Why, Oswald?

Это был вполне обыкновенный, приятный день. Кажется, совсем-совсем ничего не предвещало беды: Освальд постепенно привыкал ко мне, к своему новому Отцу, переставал пялиться слишком напряженно, понемногу смелел, осваивался, вживался... Всё было хорошо. Всё было правильно. Я старался, делал всё что мог ради того, чтобы понравиться ему; чтобы обрести его доверие! Чтобы стать тем самым, настоящим отцом! Тем, которые должны быть у всех детей, и тем - который стал бы лучше, чем прошлая, неудачная "человеческая" версия его отца. Мне казалось, всё идет более чем замечательно, хорошо: так, как и должно идти. Никто не видел ничего ужасного, никто не видел чего-то выделяющегося в плохую сторону; всё тот же самый "человек", но только ещё лучше. Хорошие изменения не могут быть подозрительными... Разве можно жаловаться, когда тебе предлагают аппетитный кусочек пирога с яблоком вместо жесткого взгляда и осуждающих словесных брызг? Но я не знаю, что пошло не так. Что-то сломалось, не сработало так, как надо - и я не знаю, почему и в чем. Был ли я в чем-то не прав? Возможно, чего-то не знал? В чем-то ошибся? С чем-то переборщил, недостарался, сделал неверный шаг? Подошел с неправильной стороны? Во мне нет особенно четкого понятия о чувствах, я не исполнен ими; не росший в кругу мыслящих и живых существ, не рожденный естественным способом, не явившийся крохотной частичкой большого и слаженного механизма: странный и весьма витиеватый железный болт, отличный от прочих - не имеющий собственного смысла и мнений, каких-то приоритетов и желаний, затерявшийся в громадном человеческом мире и не знающий своего предназначения, вынужденный познавать всё вокруг с самого нуля, пытаться выбрать себе один из образов, найти тот самый, - подходящий. Что есть чувства, эмоции? Ему знакомы лишь два из них: гнев и любопытство. Ему не ощутить любви и преданности - может быть, в этом и проблема? Может быть, это и отторгло? Может, это и заставило мальчишку усомниться? Может, это и было причиной... Освальд не помог мне тогда. Освальд не проникся ко мне жалостью. Освальд не стал меня спасать. Почему? Почему, Освальд? Агония, сгусток ужасных чувств, эмоций, формалиновых увечий и страданий... Законсервированные ощущения боли. Есть то, из чего я был создан, из чего родился - и при этом то, чего я понять и сам не мог полностью. Не мог... Прежде. Но был вынужден ощутить это в тот момент. Вообще-то, это было больно. Вообще-то, сети стянули горло довольно сильно, - это было ужасно болезненно! Кажется, вовсе не представлялось до этого, что смутно живое тело, опухшая яркая плоть под желтой скорлупой - способны болеть; что оно может испытывать мучения, страдания - что оно вполне подвергаемо смерти. Не слишком ли странно это звучит? Задыхаться, прежде не осознавая даже какой-то потребности в кислороде; чувствовать, как переплетения и нити впиваются в мясо, сжимают шею так сильно, что прорезают, разгрызают, будто перепиливают грубым лезвием; просить о помощи, молить об освобождении - а в ответ видеть лишь пустое и бездвижное наблюдение... Наблюдение за твоей гибелью. Примерно в тот момент, кажется, я обрел третье чувство, но это была не боль, а обида. Почему? Разве я был плохим отцом, Освальд? Разве внимания к тебе было мало? Разве тебе не понравился выпеченный точно по книжному рецепту пирог, над которым старались специально, старались для тебя? Почему, Освальд? Почему ты оставил меня там? Почему поспешил отмахнуться, забыть, проигнорировать? Почему не пришел потом? Через день, через два... Через неделю. Почему не пытался вернуться? Что-то не так? Разве мы не стали семьей за это недолгое время? Ни ветер, ни дождь, ни грохочущие звуки в дали - никакие погодные условия не помешали мне найти тебя. Добраться, обнаружить... Ничего не помешало мне забраться на твоё окно, уцепиться покрепче за рамы, проскрипеть своими пальцами по скользкому стеклу и вычертить ключевое предложение: "why, oswald?". Дыхание чувственно-неживой плоти опаляло стеклянную поверхность, нагревало её жаром, покрывало влагой - хоть той и от дождя было достаточно. Ярко-голубые глаза сейчас блестели слишком блёкло и слабо, - расстроенно, разочарованно и раздосадованно, под стать настрою своего владельца; текстура под широкой фигурой скрипела, кренилась, грозилась вот-вот сломаться под весом - но выдерживала. Длинные мягкие, чуть кривые уши ездили по окну, издавая дополнительный шум, пытаясь привлечь хоть какое-то внимание. Но Освальд молчал. Почему ты ничего не отвечаешь мне, Освальд? Почему, из ночи в ночь, лишь шугаешься от моей тени, стараешься не смотреть в эту сторону, бормочешь что-то невнятное и игнорируешь? Разве так уж плохо тебе жилось под моей кратковременной опекой? Разве ты уже успел позабыть о проведенном под одной крышей времени? Разве я сделал что-то, что могло бы не понравиться такому ребенку, как ты? Почему, Освальд?