстранился от возлюбленного, с губ слизывая остатки соуса с перцем чили. Минхо поспешно вручил ему стакан с водой, помогающий нивелировать жар и расслабиться. Однако Хан знал, что на этом их нежности не закончатся. После ночи, наполненной поистине мексиканской страстью и калифорнийской раскрепощённостью, Минхо и Джисон вернулись к сбору нового пакета документов. За минувшие годы правила по усыновлению ужесточились, однако нанятый для консультации адвокат заверил их, что у «господина Хана великолепная характеристика», поэтому получить опеку над малышом им не составит труда. Если медицинские показатели, конечно же, будут соответствовать норме, но в этом плане, хвала всему, Джисон чувствовал себя отлично. Обследования у врачей было решено отложить на потом, в первую очередь сделав упор на скучную бюрократию и получение различных инстанционных бумажек. К концу октября всё было готово, кроме медицинского заключения, и Джисон с Минхо потихоньку поверили в то, что это Рождество они встретят со своим ребёнком. Заочно полученная премия «Голубая планета» подкрепила убеждённость органов опеки в добропорядочности Хана. Разногласия между ними и его скандал в кабинете шестилетней давности оказался забыт. Потенциальным родителям предоставили пять папок, так называемых, претендентов, которые нуждались в заботе и семейном очаге. Минхо и Джисон чувствовали себя скверно, выбирая между детьми — хотелось, чтобы у каждого из них был свой дом, отцовские объятия и пожелания добрых снов с поцелуем в лобик. Но, к сожалению, это противоречило американскому законодательству. По итогу, «предпочтение» отдали ровеснику Юны — симпатичному голубоглазому мальчику, попавшему в приют при церкви из-за алкогольной зависимости своей матери. Знакомство с Тревором поставили на тридцатое октября, практически перед самым Хэллоуином. А двадцать пятого на телефон в прихожей раздался душераздирающий звонок. Джисон снял трубку, предполагая, что Минхо звонил ему из телефонной будки у торгового центра, куда отправился за игрушкой в качестве подарка Тревору. Вот только стальной голос с характерным звуком больницы на фоне поселил внутри страшное сомнение, а услышанный вердикт выбил телефон из рук. На грохот, вызванный соприкасающейся со стеной трубкой, повисшей на витиеватом проводе, выбежал Сынмин, сразу же кинув обеспокоенный взгляд на неестественно бледного Джисона. Хан стоял в нелепом ступоре, пока его друг разговаривал с терпеливо удержавшимся на связи врачом и постепенно осознавал всю трагичность ситуации. Тромб. У Минхо оторвался тромб на парковке торгового центра. — Хорошо, мы скоро будем, — твёрдо заключил Сынмин, уложив чёрную трубку на место, и позволил себе перевести дух. Собраться с силами. Они простояли в гробовом молчании около минуты, явно пытаясь осмыслить ситуацию и принять тот факт, что теперь их четвёрка потеряла ещё одного участника. У Джисона в голове был заготовленный распорядок дня — с минуты на минуту должен был вернуться Минхо, и они вместе должны были направиться на флюорографию. Потом съездить в любимую кондитерскую Юны, забрав оттуда бисквитное печенье в форме Микки Мауса. А после, все вместе, отправиться в недавно открывшееся корейское кафе, расположившееся вниз по улице. Получается… Всё было зря? — Я предупрежу родителей, что Юна погостит у них ещё пару дней, — Сынмин кое-как обрёл способность говорить, поскольку Джисон, кажется, совершенно разучился издавать какие-либо звуки. — И после нам нужно съездить… Нам необходимо съездить в больницу на опознание. И подготовить всё к тому, чтобы забрать Минхо домой. Минхо? Или то, что от него осталось? Джисон нерешительно кивнул, опустив взгляд на трясущиеся руки. В душе образовалась пустота, размером с чёрную дыру, а реальность в округе рассыпалась на мелкие частицы, заточив в купол из неприятия. Он бы душу продал за то, чтобы отмотать время назад и пережить минувшие семнадцать лет снова. А потом ещё, и ещё. Только бы никогда не возвращаться к этому абсурдному моменту, остановившему вращение Земли и биение любящего сердце. Его Минхо умер? Вот прямо… Умер? Окончательно? Со свидетельством о смерти, полкой и фотографией в