— Я думал, ты сказал, что это серьезно.
— Это ты тот, кто должен быть серьезным! Если мы не остановим ядерный удар, у тебя будет лишняя голова и вся твоя кожа просто сгорит!
— У Гватемалы даже нет ядерного оружия, — вздохнул Рантаро, скрестив руки на груди. — И у меня нет частного самолета, так что я все равно не смог бы доставить тебя туда, чтобы остановить запуск ракеты. Ты также мог бы рассказать мне, что происходит на самом деле.
Кокичи сбросил маску в пользу пустого выражения лица, окрашенного намеком на улыбку. — О? Ты уверен, что я вру? Если меня не будет, ты умрешь. Ты знаешь это, верно ведь?
— Думаю, со мной все будет в порядке, — ровным голосом ответил Рантаро, слегка нахмурив брови, вглядываясь в лицо Кокичи.
Кокичи усмехнулся. — Видишь, вот почему ты мне так нравишься, Рантаро! Ты не сходишь с ума, когда кто-то говорит такие страшные слова, как «умереть» и «смерть». Я думаю, что быть убитым раньше времени имеет свои преимущества, ведь это означает, что у тебя не так много травм, с которыми приходится иметь дело.
Рантаро открыл рот, чтобы возразить, что на самом деле, будучи единственным выжившим в одной смертельной игре, когда его воспоминания и личность были стерты, а затем его заставили участвовать во второй, которая рано закончилась тем, что ему проломили череп, фактически, сделали его травму сравнимой с остальными, — но он остановился себя как раз вовремя, делая медленный, глубокий вдох.
Кокичи, казалось, почувствовал, что зашел слишком далеко, и на его лице отразилась тень вины. — Прости, — пробормотал он.
— Ты хочешь поговорить об убийственной игре? — догадался Рантаро, решив сменить тему вместо того, чтобы ответить прямо, и голова Кокичи склонилась набок.
— Хмм, почему ты так думаешь?
— Потому что ты ведешь себя еще более скрытно, чем обычно, — сказал он. — Это из-за твоего убийства?
— Я предпочитаю думать об этом как о тщательно продуманном совместном самоубийстве. И, не-а! Подумай еще раз!
— Ладно, а как насчет всего того, что произошло, когда ты проснулся?
— Чегооо? Единственная интересная вещь, которая произошла после того, как я проснулся, это то, как разозлились продюсеры, когда я швырнул огнетушитель в телевизор.
Рантаро медленно кивнул, когда ему пришла в голову еще одна идея. — Ты хочешь поговорить о Шуичи?
Выражение лица Кокичи застыло в той же едва заметной улыбке, что и прежде, его глаза не отрывались от лица Рантаро.
— Знаешь, ты не такой уж нечитабельный, как тебе кажется, — сказал Рантаро с улыбкой. — Так в чём же дело?
— В чем дело? — тихо повторил Кокичи, покачиваясь взад-вперед на пятках. Некоторое время он смотрел в землю, прежде чем нашел слова. — Я влюблен в него.
Хвастливый.
Шуичи потребовалось некоторое время, чтобы определиться с этим словом. «Напыщенный» и «пафосный» не казались достаточно зрелыми, а «пышный» казался недостаточно преднамеренным. Итак, частный курорт семьи Тогами был хвастливым — намеренно экстравагантным, но с многолетней практикой, благодаря которой все это выглядело без усилий.
Однако, сделав свой первый шаг в столовую курорта, он начал сомневаться, что это можно описать какими-то словами.
Некоторое время он стоял в дверном проеме, ослепленный сиянием хрустальных люстр, дополнявшим солнечный свет, струящийся из окон. Столешницы венчали цветочные композиции, каждая из которых представляла собой калейдоскоп ярких оттенков, напоминающих о тропическом окружении самого курорта. Сотни людей слонялись в парадных нарядах или сидели и разговаривали за столиками, попивая что-то полупрозрачно-золотого цвета и, вероятно, алкогольное. Основание Будущего не пожалело денег на сегодняшнее празднество. Или, ну, Бьякуя Тогами не пожалел денег, чтобы выставить напоказ свое богатство.
