Мы начинали с писем

– La vie, répéta Olivier, qu’est-ce que la vie? – Une tragédie, fit Christophe. Hourrah! -- R. Rolland, Jean-Christophe, vol. 7 – Жизнь, – повторил Оливье. – Что такое жизнь? – Трагедия, – ответил Кристоф. – Ура! -- Р. Роллан, «Жан-Кристоф», т. 7

Мы начинали с писем. Вопиющая, право, странность: Никогда не бывал я зависим, Не терпя как концепт постоянность, Что лишь делает мир скучнее, Драгоценной лишая свободы, (Романтизмом немножко веет Или чем-то в похожем роде, Так что пафос на этом и снизим). Начинали мы с Фёдором с писем. Позабыл я сказать совершенно: Его Фёдором звали, кстати, И я думал ночами забвенно, На единое фото глядя, Что ему очень шло это имя, И не смог бы я, право, иначе Звать его именами другими Или выдумать кличку – тем паче. Впрочем, это пустые детали. Мы с ним с писем тогда начинали, Повторяя из раза в раз Сеть восторгов и жарких признаний, Одинаковых радостных фраз И всегда добрых дней пожеланий – Так кончалось любое письмо. Доходя до заветного края, Вдруг срывалося слово само, В новый круг переписку вгоняя, Пока мир был пустой суетой. Мне бы впору следить за собой, Развращает классический стих, Выводя на бессмысленный пафос Громких слов и метафор чужих, Пустословства извне набираясь, Загоняя в ничтожную форму Перекрёстных истасканных схем. Мы всю жизнь говорим по-другому – В ней нет места для глупых поэм, И в смущение вводит, смеша, Обращение «мила душа». Но мы так беспрестанно писали, Каждый раз удержаться не в силах, И затем в мир письма увлекали Силой слов и горячих, и милых, Коим трепетно были привержены. И я верил и в радость, и в слёзы – Говорил он, наверное, сдержанно, Но писал словно Гейне в прозе! Я немножко умел по-немецки, Прочитав все тома «Жан-Кристофа», И с восторгом воистину детским Измышлял ему жаркие строфы, Хоть поэт был довольно посредственный: Сочинял на манер Новалиса, К ритму строк относясь безответственно, – Но ему они, кажется, нравились. И в нём теплилось, верится, тоже Одно чувство, что зрело во мне: Мысль о том, как мы свидеться можем, Она жгла наяву и во сне, И об этом я грезил так много, Что в стихах передать не сумею: Как узнаемся мы издалёка, Как падём мы друг другу на шею И умрём от сносящих чувств... ... Нет, конечно. Какая чушь. Мы увидимся, может, а дальше? Что скажу я? «Ну здравствуй, душа»? Он скривится от пафосной фальши, Я на шутку спишу всё спеша, (Что мне просто всегда удавалось) И, быть может, в осколочных мыслях Подосадую самую малость, Что реальность не пишется в письмах, А романный блистательный слог Бесконечно от жизни далёк, Так что стоит иронии, верно. Но мне медлить не следует боле! – Пропускаю всю parte inferno, Выходя из страдальческой роли (И не дав пищи местной цензуре). Мы условились встретиться летом Под сияньем «бессмертной лазури», Что настигла однажды поэта В одном очень известном стихе... Хватит строки давать чепухе! Лишь завидев его на перроне – Не могло быть ошибки, о нет! – Это он, я мгновенно всё понял, Вспомнив, как верил множество лет, Что сквозь пламя мирских треволнений, Сквозь гоненья, войну и чуму Красоты чистой явится гений, И я жарко его обниму. И с привычным игривым лукавством Я воскликнул: «Душа моя, здравствуй!» И он сам мне объятья раскрыл. *** Мы начинали с писем, Принимая идею как данность, Что однажды восторженным мыслям Суждено воплотиться в реальность. Так стояли мы в центре перрона И разнять не хотели объятий. Нам грозили сердитейшем тоном – (Как людей шибко много некстати!) Ну их к чёрту – однако ж пристало Мне его отпустить для начала, Но я всё же промедлил немного, Позабыв о толпе, что всё шла, Подарил поцелуй ему в щёку – Сколь холодная, ну и дела!.. Дал ещё два – и алым зарделись Его бледные сразу ланиты, Обнажая бесценную прелесть Непривычно смущённого вида. Но я больше не смею их трогать – Подхватил его мягко под локоть И, смеясь, потащил сквозь толпу Погулять в городские глубины, Где так просто утратить тропу, Не пройдя жизнь и до средины.. Никогда я не слушал так чутко И был точно счастливее всех, Всякий раз, когда глупая шутка Вызывала в нём искренний смех. И в шутливой игре в легкомыслие Мне открылась великая истина: Он был тоже эмоцией чистой, Ловко скрытой за внешним молчаньем, Что я понял блистательно быстро, Зная толк в первоклассном обмане. Да и он меня видел насквозь, Не пугаясь опасности связей (И как только ему удалось?..) С поразительной силой фантазий И умом исключительным вкупе Мог развить он любую идею: Говорить, оказалось, он любит – Оказалось, я слушать умею, А ему мог внимать и часами, Словно пастору в день воскресенья; Он пленял мою душу речами, Выметая крупицы сомненья, Что осталось ничтожно немного, И я вслух зашепчу: «Ради бога, Стань у окна, убей луну соседством; Она и так от зависти больна! Я посмеюсь над нею неуместно, А ты со мною раздели́шь сполна Мой смех, мой пыл, мечтанья о свободе, Желание сломать земной удел! В нём люди – тень. Приходят и уходят, Но лишь тебя терять я не хотел, А мыслил – поведя за словом слово, Хоть невзначай тебя коснуться снова И получить касание в ответ...» «Wer wagt – gewinnt» – и сколь же риск прекрасен! Идиллию я строил много лет, Порушить же грозился в одночасье – Так подожди, проклятое мгновенье! Потом – рази, коль хочешь, наповал, Когда прервёт он рук и душ сплетенье! Но он руки никак не выпускал, Застывши в ожидании чего-то... И падала с небес моя свобода, Свобода, на века слитая с ним, Стиравшая проклятье лет минувших И новым наделявшая, иным: Он возродить мог взглядом мою душу, А мог её растерзнуть на куски. Я, может быть, утрирую местами, Но холод этой маленькой руки Меня всего сжигал, как будто пламя. Но мой огонь его не леденил, И за руку держал он из всех сил. ... Странное чувство... Мне грезится – или? Проще простого попасть здесь впросак... Что мы – друг друга – неужто .....? Кажется, правда. Пожалуй, что так. Я много лет не писал это слово, Чей сокровенный посыл Люди коверкали снова и снова, Я же – взаправду ..... Фразы, насмешки, ирония – в прошлом, Всё позабылось, как пагубный сон, И, чуть дыша, я спросил его: «Можно?» Он улыбнулся, кивнув мне. «Спасён», – В мыслях мелькнуло и кануло тут же Лишь я коснулся щеки его... Ну же! Я в забытьи целовал его губы, Он в забытьи отвечал: Плотский инстинкт растлевает и губит, Лишь разжигая запал. Ночью язык говорит не словами, Но он понятен без слов, В миг, когда чувство рождает губами То, что зовётся ..... Тихо, по шее – и ниже, и ниже... Ну же, давай же, гореть – так дотла! Пусть же пылает, и стонет, и дышит, Души сплетает, сплетая тела! Пусть, грохоча, разрушает пределы, Новую жизнь пусть напишет огнём, Белое чёрным, а чёрное белым Пусть расцветает, пока мы вдвоём!.. Стоны всё ярче, бессвязнее речи, Разум мутнеет, сражённый желаньем; Все в поцелуях моих твои плечи – В душу позволишь забраться касаньем? Нет, не позволишь – ты жаждешь того же: Вновь припадаешь ко влажным губам, После на простыни тихо уложишь – И распахнёшь предо мной её сам. В темпе размашистом жарко и сладко Движется чувство ритмично вверх-вниз; Сквозь пелену наслажденья украдкой Вижу, как ты в апогее завис. В нём твоё новое, чистое чувство Вдруг воссияло во всей красоте – Стоило только нырнуть в безрассудство И позабыть о мешавшем стыде. Долго согреть, охладить – невозможно: Снова всем телом дрожа в нетерпенье, Движешься рвано и стонешь безбожно, Разум обоих вводя