***
Севика прекрасно помнила, как это случилось впервые: такое и захочешь — не забудешь. Она тогда пришла наконец навестить Надит после долгого перерыва и уже предвкушала блаженный и жаркий вечер, но Бабетта — лично — сообщила ей, что перед этим кое-кто ждёт её в номере для особо важных. По делу. Меньше всего Севика ожидала увидеть там Силко. Скоро, блядь, дверь из толчка откроет — а он тут как тут, снова работу принёс. Силко сидел на диване посреди всей этой театральной ало-золотой и бархатной пошлятины, откинувшись на подушки, и курил — не сигару, сразу заметила она, а характерную длинную и узкую трубку с чашечкой по центру. В ажурном лотке горела латунная химлампа, отчётливо пахло дурью. Рядом на диване валялись балахон с капюшоном и маска. Здрасьте. Приехали. — У меня есть одно… поручение, — услышала она привычно вместо приветствия. — Личное. Которое я могу доверить только тебе. Ох, ну само собой, только ей. Посмотрите на него — подлиза покруче Шада будет. Силко, болор тебя задери, ты вот не мог подождать с этим поручением хотя бы полчаса? Нашёл время. И место. Но вместо того, чтобы это сказать, она лишь чуть вскинула подбородок, готовая слушать. Почему-то ей всегда хотелось встать навытяжку перед ним, где бы они ни находились. И чем подчёркнуто небрежней сидел он, тем ровней она держала спину. Силко помедлил ещё немного, а затем молча выложил на столик кучку спутанных ремней и продолговатый довесок, стукнувший о стекло. Севика без труда узнала свою бордельную игрушку для девок и почему-то сразу же почувствовала себя пристыженной и виноватой — как будто он сейчас будет ругать её, как собаку за погрызенный ботинок. Хотя, если подумать, за что бы? Какое ему дело?.. Но Силко вместо этого только продолжал странно смотреть на неё — левый зрачок шире правого почти вдвое, — нервно потирая мундштук между большим и средним. И тогда Севика впервые увидела, как у Силко — у Силко — мелко дрожат пальцы. — Ты же за этим пришла? — Он указал взглядом на стол. Севика нерешительно кивнула. Тут врать себе дороже. — Ну так надевай, — после паузы произнёс Силко и припал губами к трубке, слегка наклонив голову. Тишина была такая, что стало слышно стоны и женский смех за стенами. — Не поняла, — осторожно сказала Севика, чтобы хоть что-то сказать. У выдохнувшего дым Силко только уголок губы вздрогнул. — Всё ты поняла. Севика затравленно покосилась на дверь. Пластинка на замочной скважине опущена — не подсмотришь. Ключ у Силко на столе. Он не любоваться на её забавы собрался. Больше к ним никто не придёт. Твою мать, Силко. Твою же мать. У тебя что в жизни, вообще всё через жопу?.. — Нет. — Она категорично и коротко отвернулась, выставив перед собой ладонь. — Я, нахрен, не стану… — Ты, нахрен, станешь, — с нажимом оборвал он. — Потому что я тебя прошу. Они вновь встретились глазами, и Силко повторил, уже гораздо тише: — Я тебя прошу. Севика помолчала, напряжённо прикидывая, где же её жизнь свернула не туда. Она не обязана. Не обязана, чёрт возьми. Не было таких задач в их уговоре. Силко тем временем молча встал и протянул ей трубку. А потом так же молча повернулся к ней спиной и принялся расстёгивать пуговицы на брюках. Чего ему стоило решиться на это? Насколько надо было… измучиться? Отчаяться? Устать? У него ведь, идиота, просто нет никого ближе. Не писюху же эту свою он о таком просить будет. Севика затянулась медленно, но на всю силу лёгких, окинув взглядом этот неприлично узкий стан, подчёркнутый кроем жилета. Ёбаный в рот. Как бы не поломать-то ненароком. Чуя, что она не двинулась с места, Силко только с раздражением обронил вполоборота: — Ты так и будешь стоять? Это было… неловко. Очень. Да что там, это была самая, блядь, неловкая ситуация в её жизни. И даже не потому, что он то и дело направлял её, заставляя чувствовать себя полной дурой: обрывал командным «не трогай» и «помолчи», а ещё всё время требовал «сильнее» там, где Севика вечно