Оставь свою мечту и яйца...

      Ветер трепал блондинистые волосы Эрвина, приятно холодя выбритый затылок. Командир разведкорпуса медленно ступал между узких тенистых улочек, неся пакет, в котором ютился ещё тёплый хлеб и приятно звенела пара бутылок водки. Он нёс их в штаб, чтобы отметить дату своего рождения и накормить "детей", ждущих его там. Эрвин шёл ухмыляясь, ведь сюрпризом прихватил с собой пакетик чая для офицера Леви и очень ожидал искренней горячей благодарности. Стоило в голове закрутиться воспоминаниям об острых серых глазах, и ухмылка превратилась в нежную, точно дуновение ветерка, улыбку. Эрвин поудобнее схватил ручки пакета, медленно вдохнул осенний воздух и, услышав звон бутылок, опешил: как долго это продлится? Скольких из тех, что сегодня поднимут стопки, он увидит ещё? И как много полягут в братской могиле за пределами стен? Леви говорил: не смотри, не думай, выжить и вернуться домой, — цель разведкорпуса. Но Эрвин смотрел. И как только его взгляд вновь поднялся к мирному небу... Всё развалилось. Схлопнулось, улетучилось, сломалось пополам. Первыми обрушились валуны. А потом — ничего. Эрвин совсем ничего не видел.       Однако, сквозь неестественный грохот, сулящий верную смерть, он услышал звон битого стекла. Кажется, лишь это острое, словно острие бритвы у яиц, разочарование заставило сознание задержаться в покалеченном теле. А ещё боль за рёбрами в солнечном сплетении. Но к боли-то Эрвин давно привык. А к тому, что драгоценная водка остаётся не выпитой – нет. С этим он не был готов мириться. Поэтому Смит попробовал пошевелить пальцами. Дрожащая ладонь нащупала пакет. И из груди вырвался выдох облегчения. Выпивка цела. Глаза постепенно привыкали к темноте. Оставалось надеяться, что из-под завалов удастся каким-то чудом выбраться.       В крайнем случае… Можно упиться до отключки. Эрвин горестно хохотнул. Такой план точно бы понравился Пиксису. И совершенно не был бы одобрен Леви. Удар был таким сильным, что все вокруг начало мутнеть. Ему показалось что поднялся туман и..       Из него вышел он. Возможно слишком внезапно, и поверить в это было сложно. Неужели Леви прямо здесь?       — Ты в порядке?       Леви бросил тяжелый взгляд на Эрвина и на его "сокровища". Водку и буханки хлеба естественно. Все было в таком ужасном состоянии, что единственное за что командир поблагодарил небеса — это целые бутылки.       — Знаешь, чего стоит добавить к этой трапезе?       Эрвин опустил глаза.       — Я бы добавил колбасы. Как думаешь?       В его руке материализовался странное продолговатое розовое нечто.       Нет, он больше не мог смотреть на него. Командир выглядел так...по-особенному, держа колбасу в руках.       Вдруг послышалось тикание, доносящееся со стороны Леви.       — Скажи мне: ты в порядке? — Леви настаивал. Даже несмотря на то, что часы в его кармане уже завелись и говорили о том, что у них мало времени. Они успеют, если захотят. Но сейчас есть кое-что важнее. — Я понимаю, ты в шоке. Точно хочешь?       — Точно, — Эрвин озарился улыбкой. Леви был счастлив, но, с другой стороны, все эти сокровища его волновали. Точно ли Эрвин не пьян и точно ли хочет?       А Эрвин хотел. Он ни на секунду в своих желаниях не сомневался. Он открыл бутылку, отхлебнул немного и подошёл к Леви ближе. Одежда полетела на пол. И вот уже по обнажённому телу скатывается алкоголь, вот уже пальцы мнут соски. Атмосфера накопляется, Леви испытывает удовольствие, Эрвин — тоже. Огоньки в глазах загораются всё сильнее, пальцы командира умелые. Леви весьма было интересно узнать, где же он научился. Но не сейчас. Сейчас они оба получат удовольствие. Возможно, они пожалеют об этом позже. Хотя нет, вряд ли. Не пожалеют. Но, возможно, это ошибка. Хотя очень навряд ли, по ощущениям они оба слишком долго этого ждали.       