в помутненье. Пальцы на бёдрах сжимаю всё крепче, Но ты совсем уж не чувствуешь боли – В полном беспамятстве льнёшь мне навстречу, Вмиг доводя до предела обоих. После – стекаешь безвольно, бессильно, Выдох и вдох тяжело чередуя, Пальцы сплетая... Я, глядя умильно, К шее желаю прильнуть поцелуем, Запах дурмана впитать напоследок, Каплю истомы поймать языком... Вид твой расслабленный мил и так редок – Им мне позволь насладиться тайком... Вдруг в целомудренной, трепетной ласке Губы твои моих тронули щёк... Я растерялся – и пламенной краски Скрыть не успел – и не мог. *** Мы начинали с писем. И сжирало меня без конца Чувство, что раз мы друг друга увидим, И я вовеки родного лица Боле не встречу. И невыносима Мысль мне казалась тебя потерять. Вскоре уехать ты должен, вестимо, Но почему не вернёшься опять?.. Я сколько мог подавлял этот бред «Что-то не так?» – «Ничего», – был ответ, И поцелуями мягкие руки Я покрывал, забывая себя. Так ненадолго терзавшие муки Чуть отступали. Но день ото дня Чувство вгрызалось и ныло сильнее, Благо, я видевший виды актёр И перекрыть его шуткой умею – Что ж, на язык я всегда был остёр, Изобретательно строя пассажи Не изменяяся в мимике даже, Будто бы жизнь – это вечная сцена, С коей вещал я язвительным ямбом, Сквозь декораций всевечную смену Чувствуя, как разрушается рампа.... Принял бы с шуткой я эту потерю – Проще, чем твой проницательный взгляд, Что прожигал жесточайшим «Не верю» Все мои глупые шутки подряд, Молча, спасибо – оставя упрёки, Ты зацеловывал мягко мне щёки, Словно прощаясь со мной... ... Время летит. Бесконечно уходит, Не оставляя и тени следа: То, что недавно случилося, вроде, Кануло в вечность – уже навсегда. Вновь на перроне. Вновь тихое лето, Скучное в этой своей тишине – И под сияньем лазурного света Первым ты сам потянулся ко мне. Руки свои ты сложил мне на плечи, Носом щеки докоснулся слегка И прошептал мне тихонько «До встречи». Ах, не «прощай», не «прости», не «пока»! Я рассмеялся: «Увидимся вскоре!» И подмигнул. Ты уткнулся в плечо, Чтоб я не видел, как пылким узором Щёки твои зацвели горячо. Так мы простились. И странно легко Всё на душе. В голове – ничего, Виделся лишь строгих глаз цвет лиловый, Что, оказалось, мог быть очень мягок, Голос, волнующий пламенным словом, Губы, на вкус чей я был очень падок, Те, что скользили тихонько по шее, Сладко шепча без конца моё имя, С каждым повтором касаясь нежнее, После – сомкнувшись на-… (Господи!) С ними Тихие речи и ласковость рук Я вспоминал, возвращаясь домой. Шум столь знакомый. Затишье. И вдруг-- Что это? Смерть?.. Но за кем же?! ... За мной. В самое сердце! Весьма иронично За его слабость платить головой. Думать о смерти мне было привычно, Страх испытать перед нею – впервой. Счастье сияло в спасительном свете И ускользнуло из виду – опять!.. Стой, подожди! Я успел тебя встретить, Но не успел тебе столько сказать!.. Ах, пустословие – брось его в море! Слов мне не нужно – ни три и ни два! Только одно, но одно, пред которым Рушатся все остальные слова. То, что пронзает и тело, и душу, То, что сказать тяжело неспроста, А описать – невозможно... Послушай!.. ...что я хотел?.. Ничего. Пустота. ... Время и вечность. К нам смерть так близка, Ближе – чьих рук она дело. Кто смог отнять пистолет от виска, Взявши ответственность смело? И для того, кто дошёл до конца В крови запачкавшись честно, Сердце отдал, вырывая сердца, Бросившись в самую бездну, Может ли свет засиять в темноте? Если зажгут его – может?.. Томный, лиловый, как в милой мечте, Может ли видеться?.. Боже! Сквозь пелену всех больных ощущений Я разглядел, я признал его сам! Нет, не виденье. Спасительный гений. И его руку прижал я к губам.