мемориале? Он больше не войдёт через входную дверь, заботливо в нос не поцелует, не придумает идиотский поход по склонам, для которого следует просыпаться в четыре часа утра в субботу? Не обнимет, не приласкает, не заберётся в старых конверсах на кровать и не начнёт приставать? Джисона ноги не удержали. Он упал на пол, коленями прижавшись к груди, и издал клич раненого зверя. Хан выл точно волк, потерявший свою пару и всякую надежду на лучшее будущее. Сынмин опустился рядом, навалился широкой грудью и начал укачивать безутешного друга как младенца, заботливо поглаживая. Он не понаслышке знал, каково это — потерять сердце. Такое даже самому заклятому врагу не пожелаешь. Джисон не помнил, как его соскребли с пола и смотивировали сделать хоть что-то. Он потерялся в пространстве, полностью растворившись в утрате — его разум был кристально чист и затуманен в одно и то же время. Весь путь от дома до больницы остался провалом в памяти, впустую потраченным моментом из жизни, вмиг ставшей Джисону ненужной. Хан безэмоционально вывалился из порше Сынмина, плетясь за ним точно тень, которую направляли, поддерживали и зачем-то следили, чтобы она не врезалась в очередной косяк. Ледяная атмосфера патологоанатомического отделения не могла сравниться с той мертвенной стужей, пронзившей мужскую грудь. Джисон с Сынмином остановились у огромных холодильных камер, наблюдая за тем, как патологоанатом открывал одну из дверей и выкатывал из неё накрытое тело. Мужчина преклонных лет сказал нечто предупреждающее, однако Джисон уже ничего не слышал. Он узнал очертания любви всей своей жизни, небрежно спрятанные под дешёвым белым полотном. Которым, наверняка, накрывали тысячу чьих-то возлюбленных до этого. — Это Минхо Ли? — задал стандартный вопрос патологоанатом, уважительно стянув простынь с лица покойника. Джисон от ужаса прикрыл рот ладонью, рукой же вцепился в абрис пальцев Минхо. Он не мог поверить, что это посиневшее татуированное тело — его всё. Что ещё пару часов назад эти губы, покрывшиеся инеем, целовали его собственные. — Господи, да он же замёрз! — не понимая, что творит, Джисон стянул тёплую кофту и резко накинул вещицу на Минхо, принимаясь растирать когда-то знавшие румянец щёки. — Нет, пожалуйста, не трогайте меня, мне нужно его согреть! Сынмин титаническими усилиями оторвал безутешного Джисона, с чьих глаз без конца лились слёзы, от тела Минхо и плотно прижал к себе. Он многозначительно кивнул патологоанатому, убравшему верхнюю одежду с «пациента» и протянул её единственному здравомыслящему «свидетелю». — Сынмин, он просто замёрз, понимаешь? — Джисон напористо пытался вырваться из захвата. Он дрожал, тяжело дышал. Носом вбирал весьма неприятный смрад запахов, царивший в воздухе, пока его уводили всё дальше и дальше от возлюбленного. Джисон не мог смириться с тем, что горячо любимый Минхо теперь — одно из тел, лежащих в холодильной камере. С биркой на большом пальце ноги и датой «двадцать пятое октября». Сынмин кое-как довёл до туалета горько ревущего Джисона, что последние несколько метров начал пугающе закашливаться. Включил проточную воду на полную, пытаясь умыть друга, но совершенно ничего не помогало; в какой-то момент Хан разъярённо оттолкнул профессора Кима к стене, самостоятельно склоняясь над белой раковиной, то ли отхаркиваясь, то ли опорожняя желудок. Горло драло невероятно, Джисона до сих пор колотило от увиденного. Эмоции переливались через край. Когда картинка более менее пришла в норму, Хан различил алые сгустки, скопившиеся у металлического слива, и неприятный привкус железа на языке. А когда взглянул в зеркало, то узрел оставшиеся на губах капли крови. В тот день Джисону диагностировали туберкулёз в закрытой форме. Своё первое рождество, за пределами приюта, Тревор отметил в другой приёмной семье.2004
