снег в океане.

      Сумерки уже давно опустились на город, создавая какую-то непередаваемую атмосферу приближающейся зимы. Белые хлопья снега летели по ветру, как будто танцуя, забираясь под тёплую одежду мимолётных прохожих, щекоча нежную кожу и оставляя после себя холодный след, вынуждая ускорять шаги, дабы добраться до тепла быстрее. Весь тротуар был застелён быстро-тающим ковром, создавая мелкие, частые лужицы. Да, если бы сейчас светило солнце, то точно в одном из неприметных «озер» можно было бы уловить радужные переливы. Но увы, в небе одиноко белел полумесяц, окружённый редкими рассыпанными звёздами-веснушками, которые, благодаря обильному потоку снежинок, очень трудно рассмотреть.       Антон грустно усмехнулся, закуривая сигарету; фитиль не сразу заалел, из-за, во-первых, ветра, постоянно гонявшего огонёк туда-сюда, и во-вторых, из-за лёгкого тремора рук. Так ещё и этот назойливый снег, решивший пойти именно сейчас, поэтому юноше пришлось приложить ладонь ко рту, чтобы всё-таки вдохнуть спасающий никотин. Сегодня Шастуну однозначно повезло. Новая ссора с матерью, заваленный важный тест по литературе, практически выкуренная пачка «винстона», и как вишенка на торте - разочарование в нём Арсения Сергеевича. Чем вам не прекрасное стечение обстоятельств? Этот день можно отметить в календаре красным фломастером и отмечать ежегодно.       За это Антон себя и ненавидел. За то, что не смог оправдать ожиданий большинства людей; за то, что подвёл мать; за то, что блять, влюбился в Арса. Такого далёкого от него, невероятно красивого, с охуенно завораживающими голубыми глазами, в которых хотелось тонуть и видеть этот бесконечный снег в океане. Один вид учителя волновал душу подростка настолько, что по сравнению с этим, шесть сигарет подряд кажутся сущим пустяком. Как же, блять, больно получать полное игнорирование, раздражённые взгляды и слышать это надменное «Шастун, двойка», особенно после всего, что уже между ними было. Словно все хорошие моменты, связанные с Арсением Сергеевичем, являлись лишь мимолётным приятным сном, и вот, он оборвался, вновь затягивая Антона в кошмары. У него просто нет выбора. н е н а в и ж у.       В наушниках на всю громкость играла наизусть выученная «ночь» щитов, и юноша с горечью подумал, что текст песни, как назло, напоминает его ситуацию, да и в целом жизнь. С каких пор такие вещи делают его через чур сентиментальным? Однако не подпевать знакомым строчкам невозможно, обкусанные до крови губы самовольно озвучивают каждое слово, сопровождая их всплывающими обрывками воспоминаний, причиняя душевную боль.       — Ещё одну бессонную ночь я посвящаю тебе, луна исчезнет во тьме, а я останусь здесь, — на этом моменте Шастун запрокидывает голову вверх, ощущая, как в его волосах запутывается ветер, а на прикрытые дрожащие веки оседают снежинки, мгновенно тая, — жить как-то надо, и я в живых оставлю себя, лишь для того чтоб тебя любить.       Лёгкая усмешка трогает его губы, в уголках глаз застывают слёзы, и Антон ощущает сильнейшую надобность наконец выкурить эту чертову сигарету, что уже как несколько минут тлеет, осыпаясь на снег пеплом, или же вовсе подхватывается воздушным потоком.       Как же он устал. От недосказанности, от гнёта матери, от этой ужасной невзаимной любви. Это всё душит, не даёт спокойно спать по ночам, вынуждает рыдать в подушку, пока никто не слышит, чтобы на утро вновь стать самым весёлым юношей на свете. Казалось, будто бы мальчишка никогда не сможет рассказать об этом хоть кому-то, оставляя всё внутри себя под тяжёлым замком, обесценивая свои чувства. Как это противоречиво - уставать и ненавидеть, ненавидеть и уставать.       