История Седого

      Даже спустя столько лет я по-прежнему не могу удержаться от счастливых слёз, когда со спины окликает знакомый голос: «Тётя Фуксия!». Седой Парень стоит возле моего стола, и под его гривой скрывается улыбка, а его подружка — милая Охра — обнимает его за плечи. Оба только что зашли сказать — мол, сейчас едут на озеро с моим Красным («всё равно ведь потом выйдет в ночную смену, тётя Фуксия, так пусть хоть сначала отдохнёт хорошенько!») — и, конечно, разве мы им отказали бы — мой муж Алый и я?..       Он сейчас почти как Красный, даром что намного его старше. Почти. Если прищуриться и дать картине, что до сих пор ещё возникает перед моими глазами, расплыться.       Его похитителя Подлого Стива наконец-то приговорили к тюремному сроку, и только теперь я могу спать спокойно, зная, что с ним покончено навсегда.       До сих пор помню день, когда моя подруга и коллега Фиалка принесла Сиреневого-младшего (так его тогда звали) на работу, познакомить с нами. И как он — ну разумеется — тут же потянулся потрогать значок Констебля, а затем гриву моего Алого; как хихикал и хлопал в ладошки, заражая всех нас своим счастьем; и как мы все были счастливы — ну ведь правда, кто в здравом уме посмел бы обидеть маленького швабромонстра, да ещё в полицейском участке?..       Я уже бывала в гостях у Фиа. И хорошо помнила, что до окна в её квартиру просто так с земли не дотянешься. Но и тогда я не могла представить, что какой-то долговязый рослый Ключ с кричащим свёртком под мышкой (я в него ещё чуть не врезалась по пути из магазина) напрямую связан с тем, что я увидела чуть погодя. Бедная Фиалка на коленях плакала навзрыд над опрокинутой пустой кроваткой…       Оба — Сиреневый-младший и Ключ — как в воду канули. В нашем городе все знают, как выглядят (и уж тем более как плачут) детёныши швабров. Вот только ни один из малышей, о которых нам сообщали свидетели, Сиреневым-младшим не был. Да и ни в каких подозрительных уголках города плача тоже никто не слышал.       Фиалка и Сиреневый-старший были убиты горем, так что Констеблю пришлось обоих уволить в запас, пока хоть что-то не прояснится насчёт их сына. А не прояснилось ничего — даже после того, как мы несколько лет кряду прочёсывали Клейхилл и его окрестности. Попадалась разве что наша обычная добыча — страхи и кошмары горожан, — да несколько мелких хулиганов, которых полиция арестовала. И по-прежнему никаких следов Ключа — или пропавшего Сиреневого-младшего.       Так было до тех пор, пока однажды в участок не ворвался Йен Дылда и с порога не закричал — мол, скорее к гаражам, там в одном шипит что-то и как будто цепи лязгают! Что́ шипит — так и не разобрал: гаражи все были старые, запертые, а он пошёл порисовать на одном из них мелом и случайно услышал…       Мой Алый сперва ещё сомневался, что это может быть улика. Что, в самом деле, за дело может быть кому-то до старых, давно запертых гаражей почти у самой окраины города, тем более что их всё равно солжны были снести? А потом нас всех вдруг осенило. Запертых. Разве Ключа, тем более такого подлого, какими-то там замка́ми остановишь?!              Вы спросите — помню ли я, как Подлого Стива (тогда мы его имени ещё не знали) наконец-то арестовали и заперли в полицейском фургоне. Не помню. Одно только скажу: как только мы вошли в открытый гараж — меня как будто под сердце с размаху ударило.       Бедный детёныш, узник этого гаража, не был Сиреневым-младшим. Уже не был. Узнала я его только по всё ещё сиреневым векам: шкурка и грива совсем поседели. Не иначе, от пережитого ужаса. Он забился в угол и шипел на нас: не понимал, что мы свои, что пришли его спасти.       Небо свидетель, я застыла на месте и расплакалась — почти так же горько, как Фиа. Как, наверное, сделала бы и любая другая жена и мать — хоть швабромонстр, хоть кто ещё — которая слишком хорошо знает, что́ такое едва не потерять любимого навсегда.       