слышала «полегче». Казалось, она вообще всё делала не так. Да в конце-то концов, до этого дня она трахала этой штукой только женщин, а они устроены… по-другому. Не потому, что это оказалось так изнурительно долго, что она раз десять думала бросить эту затею прямо посреди процесса, пусть хоть уволит её нахер. Ещё бы — выкуренный этим болваном непент притупил чувствительность не только к боли, но и чувствительность вообще. Додумался. Но потому что, когда ей всё-таки удалось взять нужный угол и ритм, когда Силко, помогая себе рукой, растерял-таки под самый конец львиную долю контроля, закрыв один глаз и закатив второй, он выдохнул рвано и еле слышно, сжав ребро стола до белых костяшек: — М-мф… да… Вандер… Потом, когда он после положил на стол звякнувший шестерёнками кошель, до Севики даже не сразу дошло. — Ты, кажется, меня с кем-то спутал, — произнесла она тем ледяным тоном, от которого его люди обычно дружно поджимали хвосты. — Нет, — ответил Силко даже как-то слишком спокойно, надевая балахон. — Тебя сложно с кем-то спутать. Приладил маску, набросил капюшон поверх, отпер заднюю дверь и вышел. И вот что это было? Оскорбление? Порицание? Комплимент? Севика проводила его очень долгим взглядом. Потом разогрела остывший непент на лампе, медлительно протянула горечь по чубуку. Взвесила кошель на ладони. И поняла, что это была плата не за секс. А за молчание. Это был единственный раз, когда они делали это в борделе. После — только на пустующем схроне в паре кварталов от «Капли», чтобы далеко не ходить. Надо отдать Силко должное, её альтруизмом он не злоупотреблял и сдёргивал её нечасто — в основном тогда, когда что-то в его делах шло вот вообще не так, и это его бесило. Чего он искал в эти дни? Прощения? Наказания? Забытья? Хрен бы его разобрал, этого Силко. Севика не стала от этого его любовницей или кем-то вроде — она была лишь деталью давно работающей на него машины, и эта дурная затея, в которую она ввязалась, ничего не изменила. У неё был механизм, чтобы защищать его, а теперь вот был механизм, чтобы его трахать. И всё. Это был просто… апгрейд. Её искусственная рука была абсолютно нечувствительна — с левой стороны доходил лишь тупой фантомный жар шиммерного русла и жёсткая отдача от ударов в драке, что каждый раз неприятно била в сустав. И этот искусственный член точно так же не чувствовал и не давал ничего, кроме немого давления на лобковую кость. В арсенале заунских лавок любви водились и двусторонние игрушки, но Севике не хотелось, чтобы собственные ощущения отвлекали её от действа: ей нравилось наблюдать за партнёршей. Сделать себе приятно она могла и сама, быстро и просто, без всей этой мутной возни и плясок с бубном. А вот услышать чужую мольбу об удовольствии или пощаде, увидеть её в дымке чужого уплывшего взгляда — нет. Только с кем-то. Только с другими. Надит была божественна. Кричала «ещё» и «да, да», ругалась по-ионийски, извивалась вся, как кошка, задыхалась слезами так, что текла дорожками с подведённых ресниц, а ещё всегда смотрела в глаза — пока ещё могла ловить ими что-то в фокус — и целовала ей потом руки. Обе. Севика почти зависела от этого чувства и этой длиннохвостой вастайской детки. Она обожала заслуживать награду, получать благодарность и видеть результат своих усилий — иначе нахрен было вообще их тратить. С Силко ни о какой ответной реакции и речи не шло: она и лица-то его не видела толком, только затылок и эти пижонские ремешки на спинке его жилета, которые уже наизусть выучить успела. Да, рано или поздно он кончал под ней, но — неизменно от своей же руки, как будто Севика тут была вроде как и ни при чём. Он даже не стонал — никогда, чтоб его, не стонал! — разве что дышал тяжелее и резче, когда ей удавалось угадать с манером. Если он и говорил в процессе, это были либо отрывистые приказы, либо бормотание, адресованное не ей. Самой ей отвечать запрещалось — женский голос ему мешал. Всё это казалось