Тяжёлые мысли

      Всю жизнь её мысли блуждали меж свистов хлыста. Когда-то это был хлыст Бризы. Теперь — свой собственный. И вот она уже не жертва, а исполнитель. Так почему же ей неожиданно стало страшно, позорно страшно, как тогда, когда она ещё в далёком детстве проваливала очередное задание?       Где заканчивается песня змееголовой плети и начинается искреннее раскаяние? Важно ли это? И почему она задаётся этими вопросами сейчас, когда Закнафейну, некогда любимой фигуре в савве верховной матери Мэлис, осталась последняя спокойная ночь?       Она сидит на своей постели в позе для медитации, надеясь, что не гневит своей искренностью Богиню. Ллос сурова. Несправедлива — о, справедливость была милостью, которую надо заслужить! Но она направит достойного, не даст сбиться с пути. Она обратит хаос в голове преданной почитательницы себе на пользу. Вирна должна была в это верить. Больше в мире дроу верить не во что.       И всё-таки жрица делает усилие, чтобы понять себя. С собой в любой возможной ситуации требуется предельная честность. Больше никаких обрываний себя на полуслове. Больше никаких пряток за свистом преданного тьме орудия. Не сейчас. Не перед всевидящими и вездесущими глазами Богини.       С чего же это началось?       С того ли, что она родилась нежданно-негаданно, раньше положенного срока и только чудом оказалась достойна остаться в живых? В этом ли таится её смертельная слабость, которую она так отчаянно тщится побороть?       С того ли, что её обучал сущий демон — неконтролируемая, ненавидимая, невозможная женщина — и она обещала себе в далёком детстве: что бы не случилось, она будет выше того, чтобы стать такой же?       Может, дело в её отце?.. Нет, не думать, не думать об этом. Нельзя…       И она мотает головой, и мысли разбредаются как горстка крошечных пауков, сразу во все стороны, жалят, кусают, не дают покоя. Вирна встала и начала ходить вдоль комнаты.       Что же происходит?       Нет, наверное, она всё-таки знает, что происходит. Но почему сейчас?       И она останавливается.       Этот вопрос был правильным и неправильным одновременно. Сейчас именно потому, что после того, что вскоре произойдёт, назад дороги не будет.       Осталось лишь понять, что это за дорога, на которую она опасалась так и не ступить. И опасалась ли?       Каждое предположение тут же рассыпалось в её голове осколками, причиняя почти физическую боль. Времени оставалось всё меньше, но она, казалось, ходила кругами.       Откуда взялась эта слабость? Откуда взялось сострадание?       Дзирт вырос бы ещё более способным воином, если бы обучался как девочка? Вирна поморщилась от этой мысли, но подавила желание броситься вымаливать прощение за крамолу. Богиня не поразила её на месте, значит, ей можно думать об этом. «Лишь чтобы вытравить это без остатка» — всё же добавляет жрица мысленно, складывая руки в ритуальном жесте. Затем снова начинает ходить по комнате.       За этим её и застала Бриза. То, что Вирна снова ни к чему не пришла, скорее раздражает молодую жрицу, чем удивляет.

***

      Путь до комнаты Закнафейна проваливался во тьму бездумного следования за Бризой. Подобное подчинение было пусто, ощущалось почти правильным и почти понятным. Заключающаяся в «почти» пропасть выводила из себя, и Вирна, уже державшая один из мечей старого дроу, не могла сдержать злорадства, когда они смогли застать оружейника врасплох.       — Тебя хочет видеть Мать Мэлис, — объявила Бриза, и Вирна едва не поморщилась от того, как много нетерпения сквозило во всей позе старшей сестры. Они собирались делать это для Богини, а не для одной из её жриц. Впрочем, и эта мысль была тут же подавлена. Она не какая-нибудь жрица. Она верховная жрица. Нельзя было забывать об этом.       — Не позволим, — огрызнулась Бриза, очевидно, на какую-то пренебрежительно-высокомерную реплику мужчины. — Тебе не понадобится оружие. Вирна не сдержала усмешки. Это, впрочем, было не важно. Как бы они не играли свои роли, финал пьесы был предрешён.       — А теперь пошли.       — На твоём месте я выяснил бы намерения Матери Мэлис, прежде чем действовать столь решительно! — предупредил Зак.       И всё же Бриза переигрывала. Поднимать хлыст на оружейника — пока что более чем живого чемпиона не последнего в городе Дома — было несколько неосмотрительно. Ей пришлось опустить хлыст, а Вирне — ещё старательнее сдерживать усмешку. Да, она будет скучать по нему. По его способности ставить эту демоницу на место. А всё из-за юнца, мальчишки, которого он непозволительно избаловал. Улыбка умерла в зародыше, так и не прорвавшись наружу. В этом, вероятно, был и её провал.       Он будет храбриться. Она знала это. Он всегда так делал. Он не подвёл её ожиданий.       Всё шло в точности по плану Матери Мэлис.       Когда его глаза застекленели и он очевидно понял, что происходит, она не почувствовала ничего.       Когда он сам предложил себя в качестве жертвы, она в последний раз позволила себе испытать искреннюю жалость к нему.       Когда ей пришлось закреплять ремни, удерживающие Закнафейна на алтаре и тот имел наглость простить её и назвать своей дочерью, Вирну охватило нечто, а нечто быстро перешло в гнев, и она, на свою будущую горечь, затянула ремни так туго, что из него вырвался крик боли; так туго, будто собиралась принести в жертву ненужную более часть себя.       Знала ли она, что будет жалеть об этом уже в минуту, когда он испустит свой последний вздох?       Знала ли она, что года сделают эту боль лишь хуже?       Она сделала выбор.       И этот выбор был неправильным.