Он был слишком мал для детёныша своего возраста, слишком слаб, и даже сил шипеть у него не было. Я видела его бедные дёсны, все красные и болящие; видела, что его клычки почти все раскрошились — видно, пытался ими укусить своего похитителя; и шкурку — боги, шкурку — в синяках — обтянувшую худенькое тельце и лапки…       Малыш Седой (так теперь его было бы правильнее звать) успокоился только на полпути к участку. Алый всю дорогу держал его на руках, унимая боль. Как бы нам ни хотелось наконец-то вернуть малыша Фиалке с Сиреневым живым и порадовать их — его всё равно сначала нужно было осмотреть и вылечить. Кто знает, какие планы мог иметь на его счёт Подлый Стив.       Из тех улик, которые Констеблю, моему мужу Алому и ещё нескольким помощникам удалось найти в логове Стива и передать потом господину мэру Свиномордию, эти планы стали более или менее ясны. Ключ явно хотел создать своё секретное оружие — вырастить себе швабромонстра-телохранителя. И воспитывал детёныша не как полагалось у нас, а как умел сам — по собственной «новаторской» жестокой системе. А в итоге вместо оружия получил тюремный срок за похищение и нарушение Закона о магических существах (под защитой которого мы находимся), царапины и вмятины на своём корпусе — всюду, куда малыш Седой умудрился его укусить, — и лишился своего логова, потому что гаражи почти сразу после приговора снесли.       Хвала небесам, Седого мы спасти успели. Ужас, который он пережил, конечно, оставил след на его шкурке — но только на ней. Что мы, швабромонстры, можем забирать и поглощать чужой страх и горе, — вы уже прекрасно знаете. Но мы умеем и делиться друг с другом здоровьем, тем более когда жизнь одного из нас висит на волоске.       Сейчас и не поверишь, что жестокому «наставнику» почти удалось заставить Седого потерять доверие — до того милым и добрым он вырос. А ведь тогда Седой даже моего Алого пытался искусать и побить — даром что был совсем слабый и шкуру Алому почти не поцарапал, — когда тот нёс его к машине. Бедняжка долго боялся зеркал и даже на своё же отражение шипел — не хотел знать, что он швабр: столько времени ему внушали, что другие швабромонстры опасны. Тем сильнее мы потом за него обрадовались, узнав от медсестры, что Седой наконец-то узнал свою маму и даже потянулся лизнуть её в щёку.       Даже не знаю, от чего мне больше полегчало, когда Седого наконец вылечили и вернули в семью — от того, что потом мне пришло приглашение от Фиа, или от того, что я увидела всю её семью в сборе. Как лежат они с Сиреневым, свернувшись калачиком, как согревают и успокаивают друг друга — и в самой середине, на вид уже гораздо мягче и счастливее, пьёт из любимого стаканчика мятный чай малыш Седой. Он сразу же воскликнул «Тётя Фуксия!» и улыбнулся мне. Хватило увидеть его клычки — наконец-то опять белые, совсем прежние, — и здоровые дёсны, чтобы моё сердце растаяло. Вот и всё. До конца они разрушиться не успели: Стив не слишком-то заботился о том, чем кормить малыша, а Седой хоть и вынужден был голодать дольше, чем привык, не успел слишком повредить зубки жёсткими мясными обрезками и твёрдыми костями, которые Стив ему оставлял.       А выздороветь окончательно, к счастью, для малыша было лишь вопросом времени.       И окончательно Седой оттаял, наверное, уже после того, как мы с Алым пригласили его посидеть с нашим маленьким Красным. Подлый Стив не пускал к Седому других детей, и тому неоткуда было узнать, как с ними обращаются. Поначалу он даже опасался брать Красного на руки, боясь случайно что-нибудь ему повредить. Зато уже через пару месяцев один уже был как высокая серебристая пальма, по которой второй лазал, точно ловкая красная обезьянка. Даже сейчас Красный, у которого давно уже под опекой два «своих» детёныша, как маленький радуется поездкам на природу со старшими друзьями.       А я — я почти и не узнаю Седого в этом вот красивом юноше-монстре, что стоит сейчас перед нами и смеётся, и в своей шкуре ему уютно как никогда. Хоть в это и не верилось, но все планы Подлого Стива с треском провалились, как и должно быть — и как будет всегда, пока жив хотя бы один швабромонстр.