Шуичи потянул за галстук и вздохнул, осматривая комнату в поисках кого-нибудь, кого он узнал, и одновременно стараясь избегать зрительного контакта. Однако такая роскошь не была ему предоставлена; двери едва закрылись за ним, а его присутствие уже вызвало рябь «Это он? Это Сайхара, смотрите!» через сборку обедающих. Это было ошибкой, социальная тревога кричала на него, и он уже собирался повернуться к двери, когда знакомый голос назвал его имя.
— Кируми, — вздохнул он и добавил тихое слава богу. — Рад тебя видеть.
— И я тебя тоже, Шуичи, — сказала она, склонив голову. — Надеюсь, ты нашел свое жилье удовлетворительным?
— Ах, я должен был догадаться, что именно ты отвечаешь за это, — рассмеялся Шуичи. — Все было идеально. Животные из полотенец тоже были впечатляющими.
— Я рада, что ты так думаешь, — уголки ее рта слегка приподнялись в обычной для нее скромной улыбке. — Служить тебе — это всегда большая честь. Пожалуйста, дай мне знать, если я могу сделать что-нибудь еще.
— Ну, на самом деле, не могли бы вы… Он указал на переполненные столики. — Я не могу, эм, кажется, найти остальных.
— Поняла, — Кируми поднесла руку в перчатке ко рту, чтобы скрыть еще одну улыбку. — Есть еще одна дверь в том дальнем углу, которая ведет во второй бальный зал. Наши одноклассники решили насладиться едой там, чтобы избежать некоторых из более… восторженных гостей. Если ты дашь мне немного времени, чтобы закончить подачу напитков, я буду счастлива отвести тебя туда, — добавила она.
— О, все в порядке, найти их не составит труда. Спасибо, Кируми.
— Не за что. Удачи.
Удачи. Это не показалось странным услышать, в основном потому, что Шуичи думал, что она имела в виду найти остальных в толпе. Оказалось, что добраться до двери было трудной частью. На каждый шаг, который он делал, перед ним появлялся еще один член Основания Будущего, пожимая ему руку с глазами, полными благоговения, из-за которых он жалел, что у него нет шляпы, за которой можно было бы спрятаться.
— Ты Сайхара, да? Я Айка Фурояма, бывший высший лингвист из класса 32. Для меня это честь.
— Э-э…! Здравствуй, Шуичи! Я… я Чикако из 48-го класса. Я была Абсолютным Математиком! Эм, приятно познакомиться с тобой в реальной жизни!
— Кимура, бывший абсолютный хирург, класс 14. Спасибо за все, что вы сделали, мистер Сайхара.
— У тебя о-очень красивые глаза, Сайхара-сан!
К тому времени, как Шуичи закрыл за собой двери второго бального зала, его щеки окрасились в розовый цвет.
Более яркое освещение и окна от пола до потолка в этом бальном зале создавали гораздо более расслабленную атмосферу, а несколько посетителей и сотрудников курорта за столиками, казалось, были довольны тем, что держались особняком, а не пялились на него. Взгляд Шуичи прошелся по залу, и его облегчение усилилось, когда он наконец увидел знакомые лица, занимавшие пару кабин у стены.
— Ну, посмотри, кто решил объявиться, — усмехнулся Рантаро при его приближении.
Со своего места во второй кабинке Тенко обернулась, чтобы возмущенно фыркнуть: «Это так модно, опаздывать мужчине-дегенерату!»
У Гонты расширились глаза.
— Мода Шуичи заставляет его опаздывать?
— Не беспокойся об этом, здоровяк, — вздохнул Рёма.
— Извините, что заставил вас ждать, — сказал Шуичи. — Люди заставляли меня что-то подписывать… Ах, можно я… посижу с вами, ребята, или…?
Обитатели обеих кабин заколебались.
— Места нет, — ровным голосом сказала Маки.
— И мы не пускаем мужчин к нашему столу, — усмехнувшись, вмешалась Тенко.
Шуичи нахмурился.
— Подожди, Гонта, Киибо и Рёма — все мужчины.
— Нье… Ну, Гонта — джентльмен, так что с ним все в порядке, — сказала Химико. — Киибо не в счет, потому что он робот…
— Э-эй! Это робофобия!
— И Бог говорит, что все в порядке, если Рёма останется! — закончила Анджи, хлопая в ладоши и смеясь.