К тому времени, как Джисон совсем захворал и переехал в специальное учреждение, они успели перебраться в Сан-Франциско. Оставить огромный дом в Лос-Анджелесе было трудным решением, но, тем не менее, единственным верным. Новый город. Смена обстановки. Да и к пожилым родителям Сынмина так оказалось проще добираться. К тому же, Юне нравились узкие улочки с чарующими трамваями и истории про ведьм, которым был окутан Фриско благодаря одноимённому сериалу на телевидении. Прах Минхо развеяли в кремниевой долине, на небольшом лугу, украшенном полевыми одуванчиками. Ветер стоял сильный. Серые частички легко подхватывались и устремлялись в манящую даль, не спеша оседать, точно мечтая попутешествовать подольше. Юне тогда было шесть, и она сорвала огромный цветок с пушистой шапочкой. — Охраняй дядю Минхо, — со всей серьезностью приказала девочка растению, а после усердно дунула на него. Джисон едва не прослезился, прижимая к груди опустевший медный сосуд, пока Сынмин поддерживающе растирал его плечи, грустно улыбаясь. Может быть, самого Минхо больше и не было с ними рядом, зато его любознательность и любовь к странностям навсегда осталась в пытливой Юне. После сорокалетия время понеслось молниеносно. Джисон с головой включился в работу, борясь с недугом и пытаясь разнообразить будни единственным возможным наследием. Он схоронил мать, затем отца. Продал всю недвижимость в Сеуле, автомобили, вещи и активы, которыми владела его семья — половину положил на счёт обучения Юны, а другую раздал детским домам. Даже оплатил дорогостоящую операцию, вместе с реабилитацией, абсолютно незнакомому малышу, пожертвовав нужную сумму от имени Минхо. Пускай у них не получилось сделать ребёнка счастливым в том смысле, в котором они оба к этому стремились, зато Джисону удалось подарить мало прожившей крохе билет в счастливое будущее. В последнее время Хан всё чаще начал задумываться над тем, насколько завидует смерти Минхо — та была быстрая, безболезненная. Ли фактически ничего не успел понять; Джисону же пришлось умирать постепенно, издевательски медленно. Поначалу ментально, а после физически. Встречать каждый день с осколком от шрапнели в сердце и ждать, когда же его мучения прекратятся. Жить прошлым в настоящем, становиться немощным, наблюдать за каждой новой морщинкой, возникающей на когда-то загорелом и подтянутом лице — вот и всё, что Джисону оставалось. Последний год он провёл за городом, в рекреационном центре, где ежедневно наблюдался у врачей, лживо настраивающих на благоприятный исход. Единственными новостями, действительно взбодрившими его и подарившими счастье мертвому сердцу, стали новости о поступлении Юны и получение им, Сынмином, Найлом и Минхо с Лией посмертно премии Тайлера. За открытие «микропластика» и методов по борьбе с ним. — Итак, дядя Джисон, ты готов узнать, какой университет я выбрала? — поинтересовалась Юна, едва не визжа от восторга. Джисон рассмеялся с гиперреактивности девушки, думая, что он был гораздо спокойнее в свои семнадцать. — Та-да-ам! На спине толстовки Юны, которую девушка заботливо продемонстрировала, было жёлтыми нитками вышито «Принстон». — Боже, ножом в самое сердце. — Джисон театрально схватился за грудь. — И чем тебе Стэнфорд не угодил? Там нас все знают, а, значит, и к тебе будут хорошо относиться. А ещё это к нам с папой ближе. И не нужно лететь через всю страну. — Но в Принстоне есть то направление, которым я бы хотела заниматься. Разве… Ты не рад? Джисон вновь залился смехом, от испуга, возникшего на лице Юны. Она-то действительно купилась на непередаваемую актёрскую игру. Сложила руки на груди и насупилась, пока Хан, в качестве извинения, не вытащил из кармана ключ от комнаты и не протянул тот племяннице. — Конечно рад, принцесса. Я просто дразнюсь с тобой, — сощурившись из-за вышедшего солнца, проговорил Джисон. — На кровати лежит твой подарок. Принесёшь его к нам, хорошо? А то, боюсь, я буду долго копаться. — Я мигом! — И Юна, будучи нападающей в школьной сборной по женскому футболу, не заставляла сомневаться в своей скорости. Джисон придвинулся на комфортном стуле, решив не медлить. Напрямик уточнить у близ расположившегося Сынмина терзающий вопрос. — Она в курсе? — Нет, — честно отозвался Сынмин, вытащив руки из карманов ветровки. — Я так и не смог ей рассказать. — Ну и правильно. Сейчас ей знать об этом ни к чему, — успокоившись, заключил Джисон, уместив ухо на подголовнике. Он внимательно изучил располневшее лицо Сынмина, философски подмечая, как же быстро