какой-то унизительной демонстрацией её полной никчёмности, хотя Севика и понимала прекрасно — дело тут вовсе не в ней. Она делала то, что от неё требовалось, и так или иначе справлялась. Силко от встречи к встрече получал что-то, известное ему одному. И всё же. Всё же. Во второй и третий раз вышло почти так же вымученно и криво. Потом Силко молча заменил её привычную насадку на новую, больше прежней раза в полтора, и дело вдруг пошло на лад. Стало чуть дольше — такое пока присунешь, — зато не в пример эффективней. Силко аж весь мурашками покрывался, стоило только стволом между ягодиц провести и нажать большим пальцем сверху, чтобы проскользнуло. Похоже, его восхищали и возбуждали по-настоящему большие вещи. Севика каждый раз смотрела на этот конский размер, с одной стороны, с искренней жалостью, а с другой — со смехом. Если бы Силко знал, что Вандер на самом деле вовсе ничего выдающегося в штанах не прятал и, справедливости ради, морды бил гораздо лучше, чем ебался. Если бы. Если бы лично она ему об этом рассказала — Силко бы ей язык оторвал. Ну или ещё что-нибудь, что потом недорого обратно аугментом приставить. Просто Севике было прекрасно известно, что Силко делает с теми, кто сообщает ему информацию, которая ему не по нраву. И что Силко делает с теми, кому досталось то желанное, что не досталось ему. Он никогда не просит её раздеться, и она так и остаётся в рабочем, утягивая сбрую из ремней прямо поверх одежды. Сам Силко тоже разве что приспускает брюки, каждый раз маниакально следя за тем, чтобы их не запачкать. Не упрощает себе жизнь ни в чём, вот что значит верность себе, а. В подвале была вполне добротная тахта, но Силко никогда до неё не добирался, предпочитая стол, комод или ящики с барахлом. Как чуял, что Вандер едва ли стал бы делать это голым и на кровати. …задворки, заброшки и подсобки, котельные, лестницы, крыши и чердаки, набережная Пилта в дождь (и не в дождь), кабинки туалетов, подъёмник под утро, стойка и бильярдный стол после закрытия «Капли»: Вандер нагибал и брал её везде, где их накрывало, стоя, сзади, по-собачьи — и чаще всего так же по-собачьи быстро. Кончала Севика в лучшем случае через раз, но это было неважно. Важно было чувствовать свою принадлежность ему, хозяину и вожаку в созданных им Переулках; чувствовать, как он кусает мокрыми от слюны зубами её загривок, жмёт грудь из-под топа в огромной ладони, тиснет всем весом — не уйдёшь. Слышать, как рычит, выстанывая горлом влюблённое, низкое «с-сука», бёдрами втирая её в стену. Быть лучшей для лучшего. Здесь и сейчас. Вот, что было важно. Замечала ли она тогда, как Силко на него смотрит? Нет, и даже не хотела замечать. Так же, как Силко не хотел замечать их связи. Так же, как не хотел этого сам Вандер?.. — Давай не будем говорить ему ничего, ладно? — закуривал он как-то нервно ещё в самый первый раз, глядя, как Севика садится на его расстеленной куртке и вытирает живот. — Ты вроде как сестра нам обоим... А Силко считает, что все эти, ну… шашни внутри союза разрушают братство и только мешают делу. Да уж, блядь, не то слово. Как же все они были слепы. Как будто у них на троих был всего один глаз, и тот ни черта не видел. Если бы только эти два идиота решили свои проблемы в койке!.. Скольких смертей можно было бы избежать. Скольких катастроф. Скольких страданий. Поначалу, узнав обо всей этой хреномути, Севика всё никак не могла перестать представлять их обоих вместе, и это её забавляло. Силко бы наверняка взялся вот так же самонадеянно распоряжаться Вандером: «Убери свои грязные лапы». «Раздевайся». «Не двигайся». «Проси». «Кончишь, когда я скажу». Пф-ф, Севика бы дорого дала, чтобы увидеть выражение лица Вандера в этот момент. Да он бы просто скрутил этого гадёныша драного, насадил бы за один хороший раз — на полную, по слюне — так, чтобы тот даже дышать к хуям забыл, — и только посмеивался бы, бородой о плечо, ухватив повыше локтей: «Ну, чего перестал, младшенький? Покомандуй ещё, меня это заводит». А потом послушался бы, конечно. Обязательно — Силко невозможно было не слушать. Исполнил бы каждую его прихоть, да не по разу. Просто чтобы посмотреть, как же выглядит удовольствие на этой вечно недовольной роже.***