— Ладно, — смягчился Шуичи, возвращаясь к первой кабинке. — Но если есть место для лежания Миу…
— Шуичи, это как-то грубо, ты так не считаешь? — Каэдэ надула губы. — Для Миу важно, чтобы ее красота отдыхала, особенно перед обильным приемом пищи.
— Я делаю тебе одолжение, Шуичи, — хихикнула Миу, положив голову на колени Каэде. — Если я не буду поддерживать свою великолепную фигуру, тебе будет не на что глазеть!
— Я не… Но я… — Шуичи кинул помогающий взгляд на Кайто, который пожал плечами и потер затылок с виноватым видом.
— Прости, мужик. Ничего не могу сделать.
— Может быть, ты найдешь место получше снаружи, — предложил Рантаро. — Удачи.
Шуичи уже надоело слышать эту фразу.
Он оставил остальную группу и направился к внешнему балкону, огромному внутреннему дворику на четвертом этаже, столь же экстравагантному, как и остальная часть курорта. Все это было из величественного мрамора и увитых красными цветами лоз, с видом на плоскость белого песка и сверкающий океан. Он также был полностью заброшен.
А, за исключением одного стола.
Кокичи перестал пытаться сбалансировать пять вилок друг на друге, когда дверь балкона открылась, и это чуждое ощущение трепета вернулось в его желудок, когда Шуичи поймал его взгляд с едва скрываемым облегчением.
О нет.
Он выглядел восхитительно.
Кокичи махнул ему рукой, когда тот приблизился, стараясь не смотреть на то, как тонкая полоска его темно-синего костюма льстила его талии, или на то, как хорошо его галстук сочетался с золотом его глаз. — Как раз вовремя, Шуичи! — сказал он, держа в руках пару вилок. — Надеюсь, ты освежил свои формальные манеры за столом, потому что я не могу вспомнить, какая из них суповая вилка!
— Суповая вилка? Вот как ты должен есть здесь? — спросил Шуичи, садясь напротив него.
— Богатые люди ведут себя по-другому. Ты никогда не узнаешь точно.
— Есть идеи, почему выгнали только нас двоих?
Кокичи пожал плечами.
— Кто знает?
— Что-…что за взгляд? Я-я вообще-то только что вышел из шкафа, а старшему брату Рантаро всё равно-!
Кокичи разразился чрезмерно громкими слезами. Рантаро лишь покачал головой, тихонько посмеиваясь.
— Как можно быть таким жестоким? Я доверял тебеее!
— Кокичи, ты когда-нибудь был в шкафу?
Плач немедленно прекратился, и Кокичи ухмыльнулся.
— Хорошо, ты меня понял.
— Однако я не считал тебя тем парнем, который заинтересован в отношениях, — признался Рантаро, поправляя свою челку. — Значит, ты серьезно-
— Рантаро, ты единственный, с кем я могу поговорить об этом, — прервал его Кокичи, лицо которого стало абсолютно пустым.
И глаза Рантаро расширились, когда Кокичи произнес слова, которые, как он и представить себе не мог, услышит от него.
— Мне нужна твоя помощь.
— Как они еще называют эту штуку? — Кокичи нахмурился, глядя на карту меню. — Вича… вичи-соя?
— Вообще, если это французский язык, большинство букв, вероятно, будут молчать, — размышлял Шуичи, осматривая кремовый суп, помешивая его тем, что они обозначили как суповую вилку. — Я думаю… ви-шой?
Кокичи хихикнул, откусывая экспериментальный кусочек. — А это должно быть холодным?
— Думаю, да.
— Ах. Это не так уж плохо! Это была ложь, я думаю, что она отравлена.
— Это позор. Я с нетерпением ждал третьего блюда.
— Третьего? Ты имеешь в виду, что после этого мы получим больше еды?
— Их на самом деле пять… Ах, ну, если предположить, что мы прожили так долго, — сказал Шуичи с кривой усмешкой. — Разве это не написано в карточке меню?
Кокичи присвистнул.
— Ну, Шуичи, я не знаю, куда ты собираешься положить пять ужинов, но если ты действительно думаешь, что сможешь упаковать это…
— Кокичи? — Шуичи, похоже, понял, что его голос стал более озорным.
— …Тогда давай сделаем из этого соревнование! Никому не говори, но на самом деле я тайно являюсь Абсолютным Соревновательным Пожирателем!