они состарились. О том, что Джисону остались считанные недели, ему сказали на крайнем приёме у ведущего специалиста. Да и если бы не лекарства, которые пациенту кололи днями и ночами, Хан бы давно отправился вслед за возлюбленным. Вот только... Джисону было жаль оставлять Сынмина и Юну одних, поэтому он кое-как боролся. Делал всё, что в его силах, чтобы протянуть последнее десятилетие и ещё немного насладиться лучами родного калифорнийского солнца. И теперь, когда их маленькая принцесса выросла, а, без преувеличения, дело всей жизни оценили по достоинству, пришло время отправиться на покой. — Я написал речь для церемонии награждения. Знаю, у тебя наверняка есть своя, но… Поскольку я не смогу выступить, я подумал… Вдруг ты сможешь зачитать какой-нибудь отрывок в память обо мне? Джисон трясущейся рукой протянул сложенную вчетверо бумажку Сынмину, которую тот безоговорочно принял. — Никаких «в память обо мне», ясно? Будешь сидеть у телевизора и в унисон со мной проговаривать каждое слово. — Договорились. Хотя они оба понимали, что подобного уже не случится. Сынмин ещё пытался излучать показательный оптимизм, в отличие от ушедшего в полное принятие Джисона. Хан относился к своему уходу рационально: у него сложилась удивительная жизнь, полная противоречий и боли, но, тем не менее, безумно увлекательная. Он не жалел ни об одном прожитом дне, ни об одном принятом решении — интересно, многие ли могли похвастаться тем же? У него не было незаконченных дел, нереализованных целей; Джисон будто пятьдесят один год катился по витиеватой водной горке, под конец плавно съехав в бассейн. — Да ты гони-и-ишь! — на молодёжном сленге воскликнула Юна, торопливо возвращаясь к семье. — Это настоящий «Burberry», дядя Джисон? Они ведь не часто выпускают платья. — Старший сын Найла помог мне связаться с одним из представителей, чтобы они сделали что-то эксклюзивное, — горделиво похвастался Хан, упиваясь радостью Юны, с какой она доставала подарок из коробки. — Ну-ка, прикинь к телу. Юна послушно приложила воздушное платье к себе: средней длины, с открытыми плечами и спадающими «ватными» рукавами. Тёмные волосы выбились из-под горла толстовки, и теперь девушка взаправду походила на самую настоящую принцессу. — Дядя Джисон, оно прекрасно! Я никогда не носила васильковый, но давно хотела попробовать. Боже, это самое идеальное платье, которое я когда-либо видела. Как ты так угадал с фасоном? И цветом? Джисон и Сынмин загадочно промолчали. Лишь обменялись понятливыми улыбками. В комнату Хан вернулся ближе к ночи, вдоволь нагулявшись и насладившись компанией родных ему людей. От хождения по ступенькам он садко закашлялся, прикрыв рот платком, чтобы бедному медперсоналу вновь не пришлось оттирать присохшую к полу кровь. В теле витало забытое ощущение лёгкости, точно в организме произошёл усиленный выброс дофамина. Он стянул с себя плащ, повесив оный на спинку стула, и осторожно прилёг на кровать. Задрал подбородок. Хоть и вверх тормашками, но Джисону удалось застать вид на красивое звёздное небо, открывшееся ему из окна. Следом взор зацепился за подоконник, заставленный множеством фотографий, сделанных во времена «лучшей» жизни. Поездка на рыбалку, с поймавшим большую щуку Минхо. Фотография на застывшем кратере вулкана, куда Сынмин обещал спрыгнуть, если злобный преподаватель так и не поставит ему зачёт. Совместное путешествие в Диснейленд, где Лию попытались завербовать в качестве спутницы Микки Мауса. И, конечно же, сидящий на закатном солнце Джисон, отдыхающий после получасового катания на волнах в тихом океане. Хан блаженно прикрыл глаза, подумывая дать себе немного расслабиться. Ещё чуть-чуть полежать в неге, накатившей вместе с самыми приятными воспоминаниями, прежде чем ему придётся выпить гору необходимых лекарств. Руки постепенно перестали слушаться, звуки оживлённого коридора притихли, а весь остальной мир померк. В ночь на четырнадцатое сентября Господь призвал Джисона к себе.∞
