Только дождись

      Утром Стивен просыпается вымытым, одетым в пижаму и на свежем постельном белье. Осталось только одно зеркало, и Марка в нём нет. Стивен понимает. Всё-таки Марк почти неделю толком не отдыхал, всё время с ним, а сегодняшней ночью, помимо собственных дел, которые у него наверняка были, ещё и убрал всё, пока Стивен эгоистично спал.       Во время завтрака он листает вакансии, без особого энтузиазма представляя целый день в пустой квартире. Они вернулись из Каира неделю назад. Хэрроу выстрелил в них — вот последнее, что помнит Стивен. А потом они вдруг оказались дома, и ни на какие вопросы Марк больше не отвечал: ни про Аммат, ни про то, как они чудом остались живы, ни про то, что стало с Лейлой.       Пока Марк вновь ограждает его от своей жизни и делает вид, что ничего не произошло, Стивен жаждет быть вовлечённым. Он уже не раз доказывал, что может быть не просто глупым, мешающим Стивеном. Он не такой слабый, он поймёт, если случилось что-то непоправимое. Но ему просто нужно знать — он чувствует.       Однако вместо ответов Марк сосредотачивается на их сближении. С самого первого дня минувшей недели он почти всё время находится рядом. Он не оставляет Стивена ни за обедом, ни в постели, ни в душе. В тот же день, перед сном, он предупреждает, что хочет кое-что попробовать и просит не пугаться.       Стивен, который до того момента принимал все свои нежные чувства к нему за зависть — Марк симпатичнее, Марк харизматичнее, Марк увереннее в себе, Марк сильнее — и представить не мог, что он будет делать. Лишь бы не отрабатывал удары на его лице или не пытался сбросить их из окна.       Но Марк поражает его сильнее. После своих слов он мягко забирает контроль над обеими руками, заставляя Стивена напрячься, а затем едва ощутимо проводит пальцами по его груди, постепенно поднимаясь к ключицам и шее. Вторая же рука ненавязчиво опускается и гладит поджавшийся от её давления живот.       Стивен, по обыкновению, собирался лечь спать в футболке с длинными рукавами и в домашних штанах. Марк, очевидно, был не согласен с ним на этот счёт, но общаться тогда они ещё не могли — рядом не было ничего отражающего. Так что он не мог предупредить, что сейчас задерёт футболку до самого подбородка и начнёт вычерчивать круги уже на голой коже. В ответ у Стивена вырывается неясный звук, похожий то ли на протест, то ли на изумление и смущение в тоже время.       — Марк! Что ты делаешь?       Вопрос, разумеется, не находит ответа, но Марк про себя хмыкает. Как же жаль, что он не видит сейчас Стивена со стороны. Наверняка ошеломление пополам с искушающим желанием продолжить дают прелестное сочетание на его лице.       Мышцы Стивена ходят под его пальцами ходуном. Ему щекотно, но это такая томная, будоражащая щекотка, касания которой настолько невесомые, что от неё расходятся лишь приятные дразнящие мурашки, и иногда проносится дрожь. Рука поднимается выше, и Стивен, вместе со странным волнением и некоторым страхом, ощущает разгорающийся пожар на щеках. Он старается дышать бесшумно, в то время как Марк пропускает его сосок сквозь указательный и средний пальцы и несколько раз проводит туда-сюда, пока он не становится совсем твёрдым.       Тогда Марк использует и вторую руку, но сначала подносит её ко рту Стивена, оттягивает его нижнюю губу, раздвигает зубы и самостоятельно смачивает указательный палец под языком. Стивен даже не шевелится, то ли боясь, что всё прекратится, то ли просто не зная, что ему делать.       Мокрым пальцем Марк касается второго соска, надавливает, перекатывает его, и Стивен едва не стонет от непривычной ласки. Физически он ещё не возбуждён, этого недостаточно, но морально он уже дошёл до того, чтобы мысленно прозвать себя извращенцем. И, наверное, бисексуалом.       