— Это… вообще то, что делают люди? Я имею в виду, есть на соревновательном уровне?
— Абсолютно да, и у меня есть семнадцать олимпийских золотых медалей, чтобы доказать это! — сказал Кокичи, а затем ахнул от притворного ужаса. — Ты думаешь, что у меня нет телосложения для такой почетной и важной профессии, не так ли? Насколько жестоким вы можете быть, мистер детектив?
Это заставило его рассмеяться — нежный и до боли искренний смех Шуичи, от которого бабочки снова забились в животе Кокичи.
Они перешли к своему знакомому подшучиванию, тому же танцу слов, в котором они оказывались так много раз во время игры, Кокичи уклонялся от каждого вопроса, который ему задавали, но в то же время наблюдал, как Шуичи улавливает каждую упущенную им подсказку. Разговаривать с Шуичи давалось так легко, даже когда — а может быть, особенно когда — другой мальчик, казалось, был способен удивить его на каждом шагу. Словно каждый раз, когда он возводил новую стену, Шуичи мог найти путь мимо нее, его глаза сияли интересом, когда он искал проблески настоящего себя за всеми загадками и намазанными улыбками.
Как… опьяняюще быть увиденным, быть известным.
Принесли и убрали еще три блюда, но Кокичи почти ничего не замечал — по крайней мере, до тех пор, пока официанты не принесли десерт, и его пристрастие к сладкому вернуло его к моменту, чтобы осмотреть что-то возмутительно декадентское и задушенное шоколадом. — Это самая красивая вещь, которую я видел за весь день, — солгал он, уже откусывая большой кусок. Ему тут же пришлось с трудом подавить стон. — Они собираются убить меня.
— Знаешь, тебе не обязательно есть все это целиком, — сказал Шуичи, откусывая крошечную ложку от того, что там было. Его глаза сразу расширились, и он пробормотал тихое «О».
— Я никогда не отступаю перед вызовом, — заявил Кокичи, набивая рот еще одним куском. — Только не тогда, когда на кону моя честь!
Но, к несчастью для чести Кокичи, четыре предыдущих блюда, казалось, сказались на его выносливости; он едва успел дойти до середины сладкого чудовища, прежде чем закрыл лицо руками с тихим стоном:
— Вау. Эта штука богаче, чем Тогами.
— Не знаю, смогу ли я с этим справиться, — согласился Шуичи. — Может быть, нам стоит признать поражение?
Кокичи хмыкнул и вонзил вилку в остатки печенья, словно флаг капитуляции.
— Если Шуичи считает, что это к лучшему, то я уйду с поста чемпиона.
— Я просто не хочу, чтобы ты заболел…
— Так мило, мистер детектив! Но ты прав, я на пределе своих возможностей, — он с довольным вздохом откинулся на спинку стула. — Итак, что теперь?
— Хм, — Сайхара согнул указательный палец под подбородком. — Ну, я думаю, мистер Хината выступит с речью через какое-то время, а потом…
Кокичи заскулил.
— Уф, это звучит невыносимо скучно…
— Ах, наверное, это что-то насчет Фонда, хотя-…
— Я уверен, что позже мы услышим об этом от остальных, — сказал он с усмешкой. — Эй, Шуичи, поиграй со мной!
Шуичи закусил губу. — Не знаю… мы можем упустить что-то важное.
— Да ладно, ты хочешь быть там не больше меня, — Кокичи вскочил со стула и направился к балкону. — Смотри, весь пляж будет в нашем распоряжении! И еще с этим романтическим закатом! Беги со мной, любимый!
Шуичи густо покраснел, но тоже встал.
— Если ты действительно думаешь, что все будет в порядке, то… хорошо, пошли.
— Я… да, конечно, я помогу, — сказал Рантаро. — Я… может быть, не тот человек, которого можно попросить, но я помогу, чем смогу.
Кокичи тихо вздохнул, выглядя так, словно с его плеч свалился огромный груз. Однако он не сводил глаз с пола, поэтому Рантаро добавил: — Ты в порядке?
Странный опыт — видеть кого-то столь красноречивого, как Кокичи, который потерял дар речи. Низкорослый мальчик пожал плечами. — Нервничаю, наверное, — пробормотал он наконец.
Рантаро хмыкнул.