Силко предусмотрительно расстёгивает брюки, но стягивает их Севика сама — в один не слишком-то ласковый рывок, — придавив его к столу за затылок. Театр начинается уже отсюда. Силко весь состоит из острых углов, и каждый раз ей хочется его накормить, а не трахнуть. Большой, блядь, босс — хоть в цирк не ходи, — тоньше в талии, чем девка, а зада так и вовсе нет. Обхватить бы с двух рук повыше таза и натянуть по самое не хочу, как привыкла, но — прикасаться к нему протезом нельзя. Это ему мешает. Она поддаёт ему правой по голому бедру — задирай, мол, выше. Силко проезжается грудью вперёд по столешнице, но, чтобы приладиться под её рост, ему приходится чуть приподняться на носках своих жутко пафосных сапог, и Севика всегда ухмыляется этому еле слышно. Силко разворачивается в её сторону слепым глазом — второй закрыт, она готова спорить, — и, вздрогнув от второго шлепка, произносит на излёте выдоха благоговейно, как мантру: — Вандер… Она вот вообще ничем не похожа на Вандера, кроме тяжеловесной бойцовской стати и стойкого запаха табака и кожи — по крайней мере, очень надеется на это. Но кисти — кисть — у неё крупная, суховатая, с короткими ногтями, отполированная годами грязной работы. И Силко разрешает себя ею касаться. Только ею. Смуглая ладонь сжимается бесцеремонно на узкой заднице, скользит по ней беззастенчиво вверх и вниз. Кажется на фоне бледной кожи ещё темнее, чем есть. У этой его соплячки ручки тоненькие, поди, как у крыски. А ему нужны большие, мозолистые лапы на его горле и на его члене. Выкуси, мелкая сучка. Её правая рука остаётся единственным способом общения с ним, местом телесного контакта. Ею можно оглаживать его тощий бок и этот подшёрсток внизу спины, нежнячий, как изнутри уха у йордла. Следить за тем, как отзывается на касания тело, вести вдоль хребта по жилету, за шею прижимая к столу. В эти моменты Силко реагирует особенно порывисто и остро, цепляясь беспокойно за её пальцы, словно желая ослабить хватку, но — не пытается её остановить. Никогда. Даже, после какой-то тайной внутренней борьбы, шепчет сквозь зубы «сильнее». А бывало, что и «пожалуйста», но это уже совсем редко. Три раза за полгода, она считала. Это почти немыслимо, что можно касаться его вот так, и было бы, наверное, даже возбуждающе, если бы субординация не стояла выше. Не то чтобы Севика когда-нибудь хотела Силко. Большинство её фантазий с его участием касались утопления в санузле, избиения арматурой и планомерного отпиливания разных частей тела друг от друга — эти нехитрые, греющие душу картинки помогали ей сохранять хладнокровие и прямой взгляд на том ссаном зелёном ковре, щедро окроплённом шиммером и её кровью, в то время, как он отчитывал её за очередной косяк своей шмакодявки. Но всё же иногда у неё проскальзывали мысли о том, как это могло бы быть, с ним: он всегда такое отмороженное бревно, даже в постели? Силко вообще способен кого-то хотеть — так, чтобы для другого, — или все обязаны его обслуживать, а он только снисходит? Как он целуется этими некрасивыми губами в шрамах — смыкает их сдержанно у тебя на нижней или раскрывает напористо, вынуждая пропустить над языком язык?.. Впрочем, это так и осталось заповедной территорией, непостижимой тайной — их секс совсем не был поводом для поцелуев. — Давай уже... — Силко не просит — требует нетерпеливо. — Не тяни. Севика запускает пальцы в баночку со смазкой и распределяет её по толщине ствола, подкручивая запястье — рельеф приятно пробегает под кожей ладони. Каждый раз она так и хочет сказать, что для такого станка скорее машинное масло нужно, а не этот пилтоверский елей, но не говорит, сомневаясь, что Силко оценит. Когда она проникает