После того, как Марк без предупреждения исчезает, оставив Стивена со стоящими, побаливающими от трения сосками, очевидно, давая время разобраться в эмоциях, Стивен легко признаётся себе, что, возможно, хотел бы продолжить. Ладно, не возможно — сто процентов хотел бы и даже разочарован уходом Марка. А мог ли он вообще считать себя бисексуалом, если ему нравится человек, живущий в его голове? Или это уже считается за себялюбие? Об этом Стивен решает подумать потом.       Теперь так или немного более откровенно заканчивался каждый их вечер. Уже на следующий день появились первое зеркало и наблюдательный взгляд Спектора из него. Потом их откуда-то стало больше, словно они могли размножаться по комнате, пока все спят — Стивен не понимал, как и где Марк успевает их доставать. И всё же, несмотря на готовность Марка разговаривать с ним о чём угодно, если они не были заняты в постели, когда речь подбиралась опасно близко к теме случившегося в гробнице, Марк ловко съезжал с неё, и обычно после этого Стивен оказывался лежащим на простынях. А вчера Стивен и сам попросил сделать что-то более существенное, убедил Марка, что он хочет этого, что он готов.       И теперь он ощущает себя так, будто продал правду за своё удовольствие. Нет, без сомнения, вчера ему было больше, чем хорошо — ему было потрясающе. Он даже признал — конечно, только мысленно — что всё-таки любит Марка. Но недосказанность, тяжёлым грузом повисшая над ними, больше не может продолжаться. Всю неделю Стивен знает, что Марк чем-то мучается, что он как бы пытается сбежать от чего-то, забыться. Стивен может чувствовать его переживания, но он и без этого не дурак.       Он хочет помочь. А значит, он должен узнать, что произошло после выстрела. Больше он не будет слепым пятном в жизни Марка. И он попросит Лейлу о встрече, пока тот спит. Если, конечно, она вообще в городе. Если, конечно, она вообще жива!       Стивен вскакивает с места. Находит полуразряженный телефон Марка в том же тайнике, что и прежде. Вряд ли Марк и правда собирался что-то от него прятать, скорее, сделал это по привычке. Последний раз подумав, он открывает контакты и набирает единственный записанный номер.       — Во что ты влип в этот раз? — вместо приветствия не особо дружелюбно спрашивает Лейла. Слава богу, думает Стивен, по крайней мере, с ней всё в порядке. На фоне шумно, видимо, она где-то на улице.       — Ох, привет, Лейла, это Стивен, — ему всё же становится неловко, учитывая её напряжённые отношения со Спектором, но он умеет быть настойчивым. — Просто решил позвонить, но я не знал твоего номера, поэтому звоню с его телефона...       — Привет, Стивен, — её голос становится мягче, будто она улыбается, и Грант, сам не зная почему, улыбается тоже. — Лучше перепиши номер себе. Не думаю, что в следующий раз возьму трубку.       — Эм... Хорошо, да, я перепишу, — Грант вытирает мокрые ладони о штаны. — Ты сейчас в очередном приключении? — добавляет он непринуждённо.       Лейла смеётся, хотя это даже была не шутка, но Стивену всё равно приятно.       — Нет, теперь мне уже точно к приключениям дорога заказана. Я в городе.       — Ох, тогда, может, я могу подъехать, и мы бы посидели где-нибудь или погуляли? — слишком быстро спрашивает он и тут же неслышно бьёт себя по лицу.       Лейла словно сомневается, но потом всё же говорит, что приедет сама. Стивен облегчённо выдыхает и называет первое, что приходит в голову — адрес ресторана, где случилось его неудачное свидание со стейком.       Он приходит намного раньше, снова выбрав столик на улице. По дороге он купил цветы, но в итоге уже десять минут думает, не излишний ли это жест для друзей? Марк будет злиться. И Лейла может не так понять. И всё-таки оставляет букет, решив, что хотя бы отблагодарит её за то, что она так быстро согласилась и даже потратила время на дорогу.       