И всё же, ироничный у него всё-таки плейлист. Стоило бы выключить музыку, дабы не разрыдаться прямо на холодной улице, что собственно, и делает Антон. Но одно другому не мешает: слеза потекла-таки по щеке Шастуна, и он сердито сбросил её ребром ладони, шмыгая носом. Ладно, пора признаться, что уже каждая любимая песня так или иначе связывает его с Арсом, который вряд ли о нём думает. У него достаточно проблем и с отсутствием в его жизни мальчишки.       — Не рекомендую стоять на улице без шапки, а то последние мозги отморозишь, — этот голос Шаст узнает из миллиона существующих, потому что никакой из них не смог бы заставить бедное сердечко юноши так трепыхать от нахлынувших чувств и кончики ушей предательски покраснеть. — Что, неужели уже отморозил, раз даже не слышишь меня? — с привычной ухмылкой продолжает учитель, останавливаясь прямо напротив Антона, который от неловкости выкинул окурок в рядом стоящую урну, так как всё действие разворачивалось прямо в общественном парке, совсем рядом со школой.       — Какое вам дело вообще? — вопрос прозвучал немного грубее, чем планировалось. И это дело парень с успехом провалил. Заебись. Похвалить его можно только за то, что внешне парень оставался хладнокровнее, чем внутренне. Покамест на лице отражалось безразличие, в душе творился ураган.       — А сам как думаешь? — вопросительно приподнимая брови, в очередной раз фыркает Арсений, поддаваясь чуть вперёд, хватая Шаста за рукав куртки и притягивая к себе ближе, накидывая на голову капюшон, бездумно любуясь «проделанной работой». — Так-то лучше.       Антон смотрит на преподавателя из под лба, пока в душе волной расплывается тепло. Хотелось верить, что Арсу не всё равно на него, и этот жест свидетельствует об этом. Скорее всего, парень просто слишком наивен, вот и выдумывает всякую ересь из-за одной только любезности, которую мог проявить каждый знакомый, но надежда теплилась в сердце до последнего. Надо же чем-то её оправдывать. Романтизация до хорошего не доводит, и мальчишка боялся убедиться в правдивости своих помыслов на собственной шкуре.       Арсений вновь провёл параллель с тем, что Шастун похож на кота, хотелось забрать его домой и комфортить, покуда не замурчит, распластавшись у него на коленях. Чёрт, так нельзя думать о своём ученике. Нельзя. Но Арс думает, делая это невольно, не контролируя такие странные порывы. Пиздец.       — И прекращай курить, — мужчина сморщился, про себя отмечая(уже который раз), что Тоша пренебрегал прошлыми обещаниями по этому поводу, или бросал на какое-то короткое время, возвращаясь к своей вредной привычке обратно, — тебя это не красит. девчонки шарахаться будут.       «А зачем мне девчонки, если они - не вы» - эта фраза отчаянно билась на задворках сознания мальчишки, и он еле удержался, чтобы не произнести её вслух. По идее ведь, Антон вообще должен перестать не то, что разговаривать, а даже думать об этом злосчастном преподавателе. Но не мог он, не мог. Один только взгляд да слово ласковое, и всё - пиши пропало, настолько влюблённым был Шастун, прощая все выпады в его сторону.       — Они меня не интересуют, — тихо отозвался юноша, кутаясь в рукава куртки, продрогнув. Это выглядело бы романтично, если бы не столь грустно. И когда же жизнь успела превратиться в драму?       Предпочтя проигнорировать ответ подростка, Попов фокусирует внимание на руках собеседника, стаскивая с себя перчатки, всучивая их ученику, взглядом приказывая надеть и не препираться. Сложно от такого воздержаться, знаете ли, особенно, когда командует Арсений Сергеевич. Антон на его внимание действительно был падок.       — Не стоило, мне не холодно.       — Ага, я вижу, — саркастично подметил учитель. — Надевай, пока я тебя в снег не закопал.       Шастун этому повиновался, боясь испытывать терпение Арсения Сергеевича, зная, что доиграется он когда-нибудь, да и на самом деле перчатки сейчас не помешают. Преподаватель одобрительно кивнул, постоял ещё немного, что-то буркнул на прощанье, собираясь уже направиться к машине, как его неожиданно окликает подросток.       — Арсений Сергеевич, почему вы так относитесь ко мне? — эта фраза повисла в воздухе, ощутимо давя на обоих персон. Даже снег прекратил свой ход, только лишь ветер завывал где-то в верхушках деревьев, придавая атмосфере уже не тот праздничный вид, а наоборот, мрачноватый и холодный, как глаза старшего.       Попов обернулся, удивлённо приподнимая брови, старательно делая вид, что не понимает, о чём хочет поговорить Шастун. В своих мыслях Арс не затрагивал эту тему, но видимо зря. Этот разговор рано или поздно должен был состояться. Мальчишка же в свою очередь повторяет вопрос, явно не собираясь просто так оставлять незавершённое «дело», перекрывая учителю все пути отступления. Стоило отметить, что и Арсений, и Антон были взволнованны, ибо момент Х всё же наступил. Добро пожаловать в реальность.       — Как? — вся ситуация казалась комичной и напоминала театр одного актёра, за которым зорко наблюдал единственный зритель, ожидая завершение спектакля.       — Сначала вы ведёте себя очень...мило. Во всём мне помогаете, поддерживаете, а потом..— Антон запнулся, пытаясь проглотить несуществующий комок в горле, чтобы продолжить начатый монолог. Парень ещё никогда не чувствовал такую жгучую обиду, которая переливалась через края чаши терпения. Она слишком долго копилась внутри, и теперь заталкивать её назад слишком поздно. Хаотичный поток мыслей складывался в предложения, особенно сильно терзавшие подростка в последнее время, — а потом так резко обрываете провода, словно ничего и не было. Это ведь неправильно.       Арсений опустил взгляд вниз, на свои ботинки, смотря куда угодно, но только не в эти невинные зелёные глаза напротив. Он и сам прекрасно понимал, что поступил подло по отношению к Антону, и что парнишка этого нисколечки не заслужил. Но Арсений ничего не мог с собою сделать. Равнодушием защищая, он причинил ученику ещё большее зло. Мальчишке бы всю любовь этого мира положить к ногам, если можно, пожалуйста.       — Тош, послушай, — Арс сокращает между ними расстояние, и хотелось, чтобы навсегда. Попов выглядит не менее растерянным в данную минуту, подбирая правильные слова, ибо соль сыпать на кровоточащую рану уже садизм, — я не могу иначе. Всё, что происходило между нами...так не должно было быть..       Однако договорить учителю не даёт Антон, которого буквально добило это ласковое «Тош». Шаст жмурится, кусает нижнюю губу, сжимает и разжимает кулаки, говорит, пусть и с огромным трудом, потому что плакать хотелось намного больше, чем говорить. А ещё хотелось всё это прекратить и обнять кого-нибудь так сильно, чтоб аж кости захрустели под натиском объятий. Ну или на крайний случай напиться, тут уж как повезёт. Ощущение, будто нутро выворачивают наизнанку и топтают с сильнейшим рвением добить его обладателя. Куда хуже?       — А как, по-вашему, должно? — состроив брови домиком продолжает юноша. В нём бурлили мысли, чувства, эмоции. Тяжело их всех сдерживать, особенно тогда, когда ты уже разбит вдребезги. — Вы должны и дальше заставлять меня страдать от любви к вам своим скотским поведением? Можно подумать, вы этого не заметили. Не заметили, как я смотрю на вас, как пытаюсь хоть что-то сделать, чтобы всё исправить, а вы..вы.. я вас не понимаю. И наверное, никогда не пойму, как бы сильно не любил. Простите меня за это. За то, что люблю вас. За то, что путаюсь под ногами. За всё простите.       Шастун с силой кусает щёку изнутри, круто разворачивается на пятках, быстрым шагом покидая, откровенно говоря, охуевшего Арсения. Попов до этого момента свято верил в то, что Антон видел в нём лишь отцовскую фигуру, оттого и тянулся к нему, как к солнцу. Но по итогу мотылёк обжёг свои красивые яркие крылья этим губящим светом, падая в бездну извечного одиночества, из которого он теперь вряд ли сможет выбраться.