Связи

Тугой узел на поясе будто расходится сам собой. Ярко-красная ткань медленно опускается на пол. Следом за ней и чёрная мешковатая жилетка, так не выгодно скрывающая красивое тело. Он снимает её, только когда тренируется. Его сухие мышцы сейчас напрягались под тонкими пальцами. Они нежно гладили грудь, спускались ниже к поясу нижних одежд. С ними придётся долго повозиться. Этого так не хотелось. Сам почему-то не спешил раздеваться, желал, чтобы это сделал он. Чтобы отстегнул мешающие холодные ремешки одежды, скинул их на пол. Затем провёл худыми ладонями по плечам и прижал к себе. В голову закралась мысль, что не стоило им обоим пить так много шаолиньского вина. Но он сам предложил, а тот согласился, хоть был и буддистом, которому строго запрещено любое взаимодействие с алкоголем. Гремящие бусинами чётки всегда висели на жилистой ладони. Он молился с ними, дрался с ними, но сейчас эта вещь совершенно не нужна. Чужие тонкие пальцы берут их и аккуратно стягивают, параллельно переплетаясь с рукой, кладут на место, предназначенное под подоконник. Пространства в этой комнате было немного. Ровно столько, сколько ему требовалось для медитации и тренировок. Большего не нужно, ведь путь веры не таков. Положено лишь то, что важно телу, остальное сделает твоя воля. Запрещены любые близкие контакты, кроме дружбы, но сейчас Лю Кану так не хотелось об этом думать, а тем более останавливать Кун Лао и что-то объяснять. Если никто ни о чём не узнает, то стыдится будет нечего. Хотя, вероятно, лорд Рейден догадается. Потом его гнева не избежать, но это будет потом. Сейчас важен только он и его прикосновения. Такие родные и нежные, терпеливые и ничего не просящие в ответ. Руки едва закончили отстёгивать многочисленные ремешки, принимаясь за основной слой. В этом отношении Кун Лао оказался довольно сдержанным. Не было между ними той страсти, которая разгорается, как угли, под воздействием алкоголя. Была только выверенная нежность. Он с радостью бы подчинился ему, но пока не время. Они ещё не закончили с первым этапом. Когда оба будут полностью обнажены, тогда можно задуматься о чём-то большем, чем просто поцелуи, пусть и отдающие горьковатым ароматом персика, а пока остаётся лишь наслаждаться. Едва лишь его руки касаются талии, он понимает — время пришло. Пусть Лю Кан едва соображает, но чувствует всё слишком остро. Ладонь поднимается вверх, слегка надавливая. От этого он прогибается в пояснице и жмётся к его груди. Берет за плечи. Они плавно разворачиваются, целуясь. Медленно и лениво, словно нет никого, кроме них. Словно над миром не висит огромная опасность, словно можно махнуть на это рукой. Пусть так и будет. Хотя бы на эту ночь. И даже на следующее утро. Никто не будет думать о том, что именно произошло несколько часов назад. Не постесняется спросить об этом, даже если сумеет вспомнить. Во хмелю всё покажется дурным сном. Их поцелуи, медленные касания. Он опускает его на кровать, и чёрные спутанные волосы красиво распадаются по грязно-серой подушке. Сам садится сверху, избегая смотреть в глаза. Боится увидеть там страх, нерешительность, боится, что сам испугается, прекратит, оставив лишь неловкость. Кун Лао ненавидит чувствовать себя неловко. Без слов он поглаживает его рёбра, так чётко контрастирующие с мускулистой грудью и руками. На это он отзывается ленивым протяжным стоном, похожим, скорее, на довольное урчание. Слегка приподнимает руку и запускает ему в волосы. Проводит по макушке, стягивая резинку. На молчаливый протест отвечает лёгким нажатием. Вынуждает прильнуть к своему животу. Он только рад это сделать. Приникнуть горячими губами. Прижаться всем телом к его тугому прессу и щекой провести до упора. До той точки, где заканчивается вся смелость и свобода, но начинается выжидание. Позволит или нет? Живот напрягается, возбуждённо тянет вниз. Ощущение переходит всё дальше прямо к паху. Это чувство незнакомо ему, оно пугает, но в его руках не страшно нарушить последние данные обеты. Кун Лао хочет приподнять голову и поглядеть на него. Одним лишь взглядом выведать то, что важно. Он всё понимает. Мягко поглаживает по голове, позволяя. Внезапно она становится пустой, а щёки горячими. Лоб покрывается испариной. Тело само подчиняется и послушно выгибается навстречу. Ноги раздвигаются без чьей-либо помощи. Ему не нужно никаких слов, чтобы понять намерения Лю Кана. Он опускается губами на него и берет его в рот. Сперва наполовину, чтобы убедиться, что от организма не