Лейла подъезжает, оставляет шлем, быстро находит его взглядом и улыбается.       — Привет, — Стивен встаёт, — это тебе. Не подумай, что я как-то странно воспринимаю эту встречу...       — Азиатский лютик, — Лейла выглядит удивлённой. — Это мои любимые. Марк тебе сказал? — с сомнением спрашивает она.       — Нет, он ничего не говорил, — смущается Грант, добавляя про себя: «Вообще ничего, поэтому мы здесь». — Просто они показались мне самыми красивыми.       Они садятся, делают заказ. Лейле приносят стейк, Стивен же предпочитает больше не рисковать и заказывает салат — третью личность в себе он не выдержит. Они говорят о чём-то незначительном, Стивен рассказывает, что ищет работу, Лейла обещает поговорить со знакомыми.       Когда обед подходит к концу, она проницательно подталкивает его к настоящей причине встречи.       — Теперь рассказывай, что случилось.       Стивен вздыхает, благодарно кивает официанту, который забирает тарелки, и смотрит на Лейлу пристальным взглядом. У него была мысль, что на самом деле он умер, и всё происходящее — галлюцинация, вызванная нейронными связями в последний момент жизни. Или это такой странный рай. Его подозрения не взялись из ниоткуда. Например, характер их отношений с Марком, вдруг ставший более откровенным. Стивен уже понял, что с самого начала испытывал не неприязнь к нему, а интерес, так почему бы после смерти ему не очутиться в своих самых тайных фантазиях, о которых он и сам не подозревал?       Но Лейла кажется вполне настоящей и терпеливо ожидает ответа.       — Ладно, — кивает он, поверив самому себе. — Не знаю с чего начать... Где ты была в тот момент, когда Хэрроу стрелял в Марка?       — Выбиралась наружу. Хотела дождаться его там, нам ещё предстоял разговор, если ты помнишь. Но Марк не шёл следом, а потом я услышала выстрел и вернулась, — её брови сдвигаются к переносице, и она неожиданно замолкает, кажется, больше не собираясь ничего говорить.       — То есть... — осторожно уточняет Стивен, — Хэрроу просто ушёл?       Лейла кивает.       — А Аммат? Что с ней? — нетерпеливо интересуется он.       — Подожди, ты ничего не знаешь? — недоумевает Лейла. — Ничего не помнишь? О, ты болен, Стивен, я понимаю, но ты должен помнить, — уверяет она.       — Что я должен помнить? — растерянно спрашивает Грант, чувствуя, как сердцебиение непроизвольно ускоряется от её настойчивого тона.       — Стивен! — резко раздаётся внизу. Грант сначала дёргается, едва не разливая себе на штаны сок, и только потом обращает внимание на лужу под ножкой стула, из которой ожидаемо недовольно смотрит Спектор.       — Что случилось? — интересуется Лейла, тоже пытаясь разглядеть, что там увидел Стивен, но ничего не замечает.       — Спасибо за встречу. И за ответы, — Стивен быстро встаёт и начинает искать бумажник в карманах, параллельно бормоча ещё какие-то благодарности и оправдания — мол, совсем забыл про собеседование, договорим в следующий раз.       Он оставляет деньги на столике, добавляет чаевые и позорно сбегает сразу от них обоих.       По дороге домой почти нет отражений, и в одиночестве Стивен начинает думать. Его мысли раскачиваются, как маятники в часах. Лейла права: он болен, и он знал это с первой встречи со Спектором. Значит, ему надо лечиться. Это было бы разумно, это было бы правильно — заботиться о своём здоровье. Но в то же время это означало бы потерять Марка. Вернее, как его наверняка убеждали бы в клинике, не потерять, а обрести себя. Но Стивен точно знал, что, целостным или нет, без Марка он уже не захочет быть вообще.       