Сентябрьский зной Калифорнии привычно окутывал тропинки возле книжного магазина, когда он, не понимающий, что здесь забыл, медленно поднимался по ступенькам. Нагибался, пролезая в пространство между полом и стойкой, нырял за дверь, ведущую на склад, через большие залежи книг к той самой комнате. Которая когда-то даровала ему множество потрясающих моментов. У входа, одетая в знакомое белое платье, со сверкающим от непонятного источника света кольцом стояла она — живая, молодая и привычно улыбчивая. — И всюду тебя приходится ждать, Сынмо, — пошутила Лиа, оценив закутанного в дорогой костюм Сынмина. Ким с непониманием взглянул на свои ладони, наивно задаваясь вопросом, куда делась обвисшая дряблая кожа; его обручальное кольцо, которое он всегда носил на левой руке, тем самым оповещая общество о том, что он — вдовец, теперь покорно переместилось на правую. — Что, даже не обнимешь? — Это д-действительно ты? — заикнувшись, уточнил Сынмин, мотая головой, словно пытаясь прогнать родной образ. — Не сновидение, не воспоминание, не лихорадочный бред? — Да, это действительно я. Лиа осторожно дотронулась до шокированного Сынмина, всё ожидая, когда же он притянет её к себе. Обнимет, поцелует, приласкает. Заполнит пропасть порознь прожитых лет одним своим присутствием. — Боже, детка, я так скучал! — на эмоциях выдал Сынмин, жадно прислонившись к её губам, постепенно осознавая, что всё ощущается как раньше. Нетерпеливо, обрывисто, страстно, словно каждое столкновение уст приравнивается к новому вздоху. Лиа отстранилась первой, принявшись нежно утирать горькие слёзы, прыснувшие из повидавших многое глаз. — Я думал, что больше никогда тебя не увижу. Всё время переживал о стольких вещах, о которых не сумел тебе сказать. О том, что мы не сыграли свадьбу раньше. О том, что в тот день я не проявил достаточно внимания, не доставил тебя в больницу быстрее. Не сказал, насколько сильно люблю тебя, когда они увозили в ту палату… О том, о том… Отчаянный всхлип, казалось, эхом отразился от стен. — Хей-хей, погоди, малыш. Давай, глубокий вдох, — успокаивающе проговорила Лиа, ласково поглаживая нервно вздымавшиеся плечи жениха. Сынмин подчинился, взирая на любовь всей своей жизни покрасневшими глазами, до сих пор не веря, что она вновь очутилась перед ним. Он так давно не слышал её соловьиного голоса. — И выдох. Вот так, всё хорошо, Сынмо. Теперь у нас будет предостаточно времени, чтобы ты мне обо всём поведал. — Что ты имеешь в виду? — уточнил Сынмин, переплетая пальцы с крохотной ручонкой Лии и пересекая вместе ней порог «убежища». О происходящем он поинтересовался чисто номинально, поскольку, пока невеста находилась рядом, профессору Киму было абсолютно плевать «где» и «как». Сынмин более пятидесяти лет пробыл вдали от Лии; теперь он не собирался отпускать её ни на шаг. За столом — с китайскими лягушками, держащими юани во рту, и резными драконами — в обнимку расположились двое загорелых парней. Сияющий Джисон, тонущий в жарких объятиях возлюбленного, и расслабленный Минхо, с вплетённым прелестным цветком в причёску. Парочка, как и прежде, миловалась друг с другом, не собираясь отстраняться даже при появлении нового лица. — Погляди, красавчик, кто к нам пожаловал, — рассмеявшись, провозгласил Минхо, рукой помахав новоприбывшему гостю, — серьёзно, я успел за тобой соскучиться, улитка ты наша. — Ты хорошо зачитал мою речь на Тайлере, — одобрительно улыбнувшись, вместо приветствия отвесил Джисон, поёрзав на коленях своего парня в поисках наиудобнейшей позиции, — конечно, в паре мест голос дрогнул, но ничего. Всё равно горжусь тобой. — Я ничего не понимаю, — растерянно признался Сынмин, пока Лиа прикрывала дверь за ними, а затем заново обхватила накаченную руку; они с профессором Кимом обменялись влюблёнными взглядами. — Ребят, кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? Минхо, с лицом титулованного тайлерского лауреата, достал из прядей цветок и виртуозно прокрутил его за стебель. Губами клюнул в родную щёку Джисона, точно своровал поцелуй наудачу. — Это, мой дорогой друг, — с надменным пафосом начал Ли, уложив растение на середину стола; он загадочно облизнулся, понизив голос до чарующего шепота, — одуванчик. … Сынмин ушёл из жизни на восемьдесят девятом году во сне. В доме на Гангаме, окружённый любовью семьи и родины, он издал свой последний вздох.