внутрь, растягивая его на себе, Силко через зубы хватает воздух и сжимает её правое предплечье от боли. А потом, чтобы расслабиться, поглаживает широкий кожаный браслет большим пальцем — думает, небось, что незаметно. И Севика не может избавиться от чувства, что он обо всём — разумеется — знал. Знал — и просил её об этом, зная, что Вандер когда-то её касался, когда-то целовал именно её, когда-то именно её трахал. Надеясь, что сможет этим… причаститься его? Хотя бы через неё, вот так? Словно всё ещё ищет присутствия божества в давно оставленном им храме. Негласным знаком близости касаются друг друга разномастные пальцы: «так? — да — продолжай», ладонь Севики, выскользнув, движется вверх до локтя, ложится ему на плечо. После того, как внутри, плотно зажатой, оказывается головка, ребристый ствол входит следом за одно длинное, тягучее движение, уже без проблем. — С-с-с!.. Подожди… — шипит Силко, царапнув стол на спазме пальцев, но Севика уже знает — ему не нужно, чтобы она ждала. И она продолжает без паузы, новым толчком, берёт его без лишних церемоний, придавив поплотней между лопаток. Чего тут греха таить, ей нравится, когда ему больно. — Животное, — на грани слышимости цедит Силко, и непонятно, что это — обожание или откровенная неприязнь. Он почти сразу запускает руку под себя. Севика никогда не видела, чтобы люди дрочили настолько технично и без эмоций — такое чувство, что он может передёрнуть под столом во время деловой встречи, и никто даже не заметит. Здесь главное — просто не мешать ему и быть послушной. Силко упирается лбом в кулак, закрывает глаз, и его губы нервно обнажают клык, словно у пса, которому снится соперник. Задаёт парой движений нужный темп, и Севика старается его держать — если Силко ничего не говорит, менять ничего не надо. «Сильнее», приказывает он в какой-то момент, и дыхание его становится шумным. — Прости, брат… — бормочет он очень тихо. — Прости меня, я… Он хватает её второй рукой за бедро, порывисто притянув на себя, это значит: «глубже, как можно глубже» и «стой», и, вздрогнув в коленях, кончает. Где-то там, с существующим только в его мире распрекрасным Вандером, а не с ней. Как аккуратно он всегда спускает в кулак, ни капли мимо. Ну и чистоплюй же, обосраться можно. Хочет и грязное дело провернуть, и остаться чистеньким. В этом весь Силко. Вот сейчас он опять оботрётся салфеткой, отправит в мусор, и от неё, использованной, избавится точно так же — до следующего раза. Грёбаный, оскомину набивший сценарий. — Всё, — отдышавшись, говорит он угрюмо. Упирается ладонями — остро выступают лопатки и локти, — собираясь под ней разогнуться. И тут в ней как щёлкает что-то. Да ну нахер. Не у него одного выдалась тяжёлая неделя. Её эта тварь чуть не убила на днях, а он и бровью своей нарисованной не повёл. И снова эта безразличная рожа — как будто в том, что он испытал, нет никакой её заслуги. Ни в чём нет ни одной её заслуги, которую бы он признал. Заебал. Вытирать. Об неё. Ноги. Севика с силой поджимает губы, не давая выпрямиться и взашей нагибая его обратно. — Я сказал, всё, — резче повторяет Силко. — Ты не услышала? Не см-м-мф…!!! Это происходит быстро: Севика в один приём ломает его назад за запястья, сразу же чуя, что он напуган этим, и не на шутку — решил, что она убить его хочет, что ли? Пока он без штанов, ага, да прямо здесь — ну и потеха. А впрочем, так даже лучше… Силко чудом вырывает вдруг одну руку — изворотливый сукин сын, — пытается ухватиться за нож, но Севика опережает его, сбросив вандеров клинок со стола. Такое грубое святотатство приводит Силко в ярость — он выворачивается из-под неё бешено, с упорством маньяка, но уж со второго раза Севика укладывает оба тонких, золотом шитых предплечья в хват механических когтей за его спиной — надёжнее, чем в кандалы. Подминает его под себя всем телом, проехавшись носом по стерне стриженого виска — там, где она переходит в полосу длинных волос, — смыкает