Если бы Марк был просто галлюцинацией или голосом в голове... Но как Стивен может воспринимать его частью себя, если Спектор совершенно точно был другим человеком? Более того, Стивен не хочет, чтобы они с Марком становились едиными. Он понимает, как работает расщепление. Его черты характера, склонности и даже знания разделились однажды, и всё это время они с Марком шли своими путями, жили совершенно разными жизнями. Поэтому Стивен может знать вещи, которых не знает Марк, а Марк — поступать так, как никогда бы не поступил Стивен. И именно поэтому им никогда не собраться в одно. Они больше не отдельные детали, каждый из них уже давно полноценный конструктор.       С другой стороны, в их мире, где боги реальны, где инопланетяне заставляют людей исчезать на, скажем, пять лет, где есть люди со сверхспособностями, наверняка же есть и настоящие загробные миры. А значит, есть и души, такие, как описывается в религии, в которых заключена вся суть человека. Что, если у них просто две души на одно тело? Может, должны были получиться близнецы. Тогда они не сумасшедшие. Тогда им просто немного не повезло.       Мысленно Стивен возвращается и к разговору с Лейлой. В теории Стивен и так знал всё, что она рассказала, ну, может, он мог что-то додумать, про её возвращение, например. Всё равно получалось, что ничего нового она не сказала, только смутила его, пытаясь заставить что-то вспомнить. Почему тогда она замолчала?       Когда он оказывается в квартире, бежать от зеркала рядом с кроватью уже некуда. Марк так не хочет рушить иллюзию, ему так страшно, что сейчас Стивен исчезнет, что время вот-вот выйдет, что начинает ругать Стивена за все проступки: за безрассудство, за его отважное слабоумие, за то, что он всегда, даже сейчас, умудряется лезть куда не нужно. Вдобавок, естественно, Лейла из его головы не могла сказать лишнего, но то, что Стивен даже в подсознании ходит на свидание и так мил с ней, больно задевает его.       — Я просто хочу знать правду, Марк, — не выдерживает Грант. — Ты снова задвигаешь меня на второй план. Ты не ответил ни на один мой вопрос! Что мне было делать? Ты никогда и никому не говоришь правды. Мне нравится проводить с тобой время, особенно так, как было вчера. Но если всё это только чтобы запереть меня в квартире и заткнуть мне рот...       — Я просто хотел защитить тебя, — словно заученно твердит Марк. Стивен замечает, как двигаются его желваки. — И я думал, спокойная жизнь тебе по душе.       — Да я всю жизнь мечтал побывать в пирамиде, — нервно смеётся Стивен. — Можно было обойтись и без шакала, и без жуткого Хэрроу, и можно было не пугать меня своим появлением, но мне нравилось, что моя жизнь начала меняться. А ты грёбаный эгоист, Марк. Тебе вообще неинтересно ничего, кроме стремления обелиться, придумывая себе благородные мотивы, которыми ты скрываешь своё наплевательство.       — Лучше подумай, прежде чем договаривать, — предупреждает Марк.       — Из-за этого ты её и потерял! Я хорошо подумал и говорю, что ты просто не имеешь права решать всё в одиночку. Вчера ты сказал, что я нужен тебе, но это всё чушь собачья. Никто тебе не нужен, поэтому ты и будешь всегда одинок! И это будет только твоя вина, — в сердцах выпаливает Стивен.       Марк трясёт головой, стараясь одновременно избавиться от беспощадных видений реальности и успокоиться. Второе получается куда хуже. Сначала перестают слушаться ноги, и Стивен падает на кровать. Затем — рука, которая тут же больно сжимает скулы.       — Ты тоже вчера много чего говорил. Напомнить? Про то, какая Лейла замечательная, и какой я мудак на её фоне. Может, с ней и будешь трахаться? — сквозь зубы произносит Марк. Его дыхание сбито, теперь он явно в ярости. Но и Стивен сдаваться не собирается, пытается мотнуть головой, отцепить Марка второй рукой.       — Может и буду! — с обидой отвечает Грант. Марк готов врезать ему за это. Но не хочет портить их счёт: один-один после лечебницы.       