последует никакой реакции, а после полностью. Рука, до этого мягко гладившая по волосам, неожиданно смыкается на макушке. Сверху доносится тяжёлый хриплый выдох. Горячий язык проводит вверх по всей длине и снова опускается к основанию. Губы сжимаются в тонкую полоску, а грудь вздымается чаще. Сквозь зубы наружу рвутся приглушённые постанывания. Он старается держаться, но глаза упрямо хотят увидеть его таким. Горячим и возбуждённым, наплевавшим на всё. Сжимающим его волосы у основания. Таким властным и доминантным над ним. Невольно это расслабляет. Заставляет плечи опуститься. Рука сама тянется к нему. Хочет коснуться. В ответ ему идёт то же намерение. Их пальцы переплетаются, и обе руки Лю Кан прижимает к себе. Кладёт раскрытую ладонь Кун Лао на сердце, накрывает своей. Он хочет, чтобы тот почувствовал, как сильно оно бьётся под лаской мягких губ, которые медленно, но верно доводят до исступления. Стонов уже не слышно. Они тихие и рваные, будто доносятся не от него. Ему так хорошо, но этого почти не видно. Один только Кун Лао знает, насколько он распалён, насколько близок к желанной разрядке. Из-за выпитого всё идёт намного медленнее. Его челюсть напрягается от размеренных ласк. Хочется продолжать, несмотря на лёгкую боль. Прижав губы к основанию, он поднимается кверху, огибая языком весь возбужденный орган. Его рука сжимается на запястье, пальцы переплетаются. Этого становится достаточно, чтобы достичь желаемого. Рот наполняется вязкой белой жидкостью. Без лишних сомнений он сглатывает и лишь затем позволяет себе шумно вдохнуть. Подползает ближе и упирается мокрым лбом в прохладное плечо. Близко к уху раздаются облегчённые уставшие выдохи. Горячие руки обнимают за плечи и мягко поворачивают на спину. Гладят по животу в полузабытьи. Лю Кан уже ничего не соображает, но продолжает водить пальцами по коже. Опускается к чувствительным зонам. Обхватывает ладонью и медленно начинает водить по коже. Она горячо двигается вместе с его рукой. Он тянется к нему за поцелуем, но Кун Лао кладёт два пальца ему на губы и сонно упирается носом в шею. Недовольно мычит. Осознание приходит не сразу, а когда мысль всё же была понята, то на плече остается горячий поцелуй. Россыпью они ложатся на него вперемешку с укусами. Он тяжело дышит — ему нравится. Отвечает тем же. Пульсация внизу становится всё чаще. Тяжело игнорировать нарастающее возбуждение, но разрядка никак не приходила. Лю Кан был совершенно неопытен в таких делах. Поэтому и здесь ему пришлось направить его. Кун Лао обхватил его ладонь своей, а затем и вовсе перевернулся на бок. Другой рукой приобнял за плечо. Прижал к себе вплотную, и обе руки задвигались в одном темпе. Он поймал себя на мысли о том, как всё-таки легко довести его таким образом до нужного им обоим состояния. Стоны срывались с губ сами собой. Они были громче, чем у Лю Кана, но это выходило непроизвольно. Не хотелось никого тревожить, поэтому пришлось всё же прильнуть губами к его, чтобы заглушить собственный голос. Никто из них, видимо, не был против, раз две пары губ почти сразу нашли нужный медленный темп, слизывая друг с друга привкус оставшегося вина и чужого тела. Пара рук развязно поднялась вверх, а после, ведомая одной из них, быстро опустилась вниз. Ещё пара движений заставила приблизиться к желаемому на неприлично близкое расстояние. Прижавшись к разгорячённым бедрам, оставить белый след между их ног. Никого это уже не заботило. Оба лежали расслабленные и только сейчас решились взглянуть друг другу в глаза. Хмельные и затуманенные, словно чужие, но имеющие родные отголоски. Кун Лао улыбнулся и нежно заправил за ухо непослушную прядь чёрных растрёпанных волос. Погладил его по мокрой от пота спине. В ответ он потёрся щекой о его шею и пробормотал: — Спать хочу… — Спи, — удивительно, что Лю Кан сумел сказать эту пару слов прежде, чем уснуть в его мягких объятиях. Это всё вышло совершенно случайно. Опьянение всё ещё брало верх над обоими монахами. Кун Лао действительно этого не хотел, но всё решили за него. В какой-то момент прикосновения становились всё интимнее, а взгляды вовсе не дружескими. Не поддаться было крайне сложно, а отказаться неловко. Он ненавидел чувство неловкости. Но вопреки всему не знал, придётся ли завтра объясняться перед кем-то. Поглаживая его по волосам, медленно засыпал, не забыв прикрыть обоих тонкой простынёй. Завтра стоит подумать об этом. Если удастся вспомнить. Всё-таки не стоило им пить так много шаолиньского вина.