Завещание

      Чарльз помнит тот вечер, когда матери неожиданно взбрело в голову пооткровенничать. Они тогда с отчимом поссорились… снова, а она взяла, открыла одну из бутылок еще отцовского виски и позвала сына в кабинет. Опять же отцовский.       Чарльз никогда у нее не спрашивал про отца, ему было достаточно того, что осталось в памяти. Сильные руки, что могли подбросить до потолка, рассказы про родственников, что-то еще и множество фотографий. Чарльзу казалось, что этого достаточно. Зачем спрашивать у матери про того кто сам ушел (этого факта когда-то хватило за глаза)? Зачем лезть к ней в голову, чтобы увидеть его лицо не для снимков или какие-то воспоминания, которых у него было маловато?       Но, нет. Этой женщине действительно показалось в какой-то момент, что сыну интересно. Чарльз ее в этом стремлении поделиться никогда не понимал и не поймет, зато Рейвен тогда отвертелась — повезло.       Мать тогда много говорила про их встречу, любовь, ссоры и конфликты, про то, как отец увеличил доход и до этого богатого семейства, и как они вдвоем старались сделать все, чтобы пожениться. Про то, как же тот мужчина обрадовался появлению сына, она повторила раз сто. О том почему отец от них ушел (когда-то Чарльз считал, что он помер), почему они развелись и так далее, матушка сказала лишь одно: «Поссорились.»       Тогда ему было пятнадцать. Отчим казался самым несправедливым человеком в мире, а мать — жертвой. Сейчас в двадцать отчим кажется просто пьяницей, а матушка психически больным человеком, который решил в какой-то момент составить завещание. Чарльз не удивиться, если эта мысль появилась именно в тот вечер лет пять назад, когда она решила поболтать об отце.       Уж лучше б про дедушку и бабушку рассказала — это куда полезнее, как считает Чарльз. — Вскрываем? — Рейвен пытается заглянуть в глаза, а он смотрит только на портрет. Этот бесячий потрет, где нарисованы Чарльз, Рей и мать с последним мужем в нарядной самой лучшей одежде, где они вроде как образцовая семья. Чарльзу хочется выбросить это искусно нарисованное убожество.       Молчание затянулось. Что правда, то правда. Вообще они должны делать это с семейным нотариусом, но он сказал, что может просто отдать им конверт с завещанием. Так должно быть проще. Так, действительно, проще, поэтому Чарльз его благодарит. — Давай.       Рейвен вскрывает конверт ножиком и достает бумагу. Если быть в кратце, то у богатых свои причуды, потому что кроме списка имущества, написаны и личные просьбы. Чарльз считает, что весьма опрометчиво просить их на полном серьезе организовать похороны. Рейвен благодарит за список приглашенных.       У них есть примерно сутки все организовать как следует, поэтому Чарльз спешит найти гостей. Рейвен сама его отпускает. Если Чарли останется тут еще на пару часов, то может все-таки разнести кабинет отчима и сжечь этот чертов портрет, что и ей мозолит глаза. В ответ парень благодарно улыбается.       Для веселой жизни ему, видимо, этого всего не хватало. От взгляда на картину передергивает, а по спине бегут мурашки. Нарисованные глаза смотрят с некоторым осуждением, а он в ответ лишь хмурится. Не хватало еще извиняться перед картинкой.       Он ищет их всех. В списке матери не меньше человек десяти и не больше пятидесяти, но это все равно сложно. Для этого нужно гребанное упорство, а в случае Чарльза — упрямство. Прислать приглашение, обзвонить всех, а за одно узнать где, как и когда тот или иной человек познакомился с матерью или отчимом — выматывающее занятие.       Ближе к вечеру остается всего пара фамилий, а Чарльз шепчет себе под нос, что от еще одного звонка, он не умрет. Он, действительно, в это верит, как и Рейвен. Они оба измотаны, поэтому стоит поторопиться.

***

      Надо встретить гостей. И это звучит просто отвратительно для Рейвен. Зачем так много людей? Чарльз пожимает плечами и тяжело вздыхает, для него это определенно будет тяжелый день. Очень тяжелый. В кармане заранее подготовлена баночка с обезболивающим.       Можно ему отсюда уйти? Не встречать всех тех людей, что мать хотела бы когда-то увидеть на своих похоронах? Не слушать и не принимать все их соболезнования?       Нотариус напоминает про завещание и наследство, Чарльз отдает ему снова запечатанный конверт и кивает на чужой взгляд, что излучает понимание. В чужих мыслях много осуждения двух мертвецов, и Ксавье как никогда согласен с этим человеком.       А потом руку протягивает молодой человек, которого, кажется, Чарльз где-то уже видел. Он определенно его где-то видел… где-то в зеркале по утрам. Только не с такими большими мешками под глазами и более опрятного, хотя теперь Чарли кажется, что он такой же потрепанный, как и этот парень. — Уэсли Гибсон, — шепчет парень, и у Чарьза нет сил читать чужие мысли, их и так много. Зато в глазах напротив такое же непонимание ситуации, как и у него, наверное. — Чарльз Ксавье, — они замирают в одной позе, жмут руки дольше минуты, а потом он выдает тем же шепотом очевидное. — Сын погибших, а вы? — Моя мама знала Шерон Ксавье. Они были подругами.       Правда теперь оба в сказанном не уверены. И если честно, подобному Чарльз не сильно-то удивляется. Он даже такого ожидал. В конце концов, телепат он или кто?