— Ну, к счастью для тебя, ты влюбился, вероятно, в самого милого парня, которого мы знаем, так что худшее, что он может сделать, это сказать тебе, что он не заинтересован.
— Это на самом деле не помогает.
— Ахаха, наверное, нет… Я думаю, самое главное — говорить ему искренне. Я знаю, что это не твоя сильная сторона, но для кого-то вроде Шуичи это может быть лучшей тактикой…
— Рантаро, это не… Я… — Кокичи снова вздохнул, но его разочарование, похоже, было направлено не на Рантаро. — Это не… признание, которого я добиваюсь. По крайней мере, не в этот раз.
— Тогда почему… — Рантаро замолчал. Это было больше честности, чем он когда-либо видел от Кокичи, и весь разговор казался… хрупким. Например, если бы он надавил слишком сильно, Кокичи отшатнулся бы со словами: «Ух ты, Рантаро точно тупой, если не видит такого насквозь!» и убежал.
Он позволил тишине задать вопрос за него, что, казалось, было правильным выбором. Кокичи пожевал ноготь большого пальца и пробормотал: — Я просто… мне нужно знать, смогу ли я… сможет ли он когда-нибудь найти в себе силы простить меня.
Кокичи не думал, что когда-либо видел небо столь красочным. Желтый и красный цвета горели над горизонтом, бледнея до цвета индиго на востоке, а заходящее солнце бросало розоватый румянец на песок. Его свет переливался через окрашенный в фиолетовый цвет океан и растягивал тени куликов, снующих между волнами. Это было красиво, ошеломляюще, захватывающе, любое из этих цветочных слов… но никакие слова не могли описать того, кто шел рядом с ним.
Глаза Шуичи — они всегда были такими, такими золотыми, не так ли? — они буквально светились в этом свете, посылая искры по позвоночнику Кокичи всякий раз, когда встречались с его глазами. Каково было бы потеряться в них? Утонуть в этом славном блеске расплавленного янтаря?
— …Говорят, что в это время года здесь проходят киты на миграционном пути, — говорил Шуичи. — Может быть, мы сможем увидеть некоторых.
Черт, он что, пялился? Кокичи тряхнул головой, чтобы прояснить мысли, и безрезультатно попытался обратить внимание на волны, бьющиеся о стойки пирса. — Меня больше беспокоит миграционный маршрут русалок. Знаешь, детективы — их любимая еда. Если они нас найдут…
Нет, нет, это не то, что он хотел сказать-
— Может быть, мы могли бы отпугнуть их чем-нибудь?
— Конечно! Найди петарды, а я позову Ктулху. Одно из этого обязательно сработает!
Они шли по пирсу за волнами, не разговаривая ни о чем, достаточно близко, чтобы Кокичи мог уловить намеки на дразнящий аромат одеколона, которым пользовался Шуичи. Достаточно близко, чтобы, если бы он протянул руку, он мог переплести их пальцы. Позволит ли ему Шуичи?
Сфокусируйся, сфокусируйся.
— Шуичи, — выдохнул он, но сердце подскочило к горлу и заставило замолчать.
— Хм?
Отбой!</i>
— Ты к-когда-нибудь, ах… пытался съесть часы?
— Я… что?
— Это занимает очень много времени.
Смех Шуичи, мелодичный, ангельский, отбросил все мысли в голове Кокичи. Что он когда-либо сделал, чтобы заслужить услышать этот звук? Он хотел, чтобы Шуичи смеялся вечно.
…Стоять. Разве во всем этом не было смысла? Он что-то должен был сделать? Он должен был сказать, должен был
знать-
Они дошли до конца пристани. Шуичи положил руки на перила с видом на океан, и Кокичи сделал то же самое, даже не задумываясь об этом, они оба вздохнули на ветру, который дул с горизонта.
Сейчас или никогда, говорил он себе.
На счет «три». Раз… два….
— Эй, Кокичи?
— Тр… а, да?
Шуичи закусил губу, судорожно выдохнул и выпрямился. — Я… я, эм, собирался сказать тебе… Он повернулся, чтобы они встретились взглядами. — Я-я просто хотел сказать, что я очень рад, что ты жив.
Мысли Кокичи остановились.
— Ты… действительно думаешь, что Шуичи из тех, кто затаил обиду?