Они молча возятся, борясь друг с другом несколько минут, пока в дверь не стучат. Марк тут же теряет контроль, отшатывается в отражении, а досада на его лице за мгновение сменяется на страх и подавленность. Стивен садится на кровати, они смотрят друг на друга, словно и не было этой сцены.       — Я никого не жду, — шепчет Грант.       — Ты должен кое-что знать, Стив, — одновременно с ним говорит Марк, пока стук в дверь становится громче. — Просто помни, что всё, что здесь произошло, было по-настоящему. Я не знаю, как донести до тебя, когда ты ещё ни черта не знаешь, но ты не выдумка. Ты не антистрессовый мячик. Больше нет.       — О чём ты? — шепчет Стивен.       — Подойди поближе к зеркалу, — сквозь слёзы говорит Марк.       Стивен почему-то тоже плачет. Они плачут по разным причинам? Или плачет кто-то один, а второй лишь является отражением?       — Почему ты плачешь? — бездумно спрашивает Стивен, запутавшись ногой в одеяле после попытки сползти с кровати. Он всё же слезает, встаёт на коленях перед зеркалом, Марк копирует его позу.       — Ты всегда был чем-то большим, а я не осознавал. Я думал, что хочу защитить маленького мальчика, которого ненавидела сумасшедшая мать и который винил себя в её болезни. Думал, что должен беречь и лелеять то хорошее, что осталось во мне — то есть тебя. Я понимал, что ты такой славный, такой невинный, тянущийся к людям, каким никогда не мог и не смогу быть я. Сначала я думал, что завидую тебе, потом — что ты и должен оставаться таким, ведь ты та часть меня, которая заслужила быть счастливой. И только сейчас до меня дошло, что ты давно не тот мальчик. Ты не перестал бы быть собой, если бы узнал всё, потому что у тебя теперь свой характер, на который уже не повлияет тяжёлое детство. Ты больше не часть меня, Стив… Ты тот, кем я больше не хочу быть. Ты научил меня принимать боль и жить с ней, а не прятаться от неё в глубинах сознания. И ты тот, кто мне искренне нравится. Кто понимает меня. Кого я люблю.       — Марк, ты ошибаешься, я ни слова не понимаю, — шмыгает носом Стивен. — Я не понимаю, — он вздрагивает от ударов в дверь и не перестаёт плакать, как и Марк.       — Поцелуй меня, — снова вместо ответов просит Марк. Стивен немедленно касается губами зеркала, и они снова чувствуют касания и тепло друг друга. У Марка нет сердца — оно одиноко лежит на весах, но сейчас всё в груди до боли сжимается, как будто эта пустая мышца ещё жива, настолько, что он едва не воет. — Я вернусь за тобой. Только дождись меня, умоляю.       — Куда ты уходишь? — встревоженно спрашивает Стивен, но он и оглянуться не успевает, как вместо Марка, вместо зеркала, вместо квартиры вокруг него вдруг раскидываются огромные, потрясающие в своей красоте барханы. Мельком Стивен думает, что это прекрасное место, чтобы обрести покой, но он не знает, почему это пришло ему в голову.       Марк приходит в себя, как от резкого звука. Вместо груди месиво, хотя на первый взгляд он цел и здоров. Теперь уже здоров...       Он сумел превратить те несколько минут, что оставались ему в Дуате, в целую неделю в собственной голове. Сумел найти последние отголоски Стивена в своём сознании, ту его часть, которая ещё не прожила последний день, и удержать его ещё на немного. Сумел сам забыть обо всём хотя бы на то жалкое время, которое им было отведено, чтобы просто побыть со Стивеном. Как будто не было ни пули, ни Таурт, ни доктора Хэрроу. Ни его прошлого, ни вины, ни смерти матери — ничего из того, о чём Стивен мог узнать. Сейчас Марк понимал, что он не просто мог — должен был.       Ему так горько, что не хочется прекращать плакать. Ему нужно хоть немного времени, чтобы боль подутихла, но его больше нет. Марк берёт себя в руки, стискивает зубы и делает первый шаг вглубь поля, в сторону солнца. Сначала он сделает то, что умеет лучше всего: убьёт всех причастных. А потом обязательно найдёт Стивена вновь.