Маленько любви

Футболка — Элли на маковом поле Farewell Wanderlust - The Amazing Devil Мильва боялась. Когда темноволосая эльфка предложила то, о чем Мария и помыслить не могла, мурашки холодной гурьбой пробежали у нее по спине. En'ca, говорит, minne. Так и сказала: маленько, дескать, любви. Но она согласилась. Эльфка была красивая. Голубоглазая, с длинными волнистыми рыжевато-коричневыми волосами, высокая и статная, как и все ее сородичи. Боевой окрас в виде двух ярко-красных полосок на скулах придавали эльфке какое-то колдовское, друидское очарование. — Как… как зовут-то тебя? Вас… — сумела вымолвить Мильва на Старшей речи. По лицам эльфов пробежали по-доброму хитрые ухмылки, а весёлый взгляд передавался между ними как горячая картошка в детской игре. — Тебе необходимо это знать, Мильва? — один из эльфов пристально смотрел на лучницу своими изумрудными глазами. Глазами старика на молодом лице юнца. Волосы у него были золотистые, почти как у нее самой. — Да. — Можешь спросить только у кого-то одного, Каня-Коршун. Мильва задумалась на мгновение. Но только на секунду, чтобы потом поднять горящие страхом и неизвестным трепетом глаза к тому же эльфу. — Твое. Эльф растянул губы в слабой улыбке, красивая эльфка тихо и переливчато засмеялась, остальные эльфы тихонько засвистели. — Мое имя Видомаэйн. Позже, гораздо позже, она скажет ведьмаку Геральту, что не знала ни одного из тех эльфов. Самое важное имя она все-таки узнала. Видомаэйн — сложное, трудно запоминаемое эльфье имя, которое такие деревенские девки как она с трудом выговаривали. Это имя было выжжено у нее на подкорке. Осталось несводимым шрамом на внутренней стороне век. Это имя она никогда не забудет, хоть будет и очень стараться. Это он был первым, это его она будет иметь в виду, рассказывая Геральту про того, кто мудрый был, эльф ведь, только с виду молодой… Умный… Нежный… Это его вместе с красивой эльфкой убьют на заре. У него было много шрамов. Изогнутый через левую бровь, небольшой вертикальный прямой шрам через верхнюю губу, бесчисленное множество шрамов на руках и торсе. Но именно его глаза не покидали ее в ту ночь. Пока другие продолжали развлекаться, она, Мария Барринг, уставшая и тяжело дышащая, лежала в его объятиях, пока Видомаэйн перебирал длинными и от природы изящными эльфскими пальцами ее разметавшиеся по мху и веткам волосы. — Ты молодец, птичка, — шептал он. Это он пах травами, мхом и росой. Это его труп она будет искать через несколько дней на месте стычки, и это его мертвую голову она будет держать у себя на коленях и плакать, как маленькая девчонка. Мильва много чего сказала Геральту. Не все было правдой. Мать Марии Барринг была права, девка всегда знает, чей плод в животе носит. И она знала. Одна ночь стала для Мильвы целой жизнью. Когда стрела попала ему прямо в сердце, ей показалось, что она умерла. Когда кровь полилась ручьями у нее меж ног, ей показалось, она умерла во второй раз. «Что-то во мне оборвалось, » — сказала она тогда. Оборвалась жизнь, нитка, связывающая ее с практически неизвестным, но любимым всем сердцем наивной деревенской девушки эльфом. Когда вражеские стрелы в Стигга пронзили ее, Мария Барринг вспоминала любимого отца, свое детство и беззаботные деньки. Мильва же, Каня-Коршун, вспоминала мертвого эльфа Видомаэйна. Она умерла в третий раз.