глаза и видит, словно вживую, розовый рваный вихор, и тугие изгибы мышц на плечах, и вязь тёмных чернил вдоль их рельефа. Зажимает ладонью чужой рот, и этот рот кусается. Ах. Превосходно. Она не остановится, даже если потом огребёт за это по полной, плевать. Держит в западне захвата живое тело, как бьющегося в капкане зверя, и это азартней любой поножовщины и карт, пьянее, чем хмель, и непент, и шиммер… О, это сопротивление не подделать, ни одна шлюха в «АА» так не сможет. Он всерьёз хочет потягаться с ней. Хочет её сбросить. Доказать, что он он тут всё ещё главный. С её здоровенным болтом у себя в заднице, ну-ну. Рванувшись корпусом особенно жёстко, Силко бьёт её с маху затылком в челюсть. Севика закусывает губу, тут же солоновато вспухшую под языком на вкус, и жаркие мурашки опаляют её вниз по спине. — М-м… Ну давай, расскажи, что ты не этого хочешь… — полу-урчит она, полу-мурлычет, втрахивая его в жалобно дребезжащий стол, и усмешка сама прорывается из груди в низ горла. — Ты же так любишь силу, девочка, а? Силко взбрыкивает на это обращение, мотнув головой, как в жопу ужаленный таму, но в физическом противостоянии Севике шансов у него заведомо нет, куда там. По мычанию зажатого рта она улавливает яростный — даже слишком — протест, и слышать эту вибрацию в чужом горле так сладко. Она заставит его. Без рук, как девчонку. Заставит её. Заставит. — Охреневшая, мелкая дрянь… — хрипло рычит она у него над ухом, припечатывая его сверху вниз, по передней стенке, точно так, как надо, точно так. — Сточная… выскочка… паскуда… Ты просто борзая недотрога, которую никто не ебёт, и она подыхает от злобы… хотя всё, что с тобой нужно сделать — это натянуть тебя на член и хотя бы раз — хорошенько — выдрать! Вытрахать — из тебя — всю — дурь! Поставить — тебя — на твоё — место — крыса!.. И тут что-то меняется. Всё. Тут меняется всё. Силко проседает в пояснице, становясь вдруг податливым и почти безвольным — всего на какую-то минуту, но она, нахрен, неповторима. Как-то совсем нехарактерно для себя всхлипнув — нет, всхлипнув?! — он разжимает и сжимает пальцы стиснутых за спиной рук, не в силах соскочить с таранящего его ствола, не в силах — в кои-то веки — совладать, остановить, продавить чужую волю своей. А после — протяжно, в голос выдыхает носом поверх ребра её ладони — ого, а это что, стон??? — и, запрокинув голову, содрогается в одну крупную волну, идущую глубоко от крестца. Ха. Севика дожимает его без остатка, слушая эхо этого стона, как лучшую песню на свете. Лежит на его теле звенящих секунд пять, пока он ещё не пришёл в себя, запоминая хорошенько их сладость. Для следующей сцены на ковре пригодится. То-то же. Известно, за что ты Вандера хочешь. А канитель разводил… Она слегка хлопает его по щеке — ладонь вся мокрая от его слюны, — и наконец-то, впервые, испытывает удовольствие от того, что делала всё это время. Уф, Бездна и весь сонм её демонов, оно того стоило. Стоило, чёрт возьми. Умница, девочка. — Вот теперь всё. Она без лишней нежности выскальзывает из него, в три движения отстегнув, сбрасывает упряжь. Довольно падает задом на самый край стола, сдвинув в кучу какие-то бумаги, отирает ладонь о штаны и достаёт папироску. Силко отшатывается, держась за столешницу — что, яхонтовый, ноги не держат? — весь перемятый, как мышь из кошачьих когтей. Одной рукой судорожно тянет брюки наверх, тут же щетинится, задыхаясь от негодования, загибая горбом и без того сутулую спину. Хочет теперь лицо удержать, ну ещё бы. Сейчас будет напоминать ей, кто у них сверху. — Ты что себе… Какого хрена ты устроила?! СЕВИКА!!! Но ей почему-то так весело смотреть на его встрёпанные волосы и скулы, горящие от прилива крови. Надо же, он не всегда мертвецки-серого цвета. Надо же, она сейчас совсем его не боится. — Хэй. Силко. — ЧТО?! — огрызается он в ответ. Севика закусывает в ухмылке мундштук и щёлкает зажигалкой, взглядом кивая вниз: — Ты пол запачкал.