Песок, уходящий сквозь пальцы

Джафар кладёт руку ему на шею и сжимает так, что уже ощутимо, но ещё не больно. Аладдин на секунду прикрывает глаза и громко выдыхает. Прикосновение даёт привычное облегчение. Чувствуется как наказание, которое он заслужил, за все совершённые ошибки. - Где лампа? – спрашивает Джафар почти нежно, и только сжимающая беззащитное горло рука и расширенные зрачки говорят о том, насколько он зол по-настоящему. Аладдин не может удержаться от улыбки. Этот человек, взломавший заклятие джинна и догадавшийся о том, чего не помнил, сам не понимает, насколько невероятен. Аладдин произносит это вслух, не отводя взгляда и не обращая внимание на слегка хрипящий голос. - Она спрятана в тайнике одного неудачливого воришки, – добавляет он. – Хотя в ней больше нет ничего ценного, только старое золото. И воспоминания. Глаза Джафара темнеют ещё сильнее, а настоящие эмоции прорываются сквозь фальшивую маску. И Аладдин смеётся, громко, искренне, не желая останавливаться. Если это конец его истории - то он не против. Он так устал за последние годы. С тех пор, как Аладдин вошёл в тронный зал в богатых одеждах и встал чуть позади султана, ловя ненавидящие взгляды Жасмин и скрытую угрозу за спокойствием Джафара, у него не было возможности передохнуть. У Аладдина даже не было времени на сожаления, только учёба и бесконечные попытки соответствовать званию принца. И пугающая возможность провала, маячащая за каждым неудачным словом и действием, за несвоевременной улыбкой или лишним жестом. Тем более сильная, чем ближе он подходил к Джафару, и чем больше похвалы получал от султана. Он нашёл куда больше, чем мог надеяться. Всё сработало именно так, как они придумали. Жаль, что Джинни больше не было рядом, чтобы самому понаблюдать за воплощением. Потому что раньше, загадав второе желание, он прошептал следом и третье. Почти одновременно, не заставив джинна ждать ни секунды. И был по настоящему счастлив, когда его лучший друг обрёл свободу и счастье вместо всевластия и бесконечной жизни. Аладдин загадал бы это желание первым, если бы не нуждался в помощи. А вместо этого… Вместо этого, когда он снова оказался в Пещере Сокровищ и заполучил лампу, то рассказал Джинни о всё, что знал. О его мечте, именах детей и претенциозных вкусах в танцах, о лодке, шутках и любви к превращениям. Аладдин манипулировал им - так, как научился за годы брака с Жасмин, окружённый придворными подхалимами и льстецами. Этого не сделал бы глупый юнец, случайно нашедший лампу, но Аладдин уже давно им не был. И джинн поверил ему, а потом помог придумать выход из тупика. Ведь Аладдин не мог позволить Жасмин снова стать султаном - он, конечно, любит её, но прекрасно знает, что добром это не кончится. Королевство погрязнет в войне и хаосе, наступит голод, а их дочь… У Аладдина нет выбора, он обязан спасти Джафара, не отдавая ему лампу. В юности он не думал о том, что Джафар может быть прав. Он верил Жасмин, соглашался с её словами до тех пор, пока не стало слишком поздно. Пока не осталось ничего, кроме воспоминаний и сожалений. Джинн размышлял непривычно долго, прежде чем предложить вариант. “Я плохо разбираюсь в душах людей, малыш, - осторожно начал он. - Особенно сложно работать с умными людьми. Пожалуй, это потянет на отдельное желание. Я могу попытаться заменить одну тягу другой, переключить его внимание на что-то другое. Или кого-то. И я не могу предсказать, насколько хорошо это сработает. Всё будет зависеть… от тебя, Аладдин.” Аладдин двадцатью годами моложе бы возмутился и отказался, но… Он слишком многое видел и пережил то, что никого не оставляло прежним. Он готов был заплатить любую цену за спасения Аграбы. Тем более, его жизнь и свобода никогда не были такой уж ценной монетой. Всего лишь медяком, случайно подобранным побирушкой на рынке и принятым за сокровище. Поэтому, первым желанием стало то, что он предложил сам - заставить всех забыть, что когда-то существовал воришка по имени Аладдин, а вместо него явить на свет сына султана. Роль, к которой он готовился почти двадцать лет, наблюдая из-за плеча султана-Жасмин. Хотя, на самом деле, он не хотел править. И днём раньше, когда Джафар поймал Аладдина в своём кабинете, он сказал ему это прямо в лицо. Зная, что визирь не поверит, даже услышав неподдельную искренность в голосе. Тогда Аладдин пожалел, что не удержался и заглянул внутрь. Аладдину было слишком любопытно, как выглядел кабинет Джафара при хозяине. Гораздо лучше, чем после того, как по приказу Жасмин из него вынесли всё ценное и опасное. Аладдин попытался представить, как Джафар мог бы сюда войти, а потом и в самом деле увидеть его на пороге. Упомянув о том, сколько знал, Аладдин поступил опрометчиво. Но он просто пытался изменить ход событий. Заставить судьбу свернуть с широкой дороги очевидного на окольную улочку маловероятного. Конечно же, у него не получилось. Как и утром того дня, когда он увидел Жасмин на рынке, и застыл, не в силах отвернуться. Она была так похожа на их Делию, что от этого щемило сердце, а дыхание перехватило. Сейчас они обе были почти одного возраста. Вот только их дочь… Она навсегда осталась шестнадцатилетней, там, в горящем, оккупированном городе, из которого люди бежали, словно крысы. Аладдин не мог оставить эту Жасмин, даже если понимал всю глупость её поступков. Отобрать у торговца, чтобы отдать беднякам - так, по-твоему, работает правильное государство, принцесса? В юности он считал это искренним и милым, а сейчас не мог найти в душе ни капли сочувствия. Ведь та султан, в которую Жасмин выросла, стала поступать ничуть не лучше, доламывая то последнее, что ещё работало в этой стране. Он приводит её в свой старый дом под открытым небом, с трудом вспоминая дорогу и полагаясь в основном на Аббу. Аладдин постарался запечатлеть Жасмин в своей памяти именно такой - юной, чистой и полной надежд, не знающей большего горя, чем невозможность выйти из дворца. Он хотел помнить именно это, а не гнев и крики, сверкающие глаза и оскорбления, удушающее молчание и обвинения, сменяющиеся по бесконечному кругу. Аладдин был благодарен за эту возможность и второй шанс, подаренный ему врагом. Пусть и со скрытым умыслом. Всё равно. Конечно, Джафар догадывался, что именно Аладдин решил менять. И исполнил желание с пользой для себя, не упустив момент. В последние мгновения Джафар улыбался - зло и искренне, так как умеют только джинны. Потому что, может, джинны и не умеют воскрешать мёртвых или дарить любовь, но обращать время вспять они могут. Двадцать лет для них - мелочь, всего лишь песок, легко уходящий сквозь пальцы. А ещё они лучше всех умеют мстить и заставлять пожалеть о своих желаниях. Аладдин знает это, как никто другой.