Эрвин всё же решился. От него так и веяло уверенностью, а Леви ждал. Он тоже этого хотел, но явно не здесь. Тут было темно, пыльно и страшно. А Эрвин стоял, захлёбываясь водкой. Такой день рождения его явно огорчил. Но не успели они оба что-либо сделать, как над ними раскатами грома раздался нечеловечески громкий грохот, а камни стали исчезать, поднимаемые огромными руками. Титан? Нет, человек. Огромных-огромных размеров. Точно пятнадцатиметровый.       Леви был поражён: сколько же зелёного сукна понадобилось на такой большой комбинезон? Человек ухмылялся, его волосы горели огнём. Он протянул руку к Эрвину и Леви уже был готов отрубить её по плечо, но перед ним выскочил толстый дяденька с длинной седой бородой. Он прыгнул на руку, подбежал к лицу недотитана и удалил его между глаз кадилом. С благовониями. Его чёрная ряса разлеталась от скорости, обнажая старческие колени. Спустя мгновенье он был у рыжего на голове и гортанным рыком прокричал: — Православные, вперёд, Патриарх Кирилл ведёт!       Взяв локоны неизвестного великана в руки, он подобно упряжке натянул их и ускакал на человеке прочь. Эрвин слабо качнулся в сторону, и все внутри него, объятое то ли водкой, то ли жаром от мимолетного страха, говорило: так не бывает. Главнокомандующие не дают осечек, не упиваются в стельку, не бывают преследуемыми... Кем? Силуэт старца на пятнадцатиметровом титане испарился, исчез так же молниеносно, как появился обвал. Леви тяжело дышал. Острая линия его челюсти подрагивала от напряжения: так сильно он её сжимал. Эрвин прижался теснее, ближе. Наклонился, чудом удержавшись на ногах. Опаляя жаром дыхания, прошептал:       — Будь со мной... Сейчас.       Леви поднял взгляд, и даже в плывущих контурах этого жестокого мира, Эрвин смог угадать в них собирающиеся слезы. Пронзительно, иглами под кожу, бредом в голову, алкоголем в кровь. Эрвин не выдержал. Слишком много случилось, чтобы понять. И слишком много должно случится, чтобы остановить себя и остановить Леви, который уже потянулся к штанам. Камни остротой впивались в спину, на разгоряченной коже осела пыль, и Эрвин окончательно потерялся в том, что происходило. Звенело стекло, смыкались в поцелуях губы, проносились по телу прикосновения. Всё вокруг всё ещё вторило: так не бывает. Но когда нагота стала привычной, а в воздухе блеснуло лезвие бритвы, Эрвин понял: всё более, чем реально...       Но вдруг мир затянулся странной неестественной пеленой. Такой, какая бывает после убийства титана. Любимое лицо и отблеск лезвия у него стали растворяться, сгущаться, смешиваться то со светом, то со тьмой. И Эрвин ощутил внутреннее возмущение. Даже сопротивление. Нет, пусть это продолжается! Почему его заветная мечта, почти исполненная, почти испробованная на вкус, ускользает?..       Толчок в плечо. Ещё один. И ещё, уже более настойчивый.       — Эй, Эрвин! – позвал до боли знакомый родной голос. – Вставай! На работу пора! Командующий нехотя открыл тяжёлые веки и сразу зажмурился от ослепляющего солнца. - Эрвин!       В конце концов, Смит взглянул на человека, потревожившего его грёзы. На лице Леви отобразилась скорбь, тоска и… Разочарование?.. А внутри Эрвина едкими болезненными импульсами разливалась смерть. Он всё вспомнил. Был бой. Его ранили. Кажется, выбраться живым не выйдет.       — Послушай меня, Леви. Послушай внимательно, - тихо и быстро заговорил он, - я отдам тебе последний приказ.       Аккерман по своему обыкновению опустился на колено и склонил голову.       — Даже если я умру… Возьми во внутреннем кармане плаща лезвие. И… Побрей мне яйца.       Пожалуй, Леви нельзя было назвать профессионалом в столь деликатном деле. Но разве можно отказать в такой просьбе тому, вокруг кого вертелись его запретные мечты так долго? Он понимал, что то, что было минуту назад, воссоздать будет уже невозможно. И что-то внутри ничего завертелось, завизжало, запрыгало.       — Если ты так пожелаешь...       Конечно, ему хотелось прикоснуться к его яйцам хотя бы после смерти. Даже если вокруг останутся лишь развороченные органы, в воздухе будет стоять мерзкий запах желчи, и руки его будут в крови.       А вокруг всё медленно начало разваливаться. Стены падали, камни летели вниз.       — На смертный бой. Но только ты не подумал, что умереть могу я раньше, чем ты?       — Мысль, — отметил Эрвин. — И что же нам с этим делать?       — Если я умру раньше, положи что-то, что тебе больше всего во мне дорого к себе в рюкзак или ещё куда-то…       — Как скажешь.       И они попытались выбраться. Пыль поднималась с земли, вокруг ничего не было видно, казалось, что кто-то поместил их в туман, в котором летают осколки стекла. Они больно кололись. Ни Леви, ни Эрвин не знали были ли то стёкла, что резали их внутри, или действительно что-то больно впивалось в тело. Болело всё. И в этой кутерьме тупой боли невозможно было ничего разобрать. Хотелось ногтями царапать себе грудь, пока не появится рана, которая противно запахнет металлом. Потом растянуть её края, дотянуться до бешено скачущего, словно убегающего от этой боли, сердца, вырвать его и умереть. Отдать его своему напарнику, чтобы тот хранил его до конца своих дней.       Впереди что-то засветилось. Леви и Эрвин, не сговариваясь, пошли на свет: за этот час они так сблизились, что понимали друг друга без слов. Им нужен был лишь взгляд, чтобы понять, что нужно делать. Это оказалась лампа. Золотая, с зелёными и голубыми каменьями, словно оазис в этом безумие. Из неё вытек противно-зелёного цвета туман и стал преобразовываться в человека, сотканного из этого воздуха.       — Где Алладин? — существо оглядывалось по сторонам, затем тяжело вздохнуло и спросило. — Будете моим Алладином? — оба кивнули. — Хорошо, тогда у вас есть три желания, но, подумайте, прежде чем их загадать. Это должно быть что-то важное для вас, ведь желания всего три…       Кромешный зал залила тишина. Каждый думал о чём-то своём. Желания всего три, нужно быть осторожным. Джин терпеливо ждал, его ядовито зелёный хвост волнами сочился из лампы. Эрвин присел на большой камень, протянув ноги. Спустя время Губы Леви приоткрылись, выдавая вопрос всей его жизни:       — А ты сейчас мне покажи откуда на Беларусь готовилось нападение.       Тот просиял золотой улыбкой и по щелчку пальцев в руках Леви появилась карта с отмеченными четырьмя позициями. Эрвин не совсем понял какая такая Беларусь и какое нападение. Его волновало иное: что находится в подвале Гриши Йегера. И он без раздумий спросил об этом.       — Твои яйца! — Выкрикнул Джин, хлопнул в ладоши и тут же исчез. Командир впал в шок. Сердце билось где-то в горле, а рука шарила в штанах. Их нет! Проклятый Джин украл их! Нет! Эрвин упал на колени, он больше не мог стоять. Сзади эхом раздались шаги. Леви опустился рядом и нежно бархатисто прошептал:       — Я буду любить тебя даже безъяичного…