Кокичи рассеянно покачал головой. — Не имеет значения. Если ты будешь стараться так же сильно, как я, ты сможешь заставить кого-нибудь ненавидеть тебя. Даже я…. — он замолчал, и Рантаро снова нахмурился. — Сострадание каждого имеет предел, — пробормотал Кокичи.
— Это не ответ.
— Я не…. — он стиснул зубы. — Я не хочу врать об этом. Себе или тебе.
— Так что, в любом случае, ты должен услышать это от него.
Единственным ответом Кокичи было мягкое мычание согласия.
Шуичи всегда умел заставать его врасплох. Это было частью того, почему он влюбился в него, в конце концов. Так почему же его так тревожило, что несколько коротких слов сорвали все его защитные механизмы?
Я рад, что ты жив.
Это повторялось эхом в голове Кокичи снова и снова, и было непонятно, как Шуичи мог говорить с такой искренностью, от которой у него перехватывало дыхание, как он мог украсть каждую связную мысль Кокичи так же, как он украл его сердце прямо из груди. Он не мог лгать, даже думать не мог, поскольку слова Шуичи самым нежным образом разорвали его на части.
— Я знаю, что не вел себя так в игре, даже после того, как ты… знаешь, — сказал Шуичи, отводя взгляд. — Хотел бы я знать… Хотел бы я тогда понять, как много ты для нас делаешь. Как усердно ты работал, чтобы спасти всех, в одиночку. Должно быть, ты был очень одинок.
Кокичи уставился на него, в ушах стучало сердце, в горле сдавило болью.
Детектив дёрнул его за рукава, разглаживая складки, которых там не было. — Каэде говорит, что я не должен, но… я как бы чувствую ответственность за то, как все обернулось для тебя. Я имею в виду, я думаю, что мы все виноваты, немного, но… но я не должен был позволять этому случиться так, как это произошло.
Что это было? Как Шуичи сотворил с ним такое?
— Чем больше я думал об этом, тем больше радовался, что ты жив, т-так что я… чтобы я мог сказать тебе, что сожалею обо всем, что я сказал, — Он медленно разжал кулаки, потом снова повернулся к Кокичи и тут же вздрогнул. — Т-ты плачешь?
Плакал ли он? Кокичи машинально провел рукавом по глазам — ах, так оно и было. Он попытался засмеяться, но это больше походило на тихое рыдание. — Ах, это… это просто фальшивые слезы, болван, — пробормотал он себе в руку. — Я могу… я могу остановиться в любой момент, когда захочу, понимаешь?
Но еще больше горячих слез подступило к его глазам, и он спрятал лицо в сгибе локтя. Он услышал, как Шуичи приблизился. — Ты, эм, все еще немного плачешь…
Поэтому Кокичи сдался и вместо этого обнял Шуичи, стараясь не дрожать так сильно, как он, вероятно, сделал, когда Шуичи ответил на объятие и положил подбородок ему на макушку.
— Это значит, что ты меня прощаешь? — прошептал ему Шуичи.
— Нечего прощать, — возразил Кокичи, — но если тебе от этого станет легче, то, конечно.
Шуичи вздохнул в его волосы. — Спасибо.
— Мне тоже жаль.
— …Все в порядке.
— Я делал с вами много действительно ужасных вещей.
— Все в порядке, Кокичи, — рука у него на затылке нежно перебирала волосы. — Теперь все будет хорошо.
И впервые с тех пор, как он очнулся в шкафчике в убийственной игре, все было так.
Рантаро скрестил руки. — Ты примешь это? — спросил он. — Если Шуичи простит тебя, тебе этого будет достаточно, чтобы простить себя?
Кокичи закрутил прядь волос.
— Хмм… Шуичи… очень плохой лжец.
— Ты все еще не отвечаешь, Кокичи.
— Нишиши! — Кокичи сплел пальцы за головой, на секунду став похожим на себя прежнего. — Может, ты просто не слушал. Шуичи — худший лжец на свете… а это значит, что я могу поверить всему, что он говорит.
— Эй, Шуичи?
— Хм?
— Мы можем… начать сначала? Я имею в виду… на этот раз узнать друг друга по-настоящему?
Шуичи улыбнулся ярко, как солнце. Ярко, как надежда.
— Я бы хотел этого.
